Текст книги "Дешевый роман"

История, которую никогда не узнает Габриэль.

* * *

Я впитал столько грязи за эти несколько дней, а между тем нужно возвращаться к себе, к своим героям – они зовут меня, отголоски моих бессонных ночей.

«Наступал рассвет, а ничего не происходило, Юлия словно надеялась на какое-то, известное только ей, чудо. Она вспоминала, как стояла у больничной палаты и все не решалась в нее войти. Она стояла долго, где-то минут семь, пока не подошел врач и не попросил ее зайти внутрь.

– Пойдемте, не бойтесь.

Произнес так, будто знал эти слова наизусть.

– Я не могу.

Перед дверью образовалась невидимая стена, которая не позволяла ей сделать шаг вперед.

Врач взял ее за руку и открыл дверь. Юлия закрыла глаза и затаила дыхание.

– Юлия, откройте глаза.

– Нет.

– Медсестра, несите нашатырь и вату.

– Одну секунду.

Юлия старалась не смотреть на кровать.

Куда угодно, но только не на то место, где лежал ее муж.

За окном было темно, но она смогла разглядеть дерево и сосредоточила взгляд на нем.

– Юлия, наберитесь мужества…

Медсестра взяла ее под руку. Развернула.

Юлия увидела его. Он лежал в больничной синей пижаме, лежал на спине, его глаза были закрыты. Юлия сделала шаг, а затем еще один, и еще. Она стояла у кровати, давно она не видела его с такой черной щетиной. «Почему его не побрили? Я сделаю это сама». Она развернулась, чтобы вернуться домой за бритвой, и упала на колени, медсестра поспешила к ней…»

– Габриэль, зачем она хотела его побрить?

– Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Я не знаю.

Уже прошла неделя с тех пор, как мы перестали говорить с Ритой о Эн Ронни. Мы решили вычеркнуть его из своей жизни навсегда. Признаюсь, иногда мне хотелось подойти и что-то сказать о нем, но я этого не делал, уговор есть уговор. У нас так мало общих тем, что мы цепляемся за любую, которая нас обоих коснулась.

– Габриэль, а ты бы хотел, чтобы тебя поставили в театре?

– В театрах ставят бессмертных. У смертных нет шанса туда попасть.

– Я бы так не сказала, сейчас многих современных драматургов ставят в театрах.

– Рита…

– Да, Габриэль.

– Спасибо тебе.

Она улыбнулась.

– Мне нужно писать, я наконец проник в мысли Юлии.

– Хорошо, больше тебя не отвлекаю.

«Когда Юлия вернулась тем утром домой, она попросила, чтобы мама забрала на время детей. Ей нужно было остаться одной в этом доме. Юлия блуждала по пустым комнатам, словно внутри все сгорело до тла, она искала то, что пламя не смогло поглотить. Что угодно – фотографию, открытку, письмо, его зимний шарф или цветы, стоявшие в вазе с ее прошлого дня рождения. Огонь забрал все, оставив лишь холодные, голые стены. И когда Юлия прикладывала ухо к стене, она могла расслышать: был какой-то праздник, она резала торт, а он говорил о работе. В такие моменты вспоминаешь лишь праздничные дни, будни стираются из памяти. «Жизнь близких тебе людей – это ежедневный праздник», – подумала Юлия, когда стояла у зеркала. Она расчесывала свои длинные, густые волосы. Они – это вся ее красота, вся ее женская сила, она так долго отращивала их, теряя свои драгоценные годы. Юлия направилась в детскую сына, она искала его ножницы для бумаги. Найдя ножницы, она подошла к зеркалу и отрезала косу. Таким способом она хотела сказать всему миру – как она теперь слаба, «смотрите все, я на ваших глазах теряю свою красоту, мне не для кого ее больше хранить». Это все, что осталось от нее – ее коса. Богатство, за которое ей никто не предложил свою цену».

– А что это за дом, Габриэль? Каким ты себе его представляешь?

– Это большой двухэтажный дом из красного кирпича.

– Там есть сад?

– Сада нет.

– А где тогда растет тот пион, о котором ты писал?

– Он растет у забора, что напротив окна гостиной. Там пустырь. К чему эти вопросы, Рита?

– Я стараюсь представить себе этот дом. Любому читателю будет интересно узнать, каков он снаружи. Я же твой читатель, Габриэль. А ты ничего не упоминал об этом.

– А разве это важно? Это всего лишь декорации и не более того.

– Не у всех такое прекрасное воображение, как у тебя.

– Спасибо, Рита, я это учту.

– У меня есть еще вопросы.

– Спрашивай!

– Куда она дела свою косу?

«Юлия аккуратно замотала в бумагу свои волосы и вышла на улицу. Она выкопала яму у забора и положила туда свой сверток. Ей хотелось, чтобы земля забрала у нее все самое дорогое, самое ценное. Потеря своей красоты для женщины равносильна смерти, Юлия хоронила себя.

В ворота постучались.

Привезли его тело, прикрытое синей простыней, и завезли его на каталке в дом».

Рита внимательно слушала меня, но когда я закончил, она не сдержалась.

– Я теперь все поняла. На том самом месте вырастет пион.

– Все верно, Рита.

Я давно не видел ее такой увлеченной.

– Ты собираешь пазл, я теперь понимаю, о чем ты тогда говорил.

– Верно.

– А ты видишь сейчас ту картину, которая выйдет в итоге? Или это и для тебя загадка?

– Нет, я вижу. Только зрячий в силах собрать эту головоломку.

– Почему смерть главного героя ты выбрал темой своего рассказа?

Я признался:

– Рита, он сам ко мне пришел. Своих героев ведь не выбирают. Я услышал голос незнакомого мне человека и этот голос говорил: «Я умер, да я не вечен, как и все в этом мире. В вашем мире. Я иду по дороге, ведущей к моему дому, я этот дом построил своими руками, этими же руками я укакачивал тех, кто сейчас в этом доме спит». Я тут же записал за ним эти слова и сделал началом своей книги. Я следовал за этим голосом от самых ворот его дома, я промок вместе с ним под дождем, он проводил меня за собой внутрь, он открыл для меня все двери. Я стоял вместе с ним над кроватью его жены, и все за ним записывал. Каждое слово. Ему хотелось мне что-то сказать. Так и появилась первая глава моей книги, а дальше я лишь прислушивался к голосам. Да, это может показаться невероятным и в какой-то степени безумным, но это так.

– Я верю тебе, – прошептала Рита.

Она вздохнула.

– Мы так давно не выходили никуда из этой комнаты, что в какой-то момент это место стало для меня тюрьмой.

– Я тебя понимаю, но мне нужно писать.

– Габриэль, может, выйдем во двор подышать свежим воздухом? Хотя бы несколько минут.

– Хорошо, Рита, пойдем.

В этот же вечер я решил ей признаться. Мне казалось, что я не имею больше права скрывать. Если она уйдет от меня после этого, я ее пойму. У меня нет больше сил ее обманывать.

– Рита…

Глава третья

– Присядь, пожалуйста, мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она села на стул.

– Рита, поклянись мне сейчас, что не будешь меня перебивать, пока я не закончу. Поклянись!

В ее глазах я увидел испуг.

– Клянусь!

Я долго подбирал нужные слова, мне казалось, что можно раскрыть всю суть происходящего одним словом. Если оно и вправду существует, то я его не нашел.

– Я слушаю тебя, Габриэль.

Она смотрела на меня, как на своего палача. Этот взгляд я никогда не забуду.

– Я тебя выдумал, Рита. Тебя нет и никогда не было в этом мире. Ты всего лишь моя иллюзия, выдумка, и чем больше я тебя воспринимаю всерьез, тем реальнее ты становишься для меня. Ты – моя Муза, вдохновение, называй себя как угодно, но ты не отдельная личность, а всего лишь часть моей.

В глазах Риты я не увидел понимания. Она молчала, показывая мне, что она верна своей клятве.

– Дыши, Рита, дыши.

Я закрыл глаза и продолжил:

– Я сейчас открою глаза и ты исчезнешь.

Открыл… Передо мной стоял пустой стул. Я находился не в своей комнате, а в каком-то сыром помещении, которое было похоже на подвал. В нем не было даже окна, лишь белые голые стены. Среди комнаты лежал матрас, а на нем – моя рукопись и больше ничего. Ни фотографий наших с Ритой, ни полок, на которых они должны были стоять, не было даже чайника и чашек. Был лишь голос соседа, и стук молотка за моей стеной. Я не хотел смотреть на реальность, здесь было не на что смотреть. Я закрыл глаза…

Открыл. Рита сидела передо мной на стуле и молчала. Она смотрела в одну точку на стене. Я подошел к окну и открыл форточку, мне было нечем дышать, мне нужен был свежий воздух.

– Ты спрашивала у меня о женском начале, так вот, знакомься, Рита – это ты.

Я поставил напротив нее зеркало.

– Смотри на себя. Что ты видишь?

– Это какая-то игра, Габриэль?

– Называй это как угодно. Что ты сейчас видишь?

– Я вижу себя.

– Расскажи мне, как ты выглядишь.

Рита смотрела на себя.

– Длинные, русые волосы, голубые глаза, прямой маленький нос. Красивые, пухлые губы.

Она провела по ним пальцем.

– Подбородок. Длинная шея. Я не высокая, но и не низкая. У меня худые руки, от этого кажется, что грудь большая.

– Хорошо, Рита, хорошо.

Она перевела взгляд на меня.

– А теперь снова посмотри в зеркало. Какой ты себя видишь сейчас?

Рита закричала с такой силой, что мне показалось – ее слышал весь дом. Она упала со стула и стала бить зеркало ногой. Она закрыла свое лицо руками, тяжело дыша.

– Убери его от меня.

– Хорошо.

Я отнес зеркало к окну.

Она лежала на холодном полу, Рита была очень напугана. Я прилег возле нее и убрал ее руки с лица. Она смотрела в мои глаза.

– Прости меня за то, что пришлось тебя напугать, но иначе ты бы мне не поверила. Я старался уводить тебя от зеркал. Ведь у тебя не один образ, их несколько, и они слишком разные. Я одевал тебя в другое тело, когда пренасыщался твоим.

– Мне страшно, Габриэль.

Она вся дрожала на этом холодном полу.

Я обнял ее.

– Я придумал для себя идеальную женщину – это ты, Рита, и никого у меня нет, кроме тебя.

Я закрыл глаза и открыл их снова. Теперь я лежал на матрасе, а она – на моей груди. Ее глаза были пустыми, в них не было глубины.

Я уснул, а когда проснулся – Рита исчезла.

* * *

Я снова направился в книжный. Эн Ронни сидел за столом, в самом конце зала. Он услышал мои шаги и улыбнулся.

– Это снова ты, Габриэль?

– Да, это я.

Он читал газету в своей привычной дамской позе. По всей видимости, я его не отвлекал.

– Зачем ты снова ко мне пришел? Я думал мы расстанемся с тобой на такой прекрасной ноте.

Он отложил свою газету в сторону.

– Рита исчезла.

– Как исчезла? Почему? Может, ты плохо ее искал? С годами начинает отказывать зрение. Мы уже не замечаем многих вещей.

– Не смейся больше надо мной, я пришел попросить о помощи.

– Да неужели? Чем же я могу тебе помочь? Мне пойти поискать ее?

– Я ей все рассказал!

Он смотрел на меня с любопытством.

– Правда исцелила все твои болезни, разве не так, Габриэль? Да, ведь часто бывает, что одолевает какой-то недуг, а ты подходишь к своей жене и признаешься ей, что случайно разбил ее любимый кулон. И тут ни с того ни с сего перестает болеть спина. Никогда не замечал, мой друг?

Он был в чем-то прав, я действительно чувствовал облегчение.

– Как я понимаю, твоя муза тебя покинула и ты не можешь больше писать.

– Верно.

Он задумался.

– А знаешь, Габриэль, как я засеял в ее голову недоверие к тебе?

Он наслаждался своим певчим голосом.

– Нет.

– Она стояла слева от тебя. Ты обращался к ней через левое плечо. И знаешь, что я сделал, Габриэль? Я нагнулся к тебе и сказал в твое правое ухо то, что ты хотел услышать, а в левое прошептал: «Не верь ему». Я даже не надеялся, что мой трюк сработает. Я не думал, что ты настолько выжил из ума. Но мне хотелось второй встречи с тобой, мой друг, и ты, конечно же, пришел ко мне.

– Зачем ты искал встречи со мной?

– Ты помнишь, я тебе рассказывал о Жанне. Она была моей Музой, я ее выдумал, как и ты свою Риту. Но я отказался от нее ради денег, которые мне предложили за мое творчество, за мою чистую душу. Для меня это были большие деньги! Я отказался от Музы ради восторженных лиц моих читателей, которые не уставали возносить меня к небу. Я предал ее ради мира реального, в который я вошел в своем красивом дорогом костюме. Мне не нужен был больше мой выдуманный мир, ко мне перестали приходить мои герои, а Жанна с каждым днем затухала все больше и в конце концов ее не стало. Я искал встречи с настоящими женщинами, со своими изъянами, капризами и слабостями, которые имели свою личность.

– И каковы они на вкус – настоящие женщины?

– Знаешь, Габриэль, они горчат. Все эти женщины не готовы были меня воспринимать со всеми моими выходками, им не нужны были мои тайны, но они охотно делились своими. Их тайны – это ничто. В этих женщинах нет той глубины, того понимания, к которому я так привык. Я видел самые божественные тела этого мира, но я не находил божества в их душе. Не существует идеальной женщины, Габриэль, не существует. Но ты можешь создать ее сам!

– Где мне теперь искать мою Риту?

Эн Ронни постучал указательным пальцем по виску.

– Вот здесь! Но нельзя жить одними иллюзиями, Габриэль. Ты герой своего собственного мира. В реальности ты – никто. Взгляни вокруг, где ты? Где, среди этих полок, стоит твоя книга? Ты же писатель, да, Габриэль? А потому сам посуди, ты написал свою женщину, придумал ей имя, цвет глаз – у тебя в голове ее образ. И вот ты с ней живешь – вы спите, разговариваете, пьете кофе или чай? Не важно! И в один день ты задумываешься: а не настоящая ли она? И что дальше? А я тебе отвечу! Ты пускаешь ее в свой мир, она начинает обрастать человеческой плотью, иметь свой собственный запах и в какой-то момент она начинает задавать вопросы, которые ты бы побоялся себе задать. Она сначала ведет себя, как любовница, глупая, а оттого ты не считаешь морщины у нее на лбу, ты восхищен ее прекрасной улыбкой, а она повинуется тебе во всем. Но затем медленно она становится твоим лучшим другом. И ты спрашиваешь себя, откуда в ней столько ума? А она всего лишь берет твои собственные слова и меняет их местами, и ты не перестаешь восхищаться ею, ведь она во всем права.

Он сделал многозначительную паузу.

– И тут ты рассказываешь ей всю правду, а она берет и покидает тебя. Чем тебе не история для романа? А знаешь откуда это в тебе? Кто воспитал твое самолюбие, твой законченный эгоизм? Ты сам не умеешь любить, ты влюбляешься в свои же чувства к себе. Тебя много в детстве ласкала мама, Габриэль?

От этого вопроса повеяло неприятной пошлостью.

– Не трогай мою маму!

– Нет-нет, не будь таким глупцом, ты меня слушаешь, но не слышишь. Здесь главное слово не мама, а «ласка».

– Я ухожу!

Развернулся и сделал шаг.

– Постой, я расскажу тебе, где искать твою Риту!

Я обернулся к нему.

– Но для начала ты не хотел бы у меня поработать, мне как раз нужен новый кассир. Сам знаешь этих кассиров, ничего не делают и требуют высокой оплаты. Ох, как я от них устал! А судя по твоему виду, ты не ел несколько дней, и я не думаю, что у тебя есть постоянная работа. Мне нужен кто-то такой, кто будет увлечен своим делом, кто будет пылать с громким треском, кто будет засыпать и просыпаться с мыслями о нем. Это ведь золото, а не сотрудники, правда? Плачу каждый день, наличными.

– Нет, – холодно отрезал я и направился к выходу.

– Ты приходи, Габриэль, если надумаешь…Мое предложение в силе.

Эн Ронни не сообщил мне ничего нового, все, что он сказал, я знал и без него. Он затеял какую-то игру, но я не собираюсь играть с ним, пока не узнаю все правила. Мне нужно найти Риту, а все остальное не так важно.

Я возвращался домой, в свою комнату, свое убежище, там я прятался от всех насущных проблем, мне не нужно было вставать на работу с утра и все стихийные беды обходили меня стороной, я жил в другом мире, где была лишь одна беда – исчезновение Музы.

Комната. Ненавистная мне комната, здесь пахло сыростью и гнилью, а от стен веяло холодом. Я укутался в одеяло и представил себе, как мы лежим на этом матрасе с Ритой. Она лежит у меня на груди, она уснула. Ей нравится, когда я глажу ее волосы перед сном.

Я закрываю глаза, открываю их снова – Риты уже нет. У меня не получалось больше задерживать ее в своем маленьком мирке, не проходило и минуты, как она исчезала, испарялась в воздухе, как фантом. Страшнее всего было то, что она не говорила ни слова, лишь смотрела в пустоту перед собой, словно это меня больше не существовало для нее.

В дверь постучали. Сколько уже прошло? Сутки или больше? Я открыл глаза, я так давно не слышал этого стука, что мне показалось, будто стучат за стеной. Стук повторился. Рита…

Я открыл дверь.

На пороге стояла темноволосая пожилая женщина в теле, низкого роста. Я прозвал ее «крошка Цахес». Нет, не потому, что она была уродлива. А потому что я всегда чувствовал ее двуличие. Эта старуха приходила раз в месяц брать с меня арендную плату, а заодно просунуть через порог свой длинный нос – не привел ли я кого-нибудь еще в ее роскошный дворец, в восхитительную обитель, к которой она относилась очень бережно.

– Стены на месте, леди?

– Не язви, мой мальчик. Я пришла сообщить, что поднимаю арендную плату. К тому же, ты задолжал мне за прошлый месяц. Даю тебе два дня, чтобы подумать, если что – у нас во дворе в летние ночи не так уж и холодно, можно заночевать на скамье.

Я молча кивнул.

«Какой восхитительный юнец», – сказала про себя «крошка Цахес» напоследок.

Возвращаться к Эн Ронни – это было все равно, что потерять свое лицо.

– Здравствуй, Габриэль. Я тебя вижу чаще, чем ты свое отражение. Почему ты такой небритый? Снова всю ночь не спал? Я только сегодня думал о Рите…

– Эн, я согласен!

Я подумал, что если проработаю у него неделю-другую, то смогу закрыть свой долг и оплатить следующий месяц. А там придумаю, как мне достать еще денег. Надеюсь, к тому времени Рита ко мне вернется и я допишу свою книгу. Меня примет издательство и я…

– Хорошо, Габриэль, хорошо. Но для начала приведи себя в должный вид. Прими душ, выспись. Я могу порекомендовать тебе хороший парфюм. Мне нужно, чтобы ты был свеж, бодр, и чтобы от тебя приятно пахло. Да, вот – возьми, это тебе аванс. Жду тебя завтра в девять утра, не опаздывай. Буду рад скрашивать свои серые будни с таким замечательным собеседником, как ты!

Он протянул мне сорок долларов. Я не взял его деньги, а лишь улыбнулся и ушел прочь.

– До завтра, Габриэль!

«Меня зовут Рита, это выдуманное имя, чаще всего меня называют Музой. У меня есть ключ к душе человека, и оттого люди считают, что я тайна человеческой души. Безумцы называют меня проклятием. Но я – талант, а потому смертные мечтают мною обладать и лишь бессмертные мечтают меня себе подчинить…»

* * *

Я закрывал глаза, лежа на своем старом неудобном матрасе, а когда открывал их, то попадал в совсем другую комнату, она была размером в несколько раз больше моей, а в воздухе пахло ее духами. Я подходил к окну и долго смотрел во двор, мне казалось, что если Рита и вправду вернется, то она будет проходить через эту арку.

Я заваривал себе чай с бергамотом и садился за рукопись. Я перечитывал ее с самого начала, время от времени поглядывая на матрас, нет ли там Риты. А когда садился писать, у меня не хватало слов, словно я водил голой, сухой кистью по чистому полотну – мои краски исчезли. У меня был сюжет, и мои герои по-прежнему звали к себе, но я больше за ними не следовал, ведь к моим ногам были привязаны камни.

Ночи стали длинными, слишком тяжелыми для меня, как для человека, который себя исписал, но до сих пор слышит голоса рожденных под его пером. Они не оставляют меня в покое даже ночью, наступление темноты – это приближение долгой, мучительной пытки. Меня замуровали заживо в стену, я не мог пошевелиться, не мог издать даже звука, а они меня звали, призраки ушедшего вдохновения. Душевная мука – не следовать этому зову.

Звонок, предупреждающий меня о новом посетителе.

– Доброе утро, Габриэль. Ты наконец выспался? Это уже совсем другой разговор. Выглядишь просто замечательно. Давай, я тебе объясню все азы этого тонкого, завораживающего занятия. Я называю это «искусство продажи чужих книг».

Он, как всегда, смаковал. Мне больше не хотелось его убить, ведь это было бы слишком легко. Я не поддамся больше внезапным вспышкам гнева, теперь мне хочется уничтожить Эн Ронни его собственным оружием. И на каждую его провокацию я отвечал своей улыбкой.

Он объяснил мне, как пользоваться кассовым аппаратом, и рассказал все дешевые трюки, которыми пользуются продавцы, чтобы заставить посетителя купить ту или иную книгу. Кстати, я и не знал, что на главных стеллажах магазина, в ряду бестселлеров, случайно «затериваются» две-три книжки, которые хуже всего продаются.

Звонок. Я смотрел на мужчину, который листал Хемингуэя. Отличный вкус, признаю, я считаю его труды хорошей, мужской литературой. «По ком звонит колокол» – единственное произведение о войне, которое я осилил.

Зазвенел колокол.

Мое лицо было полно спокойствия, но появилась внезапная мысль о том, как надо мной подшутила судьба.

– Габриэль, а знаешь ли ты…

Ко мне подошел мой босс.

– …Что твои читатели не умеют хранить верность. Ведь быть верным тебе – это значит отказаться от других писателей, не менее отменных. Читать всю жизнь одного автора – это как крутить по кругу одну и ту же пластинку, а в этом мире ведь так много замечательной музыки.

– Эн, мне кажется, что твои читатели никогда не слышали хорошей музыки, а потому могут судить о произведении лишь отталкиваясь от собственных чувств.

– Верно, мой друг, верно. Но что это за понятие «мои читатели», «твои», «плохая книга» и «хорошая», ведь люди-то одинаковые и вне зависимости от качества содержимого, истинный читатель – это литературная шлюха, которая через свою постель проведет ни один десяток авторов, прежде чем застелит свежую.

Спорить с ним я не стал, так как счел это занятие бессмысленным. Судя по багажу его знаний, он и есть тот самый «истинный читатель».

Я улыбнулся собственным размышлениям, а он вернулся к своему привычному занятию – чтению прессы. За весь день не произошло больше ничего интересного. Я продал сорок семь книг и сорок три из них были «детищами» современных авторов, в том числе Эн Ронни – девять книг. Я уже мысленно репетировал ответ на его вопрос: «Каково это – продавать мои книги?». Пора сжечь этот плакат на витрине, чтобы не вводить людей в заблуждение. Мне казалось, что завтра они вернутся в негодовании, чтобы потребовать назад свои деньги.

– Вот твоя зарплата, Габриэль. Жду тебя завтра! Какой чудный выдался день.

Я взял его деньги и вышел из книжного. Все это время я думал о Рите.

* * *

Еще одна бессонная ночь, я пытался подчинить себе волю Риты. Иногда она приходила на мой зов, но ее образ по-прежнему был туманным и каждый раз, когда я пытался прикоснуться к ней, она медленно растворялась в воздухе. Я пытался за нее ухватиться, повести за собой, но все мои попытки были тщетны.

Рукопись лежала у окна нетронутой.

Новый день.

– Доброе утро, Габриэль. Как твоя книга, много уже накоплено листов? Тебя угостить кофе? Кстати, чудесно выглядишь.

Эн Ронни зашел в книжный с двумя стаканами кофе в руках. К тому времени я уже открыл магазин.

– Нет, благодарю. И ты замечательно выглядишь, Эн.

– Спасибо, мой друг.

Это был скучный заурядный день, мне казалось, что время тянется вечно. Эн Ронни ушел на свое привычное место – в конец зала, где стоял небольшой журнальный столик. А я представлял себе, как моя книга в твердой обложке стоит на самом видном месте, в первом ряду.

– Какая ужасная книга.

Пробормотала себе под нос молодая девушка, открывшая творение Эн Ронни.

Я засмеялся в кулак.

– Мой дорогой друг, можно тебя отвлечь ненадолго? – через весь зал обратился я к своему начальству.

Эн Ронни подошел ко мне:

– Слушаю тебя, Габриэль.

– Видишь ту молодую особу, которая держит в руках твою книгу?

Он взглянул на нее.

– Да, вижу.

– Она только что ко мне подошла и спросила, где ей найти автора данного произведения, ведь она слышала, что он владелец этого магазина.

– Правда? – удивился Эн.

Я кивнул.

– Еще она сказала, что знакомство с тобой доставило бы ей огромное удовольствие.

– Ну что же. Нельзя лишать очаровательную девушку такой радости в жизни. Да, Габриэль? – подмигнул он мне.

– Точно.

Эн Ронни направился к ней.

– Добрый день.

– Добрый день, – ответила девушка, закрыв книгу.

– Меня зовут Эн Ронни. Я – автор творения, которое вы держите сейчас в руках.

Затем последовал поклон.

– Я бы хотела вам сказать, уважаемый автор, что мне не доставляет удовольствия читать вашу книгу. Она мне показалась откровенно пошлой и мне жаль потерянных на нее минут. А за ваши труды я вам премного благодарна, ведь, читая ваши книги, начинаешь понимать, как значима роль классиков в литературе. Иными словами, культ современных авторов – это общественный регресс. А что касается лично вас, то мне досадно, что ваша книга стоит по соседству с Фицджеральдом, Хемингуэем и Экзюпери – это антиподы вашему легкому, бульварному чтиву.

Браво, миледи, браво! Эта юная, начитанная особа покорила меня с первых слов, она как птица, что залетела в наше темное царство и принесла с собой песню. Я испытал к ней особое уважение за ее смелость, ведь высказать автору в лицо, каким бы он ни был, всю правду о его произведении сможет далеко не каждый. Большинство это делает у писателя за спиной!

Эн Ронни сохранял свою привычную невозмутимость и лишь время от времени кивал, тем самым показывая, как внимательно он слушает.

– Прежде всего, я хотел поблагодарить вас за ваше мнение о моей книге, для меня это очень важно, ведь согласитесь – для художника большое значение имеет предмет, который он пытается изобразить на своем полотне. Иными словами, только истинный гений может смотреть на зонт, а оживить на своем мольберте, скажем, Мадонну Литту. Я к таковым не отношусь, по крайней мере теперь, а потому, я смотрю на зонт и описываю зонт, называя вещи их реальными именами. Мои книги – это, в первую очередь, то, что меня окружает – это вы, да-да, не смущайтесь, я за свою жизнь имел удовольствие знакомиться с такими обаятельными девушками, как вы, и как много радости они мне доставляли! Это мои знакомые – о, как они отражаются в творчестве, вы даже себе вообразить не можете. А потому, вернее было бы сказать – не «какая ужасная книга», да, не удивляйтесь, я все слышал, а какие никчемные вещи окружают этого автора.

Он сделал секундную паузу.

– А что касается классиков, то это неоднозначная тема и спорить с ней, это как спорить с религией, или, скажем, с политикой – себе только в тягость. Но все же, как вы считаете, классики – они от рождения обрели свое бессмертие, во время жизни или после своей кончины? Я думаю, вы поддержите меня, если я скажу, что заявить о себе – это пойти против всего мира, ведь не каждому ваше творчество придется по вкусу. И те же Экзюпери, Фицджеральд, Хемингуэй в свое время стояли на полках рядом с другими классиками того времени и, несмотря на разные вкусовые предпочтения, с тех пор с места сдвинулось только время, но не их книги. А потому выходит, что быть классиком – это лишь дело времени. Как вы думаете, сколько классиков ходит с вами под одним небом?

Эн Ронни, как всегда, смаковал. Новая жертва угодила в его паутину и это ему доставляло огромное удовольствие.

– Это был риторический вопрос, – сказал Эн Ронни, не дав вставить и слово своему собеседнику.

– А вот вопрос вкуса – это намного интереснее. Вот посудите сами, что стало бы, если бы у всех людей был хороший вкус? А я вам отвечу, они бы быстро пресытились прекрасным и после алых лепестков пахучей розы они принялись бы за объедки из собственных мусорных баков, ведь нельзя же все время есть одно и то же, нужно хоть как-то разнообразить свой рацион. Каким образом вы отличаете плохое от хорошего? Верно – сравнивая одно с другим. А вот представьте себе, что вас лишили возможности сравнивать, как вы тогда сможете отличить? Никак! У вас нет вкуса, вы не ощущаете запаха и не получаете особого наслаждения от пищи. Мир одного лишь вкуса – это мир безвкусный, а потому вы должны быть рады, что есть и другой привкус, менее приятный для вас, ведь оттого ваш выбор становится слаще прежнего. Разве не так? Я вам необходим в самую первую очередь, а потому я всегда был, есть и я буду.

Она секунды три не решалась с ним заговорить.

– Я бы хотела, чтобы вы подписали мне книгу. Признаюсь, я не буду ее читать, но мне хотелось бы иметь на память ваш автограф.

– С радостью! – улыбнулся Эн Ронни.

Когда она ушла, я еще минуты две не мог прийти в себя. Мне показалось, что его глаза и уши есть везде. Он подошел ко мне и заговорил.

– А я всего лишь взял ее собственные слова и переставил акценты… Ну, что, Габриэль, я смотрю, ты достаточно повеселился, а между тем нужно продолжать работать.

«Какой обаятельный экземпляр», – донеслось из другого конца зала.

* * *

«– Ты не такой, как он, ведь ты смотришь на зонт и рисуешь Мадонну. Эн Ронни лишен образного восприятия…

– Я знаю, Рита. Но это не делает меня настоящим художником. Я лишился своих красок, а потому во мне погибают мои герои, у них нет выхода наружу. Они перегнивают у меня внутри. Как это неприятно…

– Габриэль, а каково это – жить с выдуманной женщиной?

Это был самый сложный вопрос в моей жизни.

– Это как жить с человеком, у которого нет души. Я знаю, что ты умеешь чувствовать, обожать, восхищаться – но это не твои чувства, а мои собственные по отношению к себе. Я слишком влюблен в себя самого, чтобы полюбить кого-либо еще.

Рита задумалась.

– А почему тогда я не воспринимаю себя выдуманным персонажем? Почему тогда я могу чувствовать? Почему я дышу, а когда задерживаю дыхание, то мне так необходим новый вдох – почему во мне начинает угасать моя жизнь? Разве плоду твоего воображения нужен воздух?

В тот же миг я начал задыхаться, меня охватил ужас, я словно оказался запертым в собственном теле, и не мог сделать вдох. Что происходит?

Рита вдохнула.

– Какой вкусный воздух! Я наслаждаюсь тем, что умею дышать! Такое странное, особое чувство. Да, Габриэль, я не могу вообразить своей жизни без тебя, так как голос твой звучит в моей голове – вне зависимости от того, хочу я его слышать или нет, он мне подсказывает слова, которые нужно произнести вслух. Но ты ошибаешься, если считаешь, что у меня нет собственной души – ведь тогда тебе придется признать, что я болезнь. А ведь как прекрасно звучит – Муза, Вдохновение, Страсть…»

Зазвенел будильник, я открыл глаза. Уже утро? Это был сон или явь? Что Рита этим хотела сказать? Я взглянул на часы, пора выходить на работу, а то упущу драгоценные минуты своей жизни, проведенные с Эн Ронни.

* * *

– Здравствуй, Габриэль. Как я рад снова видеть тебя.

– Доброе утро, Эн. Я хотел спросить у тебя о Рите.

Он как всегда пришел позже меня на двадцать минут. Честно признаться, я не совсем понимаю, зачем ему каждое утро приходить, если от его присутствия количество покупателей, зашедших в этот магазин, не изменится. А свежую прессу можно почитать и дома.

– Габриэль, а ты никогда не думал о настоящей женщине? Так сказать, попробовать ее на вкус.

– Знаешь, Эн, «все эти женщины. Они горчат…»