Текст книги "1962. Хрущев. Кеннеди. Кастро. Как мир чуть не погиб"

Суворов даже полагал, что Пеньковского сольют сами американцы, недовольные тем, что его знания о весьма скромном ракетно-ядерном потенциале СССР лишали американских ястребов аргументов для наращивания гонки вооружений. «Пеньковский для ЦРУ – источник чрезвычайной важности. Ничего подобного в истории разведок не бывало… Но для Вооруженных сил Америки, для банкиров и воротил военной промышленности, для министров и сенаторов, для генералов и адмиралов откровения Пеньковского были хуже самых страшных новостей с биржи… Фонтан следовало заткнуть. Но как, если неизвестно, откуда поступают сведения? Очень просто. Надо допустить утечку информации. Пусть Хрущев знает, что кто-то его секреты выбалтывает. Пусть сам ищет того, кто сливает». Американцы сознательно допустили утечку о получении сверхсекретной информации, после чего Козлов дал поручение Семичастному провести тщательную проверку[537]537
  Суворов В. Кузькина мать: Хроника великого десятилетия. М., 2011. С. 197–198, 203.


[Закрыть]. Так выйдут на Пеньковского. Но вряд ли эта версия соответствует действительности. Впрочем, об этом ниже.

Перейдем теперь к американским стратегическим возможностям.

У США было несомненное преимущество в географии. Возможность базирования на территории всей трещавшей по швам Британской империи, на территории завоеванных и союзных стран, позволяла иметь плацдармы для нападения на СССР с близкого расстояния и с любой стороны. К началу 1960-х американцы развернули в странах Западной Европы, Атлантике, Южной Корее, Японии, западной части Тихого океана тысячи средств доставки ядерного оружия. Так что США обладали подавляющим превосходством даже и без МБР. Но американцы активно развивали и этот компонент стратегических вооружений.

«В США разработкой баллистических ракет занимались раздельно армия и ВВС, – сообщал Черток. – Первая боевая ракета малой дальности “Редстоун” была разработана в США под руководством Вернера фон Брауна в арсенале Редстоун. Здесь были сосредоточены почти все вывезенные в 1945 году из Германии немецкие ракетчики. При непосредственном участии немцев там же в 1956 году была создана ракета средней дальности “Юпитер”»[538]538
  Черток Б. Е. Ракеты и люди… М., 2002. С. 39.


[Закрыть].

К 1962 году в США на вооружении состояло 253 межконтинентальные баллистические ракеты: 135 относительно старых жидкостных «Атласов», 108 – «Титан-1» и первых «Титан-2», а также 10 «Минитмен». Все «Титаны», «Минитмены» и 71 «Атлас» были размещены в шахтных пусковых установках.

США осуществили поистине революционный рывок, создав легкую МБР «Минитмен» на твердом топливе, которые сразу стали базироваться в шахтах и не требовали особой предполетной подготовки. Дальность – 10 тысяч километров, заряд 1,2 мегатонны, вероятное отклонение от цели – 400 метров. Их массовое развертывание намечалось с ноября 1962 года, всего планировалось выпустить тысячу «Минитменов». Готовились к массовому развертыванию и «Титан-2» с дальностью 15 тысяч километров и боеголовкой в 9 мегатонн[539]539
  Суворов В. Кузькина мать: Хроника великого десятилетия. М., 2011. С. 262–264, 218–219.


[Закрыть].

Американцы имели превосходство и в числе ракет средней и малой дальности и, главное, в их локации.

«Юпитер», разработанный немцами, был принят на вооружение летом 1958 года и оснащен термоядерной головной частью мощностью в 1 мегатонну. Эскадрильи стратегических ракет «Юпитер» были переброшены в Турцию и Италию. Максимальная дальность стрельбы 3180 километров позволяла нацеливать их на объекты всей Украины, Кавказа, южной и средней России». Другой ракетой среднего радиуса, созданной на фирме «Дуглас аэрокрафт», присвоили название «Тор». Головная часть ракеты несла в себе термоядерный заряд мощностью 1,5 мегатонны[540]540
  Черток Б. Е. Ракеты и люди… М., 2002. С. 40.


[Закрыть].

Соединенные Штаты в 1961 году разместили 60 ракет «Тор» в Великобритании, 30 «Юпитеров» в Италии, 15 – в Турции. Эти ракеты были способны нанести по объектам Советского Союза ядерный удар общей мощностью до 125 мегатонн. «Наиболее опасными оказались РСД в Турции, покрывавшие все административно-промышленные центры в европейской части СССР, включая Москву, с подлетным временем менее 10 минут. Поскольку советские межконтинентальные баллистические ракеты того периода были частично размещены на открытых площадках и требовали определенного времени для подготовки к боевому пуску, возникла реальная угроза их уничтожения на земле. То есть ставилась под сомнение возможность эффективного ответного удара по США»[541]541
  Служба внешней разведки Российской Федерации. 100 лет. Документы и свидетельства. М., 2021. С. 280.


[Закрыть].

Кроме того, только на европейских ТВД США имели – помимо ракет средней дальности – 200 оперативно-тактических ракет «Онест Джон» в Греции и Турции, около 1200 оперативно-тактических ракет «Матадор», «Капрал», «Лакросс», более 400 гаубиц, способных вести стрельбу атомными зарядами, расставленными в Бельгии, Италии, Голландии, Великобритании, Западной Германии.

Из флота американской стратегической авиации до Советского Союза с территории США долетали бомбардировщиками B-58А, которых к октябрю 1962 года насчитывалось 115. На аэродромах Европы, Дальнего и Ближнего Востока базировались также сотни стратегических бомбардировщиков B-47 и B-52. Всего к началу 1960-х в составе своих стратегических ядерных сил США имели 2850 самолетов бомбардировочной авиации. Кроме того, бомбить территорию СССР теоретически могла вся тактическая авиация США и их многочисленных союзников. Вблизи границ СССР на Западе и Дальнем Востоке Соединенные Штаты имели почти 10 тысяч тактических самолетов-носителей ядерного оружия в составе военно-воздушных и военно-морских сил и морской пехоты[542]542
  Ладыгин Ф. И., Лота В. И. ГРУ и Карибский кризис. Секретная хроника опасной конфронтации. М., 2012. С. 8–9.


[Закрыть].

К моменту Карибского кризиса Соединенные Штаты располагали 9 атомными ракетными подлодками, на каждой из которых размещалось по 16 баллистических ракет с радиусом действия 2 200 километров и возможностью мгновенного старта без всплытия. Они базировались в Испании и Великобритании и могли наносить удары даже оттуда. Но чаще они дрейфовали в более близких к СССР акваториях.

Только в 1961 году США спустили на воду три ударных авианосца. Два типа «Китти Хок», водоизмещением в 80 тысяч тонн каждый, способных разместить по 85 самолетов, и один атомный, «Энтерпрайз», – водоизмещение 90 тысяч тонн, скорость 35 узлов, запас хода неограничен. Одновременно в состав флота введен первый в мире атомный ракетный крейсер «Лонг Бич», четыре атомные торпедные подводные лодки типа «Скипджек» с подводной скоростью более 30 узлов и заложено еще 15[543]543
  Суворов В. Кузькина мать: Хроника великого десятилетия. М., 2011. С. 262–264, 156.


[Закрыть]. Флот США мог наносить ядерные удары по Советскому Союзу с помощью тяжелых сверхзвуковых палубных штурмовиков А-5 «Виджилент». Их к моменту кризиса было 57.

Во сколько раз американские стратегические силы превосходили советские и обеспечивало ли это Соединенным Штатам потенциал первого удара – то есть возможности нанесения превентивного удара без опасений получить ответный? Макнамара исходил из такой оценки: «Это правда, что в то время мы имели стратегические ядерные силы приблизительно в пять тысяч боеголовок против советских трехсот. Но, несмотря на такое количественное превосходство семнадцать к одному, мы не верили в способность осуществить успешный “первый удар” по СССР. Возможно, тем не менее Советы опасались, что мы можем это сделать»[544]544
  McNamara R. Blundering into Disaster: Surviving the First Century of the Nuclear Age. N.Y., 1986. Р. 8.


[Закрыть].

Кокошин писал, что в середине 1980-х Макнамара говорил ему, что, по американским оценкам, «такое превосходство не давало Вашингтону никаких гарантий того, что в упреждающем американском ударе будут поражены все советские ядерные средства, способные достигать территории США. Следует также иметь в виду, что у Советского Союза была значительная группировка ракетно-ядерных и авиационных средств, способных наносить ядерные удары по территории союзников США, по американским войскам (базам), находившимся во многих странах за пределами американской территории»[545]545
  Кокошин А. А. Размышления о Карибском кризисе. С. 10.


[Закрыть].

Полагаю, американское превосходство было куда более серьезным, если учитывать возможность решения, по сути, стратегических задач тактическими средствами передового базирования. А возможность нанесения первого удара по СССР стало одной из излюбленных тем для обсуждения в Белом доме, как мы скоро увидим.

Был ли Хрущев, который любил порассуждать о равенстве стратегических сил СССР и США, в курсе реального положения дел? Не думаю, что он знал все об американском арсенале, но он знал многое.

Еще 29 июня 1960 года внешняя разведка направила Хрущеву аналитическую записку с анализом намерений руководства США в отношении СССР. Там приводились оценки Пентагоном соотношения стратегических сил, которое, как считали там, сложилось явно в пользу Америки. И прежде всего по количеству ракет, способных поражать цели на территории Советского Союза. Это позволяло уничтожить советские ракетные установки, тогда как СССР такой возможности в отношении ракетных баз США был лишен. Как докладывали разведчики, в Пентагоне рекомендуют воспользоваться такой ситуацией, чтобы нанести превентивный удар по Советскому Союзу, который может оказаться успешным. Если не поспешить, то Москва станет быстро ликвидировать отставание[546]546
  Служба внешней разведки Российской Федерации. 100 лет. Документы и свидетельства. М., 2021. С. 285–286.


[Закрыть].

А вот свидетельство, которое оставил Черток: «Хрущев, прекрасно зная истинное положение дел, блефовал, противопоставляя нашу ракетную мощь сотням американских летающих крепостей В-52 – носителей ядерного оружия, десяткам «Титанов» и «Атласов». Американская разведка легко могла доказать неоспоримость ядерного превосходства США»[547]547
  Черток Б. Е. Ракеты и люди… М., 2002. С. 54.


[Закрыть].

Тем не менее желание американцев ограничить развитие советской ракетно-ядерной программы и осознание в Москве американского военно-стратегического превосходства объективно создавало основу для переговоров по контролю над вооружениями.

«В начале 1961 года некоторые люди в Белом доме, как советник по вопросам науки Джером Визнер или Карл Кайзен из Совета национальной безопасности, пытались замедлить гонку вооружений или хотя бы были сторонниками более серьезных разговоров с Советами до того, как рваться вперед, – констатировал Дэйвид Хальберстам. – В то время у США было 450 ракет, Макнамара просил 950, а Объединенный комитет начальников штабов – 3000. По оценкам СНБ, 450 было более чем достаточно для решения любых стратегических задач. Кеннеди тогда поинтересовался у Макнамары, зачем ему 950? Ответ был таков:

– Потому что это наименьшая цифра, с которой мы можем прийти в Конгресс без того, чтобы нас убили»[548]548
  Halberstam D. The Best and the Brightest. N.Y., 1993. Р. 72.


[Закрыть].

Впрочем, сам Кеннеди не был сторонником экономии на вооружениях. «В отличие от Эйзенхауэра, Кеннеди никогда не боялся идти на сознательное использование бюджетного дефицита для достижения глобальных социально-экономических и внешнеполитических целей, – замечают Печатнов и Маныкин. – А это открывало дорогу для практически неконтролируемого роста военных расходов»[549]549
  Печатнов В. О., Маныкин А. С. История внешней политики США. М., 2018. С. 382.


[Закрыть].

При этом Кеннеди не был принципиальным противником контроля над вооружениями. С 1958 года действовал так называемый мораторий – добровольный и неофициальный отказ от испытаний ядерного оружия. И шли переговоры о заключении договора об их полном запрете. Логика понятна: без испытаний сложно качественно совершенствовать ядерный арсенал.

Кеннеди теоретически считал выработку такого договора вполне посильной задачей. Хрущев продолжал настаивать, что непременным условием заключения любого договора должно быть полное и всеобщее атомное разоружение. Полагая, что такое широкое требование нереалистично, Кеннеди продолжал делать упор на запрещение ядерных испытаний. И здесь вопрос во многом упирался в процедуры контроля. Американцы настаивали на многочисленных инспекциях для слежения за соблюдением будущего договора, Хрущев рассматривал инспекции как разновидность шпионажа, предлагая больше полагаться на национальные средства контроля.

Вена

«Важной особенностью президента Кеннеди было и то, что он все время как бы оставлял открытыми каналами для диалога между двумя правительствами, даже в периоды резкого ухудшения наших отношений. Это сыграло впоследствии большую роль при урегулировании кубинского кризиса и установлении прямой “горячей связи” между высшим руководством обеих стран»[550]550
  Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно… М., 2016. С. 51.


[Закрыть], – справедливо замечал Добрынин, который в 1961 году возглавлял Американское управление МИДа, а через год станет послом в США.

Историки СВР сообщают: «Первый шаг в деле использования неофициальных каналов администрация США сделала в декабре 1960 года после победы Дж. Кеннеди на президентских выборах. Н. С. Хрущев по линии посольства довел до нового президента США заинтересованность в улучшении и развитии советско-американских отношений, а также в активизации контактов на высшем уровне»[551]551
  Служба внешней разведки Российской Федерации. 100 лет. Документы и свидетельства. М., 2021. С. 289.


[Закрыть].

Таких каналов связи окажется несколько. Первым и одним из наиболее часто используемым стал канал взаимодействия между Робертом Кеннеди и «журналистом» Большаковым.

Историки Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных сил СССР (ГРУ) называют миссию полковника Георгия Никитовича Большакова беспрецедентной. «Фактически этот рядовой офицер ГРУ, находясь в Вашингтоне, исполнил роль доверенного лица советского руководителя Никиты Сергеевича Хрущева! Такого случая в практике советской военной разведки никогда не было»[552]552
  Ладыгин Ф. И., Лота В. И. ГРУ и Карибский кризис… М., 2012. С. 12.


[Закрыть].

Большаков родился в Москве в 1922 году в семье железнодорожного служащего. Учился на курсах военных переводчиков при военном факультете Московского института иностранных языков. В годы войны был переводчиком на Карельском фронте, затем проходил службу в качестве помощника начальника разведки дивизии Северо-Западного фронта. В 1943 году Большаков стал слушателем Высшей разведывательной школы Генштаба, потом учился в Военной академии Советской армии (ВАСА). В 1951 году его отправили в первую служебную командировку в США, где он работал как «корреспондент ТАСС» в Нью-Йорке.

На Женевской конференции Большаков переводил маршалу Жукову, которому приглянулся. Вскоре он стал офицером для особых поручений при министре обороны. У Большакова появились новые знакомые, среди них – главный редактор газеты «Известия», зять Хрущева Аджубей. Когда Жуков оказался в опале, Большакова вернули в ГРУ и направили под «крышу» информационного агентства «Совинформбюро». В сентябре 1959 года с оперативным псевдонимом «Марк» он поехал в Вашингтон в качестве заместителя редактора журнала «Soviet Life».

В конце апреля 1961 года в баре Национального пресс-клуба, где частенько засиживался Большаков в поисках полезной информации, Фрэнк Хоулмен – журналист и близкий друг пресс-секретаря Роберта Кеннеди – предложил ему организовать встречу с Робертом Кеннеди. Большаков обратился к резиденту советской разведки в Вашингтоне за разрешением на такой контакт, и ему было отказано:

– Роберт Кеннеди мог бы обсудить все интересующие его вопросы с послом Михаилом Меньшиковым.

Но встреча все-таки состоялась. 9 мая Хоулмен пригласил Большакова на ужин в Джорджтауне, старинном и привилегированном районе Вашингтона. За столиком ресторана Хоулмен сообщил, что в 20.30 брат президента США будет ждать Большакова у входа в Министерство юстиции. Тому пришлось пренебречь запретом резидента.

Роберт Кеннеди, тщательно подбирая слова, сообщил Большакову: американское правительство и президент США обеспокоены тем, что Москва недооценивает способности нового правительства США и лично президента. Президент США готов отойти от внешней политики Эйзенхауэра, если это стремление найдет достойное понимание в Москве. Белый дом ищет нетрадиционные подходы к Кремлю, попросил проконсультироваться с «друзьями» в Москве и сообщить их мнение. Беседа длилась около часа сорока пяти минут. Большаков написал отчет, который попал на стол начальнику ГРУ Серову, тот информировал о нестандартном случае начальника Генерального штаба Захарова. От него о встрече советского разведчика и брата президента узнал министр обороны Малиновский, который и доложил Хрущеву.

Советскому лидеру, полагаю, особенно интересно было прочесть в отчете Большакова, что «Кеннеди, правительство США особенно волнует вопрос: с чего начать сближение с СССР. Президент желает встречи с Н. С. Хрущевым и считает, что эта встреча должна не только носить характер общего обмена мнениями, но и предусматривать достижение соглашения по конкретным проблемам, например, запрещение ядерных испытаний».

Хрущев, обсудив вопрос с товарищами, предложил, чтобы Большаков вновь встретился с Робертом Кеннеди и передал ему: «С момента предыдущей беседы с Р. Кеннеди он, Большаков, имел возможность подумать и посоветоваться с “друзьями” относительно поднятых им, Кеннеди, вопросов… Несмотря на то что в СССР и США существуют различные идеологические разногласия, тем не менее бесспорным является то, что в вопросе международных отношений между нашими странами по существу нет непреодолимых препятствий к тому, чтобы они могли поддерживать добрососедские отношения и решать имеющиеся спорные вопросы путем переговоров».

Новая встреча Большакова с братом президента состоялась, и с тех пор они стали регулярными. Подсчитано, что всего с мая 1961-го по октябрь 1962 года их было около пятидесяти. Обсуждали самые разные темы, начиная от политики и космоса, заканчивая театром и творчеством Льва Толстого[553]553
  Ладыгин Ф. И., Лота В. И. ГРУ и Карибский кризис… М., 2012. С. 14–19, 27–28, 30, 32–33, 36–37, 42.


[Закрыть].

Так Большаков оказался самым оперативным и прямым каналом связи между Хрущевым и Джоном Кеннеди. Брат президента сам установил порядок общения и позже сокрушался, что «к сожалению – как глупо, – я не записывал многие из обсуждаемых вопросов. Я просто пересказывал брату, о чем мы говорили, и он действовал в зависимости от этой информации. Я думаю, иногда он сообщал эту информацию Государственному департаменту, а иногда умалчивал о ней»[554]554
  Кемп Ф. Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле. М., 2013. С. 514–515.


[Закрыть].

Добрынину, судя по всему, этот канал общения с американским руководством не очень нравился. Он писал: «Большаков… был сотрудником нашей разведки в чине полковника, но ему категорически запрещалось заниматься какими-то другими делами, помимо этой связи. У него установились хорошие личные отношения с сподвижниками президента – он бывал у них дома, играл в теннис и т. п.

Большаков был исполнительным офицером, умевшим хранить в тайне свою связь (даже посол Меньшиков не знал о ней). Однако его серьезным недостатком было то, что он плохо знал дипломатическую сторону наших отношений с администрацией Кеннеди, не был в курсе деталей некоторых переговоров или позиций обеих сторон. Он, по существу, был хорошим “почтовым ящиком”, но не более… Шифрованные донесения Большакова (по военной линии посольства) попадали, минуя Громыко, только начальнику Главного разведывательного управления Генерального штаба Советской армии, который их докладывал непосредственно министру обороны. Последний (поскольку оба министерства всегда соперничали) обычно докладывал депеши Большакова прямо Хрущеву, далеко не всегда информируя о них Громыко»[555]555
  Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно… М., 2016. С. 42.


[Закрыть].

Историк разведки Владимир Лота находил объяснение такому отношению Добрынина к Большакову: «Инертному Меньшикову инициативный Большаков не мешал. Для Добрынина же он был пятым колесом в телеге. Парадокс состоял в том, что запретить Большакову встречаться с Кеннеди Добрынин не имел права, так как Большаков имел мандат ЦК КПСС, но и поощрять эти встречи он не хотел. Послу было бы гораздо интереснее, если бы он сам неофициально встречался с братом президента США»[556]556
  Лота В. И. Армагеддон отменяется. Карибский кризис: люди, события, документы. М., 2014. С. 154.


[Закрыть].

Предложение о встрече на высшем уровне, пришедшее по неформальным каналам, было подтверждено и официально. Хрущев напишет: «Американская печать соответственно высказывалась за личную встречу Кеннеди с Хрущевым. Наконец, мы получили официальное предложение встретиться на нейтральной почве, то есть не в СССР и не в США. В Париже встреча состояться не могла, так как недавно попытка лидеров четырех держав договориться закончилась там провалом. О месте проведения новой встречи у нас состоялись предварительные переговоры. Она могла произойти в Вене, в Женеве или же в Хельсинки. Кеннеди предложил Вену»[557]557
  Хрущев Н. С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 2. М. 2016. С. 634.


[Закрыть].

Кеннеди перед венской встречей был не в лучшей форме – и политически, и физически.

«За всей этой внешней бравадой скрывался человек, вступавший в самую важную неделю своего президентства, словно усталый, раненый главнокомандующий, недостаточно подготовленный и в недостаточной мере соответствующий тому, что ждало его в Вене, – писал американский историк Фредерик Кемп. – После Залива Свиней Хрущев внимательно изучил все слабые стороны Кеннеди, и их оказалось предостаточно.

На родине Кеннеди столкнулся с беспорядками на расовой почве, вспыхнувшими в южных штатах… Что касается Европы, то парижско-венская поездка Кеннеди была весьма рискованным предприятием, учитывая провал операции на Кубе, нерешенный конфликт в Лаосе и напряженность вокруг Берлина…

К прочим неудачам первого периода президентства следует отнести повторную травму спины, полученную во время церемонии посадки дерева в Оттаве; во время многочасового перелета в Европу боль усилилась. Он ковылял на костылях впервые с тех пор, как в 1954 году перенес тяжелейшую операцию на позвоночнике. Не желая разрушать созданный образ, он категорически отказывался появляться на костылях на людях, от этого боли в спине усиливались»[558]558
  Кемп Ф. Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле. М., 2013. С. 236–237.


[Закрыть].

Другой историк – Алан Бринкли – подтверждал, что «ежедневные инъекции кортизона позволяли держать болезнь Аддисона, сам факт наличия которой Кеннеди держал в тайне, под контролем. Хотя полностью победить болезнь не удалось. Но он страдал и от других тщательно скрываемых недугов, среди которых, по некоторым утверждениям, были колит, простатит, бессонница и венерические заболевания. Каждый день его лечило множество врачей. При этом Кеннеди позаботился о том, чтобы о существовании, по крайней мере, одного из них – Макса Джекобсона, который часто по нескольку раз в день давал ему амфетамины, – другие доктора некоторое время даже не догадывались. По их предписаниям Кеннеди ежедневно делали уколы целого ряда самых разнообразных препаратов.

Самой серьезной проблемой для Кеннеди оставалась его спина. Боли в позвоночнике часто становились невыносимыми»[559]559
  Бринкли А. Джон Фицджеральд Кеннеди. М., 2013. С. 178–179.


[Закрыть].

Перед поездкой в Европу Кеннеди резко сократил число официальных встреч и бесед, кроме имевших отношения к европейским делам и советско-американским отношениям[560]560
  Громыко А. А., Кокошин А. А. Братья Кеннеди. М., 1985. С. 166.


[Закрыть].

Хрущев тоже готовился к встрече. 26 мая собрался Президиум ЦК, чтобы обменяться мнениями перед саммитом.

Присутствовавший на заседании Добрынин вспоминал настроение Хрущева: «Надо сказать, что с самого начала он исходил из ошибочной предпосылки, что молодого и малоопытного президента США можно, дескать, заставить отступить, в частности в берлинском вопросе, опираясь при этом на мощную группировку советских войск в Европе. Выступление Хрущева ясно свидетельствовало о его намерении оказать в Вене сильный нажим на президента Кеннеди по основным вопросам, особенно по германским делам»[561]561
  Добрынин А. Ф. Сугубо доверительно… М., 2016. С. 36.


[Закрыть].

Хрущев был настроен довольно снисходительно по отношению к американскому коллеге и оптимистично касательно советских переговорных позиций.

– Я придаю большое значение встрече с Кеннеди, потому что мы приближаемся ко времени, когда мы должны решить германский вопрос. Это главное. Это сукин сын. Вы читали его статью? Я считаю, что эту статью, хотя она менее выгодна для нас, но с примечанием, стоит опубликовать… Его идея: что изменилось положение после 1955 года, соотношение сил другое и поэтому, мол, надо учитывать изменившееся положение и нельзя с Советским Союзом разговаривать так, как разговаривали до этого времени. Вот его основа[562]562
  Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления. Т. 1. М., 2015. С. 516.


[Закрыть].

– Могут ли предлагаемые им шаги по изменению статуса Берлина вызвать ядерную войну? – спросил Хрущев своих товарищей по Президиуму.

Да, сам же ответил он, а затем объяснил:

– Есть риск, и этот риск, на который мы идем, оправдан, я бы сказал, если в процентном отношении брать, больше, чем на 95 процентов, что войны не будет.

Хрущев заметил, что Соединенными Штатами управляют Пентагон и ЦРУ, поэтому «могут возникнуть некие силы и найти предлог, чтобы развязать против нас войну». Но европейские союзники и общественное мнение не позволят Кеннеди применить ядерное оружие в ответ на изменение статуса Берлина. Де Голль и Макмиллан «умные люди», и хорошо известно, что советские ракеты нацелены на объекты в Европе.

– Мы не вторгаемся в Западный Берлин, мы не объявляем блокаду, – сказал он, – а значит, не даем повода для боевых действий. Мы показываем, что готовы разрешить воздушное движение, но при условии, что западные самолеты будут садиться на аэродромах ГДР. Мы не требуем вывода войск. Хотя это незаконно, но мы не будем применять силовые методы для их выдворения из Берлина. Мы не будем отрезать пути поставок продовольствия и другие жизненно важные коммуникации. Мы будем придерживаться политики невмешательства в дела Западного Берлина. Исходя из этого, я не думаю, что прекращение состояния войны и оккупационного режима приведет к развязыванию войны.

Микоян был единственным, кто предупредил Хрущева, что вероятность войны больше, чем считает советский лидер.

– По-моему, они могут пойти на военные действия без применения ядерного оружия, – сказал Микоян, оценив, правда, вероятность этого события в 10 %, а не в 5 %, как Хрущев.

Первый секретарь возразил, что Кеннеди боится войны и не отважится на военные действия. Возможно, придется пойти на компромисс по Лаосу, Кубе и Конго, где у СССР превосходство неочевидно. Но что касается Берлина, то тут превосходство сомнений не вызывает.

– Я хочу, чтобы Малиновский, Захаров, Гречко хорошенько посмотрели, какое у нас соотношение сил в Германии и что нужно. Может быть, подбросить вооружение, одним словом, на тот случай, если надо будет подкрепление туда… На это срок вам полгода[563]563
  Кемп Ф. Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле. М., 2013. С. 231–232.


[Закрыть].

Вне протокола Хрущев, Громыко, его первый заместитель Кузнецов, Микоян и Суслов обменялись мнениями «О вопросах к проходящим переговорам по запрещению испытаний ядерного оружия». Лапидарная стенограмма дает представление о неизменности позиции на предстоявших переговорах: «Подписание соглашения о запрещении испытаний ничего не даст. Пусть США начинают первыми, если они хотят. Мы первые не начнем, а они произведут – мы тоже произведем взрыв. Связать идеи – о прекращении испытаний с идеей разоружения. Тогда снимаем вето в отношении контроля»[564]564
  Президиум ЦК КПСС. 1954–1964… Т. 1. М., 2015. С. 514–515.


[Закрыть].

Хрущев предпочел отправиться в Вену на поезде, чтобы по пути посетить почти родную Украину, а также почти братскую Чехословакию. Тысячи москвичей, официальные лица и дипкорпус провожали специальный поезд из шести вагонов на Киевском вокзале столицы.

Перед отправлением Хрущев отвел в сторонку американского посла Ллевелина Томпсона. В отправленной по результатам короткой беседы телеграмме в Вашингтон Томпсон сообщил: «Я думаю, что Хрущев хочет, чтобы встреча с президентом была приятной, и хочет по возможности занять такую позицию по некоторым вопросам, которая будет способствовать улучшению атмосферы и отношений. Я считаю это невероятно трудным, но думаю, что это возможно»[565]565
  Кемп Ф. Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле. М., 2013. С. 240.


[Закрыть].

Поезд Первого секретаря останавливался в Киеве, Праге и Братиславе. Везде его приветствовали восторженные трудящиеся и местное начальство. И везде Хрущев выступал с духоподъемными речами.

Хрущев ехал на саммит в приподнятом и весьма воинственном настроении, которое описывал Микоян: «Он тогда зазнался необычайно – после полета Гагарина в космос и укрепления наших отношений в Африке и Азии. Решил подавить молодого президента, только что политически проигравшего при высадке на Кубу, вместо того чтобы использовать этот шанс для разрядки»[566]566
  Микоян А. И. Так было. Размышления о минувшем. М., 2014. С. 654.


[Закрыть].

В Вене Хрущеву была организована приличествующая событию официальная встреча. Он вспоминал: «Венцы встретили нас очень хорошо, никаких выпадов не наблюдалось, проявлялись внимание и приветливость. Венцы говорили, что они очень довольны тем, что их город стал местом встречи двух лидеров. Отношение к нам было теплое, потому что мы в 1955 году заключили мирный договор и вывели войска из Австрии. Наши войска 10 лет находились на территории Австрии, а их вывод приписывали персонально мне. Это сделало, конечно, наше правительство, но я не отказываюсь от своей инициативы…

В Вену я прибыл в сопровождении министра иностранных дел Громыко, а президента Кеннеди сопровождал государственный секретарь США Раск. Сначала мы нанесли положенные визиты президенту и премьер-министру Австрии. Наша делегация была очень хорошо размещена. Затем назначили час первой встречи»[567]567
  Хрущев Н. С. Воспоминания. Время. Люди. Власть. Кн. 2. М., 2016. С. 635–636.


[Закрыть].

Кеннеди тоже добирался до Вены окольными путями. Первым пунктом путешествия стал Париж, где его ждала восторженная встреча. «Блеск этого визита совершенно исключителен, все силы брошены на то, чтобы убедить американского президента в могуществе Франции и ее способности сохранить роль в европейском строительстве»[568]568
  Каррер д‘Анкосc Э. Генерал де Голль и Россия. М., 2019. С. 108.


[Закрыть], – пишет Каррер д’Анкосс. Когда Кеннеди с президентом Шарлем де Голлем проезжали по улицам города, их приветствовали тысячи французов. Де Голль вспоминал, что Кеннеди «прибыл в Париж, полный динамизма, окруженный атмосферой живейшего любопытства, представляя со своей блестящей и образованной супругой очаровательную пару. Публика встретила его с самой горячей симпатией»[569]569
  Голль Ш. де. Мемуары надежд. Обновление, 1958–1962. М., 2000. С. 232.


[Закрыть].

Но визит был не простым. «На отношениях де Голля с Кеннеди сказывалась его неприязнь к американцам из-за их стремления навязать свою политику европейским странам, – замечает историк Наталья Корсакова. – К тому же 70-летний опытный политик де Голль несколько скептически относился к молодому президенту США, порой распространяя на него неприязнь к его отцу Джозефу Кеннеди, послу США в Лондоне, которого де Голль невзлюбил со времен войны»[570]570
  Корсакова Н. Л. Французская дипломатия и Карибский кризис. М., 2006. С. 58.


[Закрыть].

Сам де Голль не был в восторге от переговоров: «Кеннеди предлагает мне всего лишь принять в каждом случае частичное участие в действиях, которые он намерен предпринять. Все это заставляет меня ответить ему, что Париж, безусловно, весьма расположен к тесному сотрудничеству с Вашингтоном, но то, что делает Франция, она делает по собственному побуждению»[571]571
  Голль Ш. де. Мемуары надежд. Обновление, 1958–1962. М., 2000. С. 232.


[Закрыть]. Де Голль дал понять, что в перспективе Франция может выйти из НАТО. Как вспоминал Соренсен, американский посол в Париже Джон Гэвин после встречи признался ему, что был «почти испуган этим твердым, холодным и безоговорочным заявлением о том, что США не должны вмешиваться в дела Европы»[572]572
  Sorensen T. Kennedy. N.Y., 1965. С. 558–559.


[Закрыть].

Вместе с тем де Голль настраивал американского лидера на жесткий разговор с Хрущевым, особенно по берлинскому вопросу:

– Когда завтра Хрущев будет заклинать Вас изменить статус Берлина, иначе говоря, отдать город ему, держитесь стойко! Это самая большая услуга, которую Вы сможете оказать всему миру, в том числе и самой России[573]573
  Голль Ш. де. Мемуары надежд. Обновление, 1958–1962. М., 2000. С. 235.


[Закрыть].

Из Парижа Кеннеди отправился в Австрию. Вена была в восторге от возможности оказаться в центре мирового внимания. Никогда до этого со времен Венского конгресса 1814–1815 годов она не становилась центром большой мировой политики. Никогда она не становилась таким местом притяжения для средств массовой информации: саммит приехали освещать по меньшей мере 1500 репортеров, не считая обслуживавший их персонал.