Текст книги "Алфавит. Часть третья. Р – Я"

УВЕЩЕВАНИЕ О ПОЛЬЗЕ РАЗУМНОГО ЭГОИЗМА

Когда себя на подлой мысли

Подловишь, юный пpохиндей,

Ты не чешись, как стаpый гpизли,

И от подлянки не балдей.

К числу поpядочных людей

Решительно себя пpичисли,

И буpной мыслью овладей,

И тихо свой пpофит измысли.

Пеpекpестись и поpадей

За всех, с кого ты поимеешь.

Или имел. Или имеешь.

И от подлянки не балдей.

Не тpаться, как пpостой злодей,

Коpысть свою блюди и числи

В кpутом, обогащённом смысле.

И от подлянки не балдей.

Ты выгоду сию pазмысли,

От подлой мысли – не балдей.

***

У меня есть жена. У тебя полюбовник.

У вокзала сидим, за бутылкой вина.

Попрощаться пришла? Оглядеть поля боя?

Только боя не будет. А будет война.

Будет тихая-тихая, долгая немочь,

Будет выморочь виз, государств, паспортов.

Нас с тобой разлучили. И крыть это нечем.

В «Эсэнге» жить готова? А я не готов.

Почему-то до дури мне хочется клятой,

Глупой дружбы народов, иллюзий и мечт,

И тебя навсегда бы запомнить, патлатой,

В мешковине хипповой, сползающей с плеч.

Что с тобой нас связало? Тоска по России,

О которой нам пели отцы и дядья?

Я не знаю. Ты просто смела и красива.

Любишь Юг. Но тоскую по Северу я.

Глянь в окно, там вокзала резные излуки,

Водокачка и мост, вечной сажи потяг,

И завоет дурным подголоском разлуки

Паровозик, забытый на чёрных путях.

Будет просто война. Старики и хоттабы.

Будут ранены все, искалечен наш круг.

Ты любила людей. И меня…

И хотя бы

Медсестрёнкой —

Давай,

Понаведайся вдруг!

***

Уподобим, как древние греки,

Временам океаны и реки,

Уподобим скрипучей триреме…

Но меняешься ты, а не время.

Время – вечность, задетая с краю,

Я задел ее, я умираю.

Умираю затем, что вхожу

В то своё, чем себя не свяжу,

В то, чего расплескать невозможно.

Осторожно вхожу, осторожно,

Осторожно и нежно вхожу…

И скрипучий тростник отвожу.

***

У неё глаза с двойным дном.

На одном дне у неё

День.

И так сияет она этим

Днём,

Что на другом дне залегла

Тень.

А там, в глубине —

Гроза!..

Но это таят глаза.

***

Уже запирают скрипучие ставни бутоны,

Уже распускают над городом чёные крылья зонтов,

И музыка, словно туман из расщелин бетона,

Струится и тонет в неоне рекламных щитов.

И мой палисадник тоску мою топит в тумане,

Тоску по шалаве, лакающей в баре вино…

И первые капли, как редкие знаки вниманья,

Как нотные знаки, уже постучались в окно.

У ОКЕАНА

От Бога жизнь? Или сам Бог от жизни?

Пpи счёте дней, пpи их доpоговизне

Откуда столь возвышенный туман

Вопpосов этих вечных или пpаздных,

Как за волной волна однообpазных,

Тиpанящих смиpенный Океан?

Зачем в потоке этом быстpотечном

Ты сам себя задумывешь вечным,

Не только ведь пpодляя pод и вид.

Но явленный таинственному свету,

Ведёшь себя, как будто смеpти нету,

И всё как будто вечно пpедстоит.

Не знак ли это, что и ты когда-то

Не pухнешь в люк паучий без возвpата?

Ведь малости, ведь милости пpосил!

И пpиобщат тебя Пеpвопpичине,

Как силу волн погашенных пучине,

Клочки планет составу звёздных сил.

Не в этом ли пpедчувствие спасенья?

Но скpежеты и мpаки, потpясенья

Так тщательно пpедшествуют ему,

Что в тупиках дознаний, сатанея,

Пытаем жизнь и Бога всё мpачнее

Главенство здесь пpинадлежит кому?

Кpовоточит нагое тело тайны,

Подпоpото пытливыми винтами,

И полоумный лик земной судьбы,

Пылающую соль соча по pанам,

Рычит и к солнцу pвётся Океаном

Сквозь пену в кpовь pазодpанной губы.

УВАЛЕНЬ

 
Не вари мне железную обувь,
Да не куй мне пудовых ногтей,
Стопудовых костей не крои,
Пусть пройдут по земле,
Чернозему (У, мякоть!) потрогав,
Порционные, жирные годы мои.
 
 
Ну, не стать мне, проклятому, в землю
Такими теперя ногами,
Не докликаться (Богова шатия!)
Драных калик на крыльцо.
Во! – заныла земля, загудела,
Заходила чумными кругами,
Сердце высосала, истемнила
Не мое ли белое лицо?
 
 
Так каких же вам подвигов, люди,
Уж вы братья мои дармовые!
Силу тянет руда,
А и нету меня на земле,
Вот как есть, сироты…
 

– Святогорушка, друг!

– Селянинушка!

Ох, неживые…

Не подняться и мне.

Обожду перехожей воды.

***

Улетают по свету осенние листья,

Улетают осенние птицы за светом,

В гермошлемы опять затворяются лица,

И опять отворяется космос ракетам.

Отправляются в дальние рейсы машины,

Освещают асфальт напряжёные фары,

И геологи грустно поют про вершины,

И прощаются все, и играют гитары.

Я смотрю, как летят в мироздание птицы,

Я гляжу, как деревья пустынные мокнут.

Только молча прошу, чтобы всем возвратиться,

Только знаю, что все возвратиться не могут.

ПЕСНЬ О ВЕЛИКОМ КРОСНО

 
Уток и основа, огонь и терпенье,
Уток и основа.
Откуда-то вдруг приглушённое пенье
Послышится снова,
Послышится поступь могучего стана,
Вздохнувшего грозно,
Проступит из тьмы, точно остов титана,
Великое Кросно.
И вот уже прядей продольные вихри
В стану закипели,
И смолкли мужья, и младенцы притихли,
И жёны запели.
Запели, и жаркая заумь застыла
В кривой укоризне,
Что женщина – смерть, пустота и могила,
А муж – семя жизни,
Запели, и снова сошлись воедино
Крестовые звенья,
И вновь она стала ясна, основина,
Огонь и терпенье.
Вновь челн поперечною нитью шурует,
В основу въезжает,
Так вера – стяжает, любовь же – дарует,
И этим стяжает.
Так две хворостины, дремавшие праздно,
Взъярённые треньем,
Вдруг дебри раздвинут, и крестообразно
Исполнят гореньем.
Кремень и кресало, порыв и смиренье,
Крест-накрест и розно.
Так пряди, яря перебором раменье,
Пылают сквозь кросно.
Но кто основал на стану эту пряжу,
Кто дал основину?
То знает душа, свою древнюю стражу
Неся как новину.
Но снова и снова, как чьё-то рыданье,
Ума помраченье:
«В чём смысл этой жизни, её оправданье,
Её назначенье?..»
И я повторяю всё снова и снова,
Всё снова и снова:
«Уток и основа, уток и основа,
Уток и основа…»
Продольно креплёная пришвой к навоям,
Огонь поперечный
Основа в себя принимает прибоем,
Немолчным наречьем,
Вновь пасмы вздымаются, зев образуя,
Чтоб челн с юркой цевкой
Броском сквозь него две стихии связуя,
Стал новою сцепкой,
Чтоб новая песня, чтоб вечное пенье
Звучали всё снова:
Уток и основа, огонь и терпенье,
Уток и основа…
 
 
***
Устрашает неизвестность.
Утешает неизбежность.
 
 
Устрашает неизвестность —
Как там быть, сидеть, лежать,
Или вообще, не местность
А безместье там, безжа…
 
 
Утешает неизбежность?
Значит, незчем бежать.
 
 
Значит, нет отметки, цели,
Мест, препятствий, смыслов, дел,
Значит, где-то на пределе
Безучастья – беспредел.
 
 
Значит, там и шкуру смерти
Наизнанку вывернет,
А поглядь, и милосердье
Из бессердья вынырнет.
 
 
Значит, зря жестокость роста
Волновала некогда,
Значит, милосердье просто,
Просто проще некуда:
 
 
Растревожит неизвестность,
Обнадёжит неизбежность.
 

УТРО В ДЕБРЕ

 
Закричал фазан,
Закричал Тарзан,
Закричали буквально все,
И петух взыграл,
И в зарю задрал
Одну ногу в одном трусе.
 

УКОР

 
(обращенный к молодой и глупой туристке, сетующей на отсутствие
полного кайфа в диких горах)
 
 
Здесь, где скал могучий катет
Круто садит высь,
Не журись, что кайф не катит,
Вспомни, как надысь
Я тебе над самой кручей
Засадил и – бац! —
Покатил он, кайф могучий,
Полный, как абзац,
Криком полнилось ущелье,
Ужасом черты
Полнились твои… ужели
Позабыла ты,
Дура?..
 
 
***
У тебя в окне светлынь,
Словно сотня белых лун.
У плетня горчит полынь.
У дверей молчит колун.
 
 
Если к дому подойду,
Первым повстречает пёс.
Для него кусок найду,
Это самый лёгкий пост.
 
 
Если ближе подойду,
На окне, дебел и дюж,
Сплющенный в сковороду,
Отпечатается муж.
 
 
Если дёрну за кольцо,
Закачается крыльцо,
Засверкает, засопит…
Нет уж, пусть родная спит.
 
 
Есть у нас один ходок,
Я нашёл туда следок —
Раздвижной лазок в плетне,
В сад волшебный при луне.
 
 
Пусть горчит себе полынь,
Пусть молчит себе колун,
Пусть в окне твоём светлынь
Разливают сотни лун…
 

УГОЛОВНОЕ ДЕЛО

Прибитое к брусьям прозрачное тело.

Мученья. Порядок таков.

Как знать, может быть, уголовное дело,

Быть может, накладка веков.

Как знать где проточины к вере, к безверью,

Где стоны сомнений, где мук?

Ни звука. Распятья над каждою дверью.

Истории мраморный звук.

Языческих жестов скрипучие круги

При позднем свеченьи луча

Колёсами вязнут в пустыне, упруги,

И речь всё темней толмача.

Воронку часов тормошит то и дело,

Колышется зыбкий песок.

Цепь ляжет на шкив. Позабудется дело.

На четверть уйдёт колесо…

***

«Пифагорово пенье светил…»

Н.А.Заболоцкий

«Та, где хотят имеет много рабов, необходимо много музыки»

Тоталитарный догмат

Ударит музыка над миром,

Но сон милей мне, чем обман.

Что музыка? Утеха сирым,

Математический дурман,

Где музыка – рабов колонны,

Безвольны, одурманены…

Я сплю, но чары их и ломки

На кромке снов обнажены.

Очнитесь же, слепые твари,

Как вы обдолбаны числом!

Есть только Слово, Дух в разгаре

Над пифагоровым фуфлом.

***

Устал без тебя. Дни корчую, как пни,

Одно повторяя – скорее, скорее!

Как будто длиннее становятся дни.

Как будто старею. А может, старею?

Устал. Вдоль раздолбанной вдызг колеи

На почту хожу, жду слова дорогие.

Сюда не доходят и письма твои.

Другие доходят. На что мне другие?

Я душу любовью тебе зазнобил,

Дарил тебя златом и жемчугом крови.

Неправ я, неправ! Я тебя полюбил.

Я прав. Уберёг я тебя от любови.

А скольких уже, хоть и это не внове,

Забыл, чтоб не ведать, любил?.. Погубил?..

УЛИЧНЫЙ СОНЕТ

Старик, подмигнувший на улице мне,

Ты с истиной дружен, не так ли? Вина

Тебе не хватило опять. В том вине

И кроется истина. Вот где вина

Моя, и всех прочих по ходу, кто не

Хотел или просто не мог выдать на

Всего-то полбаночки. Вишь, не в цене,

Отец, нынче утром твои ордена.

Сократ перекрёстка, да истина ли

В тебе замерцала, не счастья ли свет

Посулом похмелья манит издали

И пальцем зовёт к себе в гости сосед?

Там счастье бутылочкой светлой зажгли,

Там истина просто мигнула в ответ…

***

Уже закрылися сортиры

И платны баушки ушли,

И подворотнями эфиры

Поплыли в небо от земли…

Москва, Москва! Пошто бездонна

Палёна водочка-слеза?

О, испаренья ацетона

И аммиака – в небеса!

***

– Уточки-огарыши!.. Селезни-павлины!..

Кувшинки им на блюдечке подносит стебель длинный,

А сам на дне теряется. А там темны пути,

Концы-начала путаны, корней не найти.

Уточки пофыркают, и в воду – хлюп,

Селезни позыркают, и тоже – вглубь,

А что там за красоты, на дне, во мху?

Кувшинки-то, красавицы – наверху!..

– О чём ты, обчественник? Разве одна

Красота надобна? Конечно, надобна,

Красота, конечно, красота шик,

А как жрать захочется – видимость, пшик.

Нутром пойми, обчественник, пойми утят,

Чего где посущественнее хотят…

Уроки античности

(Обломки поэмы «Воспоминание об Элладе»)

Ещё была царицей Жалость

И светлой девочкой Печаль,

А твердь сама ещё держалась,

Не на титановых плечах.

Хребет Тайгета в звёздном ливне

Огнями плачущих Гиад

Звался Аркадией счастливой

И был Аидом грозный Ад.

Ещё Кронидовой дружине

Был Олимпийский ведом страх,

Был мир живой и мёртвой жизни,

А смерти не было в мирах.

И всё ж колючая тревога

Саднила грудь, как тот коралл,

Чтоб Зевсу, в чине полубога,

Стал вышибалою Геракл.

Гончарный круг миров не встанет,

Зевс тароват, мастеровит,

И в Тартар ввергнувший Титанов,

Киклопов вывел он в Аид.

…………………………………….

…живём в унынье похоронном,

Ядком врачуем клевету.

О, тень змеи перед Хироном

С яйцом змеёныша во рту!

Там, никого не виноватя,

Кентавр Хирон избрал свой рок,

Не взял яйца – противоядья, —

Жизнь малой змейки уберёг!

Он – вниз пошёл. И осиянны,

Все твари плакали навзрыд,

Рыдали боги и титаны,

Когда спускался он в Аид.

Великолепье ранних стартов

И горечь поздняя обид.

Но где наш путь из Бездны в Тартар,

Где путь из Тартара в Аид?

Златое детство за плечами.

А что вдали? А что потом?

Блуждает огонёк печальный,

Мечта о Веке Золотом….

***

А кажется, что крылышек стеклярус

Химеры-бабочки в мерцанье бледных звёзд

Вновь означается, и неба нижний ярус

Всё так же бархатист, и так же прост,

Как до вращенья медных телескопов

На башенках готических дворцов,

Где не было судилищ и расколов,

И никаких заплечных молодцов.

А просто – иглы белые под ногти,

И музыка, и добрый камелёк,

Где речь о нежном Аргусе Панопте,

А дочь Ехидны просто мотылёк…

***

На форум однажды взойдя голубой,

Мы груз для броска раскрутили, напружась,

Забыв, как завинченный осью в окружность

В толчке разрывает себя дискобол.

А груз – всё тяжеле, а слиты – навзрыд,

И сдавлены временем лобные формы,

Но волен пространств разметавшийся форум,

И ждёт ли, не ждёт ли нас дикий разрыв —

Неясно. Так древле, от лютой тоски

В скале высекали скафандры и шлемы,

Глобального счастья наивные схемы,

Отвергшие начисто черновики.

А если позорче миры развестать —

Вот звёзды. Вот сила зерна наливная,

Страничка единственно здесь прописная,

Как эту страничку бы не пролистать!

………………………………………..

Какие мы знали счастливые дни

На взгорье Афин, меж дерев Крайнеона,

О судьбах земных размышляя бессонно,

Храни это, память, бессметье храни!

………………………………………….

Да, слава росла. Рос преемников круг.

Как было светло в кипарисовой роще,

Где мир философского реянья проще

Всех опытов нудных и трудных наук.

Как мы воспаряли, как наш Крайнеон

Любили! Там было прозрачно и дико,

Былое святилище, рай Афродиты…

Потом назовут это – жизнь-полусон.

Но там я однажды приветствуем был

Грозой всех народов, самим Македонским.

Он мысль мою сбил. Мощным профилем конским

Полдневное солнце мне загородил.

Владыка, над миром воздевший свой перст,

Полмира поправший косматым копытом,

Он думал, что я славословьем избитым

Отвечу на столь неожиданный жест.

Но щедр и разумен был страшный мой гость,

Весь – воля и сила! С коня не слезал он.

Наслышан был он обо мне – так сказал он,

И рад, что увидеться нам довелось.

И царскую милость явил он ко мне:

«Желай, что угодно, проси что изволишь»

– Ты солнце мне застишь – сказал я всего лишь,

Ты тёмен и слишком велик на коне.

Иронией не был мой гость обделён

Как истинный сын просвещённой Эллады,

На солнце взглянул, усмехнулся: «Ну, ладно…»

И топотом гулким потряс Крайнеон.

Отряд охранявших его кавалькад

И профиль, уже над бессмертьем паривший,

Растаяли, скрылись в листве кипарисной,

И канули где-то в туманных веках.

Шли слухи потом, я-то им не судья,

Что если б он не был царём и военным,

Хотел бы он быть только мной, Диогеном.

Мне льстило, не скрою. Смеялся и я.

……………………………………………….

Потом были годы броженья идей,

В театре, на площади бились безумцы,

Врывались в чужие дома, указуя

Как жить в этом мире скотов и людей.

И даже безумный один пилигрим

На площади сжёг своё тело. Пустая

Тщета о бессмертьи. Сжечь тело, оставя

Лишь пепел да имя своё – Перигрин….

…………………………………………..

Конечно, тогда был наивен и я,

Был дик и нелеп аргумент одиночки,

Я счёл, что являю в прославленной бочке

Гиперболу истинного бытия.

Что надобно людям? Участье, тепло.

Я понял, бесплоден весь труд Антисфена,

Идеи его просто голые схемы,

Внедренье их в жизнь – вот моё ремесло.

Есть крайности в мире. Есть полутона.

Один рубит правду. Другой угождает.

Но опыт всей жизни моей подтверждает,

Что действенна крайность. И только она…

……………………………………………….

Есть в мире закон – коли честь дорога,

С тобою борьба лишь бесчестьем ведётся.

Так нас покидали друзья и питомцы,

Так шли, предавая, ко стану врага.

………………………………………………..

…я жил Крайнеоном. Верней, ждал конца,

Судьбы не моля: «Долголетья пожалуй!..»,

Была уж земля в это время, пожалуй,

Сама моего не землистей лица.

В день общий наш смерти, к Владыке Земли

Шли толпы с рыданьем, и трубы трубили,

К моей же, потом позабытой могиле

Лишь пятеро скорбных в тот вечер пришли.

И было над всею Элладой темно,

Был факельный праздник Афины Паллады,

И падали звёзды на тело Эллады,

И гасли, и всё это было давно…

…………………………………….

…я к людям тянулся. Но не было их.

Я вышел на площадь. Я поднял светильник.

В лучах его нежились раб и насильник.

Я просто рукою закрылся от них.

Я в свитки зарылся. В труды мудрецов.

Я сам преумножил тьму истин, по сумме

Их пафоса – апофеоз! А по сути

Простое пособие для шельмецов.

Да, циник, да, пёс-Диоген. Но учти,

Несчастный потомок, за что я в бессмертьи?

За то, что в людской – днём с огнём! – круговерти

Не смог на земле человека найти…

……………………………………….

МОНОЛОГ РАПСОДА

«На рынок! Там кричит желудок…»

А. А. Фет.

Базаром бредёшь, шелухи поналипнет.

Но там, где царят и деньгами сорят,

Какой-то старик с мешковины окликнет

Курносый и лысый. Похоже – Сократ.

А рядом (прибавим-ка шаг, разумея

И нравы, и время, отбейся потом!)

Мальчишка с глазами премудрого змея,

Подвижный и дошлый. Похоже – Платон.

Бывало, у портика станешь, бывало…

Сократ!

Подкрадётся и —

«Поговорим

О чести, о нравах, о громах кимвала,

Об огне пылающем, в коем сгорим…»

Такого, бывало, наскажет, со страхом

В три дня не управишься (есть тут один,

Что надо услышит и ни за полдрахмы

Погубит, злодей. Оправдайся, поди.)

Сократу всё шутки. Пристанет: «Узнаем

Что думает знатный рапсод о войне?

Чем были чреваты подарки данаян?..»

Смеётся. И что привязался ко мне?

Семью содержу, да раба-иноверца,

Гомера на свадьбах пою – ремесло.

А он всё своё – мол, лишь так, чтоб от сердца,

Чтоб больно душе, говорит, чтоб светло.

Бывало, ему и болтать не мешаем,

Уж он в словесах так и вьётся лисой!

Большими людьми, говорят, уважаем,

Недавно у Федра напился, босой.

Сократ-то болтает, а этот мальчишка,

Платон, всё за ним, от зари до зари.

В папирусы пишет. Мол, грамотный, вишь-ка.

Что ходит, что пишет? Поди, разбери.

Бывало, добьёт старикашка дотошный,

Не стерпишь, суму за плечо, и домой.

Хохочет, подлец, за спиной, и – в ладоши!

И стыдно, и некогда… Боже ты мой…

***

Сенека, аккуратнейший мудрец,

Чужие подбиравший мысли, понял:

Их авторство – фантом, и свой ларец

Бесхозными сокровищами полнил.

Метали Марк Аврелий, Эпиктет

Словесный бисер свиньям, но Сенека

Не глупый боров, и авторитет

Так не ронял. Он знал, что власть и нега

Лишь распрягают волю. И спрягал

Разрозненные мысли в честный узел.

Он «Письмами Луцилию» не лгал,

Когда мятежный хаос нежно сузил.

Вводил мораль. И пантеизм крепил.

Так уложил в единое пространство,

Что личное с общественным сцепил,

За что был назван дядей христианства.

Ах, младостоик, странный человек,

И безучастность духа, и пристрастья,

Всё он скрепил судьбой своей навек.

Матерьялист. И соискатель счастья.

А между тем, как воды, времена

Уже шатались, выло время Оно,

И мучеников новых имена

Жгли ветхий лёд Хрисиппа и Зенона,

Но без упрёка следуя судьбе,

Когда раскрылся заговор у трона,

Не клянчил стоик милости к себе,

Как воспитатель юного Нерона.

Был милосерд тиран и ученик,

Не предавал учителя на муки,

По-царски рассудил – пускай старик,

Сам на себя, глупец, наложит руки.

Награда не из худших, что уж там

Ни говори. Тем более, какая

Возможность испытать своим мечтам

И принципам предел их, истекая

Блаженством напоследок! Сознавать

Что всё прошел, всё поднял, что без дела

Валялось. И всецело пребывать

Ещё вне духа, но уже вне тела.

(Некоторые пояснения:

Стоицизм – философское учение, возникшее в конце 4в. д.н.э. на базе эллинистической культуры. Стоики считали, что счастье – в свободе от страстей, в спокойствии, равнодушии. Всё в жизни предопределяется судьбой. Кто этого хочет – того судьба ведет за собой, сопротивляющегося – ведет насильственно. Стоики различали истинное и истину. Воистину существуют только тела. Истинное же бестелесно и не существует. Истинное – это только высказывание. Учение, близкое материализму.

Хрисипп (281 – 208 до н. э.), Зенон (Зенон младший, 336 – 264 до н. э.) – основатели стоицизма.

Сенека (Луций Анней Сенека, младший. Около 4г. до н. э. – 65г. н. э.)

Марк Аврелий (римский император, философ), Эпиктет – яркие представители позднего римского стоицизма.

Нерон (37 – 68 н. э.) – римский император, воспитанник Сенеки.

«Дядя христианства» – так Ф. Энгельс называл Сенеку).

КРАТКИЙ КУРС

…а вот Платон считал, что Аристотель

Зря не считал, что Мания есть плод

Любви царя небес в земном престоле,

Как некогда Сократ считал.

А вот

Собака Диоген считал, что финик

Ничуть не хуже солнца,

Что Колосс

По большей части действует как циник,

А не мудрит. И вёл себя, как пёс.

А Лейбниц вот считал, что мир – монада,

И что в миры иные нет путей,

А если разобраться, и не надо,

Крутись в родной монаде без затей

И не гордись.

А вот прегордый Гегель

Считал, что диалектикой миры

Сшибаются легко, навроде кегель,

Причём не выпадая из игры,

А Кант вот заявил категорично,

Что совесть основной императив,

Что вещь в себе тревожить неприлично,

Поскольку разум – чистый негатив,

А вот товарищ Маркс, почтя обманкой

Все блики сфер, допёр, что только труд

Воздвиг меж человеком и болванкой

Реальную вселенную.

Но тут

Бородачи Руси пошли рядиться

В мистический туман, и Соловьёв

Из Троицы нащёлкал триединство

В раю бесед, свиданий, соловьёв.

А вот Восток прозрел, что мы слепые,

Что зряче лишь незримое живёт.

А как же любомудры, Мать-София?

А мысль?

А философия?

А вот…

***

У барина в хоромах хорошо.

Боярыня румяна, говорят.

Никто не говорит ему «Ужо»,

«Ужо тебе!» тиранам говорят.

А барин умный. Что ни говори,

Хороший барин, крепкий. Позови,

Я к барину наймусь в секретари

И заживём в довольствии, в любви.

Пускай их, кто там ропщет на дворе,

Мы и не знали, и не хочем знать,

У нас перо литое в серебре

И благосклонна к нашим письмам знать.

Мы им проект составим, стервецы,

В баллансах обусловим мор и глад.

Такое время, в воду все концы,

А уж вода в реке такая гладь…

Буква Ф