Текст книги "Полигон непуганных бомжей"

Соня с испуганным видом, съежившаяся и подавленная, уже сидела в машине.

КАМАЗ натужно взревел, задрожал, выпустил клуб черного дыма и, показывая правый поворот, тронулся…

Вторая часть

Глава 4

Мусоровоз плавно притормозил и остановился около синего пятиэтажного дома.

– Возьми ключи и поднимайся на третий этаж, – Роман кивнул в сторону второго подъезда, – справа будет пятьдесят четвертая квартира. Правда, это всего лишь маленькая комната в общаге… – он смущенно улыбнулся. – Приведи себя в порядок, а то вон на лице пятна крови. Я вечером часам к пяти подъеду…

Она молча взяла ключи и открыла дверцу…

– Да, вот еще… – спохватился Роман и, помедлив, предложил: – Ты скажи, что надо было купить. Я возьму…

– Ничего не надо, – расстроенно прошептала она и со злостью добавила: – Эти уроды две тысячи забрали…

– Прокурор не поверит, что все так произошло.

– И пусть не верит… – упрямо вскинула она голову, захлопнула дверцу и медленно пошла к подъезду.

На следующий день было воскресенье. Роман проснулся от какого-то настойчиво повторяющегося дребезжащего звука. С трудом открыл глаза, пытаясь сообразить, во сне или наяву у него в ушах стоит оглушительная трескотня. Оказалось, не сон: на тумбочке вытанцовывал мобильник, вибрируя всем своим пластмассовым корпусом…

«Да чтоб вас! В выходной день не дадут поспать…»

Сон давил на веки, теплое одеяло не выпускало его из объятий. Хотелось укрыться с головой и вновь провалиться в мягко обволакивающее сонное забытье.

Телефон ненадолго смолк и снова зашевелился, противное дребезжание понеслось по комнате.

– Блин! – пробормотал он и, стряхивая дремоту, потянулся к трубке.

На экране высвечивался незнакомый номер.

– Да! – в тоне Романа слышалось нескрываемое раздражение.

В динамике что-то треснуло, заскрипело, затем далекий голос бодро произнес:

– Роман, доброе утро! Это Олег Николаевич. Ты сегодня к нам заедешь?

– И вам, Олег Николаевич, утро доброе. Нет, сегодня у меня выходной, отсыпаюсь. Только завтра буду работать…

– Ну, завтра так завтра, – легко согласился голос по ту сторону трубки. – Тогда зайдешь перед последним рейсом, хочу поговорить с тобой с глазу на глаз…

Послышались гудки.

Спать больше не хотелось. Роман медленно поднялся и подошел к окну. Небольшая обломанная ветка валялась на газоне. Он вспомнил, как вчера вечером, когда заезжал за Соней, зацепил контейнером нижний сук дерева, и тот, ломаясь, издал громкий звук, словно стрельнула пушка.

***

Девушка вышла из подъезда ровно в пять и, не мешкая, села в кабину. Ему показалась, что за несколько часов, прошедшие с момента их расставания, она как-то изменилась, вроде даже похорошела…

– Ну как, отдохнула?

– Да, – тихо уронила она и, отвернувшись, уставилась в окно.

До полигона они ехали молча.

На территории свалки машина осторожно доползла до мусорной кучи и стала под разгрузку.

Очнувшись от долгого молчания, Софья грустно взглянула на Романа, пробормотала «Спасибо, пока» и ушла.

Дома он, конечно, сразу заметил присутствие женщины: в комнате царил непривычный порядок, вещи были аккуратно сложены, пахло свежестью и чистотой.

«Видно, мир тем и хорош, что состоит из таких вот приятных мелочей…», – с улыбкой подумал Роман, чувствуя, как после тяжелого дня мысли начинают постепенно расплываться, а голова наполняется тяжестью. Он предусмотрительно отключил мобильник, плотнее задернул шторы на окне и пошел досыпать.

Понедельник выдался холодным и ветреным. Весь день Роман думал о предстоящем разговоре с Прокурором, теряясь в догадках, зачем он ему понадобился. Как и обещал, в конце последнего рейса, закончив выгрузку, пошел в вагончик. Здесь его явно ждали. Усевшись напротив, он с любопытством незаметно разглядывал Прокурора, обратив внимание, что тот тщательно следит за собой. Все вещи на нем были хорошего качества, наверняка дорогие, импортные, и подобраны со вкусом. Круглое розовощекое лицо чисто выбрито, а в комнате, где они сидели, чувствовался легкий аромат дорогого одеколона.

Маленькие острые глазки хозяина смотрели напряженно и проницательно, будто он постоянно анализировал все, что происходит вокруг. Тонкие губы были крепко сжаты, так что в уголках рта четко прорисовывались мелкие морщинки.

Окинув водителя внимательным взглядом, Олег Николаевич поднялся и, открыв небольшое окно вагончика, закурил.

– Роман, думаю, нет никакого смысла прикидываться и валять дурака. Это не в моих правилах, – тихо проговорил он. – Поэтому буду говорить напрямую.

Он немного помолчал, глянул на закрытую дверь.

– Ты уже достаточно повидал за свои годы и наверняка понял, что нам всем в этой жизни чего-то не хватает. Одному – машины, другому своего жилья, любимой работы, денег…

Роман настороженно улыбнулся.

– Ну, эту истину я давно познал. От меня-то вы чего хотите?

– По большому счету, ничего, – Прокурор выговаривал каждое слово медленно и спокойно, продолжая изучающе смотреть на Романа. – Речь скорее о тебе… Я предлагаю тебе заработать. Мне нужен такой, как ты, открытый и бесхитростный… Думаю, рано или поздно ты все равно придешь к желанию иметь приличный доход, стать на ноги… Поверь, чем раньше надумаешь и решишься, тем быстрее выйдешь из тупиковых ситуаций, связанных с деньгами…

Я прекрасно знаю твои проблемы. Знаю, каково это – быть должником у всех и во всем, чувствовать себя связанным по рукам и ногам… Когда нет свободы выбора и возможности распоряжаться самим собой.

Ну, не буду ходить вокруг да около. Мне нужен помощник. Человек, которому я могу доверять. Я хорошо знаю людей и, думаю, не ошибся в тебе. Так что ты поразмысли, взвесь все, и, если решишься продолжать беседу, поговорим…

Роман застыл на табуретке. Мысли вихрем закрутились в его голове. Конечно, он прав, этот Прокурор! Куда ни кинься, всюду сталкиваешься с одним и тем же – деньги, деньги… Одна только аренда комнаты вытягивала большую часть из его зарплаты. Регулярно через определенный промежуток времени перед ним как из-под земли вырастала квадратная старушка с вечно кислым выражением лица, которая противным, не предвещавшим ничего хорошего голосом заявляла: «Ну что, молодой человек, пора платить наперед». Ее голос несся откуда-то из-под пола, мячиком прокатывался по стенам комнаты, а после прятался где-то в туалете…

Это было в первых числах каждого месяца, который потом бесконечно долго тянулся до очередной зарплаты.

Он смотрел в ее старые бесцветные глаза, подернутые мутной пеленой, и безропотно выкладывал кучкой измятые бумажки на край стола. И это старое приведение протягивало свою жирную руку, медленно пересчитывало их и засовывало в недра необъятного размера бюстгальтера, в котором без труда уместилось бы еще много таких кучек. А затем исчезало до следующего месяца…

Очнулся Роман от легкого прикосновения к своему плечу. Тряхнул головой, приводя мысли в порядок и возвращаясь к разговору. Рядом стояла Соня.

– Что с тобой? – в глазах девушки светилось участие. Она с беспокойством посмотрела на него и застенчиво добавила: – Ты какой-то бледный. Я думаю, тебе уже пора ехать, на улице темно.

– Да, конечно, – Роман, все еще погруженный в свои мысли, торопливо поднялся, надел куртку и шагнул к выходу. Уже у дверей спохватился и спросил, удивленно оглядываясь: – А где Олег Николаевич?

– Так он на полигон пошел.

– Ладно, пока, – Роман бестолково потоптался у порога, будто пытаясь найти какие-то слова, но, так и не подобрав нужные, решительно махнул рукой и вышел. Он не мог найти этому объяснения, но близость этой девушки, ее взгляд и нежный голос почему-то волновали его, вызывали смущение и робость.

Поднимаясь по дороге к КАМАЗу, издалека увидел Прокурора в окружении местной ребятни. Заметив парня, тот поднял руки и хлопнул в ладоши, показывая, что разговор закончен. Дети еще немного покрутились рядом, но, поняв, что сейчас не до них, разбежались.

– Роман, подожди, – крикнул Прокурор и неторопливо направился к водителю. – Ну что, подумал?

– Олег Николаевич, а зачем вам именно я? Вам что, больше не кому обратиться?

– Ну почему же, – Прокурор взял его под руку и, продолжая разговор, зашагал рядом. Говорил он медленно и твердо, делая долгие паузы, как будто пробовал каждое слово на вкус. – Был у меня один паренек, Никита, да, представляешь, попал в ДТП… Думаю, поправится он не скоро: врачи говорят, что все серьезно, видать, еще долго в больнице пробудет. А дело не ждет…

Они подошли к КАМАЗу. Внезапно Прокурор резко остановился, огляделся по сторонам и, обведя свалку рукой, с неожиданным восхищением проговорил:

– Ты посмотри вокруг – какой огромный полигон! Сколько добра сюда свозится…

Романа удивило, с какой гордостью он показывал ему территорию, явно чувствуя себя здесь хозяином. После недолгого молчания Прокурор продолжил:

– Ладно, не будем тратить время попусту. Давай о деле. Во-первых, хочу сказать тебе спасибо за Софью – она мне все рассказала… Во-вторых, что касается Никиты… я тебе говорил, он сейчас в больнице. Так вот… работая со мной, он за полгода купил себе хату и, уж не знаю, правда, какую, тачку. Однако не повезло парню. В этом ДТП он сам виноват, еще и тачку свою разбил в хлам…

Прокурор пожевал губами, кинул острый взгляд на водителя.

– Роман, я ведь знаю, что живешь ты, прямо скажем, хреново…

– Вот только не надо лезть в мою жизнь, – мгновенно ощетинившись, парень зло посмотрел на собеседника. Меньше всего ему хотелось обсуждать свои проблемы с человеком, которого он едва знал.

– Да я не для обиды говорю… миллионы людей так живут. Я ведь помочь тебе хочу. В общем, мое предложение остается в силе. А дальше все в твоих руках. Не торопись с решением. Нужно все хорошенько обдумать. Но если согласишься со мной работать, то, обещаю: так же, как и Никита, быстро купишь себе квартиру. Да-да, ты не ослышался, именно купишь, за собственные деньги, без всяких кредитов.

Роман взялся правой рукой за ручку кабины и, прищурившись, глянул прямо в глаза Прокурору.

– С чего это вы вдруг обо мне так беспокоитесь? Думаю, у вас есть о ком позаботиться. Да и о себе уже пора думать…

Прокурор заулыбался и сунул руки в карманы своего плаща.

– Прохладно что-то становится. Если ты про Софью, то, конечно, девчонке здесь не место. Скажу честно: хочу купить ей квартиру и… собираюсь сделать это с твоей помощью…

Запрокинув голову, Олег Николаевич долго смотрел на небо.

– Опять погода портится, – он зябко передернул плечами, поднял воротник и угрюмо продолжил: – Понимаешь, жизнь – штука весьма скоротечная. Все очень быстро меняется… Софья уже взрослая, а ее молодость бездарно проходит здесь, на свалке… Когда она была маленькой… я, был грех, захаживал к ее матери. М-да… Не сложилось у нас… как-то быстро она превратилась в алкоголичку. Но забыть то, что когда-то случилось, невозможно… да и неправильно. И сейчас я не желаю, чтобы Софья повторила ее участь. Мать не всегда лучший пример…

Ладно, что теперь об этом… Не время сейчас рассуждать. Поезжай, а то скоро дождь пойдет, дорогу развезет. Ну и подумай над моим предложением.

Он резко оборвал разговор, отвернулся и, ссутулившись, пошел вниз по склону…

Глава 5

КАМАЗ, напряженно урча, медленно прополз размытый участок, преодолел второй подъем и выбрался на ровную дорогу.

Перед глазами стояло угрюмое лицо Прокурора.

«…Что же это за работа такая, где через полгода какой-то Никита покупает квартиру… Вообще, офигеть!.. Надо же… еще и тачка тоже в эти полгода была куплена… Может, Прокурор какие-то волшебные слова знает?»

Пронзительный сигнал заставил Романа очнуться от размышлений, он взглянул в левое окно и похолодел: прямо на него мчался пассажирский автобус.

Правая нога резко надавила на педаль тормоза, задняя часть мусоровоза со страшным визгом приподнялась над полотном дороги на полметра.

Задумчивость как рукой сняло. Глаза камазиста от страха сделались огромными. Чудовищная сила вдавила его лицо в лобовое стекло, и он почувствовал, что оно превращается в лепешку…

Машина подпрыгнула раза два на месте и затихла.

Мимо с перекошенным от ужаса лицом пронесся водитель автобуса, его трясущийся указательный палец нервно крутился у виска…

Не поворачивая головы, Роман покосился вправо и увидел в зеркале светофор, который все еще продолжал показывать красный свет…

Было уже темно, когда он, тяжело переставляя негнущиеся, словно ватные ноги, вышел с территории автоколонны.

Сентябрь не баловал.

Холодный промозглый ветер носился по улицам, заставляя прохожих ежиться и ускорять шаги…

Где-то глухо стучал колесами на стыках трамвай, подбирая на остановках одиноких прохожих…

«Ладно, все равно не успею…»

Роман нахохлился, втянул голову в плечи, не давая холоду проникнуть за воротник кожаной куртки. Изредка по телу все еще пробегал нервный озноб. Сильный порыв ветра, будто поджидавший его за поворотом, накинулся из-за угла… резко толкнул в спину и пронизал насквозь, разом приведя в чувство и вытеснив из головы все ненужные мысли. Он поднял воротник и прибавил шагу.

Настроение было хуже некуда.

***

Темнело. На огромном мусорном полигоне в разных его точках манящими огоньками вспыхивали костры, к которым начинали стягиваться бомжи. После бесконечного серого холодного дня всем хотелось поскорее согреться и хотя бы ненадолго поймать кайф, получив причитающуюся ему долю счастья в виде еды и выпивки. Каждый старался внести свою посильную лепту, приберегая к общему столу то, что удалось добыть после удачной сдачи цветмета или продажи найденной на свалке утвари.

На целлофан, расстеленный прямо на земле, выставлялся водочный контрафакт, просроченные колбасы и другие деликатесы, привезенные мусоровозом.

Места под костры всегда готовили заранее – утрамбовывали и засыпали песком и землей, обеспечивая пожарную безопасность.

Костер, возле которого сидел Ладья, горел ярким пламенем, выхватывая из темноты лица жавшихся к огню обитателей полигона. Все уже изрядно выпили, согрелись и расслабились до того состояния, когда неизменно начинает тянуть на беседы.

С любопытством поглядывая на маленького, тощего мужичонку, сгорбившегося так, что его тщедушная фигура напоминала вопросительный знак, Ладья пожевал губами, зарылся глубже в воротник подбородком и спросил:

– Слушай, а почему тебя все зовут Батут? Это погоняло или фамилия?

Бомж поднял худое вытянутое лицо с неожиданно крупным для него и оттого кажущимся нелепым орлиным носом и сквозь мелкие редкие зубы пьяно прошипел:

– Задолбали вы уже… никакой я не Батут, Сергеем меня зовут… В детстве любил на батуте скакать, хотел быстрей вырасти. Вместо игр только на нем и прыгал. Ну, ребятня и прозвала меня Батутом. А теперь на мою голову тут один придурок объявился, который знал меня по детству… Так он эту кликуху опять за мной зацепил…

Мужичок отвернулся и обиженно засопел, уставившись на огонь.

– А-а-а… Ну понятно, – равнодушно протянул Ладья и отвернулся, потеряв к нему всякий интерес.

Сидевший рядом на корточках бомж неожиданно засмеялся. Пламя осветило его изможденное морщинистое лицо с искривленным ртом. Скрипнув зубами, он проговорил сиплым голосом:

– Ты, Серега, в обиду не уходи. Не такое уж поносное у тебя погоняло… Если бы ты знал, какие на зоне погремушки приклеивают, у тебя бы уши давно завяли…

И хрипло засмеялся, обнажая половину челюсти из темного металла:

– Я тоже собачью кликуху носил, хотя меня Игорем зовут. В тюрьме об этом быстро забываешь. Все мысли только о том, чтобы скорей на волю из этого вонючего дурдома. Ну и главная задача – выжить. Дубаки ведь к зекам как к паразитам общества относятся… Хорошо еще, что дустом пока не поливают, иначе мы бы все исчезли, как мамонты, просто растворились в этом мире…

Тощий рябой бомж, сидевший напротив Игоря, поднялся, пытаясь плотнее запахнуться в потрепанную дырявую фуфайку, свободно болтавшуюся на его худом теле. Затем подобрал толстый сук, бросил в костер и, глядя на зека, угрюмо проговорил:

– А ты, наверно, думал, что после освобождения тебе кто-нибудь шоколадку в рот положит, чтобы жизнь стала сладкой… Так нет, этого не случится. Чудес не бывает! Ну а коль ты здесь оказался, так привыкай уже к этой вонючей дыре… здесь порой не только дустом пахнет…

– Мужик, ты че кипишуешь? – Игорь скосил на него злые глаза и процедил: – А где я, по-твоему, должен был после тюрьмы оказаться? Город меня не принял. Там таких, как я, своих полно… Конечно, кому-то и и в городе повезло найти работу, кто где пристроился – кто на вокзале ошивается, кто на рынках… Но, как правило, почти все идут сюда. Там нас никто не ждет, все места уже распределены…

Рябой, недовольно поджав губы, поторопился сесть на свое место и надолго умолк.

Зек закурил, нервно чиркая спичками, которые одна за другой ломались в его дрожащих пальцах. Судорожно затянувшись, выпустил облако вонючего дыма и безжизненным монотонным голосом прохрипел:

– Да и какая разница, где сдохнуть… Любая работа заканчивается одинаково – бухлом… А оно, как известно, все контрафактное. Вот и получается, не знаешь, где концы отдашь от этого пойла…

Немного поразмыслив, после паузы добавил:

– Хотя здесь все же спокойнее: главное – менты не цепляются, где упал, там и спишь… Я на полигоне недавно. Когда первый раз увидел, что здесь машины продукты сваливают как мусор, сам себе не поверил… Ну, все, думаю, кранты мне… до ручки допился. Правда, мужики, такое в тюрьме могло только сниться…

– Так-то оно так, – прерывисто вздохнул круглолицый бомж с глуповатым лицом. – Это ты, брат, еще не видел, как цыгане граждан травят. Вот где истинные бизнесмены, шустрые, как тараканы. Только приедет «магазин» для сброса и утилизации, как цыгане тут как тут. Там у них и дети, и бабы… Облепят машину, как мухи, и давай товар в свои телеги перебрасывать. Не успеешь оглянуться, как уже доверху завалили всякими дрянными просроченными продуктами… И шоколад, и конфеты – все там есть, а бывает, как ты сказал, и пойло для таких, как мы…

Ну а потом всю эту ценную продукцию развозят по селам да по вокзалам. Не поверишь, на ура продажа идет… Вот где бизнес!

– Ну да, – Игорь безразлично глянул на своего собеседника и пожал плечами, – а что ты хотел, каждый свой бизнес делает как может…

Зек, потирая озябшие ладони, подвинулся ближе к костру. В грустных глазах его отражались отблески пламени. Немного помолчав, он неуверенно добавил:

– Не знаю… мне здесь пока все нравится… Сам себе хозяин… А в городе… в городе что… там надо постоянно под все подстраиваться…

Игорь поднял пластиковый стакан со спиртным.

– Ну что, дрогнем?

Бутылка пошла по кругу, наполняя контрафактной жидкостью пожелтевший пластик с помятыми боками.

Разом выпили. Каждый за свое. И все примерно за одно и то же, что трудно, а иногда и просто невозможно объяснить словами.

Бородатый бомж с орлиным носом на мрачном вытянутом лице поднялся, застегнул на себе черное замызганное пальто и, шмыгая носом, снова устроился на стопке картона. Заплетающимся языком проговорил:

– Я тебя, Игорь, понял… но ты еще молодой, ты живешь будущим. Надеешься, авось завтра тебе станет лучше, чем сейчас. А вот я… я боюсь этого завтра. Да, боюсь… ведь никому неизвестно, что там, в будущем, а потому и страшно… Зато вчера, в прошлом, мне было хорошо, приятно… Именно в нем, в прошлом, я чувствовал себя спокойно и, можно даже сказать, уверенно. Иногда, бывает, вдруг начну фантазировать… ну, как-то представлять себе это будущее… И от этого еще больше начинаю бояться… а после еще тяжелее воспринимать действительность…

Бородатый всеми пальцами крепко сжимал маленький стаканчик и слегка раскачивался в разные стороны… Его постоянно моргающие глаза бессмысленно рассматривали темноту, будто силились в ней что-то увидеть. Он надрывно закашлялся и, смачно сплюнув перед собой, продолжал:

– Видать, где-то я упустил переходный момент в завтрашний день… так все и осталось только в грезах… А сейчас живу… вот как в этой беспросветной темноте… в постоянном страхе и тревоге. Моя болезнь состоит из множества микробов… и они поедают меня со всех сторон… Я не знаю, что мне делать… – с каким-то странным блеском в пьяных глазах он настороженно огляделся и как-то внезапно съежился, став еще меньше ростом. Из груди вырвался болезненный стон: – Я боюсь будущего… потому что я его не вижу… Совсем не вижу…

Он неожиданно поднялся и быстро, с жаром заговорил отрывистыми фразами, глядя на кучку жмущихся к костру жалких людишек в отрепьях:

– Я в панике… тело мое находится в постоянной вибрации… Но не это самое страшное… Страшно то, что мой разум обнищал… Да что там обнищал – сдох, если можно так сказать. Я сделал с собой ужасное – по собственной воле стал искать блага в свободе. И результат очевиден… Что я получил взамен? Проблемы! До сих пор не могу поверить, что все это произошло именно со мной. Я же когда-то работал в школе, даже звание имел – «Лучший учитель года»…

Вот и получается, что где-то по дороге жизни я потерял свой велосипед, который, пусть и небыстро, но как-то вез меня к цели… А теперь в моей жизни одни только попутки, которые всегда проносятся мимо… Потому что такой, как я, никому не нужен. Ведь я, по сути, пустое место. Исчезни – никто и не заметит. Был – и нет меня…

Бомжи сидели тихо, и только треск костра нарушал тишину. Учитель неожиданно утратил свою горячность, сник и, опустив голову, уже тише продолжил:

– Я себя потерял как личность… Забыл, как это – мыслить, чувствовать… Вы не представляете, что такое для меня каждый день… без начала и конца, который тянется бесконечно. Нет желания ни двигаться, ни работать… Даже чувств никаких не осталось… Вот и получается, что я не живу… а просто медленно умираю… Но самое удивительное, что мне уже и не хочется, чтобы что-то в моей жизни менялось.

Он поднял сжатый пластиковый стаканчик и негромко добавил:

– Я пью это пойло просто так…

Ладья повернулся к учителю, смерил его уничтожающим взглядом и с презрением произнес:

– Ну и какую награду ты ждешь за свои страдания? Это же был твой выбор…

– Да, это мой выбор такой свободы… Просто хотел выговориться…

– Ну-ну, бывает, – согласно покивал головой Ладья. – Здесь разного люда полно. Вон у реки молодежь живет, так у них музыка до ночи не затыкается. Нашего брата постоянно чистят, сами в кучах не ковыряются… Опасные ребята. Кого там только нет: одни из интернатов сбежали, другие от хороших родителей… свободы захотелось. Ну и начинают бродяжничать, воровать… ночуют по подвалам, вокзалам… А наши, местные, находят их где-то и сюда волокут. Вот и получается, что сбиваются они в банды, живут по своим правилам… Нагородили себе убежищ, попробуй сунься… Не дай бог, кто посторонний из наших возле них появится… хорошего не жди…

Ладья обвел бомжей взглядом.

– Мы хоть эту контрафактную гадость пьем, а они черт знает что в самокрутки пихают… Накурятся и шарахаются по полигону с расширенными зрачками, ну чисто зомби… Так что здесь надо держать ухо востро… Ну а то, что сейчас учитель говорил… тут как посмотреть… Где-то я с ним согласен. На полигоне у каждого по-своему все плохо, такая вот жизнь…

Поэтому не надо ни от кого ждать совета или раздавать их… Как говорит наш Прокурор, «твой внутренний мир – это то, что ты есть сейчас».

– А кто он, этот Прокурор? – вытаращив глаза, спросил зек.

Ладья скривил лицо и произнес:

– Могу сказать, что мужик нормальный, с людьми ладит. Конечно, не чета нашей босоте, но своим высшим образованием не кичится… Хотя, надо сказать, знания его нам не раз помогали, иногда ребят из таких передряг вытаскивал… Вообще, живет, как все мы. За все время, что находится здесь, не был замечен ни в воровстве, ни в крысятничестве. Правильный, в общем, мужик. А такие люди всегда авторитет имеют…

Главное, он умеет находить общий язык с ментами – цену себе и своим словам знает. Такая характеристика много значит. Понятно, быть старшим по полигону не всякому по плечу… Тут просто так на пустом месте не покомандуешь. Уважение должно быть… опять же глаз за всем нужен.

– Да видел я его как-то, – недовольно пробормотал рыжий бомж. – Поговорить хотел, а он уставился на меня, сверлит глазами и молчит. Как-то мне не по себе стало, ну и решил около него не задерживаться…

– Ну а чего ты хотел, – буркнул Ладья, – он же из бывших…

– Это точно, – с готовностью поддакнул до черноты вымазанный сажей толстячок. – Разговаривал я с ним как-то… на жалость надавить хотел. Да куда там! Сдержанный он очень, я так понял, что на эмоции его не разведешь…

– Вот-вот, – Ладья, не выдержав, уже посмеивался. Маленькие глазки его смотрели на всех с ехидным прищуром, сухое лицо постоянно вытягивалось и при неровном свете костра то и дело меняло свое выражение. Он почесал переносицу и солидно изрек: – Это вы, обитатели полигона, не знаете, куда свою морду сунуть, – где упал, там и утро… Ну, если, конечно, какая живность за это время твое тело не растерзает… Недаром Прокурор предупреждает: «Ты, Ладья, будь осторожен. Свалка – это тебе не курорт. Здесь не только местная гопота себе приют находит, но и разные твари вроде тараканов и крыс кишмя кишат. По ночам вон целые стаи голодных бродячих собак бегают… И все только и ждут, когда мы сдохнем…»

– Согласен с тобой, Ладья, – хрипло произнес заросший неопрятной щетиной круглолицый бомж и обвел всех сидевших нетрезвым взглядом. – И с учителем согласен. Я на этом полигоне уже давно обретаюсь, так что для себя понял: мы все здесь обречены на вымирание, и это факт. Как говорится, к гадалке не ходи… Тешим себя иллюзиями, якобы ничего не понимаем, надеемся, что с нами ничего не случится… Только от этого еще страшней становится…

Его тихий голос был хорошо слышен в наступившей тишине.

– А я так думаю: бомж не должен себя жалеть, коль выбрал свободу… Ведь каждый, кто живет там, в городе, – он медленно поднял левую руку и ткнул указательным пальцем в темноту в сторону города, – имеет перед собой цель. Это как огонек в ночи. Он тебя поддерживает, манит к себе, и ты стараешься до него дойти… И все ради того, чтобы выжить…

Все же понимают, что на полигоне собираются люди, которые наплевали на цивилизацию, потому что захотели свободы. Мы, как трусы, сбежали от самих себя, оставив семьи, работу и все, что нами когда-то двигало…

Честно говоря, мы все тут полны предрассудков… мыслить давным-давно разучились… живем какими-то иллюзиями. Нас ведь все так и воспринимают… как неполноценных… ненужных обществу людей. Хотя несколько лет назад я, например, был ведущим инженером радиозавода… Сейчас трудно даже представить… а ведь что-то создавал, к чему-то стремился…

Бомж резко оборвал себя, почесал бороду и задумчиво посмотрел в темноту. Потом обреченно махнул рукой и, устроившись на куче веток, молча уставился на костер…

Маленький человечек лет пятидесяти, все это время внимательно слушавший бывшего инженера, поднялся с вороха дров, подхватил два полена и, подойдя к костру, положил в огонь.

Пристально посмотрев на Ладью, сиплым голосом проговорил:

– Вот инженер согласился с тобой, Ладья, а я нет. Твоя жизнь, сколько я тебя знаю, полное г…о, и сам ты тоже г…о, а еще пытаешься чему-то учить других… Собой лучше займись… – зло добавил он, цедя слова сквозь зубы.

– Глупый ты человек, Савелий, – ничуть не обидевшись, парировал Ладья. – Что с тебя взять, если мозг твой находится на постоянном отдыхе. А все почему? Да потому что жизнь твоя одинокая пуста и бессмысленна. Вот скажи честно, ну что в ней есть такого, чтоб за нее держаться? Чем она, как говорится, наполнена? А я тебе отвечу – глупостями и вечным ожиданием какого-то непонятного удовольствия.

– Наверно, – криво усмехнулся Савелий и подложил еще дров в костер. – Но ты знаешь, с одной стороны, мне нравится, что я один: есть время для самоанализа, а не для глупостей, как ты говоришь. А с другой… если говорить об одиночестве, то это, конечно, страшно… Страшно, потому что вместе с одиночеством всегда приходят внутренние страхи. И в последнее время я все чаще начинаю бояться самого себя… Получилось, что я разуверился в этой жизни, к которой так стремился. К чему я пришел – больной, никому не нужный человек…

Он вдруг замолчал и насупился, пристально вглядываясь в всполохи огня. Сидящие вокруг костра бомжи, уставившись на него, тоже молчали.

– Я вам вот что скажу, – каким-то странным голосом тихо продолжил Савелий после долгой паузы. – Мне все время кажется, что во мне живут два человека, которые постоянно между собой ссорятся. Честно говоря, у меня даже конечности от страха отнимаются, когда внутри начинается спектакль этих двух «я».

Только представьте: один «я», как ненормальный, куда-то несусь с вытаращенными глазами в бешеном безумстве… А другой «я» в это время как бы со стороны за ним наблюдаю.

И так мне жутко становится, что хочется биться головой обо что-то твердое, чтобы эти двое там, в голове, соединились… может быть, тогда этот страшный сон закончится… Вот вам и свобода, которую я теперь ненавижу. М-да… Это состояние просто убивает меня… по правде говоря, боюсь что-нибудь выкинуть…

Бомж затравленным взглядом обвел всех сидящих и посмотрел на Ладью.

– Вот тебе и объяснение моего порой странного поведения… А ты говоришь… Ладно… пойду спать, все равно не пью.

Он резко развернулся и, перешагивая через поленья, побрел по мусорной тропе в скором времени поглотившую его темноту.

Ладья долго смотрел в сторону уходящего Савелия.

– Ну вот, мужики, – наконец выдохнул он и покачал головой. – Так оно и получается: где нет здравомыслия, там есть опасность. Судя по всему, Савелий этот явно болен, – подвел итог Ладья, – и, похоже, серьезно.

Он оглядел разомлевших от тепла и алкоголя пьяных бомжей, сгрудившихся возле костра, махнул рукой и пробурчал себе под нос:

– Надо бы завтра к Прокурору сходить… Черт его знает, что от него можно ждать…

***

Неожиданно где-то в темноте совсем близко раздался веселый звонкий смех. Те из мужиков, кто еще соображал, одновременно повернули головы и бессмысленно уставились в сторону, откуда неслись звуки. Скоро из плотного мрака вынырнули два паренька лет четырнадцати-пятнадцати. Тот, что пониже ростом, заплетающимся языком невнятно выговорил:

– Здорово, дяди! Бухло есть?

Наступила тишина. Бомжи, не говоря ни слова, молча таращились на пацанов.

Немного выждав, высокий парень, у которого был сломан нос, громко повторил вопрос своего товарища. Вел он себя как-то странно: правая рука его находилась в постоянном движении и суетливо дергалась, раскручивая нож-бабочку, который то закрывался, то раскрывался.

– Господа бомжи, что непонятного? Нам не хватило, – высокий нервно хихикнул, словно его неожиданно кто-то пощекотал, – поэтому будет лучше, если вы отдадите нам бухло по-хорошему. Иначе, мы сейчас начнем вас шманать, и от этого всем будет только хуже… – он икнул, при этом из горла вырвались противные булькающие звуки.