Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VI. «Мари-луизочки», или «Если понадобится, я вооружу и женщин!»"

Глава 4. «Наполеоновские планы» «генерала Бонапарта»

«Взяв в займы» у финансовой буржуазии огромные суммы денег, Наполеон смог сосредоточить большие запасы продовольствия именно по Эльбе и Одеру. Основной продовольственной базой стал Дрезден, где хранились запасы еды для 300 тыс. чел. на два месяца. Во многом именно по этой причине все его боевые операции предполагалось проводить в Средней Германии – Саксонии и ее «окрестностях».

…Кстати сказать, рассказывали, что готовясь к новой судьбоносной кампании, «генерал Бонапарт» решил «включить» режим экономии во всем, в том числе, в походном рационе, включая свой собственный: «суп, вареная говядина, жареное мясо и овощи без какого-либо десерта…» В общем, «на войне – как на войне…

Однако против него поднималась могучая и неодолимая сила – народ порабощенных им стран.

Страшный удар, нанесенный империи Наполеона в России, был услышан в Германии, Австрии, Италии, Голландии и Испании, где остервенелая народная «герилья» и невероятное упорство и стойкость экспедиционного английского корпуса сэра Артура Уэлсли, герцога Веллингтона, исправно «перемалывали» лучшие кадры императорской армии под началом таких ассов своего ремесла-искусства, как Сульта и Массена.

Всюду закипала освободительная война. Все стали вспоминать о своем славном прошлом.

В Германии достойным подражания образцом национального героя был объявлен вождь херусков Арминий, разбивший в 9 г. три римских легиона Квинтилия Вара в знаменитой битве-засаде в глухом Тевтобургском лесу. Это сражение невиданное по своему результату (сродни ему лишь крах Красса от парфян под Каррами в 53 г. до н.э.) положило конец завоевательной политике Рима в Германии.

Не забыли и о славных временах державшего в страхе всю Европу прусского короля-полководца Фридриха II Великого.

Ну и наконец, непотопляемый «Туманный Альбион» – владелец колоссальных сокровищ, награбленных в своих богатых колониях – сулил всем колеблющимся «златые горы» за войну до победного конца, с чудом вырвавшимся из «русского ада», «корсиканским чудовищем».

…Между прочим, отставшим, замешкавшимся на марше наполеоновским солдатам, теперь, в совсем недавно покорной Европе, зачастую попросту перерезали глотку. А леденящий душу истошный вопль «Каза-а-аки!!!» можно было услышать на французских биваках в любое время дня и ночи…

Вражеские армии тоже стали иные!

Если силу русской армии «генерал Бонапарт» уже отведал сполна, то теперь пришел черед прусской. Годная раньше только для парадов, теперь она отличалась железной дисциплиной и выучкой. Военный реформатор Шарнхорст и тайное патриотическое общество Тугенбунд («Союз добродетели») поработали на славу: несмотря на наполеоновский запрет от 1806 г., они в течение ряда лет непрерывно готовили тайную резервную армию без ведома французов. Стоило ее самому популярному полководцу – старому и лютому недругу Бонапарта – «гусару в 33-й степени» Блюхеру тяпнуть «пять капель лечебной настойки» (их «литраж» нам неизвестен) с лошадиной дозой чеснока и хрипло рявкнуть во всю силу своей луженой глотки его любимое «Форвертс! („Вперед!“) Сукины детки!», и его солдаты, все как один, бешено кидались за «Отцом Родным» в штыки – наматывать на них вражьи кишки. Такое единство многого стоило. Наряду с русскими – еще одними большими мастерами от природы и по психологии орудовать штыками – именно пруссаки с их воинственным фанатизмом внесут большой вклад в победу над французским императором.

Разгром Наполеона стал лишь делом времени.

Европа застыла в напряженном ожидании столкновения трех армий – русской (ок. 150 тыс.), прусской (ок. 80 тыс.) и французской (ок. 200 тыс.) Могло показаться, что предстоит увидеть увеличенный до гигантских размеров поединок древнеримских гладиаторов: Россия и Пруссия подобно ретиариям держат сети, выжидая момента, а Франция, эдакий мирмиллон с обнаженным мечом, отважно кидается на врага…

…Кстати, выше всех среди своих противников Наполеон ценил русских солдат, его оценка – высокая после первой встречи с ними в 1805 г., серьезно выросшая после 1807 г., теперь – после 1812 г. – стала самой высокой! Всех остальных неприятельских солдат он оценивал ниже среднего. В тоже время, его мнение о штабах и военачальниках русских, пруссаков и австрийцев оставалось неизменно презрительным. Тем более, что более или менее достойные в его понимании вражеские полководцы уже вышли из игры: болезненный эрцгерцог-эпилептик «каналья» Карл был уже не у дел, «старая лисица севера» (Кутузов) только-только испустила дух, а выдающийся мастер арьергардно-авангардного боя Багратион – и вовсе погиб. Возможно, в чем-то он был прав, а в чем-то заблуждался… Впрочем, это – сугубо «оценочное суждение»…

Пока Наполеон энергично собирал новые части, остатки «Великой армии» под командой Эжена де Богарне пытались сдержать союзников и выиграть драгоценное время. Но из—за своей малочисленности и слабости они так и не смогли в начале 1813 г. удержать крупные водные рубежи на реках Висле, Одере и Эльбе, им приходилось отступать, оставляя гарнизоны в крепостях (Данциг, Торн, Модлин, Замостье, Ченстохов, Штеттен, Шпандау, Глогау, Кюстрин и другие). Безусловно, это серьезно уменьшало силы, способные оказать сопротивление русскому наступлению, – вместо концентрации они лишь распылялись.

…Между прочим, из этих изолированных гарнизонных войск можно было бы по совету маршала Макдональда собрать большую армию опытных бойцов, по тем или иным причинам, не оказавшихся на Пиренеях или в России. Но, как говорится в таких случаях, «генералу Бонапарту» весной было виднее, а потом уже было поздно: эти люди оказались для него потеряны…

Тогда как союзники предпочитали держать свои регулярные войска в ударном кулаке, а блокировать гарнизоны крепостей – второстепенными частями (резервными и ополченческими).

В апреле 1813 г. «Эльбская» армия Богарнэ, усилившаяся прибывшим из Италии корпусом генерала П. Пренье, с боями отступила в район Магдебурга, откуда в конце месяца двинулась к Лейпцигу, на соединение со спешно собранной «Майнской» армией самого Наполеона, прибывшего в Германию.

В результате соотношение сил на театре военных действий установится в пользу французов: если у союзников было чуть больше 100 тыс. чел., то у Наполеона будет ок. 200 тыс.

Главные силы противоборствующих сторон сосредоточились в Саксонии, где предстояло развернуться основным событиям. Потом в Европе их назовут Саксонской кампанией 1813 г., а в России – Заграничным походом русской армии 1813 г.

Союзники готовились собрать все свои войска в районе Лейпцига и бой дать именно там. В случае успеха, можно было оказать тем самым воздействие на Австрию, чтобы ускорить ее присоединение к коалиции, а затем оттуда начать наступление вглубь Германии.

План «генерала Бонапарта» – именно этот образ, полководца в первую очередь, был им выбран после катастрофы в России в 1812 г. – оказался гораздо сложнее.

С одной стороны, одним из главных его устремлений было взять Берлин, наказать негодного вассала Пруссию, а затем прийти на помощь к гарнизонам Данцига и других осажденных крепостей (там находилось примерно 50 тыс. старых бывалых солдат!).

С другой стороны, он отлично понимал, что прежде необходимо нанести крупное поражение союзникам, чтобы умиротворить уже зашевелившуюся Германию (в случае его неудач союзные ему Саксония и Бавария могли переметнуться на сторону врага), восстановить там прежнее влияние и отбросить русских из Пруссии и Польши.

В то же время, не забывал он и двусмысленной политике Австрии, исподволь заигрывавшей с союзниками. Только решительная победа над русским царем и прусским королем могла заставить Вену сохранить союз с наполеоновской Францией.

Исходя из последнего момента, Наполеон-политик, первую задачу отложил до поры до времени. Он решил по началу сосредоточить все свои силы за р. Заале, совершить маневр с целью взятия Лейпцига и далее на Дрезден, чтобы захватить переправы на р. Эльбе, отрезать находившиеся на юге главные силы союзников от Пруссии и даже Силезии. Затем следовало зажать их у Богемских гор, как раз на границе с вечно сомневающейся, но, тут же поджимающей хвост, при первом хозяйском окрике «шлюшкой» -Австрией.

Весь расчет по сути дела строился на быструю победу.

Майнскую армию Наполеон сосредоточил в районе Эрфурта. Его главные силы двинулись оттуда через Наумбург и Лютцен к Лейпцигу, а Эльбская армия Богарне должна была подойти туда же через Галле и Мерзебург.

После переправы французских войск через р. Заале, первых сшибок с русскими у ручья Риппах, близ Вейссенфельса (Вайсенфельса), когда французские войска с боем прорывались сквозь теснину Риппах, 19 апреля (1 мая) 1813 г. у Бонапарта случилась первая в той кампании личная потеря.

Во второй раз за все годы на поле боя погиб его маршал. Правда, мгновенно – без мучений, в отличие от его «когда-то друга – потом недруга» Ланна, которого четыре года назад смертельно ранило и он, после ампутации, еще несколько дней жутко мучился.

Наповал убило командующего всей кавалерией, безгранично преданного своему императору, маршала Франции (19 мая 1804 г.), в отличии от многих «коллег» по маршалату прошедшего через почти все судьбоносные битвы Наполеона (от Риволи до Бородино, особо отличившегося при Аустерлице, Эйлау и Эсслинге-Асперне), генерал-полковника гвардейской кавалерии (20 июля 1804 г.) – крайне престижной позиции в армейской верхушке, кавалера высшей награды наполеоновской Франции – Большого Орла Почётного Легиона (2 февраля 1805 г.), герцога Истрийского (28 мая 1809 г.) Жана-Батиста Бес (с) ьера [6.08.1768, Прэйссак, департ. Ло, Гиень – 1.05.1813, Риппах (между Фельсом и Лютценом), Саксония].

Он происходил из семьи преуспевающего хирурга, акушера и парикмахера Матюрена Бессьера и его супруги Антуанетты Лемози. Образование получил в Каорском колледже в Сен-Мишеле (Лангедок), затем изучал медицину в Монпелье. Тем временем, его отец решил «окунуться в бизнес», но «остался без штанов», а его семья – без средств к существованию. После разорения отца, прогоревшего на спекуляциях земельными участками и ставшего сельским лекарем и по совместительству цирюльником, Бессьер вернулся домой в Прэссак и стал помогать отцу, освоив ремесло цирюльника.

Этот высокий, стройный, светловолосый со слегка раскосыми глазами недоучившийся на цирюльника сын хирурга из Лангедока пользовался успехом у женщин, но в силу характера никогда не пользовался ими, как это позволял себе его старинный приятель вальяжный бахвал Мюрат. Дело в том, что Бессьер был весьма сентиментален и Наполеон, порой, ехидно насмехался над этой слабостью своего маршала.

Как-то еще во времена туманно-бурной молодости во время экспедиции в Египет, Бонапарт, как бы невзначай, заглянул через плечо увлекшегося модным романом Жана-Батиста и по-отечески потрепав его по плечу, мягко заметил: «Это чтиво для обделенных мужской лаской дамочек!» (В иной интерпретации это «происшествие» выглядело несколько иначе: «Это – сухо отчеканил командующий экспедицией своему подчиненному – книжка, которая порадовала бы служанку, уже забывшую – что такое господское „облагодетельствование“!») Пристыженный начальник личной охраны, вздохнул и поспешил спрятать слезливое женское бульварное чтиво в шкафчик.

Хорошо знавшая Бессьера и многих других маршалов Наполеона, знаменитая модница, светская львица-соблазнительница, «коллекционировавшая» только самых знаменитых мужчин-«жеребцов» и писательница герцогиня д’Абрантес («по совместительству» супруга генерала Жюно) считала, что своей «незапятнанной репутацией» он походил «на героев Плутарха».

Начав свою военную службу еще в гвардии короля Людовика XVI, Бессьер перешел потом в конно-егерский полк. Бессменный участник наполеоновских походов, начавший свою многолетнюю службу у Наполеона еще в 1796 г. капитаном дивизионной разведки, а затем после отличия в тяжелейшей битве при Риволи, он стал начальником конных телохранителей Бонапарта (что не помешало ему прославиться при Сен-Жан-д`Акре и Абукире). Блестящий кавалерийский военачальник, он сменил в начале кампании 1813 г. на посту главнокомандующего всей французской кавалерией Мюрата – то ли «дипломатично приболевшего», то ли «взявшего тайм-аут для тяжких раздумий» после всех передряг Русского похода 1812 г. в своем благодатном Неаполе. Если кипучий и порывистый Мюрат был неповторим в лихом кавалерийском наскоке, то осторожный и рассудительный Бессьер в маневрировании кавалерийским резервом. Он единственный из маршалов считал полным безрассудством развод Наполеона с Жозефиной и его последующую женитьбу на австрийской принцессе. Он открыто осуждал испанскую авантюру Бонапарта, полагая, что она, в конце концов, принесет Франции одни несчастья. Наконец, рассказывали, что именно он предостерег Наполеона в критический момент битвы при Бородино от ввода в бой его последнего резерва – Старой Гвардии – и, тем самым, по сути дела спас его во время отступления-бегства из Москвы!

Один раз судьба уже пощадила Бессьера: во время Ваграмского побоища ядро на излете сбросило его с лошади (правда, по другой версии – это могла быть контузия от пули?), не причинив никакого вреда. Хотя вся гвардия, с которой он провел полжизни, болезненно охнула тогда от неожиданности, а кое-кто из седоусых ветеранов даже заплакал, сочтя Их Отца Родного убитым. Гвардейским офицерам стоило больших трудов сохранить в своих частях порядок и предотвратить панику. Их ликованию и восторгу не было предела, когда стало известно, что маршал только тяжело контужен и вскоре опять станет во главе своих войск. Говорят, что тогда Бонапарт мрачно пошутил: «Вот ядро, которое заставило плакать мою гвардию». А обращаясь к контуженному начальнику своей гвардейской кавалерии, он многозначительно добавил: «Вам повезло Жан, ядра – не бомбы: им не свойственно взрываться…». И вот теперь, глядя, как уносят стоявшего совсем рядом с ним верного соратника, Наполеон с горечью в голосе сказал: «Смерть приближается к нам…» А «Храбрейший из храбрых №2» маршал Ней, глядя на тело человека, вместе с которым они сражались плечом к плечу еще капитанами, задумчиво изрек: «Это наша судьба… Это красивая смерть…» Впрочем, и у него самого смерть была по-своему красива, но это уже другая история, лежащая за пределами наполеоновской эпохи.

…Между прочим, сам Бессьер, по рассказам очевидцев, явно предчувствовал свою смерть. Накануне рокового дня он сжег все письма жены, которые до этого бережно хранил. На следующее утро, несмотря на отсутствие аппетита, приказал подать завтрак, произнеся как бы в шутку следующие слова: «Если мне предстоит сегодня погибнуть, то я не хочу умереть натощак». Роковое пророчество маршала исполнилось в 12:55 1 мая 1813 г. – когда он находился на рекогносцировке с группой штабных офицеров и эскортом польских гвардейских улан у саксонской деревушки Риппах. Это случилось в тот самый момент, когда Бесьер давал распоряжение вынести и похоронить только-только погибшего одного из своих адъютантов. Любимец конной гвардии, «отец гренадер», так любовно звали между собой этого бесстрашного, исключительно честного (но не в вопросах воинской славы: вспомним его ссоры с покойным задирой Ланном!), спокойного, внимательного и вежливого человека солдаты, погиб мгновенно: прямое попадание русского ядра оторвало ему левую руку, пробило туловище и разворотило правый бок…

Наполеон очень остро переживал эту потерю: «Бессьер жил как Байярд [Французский воин Пьер дю Байярд (1473—1524), чье имя стало синонимом слова рыцарь, „рыцарь без страха и упрека“], а умер, как Тюренн! [Анри де ла Тур д`Овернь (1611—1675), знаменитый французский полководец в царствование Людовика XIV, особо почитаемый Бонапартом]». В прощальном письме вдове Бессьера он писал: «Ваш муж погиб на поле чести самой прекрасной смертью, избежав страданий. Он оставил незапятнанное имя. Это – лучшее наследство, которое он мог завещать детям. Они обеспечены моим покровительством и унаследуют так же то расположение, которое я питал к их отцу». Император исполнил свое обещание, спустя семь месяцев он заплатил все огромные долги убитого маршала: у того была потаенная страсть – танцовщицы-актриски-нимфетки, на которых он тратил колоссальные суммы. Каким-то особым талантом Бессьер не отличался, но преданность его Бонапарту была безгранична, как впрочем, и популярность в войсках, особенно в гвардии.

Насколько Бессьер был популярен, можно судить по тому, что было сочтено целесообразным до окончания боя не сообщать армии о его гибели. Наполеон приказал похоронить своего старого боевого соратника со всеми воинскими почестями в Париже, в церкви Дома инвалидов.

Ему было ровно 44 года, когда он, отдавший армии 21 год, погиб красивой Солдатской Смертью: от рикошетного попадания пушечного ядра в самый канун битвы под Лютценом. Впрочем, выше по карьерной лестнице ему – кавалеру трех степеней орд. Почетного легиона (Шевалье – 11 декабря 1803 г., Высший Офицер – 14 июня 1804 г., Большой Орёл – 2 февраля 1805 г.) – было уже не подняться: он был маршалом Франции, причем, получившим это звание в числе первых!!!

…Между прочим, сакраментальный вопрос о соответствии его меры таланта званию маршала Франции в какой-то мере остался открытым: в армейской среде многие недоумевали, ворчали, а Мармон (чуть ли не старейший сподвижник «генерала Бонапарта» еще со скамьи военного училища!) и вовсе очень долго не мог с этим смириться и задавался вопросом – «Чем он – лучше меня/Чем я – хуже его!?» Наполеону, как известно, было виднее. Но если бы, к моменту учреждения маршальства еще были живы такие прославленные республиканские полководцы как Дезе или Клебер, Марсо или Жубер и, тем более, феноменально одаренный самоучка Лазарь Гош, а Моро не был бы изгнан, то, не исключено, что новоявленному «Байярду» пришлось бы «встать в очередь»! Не так ли?..

После трагедии с маршалом Бессьером у наполеоновской свиты составилось впечатление, что Наполеон стал тайно искать смерти, неоправданно рискуя собой во время битв кампании 1813 г. Он постоянно был то в авангарде, то в арьергарде, в самом опасном месте, без малейшей военной необходимости лично там присутствовать. Во время рекогносцировки под Дрезденом он попадет под прицельный огонь вражеской артиллерии и прямо рядом с ним убьют его юного пажа.

Заняв Лютцен, и оставив там для прикрытия III-й корпус Нея, основные свои силы Бонапарт бросил на Лейпциг, предполагая, что именно там находится главная армия союзников. Но новый главнокомандующий союзников П. Х. Витгенштейн сосредоточил свои войска южнее Лейпцига (в 40 верстах от Лютцена, у Цвенкау и Пегау) и по предложению генерал—квартирмейстера И. И. Дибича принял решение атаковать правый фланг противника.

Теперь многое зависело от начальной быстроты и решительности, но в союзном командовании не нашлось способной на это личности. А ведь у союзников были свои плюсы. Кавалерия Наполеона была слаба и с разведкой у него дела обстояли просто плохо: по сути дела он шел на ощупь и не знал, где находился Витгенштейн. Кроме того, он растянул свои корпуса на пути движения к Лейпцигу Из—за недостатка и низкого качества легкой конницы (как всадников, так и лошадей) французы не обнаружили русско—прусские войска, находившиеся в опасной близости. III-й корпус Нея у Лютцена стоял без всякого сторожевого охранения, а он сам и вовсе отсутствовал, отбыв к Наполеону под Лейпциг. Впрочем, использовать эффект внезапности в полной мере союзники не смогли.

Глава 5. Лихое начало под Лютценом

Вопрос о конкретном начальном соотношении сил развернувшейся 20 апреля (2 мая) 1813 г. битвы при Лютцене остается спорным до сих пор: цифры называются очень разные. Известно только, что союзников было заведомо больше (на десятки тысяч?) и особо внушительное превосходство у них было в артиллерии (на сотни единиц?), а в кавалерии и вовсе подавляющее, причем, по вышеизложенным причинам. Более того, принято считать, что Витгенштейн, который завязал бой с войсками по началу отсутствовавшего Нея, действовал слишком осторожно. Магия имени Бонапарта довлела над ним. И в этом была не его вина, а скорее беда, присущая в ту пору многим хорошим генералам, но отнюдь не выдающимся военачальникам. Кроме того, союзники явно припозднились с началом атаки на не ждавшего ее врага.

Атаковав около 12 часов дня дивизию генерала Ж. Суама из корпуса Нея у деревень Кайя, Рана, Кляйн—Гершен и Гросс—Гершен, пруссаки застигли врага врасплох. И могло показаться, что все для союзников развивается очень хорошо. Их превосходство в артиллерии было столь подавляющим, что передовые дивизии французских необстрелянных новобранцев под началом генералов Жирара и Суама, подвергнувшись исключительно интенсивному обстрелу, с огромным трудом сдерживали яростные атаки внезапно навалившейся на них с соседних холмов прусской кавалерии старого гусарского генерала Блюхера, который страстно желал расквитаться с императором Франции за унижение, понесенное им лично и его родиной в 1806 г. Несмотря на то, что французы, пришли в некоторое расстройство, но очень вовремя вернулся в войска заслышавший канонаду Ней, его солдаты оправились и под Лютценом закипел отчаянный бой.

Весь покрытый пылью и пороховой гарью, сорвиголова Ней бесстрашно водил своих юнцов в доселе неведомые им штыковые контратаки. У них была тяжелейшая задача выстоять до подхода их императора с основными силами – VI—го корпуса маршалов Мармона и Макдональда, V-го корпуса генералов Лористона (из Лейпцига) и Бертрана.

Тем, временем, получив известие он начале жаркого дела под Лютценом, Наполеон, был удивлен подобным развитием событий. Правильно оценив ситуацию, он спешно развернул движение гвардии и корпусов в южном направлении к Лютцену, за исключением одной дивизии, которая должна была взять Лейпциг.

Слишком мало сил союзников принимало участие в первых атаках. Более того, они не воспользовались сполна своим огромным превосходством в кавалерии, которой почти не было в наполеоновских войсках. К тому же, присутствовавший с самого начала сражения у союзников на поле боя российский император Александр I с прусским королем Фридрихом-Вильгельмом III вмешался в события, причем, весьма неэффективно. По его указанию, без совета с главнокомандующим, первая атака Блюхера – по началу развивавшаяся весьма успешно – не была во время поддержана гренадерским корпусом русских. Тем самым, не использовался благоприятный момент для прорыва неприятельской линии в самом начале сражения, когда она в центре стала явно прогибаться. Причины такого поступка венценосной личности истории остались не ясны: вряд ли царь собирался лично повести свои лучшие части в бой для нанесения победного удара, впрочем, «чем черт не шутит»!? Рассказывали ведь, что царь не единожды оказывался в боевых порядках и вроде даже бросил одному из своих адъютантов многозначительную фразу: «В этом сражении для меня нет пуль!»

…Между прочим, вынужденный соблюдать субординацию, впервые оказавшийся в столь жарком переплете на столь высокой должности, да еще и под пристальными взорами августейших особ, Витгенштейн терял немало времени на согласование с монархами-зрителями своих действий, что, естественно, сказывалось на благоприятном для союзников развития событий на поле сражения…

Обе стороны последовательно, по мере прибытия войск, вводили их в дело. Основные события сражения происходили в центре позиции, где яростные бои развернулись за обладание деревнями Кайя, Рана, Кляйн—Гершен и Гросс—Гершен, неоднократно переходившими из рук в руки. Преимущества не было ни у одной из сторон.

Если, конечно, верить французским авторам, то в своем первом бою безусые юнцы Нея – совсем еще дети, едва овладевшие мастерством заряжать и разряжать ружья – покрыли себя славой. На равнине, где не было никакой защиты от дождя снарядов, обрушившихся на их головы, они падали десятками, но никто не покинул рядов. Недостаток ратного опыта они с лихвой компенсировали отчаянной смелостью и неиссякаемой энергией. Потеряв почти треть убитыми и смертельно раненными, они в критический момент битвы спасли армию, ожидая подхода главных сил Наполеона. Восхищенный их беззаветным мужеством Ней воскликнул: «Эти юноши – герои! С ними я мог бы сделать все, что угодно!»

В свою очередь, Витгенштейн с его коронованными «патронами» «дождались», что где-то в 14.30 на поле боя прискакал сам «генерал Бонапарт». Мгновенно оценив всю опасность случившегося, Бонапарт явно вспомнил молодость и стал похож на самого себя времен его феерического взлета на Олимп полководческой славы!

…Рассказывали, что в этой битве он лично скакал среди пуль и ядер, летящих со всех сторон, с одного фланга на другой, руководя битвой. Он сам, как в годы лихой юности, бросался в штыки со своими измотанными и израненными мальчишками. На все увещевания своих свитских поберечься, он лишь лаконично бросал сквозь грохот боя: «Это мое ремесло детки!!!» Как потом вспоминал, воевавший с ним со времен легендарного Тулона, маршал Мармон: «В этот день он подвергся, наверное, личной опасности на поле битвы большее число раз, чем за всю свою прошлую военную карьеру!»…

…Между прочим, эффект присутствия Бонапарта в самой гуще событий на поле боя был невероятным, поистине магическим: рассказывали, что даже умирающие «мари-луизочки» с оторванными конечностями, завидев императора, приветствовали его. Впрочем, подобными рассказами о «геройствах» пестрят воспоминания французских ветеранов наполеоновских войн, что вполне, естественно: «время-то было незабвенное, время славы и восторга»!!!

К 17 часам оба противника уже сконцентрировали свои главные силы на Лютценской равнине. Численное преимущество к этому времени уже перешло к французам: у Наполеона – примерно 100 тыс., у Витгенштейна – менее 75 тыс. бойцов.

В 17.30 вечера запыхавшиеся и запыленные корпуса Макдональда и Мармона (из Вайссенфельса) наконец вышли на исходные позиции и стали медленно, но верно, неся потери, давить на фланги союзников. В конце концов, удалось потеснить союзников и на их левом фланге (южнее д. Штарзидель), где оказалась только одна конница генерала Ф. Ф. Винцингероде, и на правом фланге (у д. Айсдорф и Китцен). И это при том, что по воспоминаниям очевидца – адъютанта генерала А. П. Ермолова М. М. Муромцева, «при Люцене у нас была огромная кавалерия, которую граф Витгенштейн не умел употребить, и она стояла без дела».

Дождавшись этого момента, Наполеон – артиллерист Милостью Божьей – продемонстрировал союзникам блестящий образец маневрирования артиллерийским огнем по примеру в ту пору уже покойного бригадира Сенармона – героя сражений под Фридляндом и Оканьей, но в большем масштабе. Сведенные генералом Антуаном Друо – одним из главных героев Ваграмского побоища – в одну огромную батарею 80 пушек гвардейской и прочей ранее не задействованной линейной артиллерии, стремительно выдвинутые по примеру Сенармона вручную для стрельбы картечью в упор, открыли сумасшедший огонь по приготовившейся было к решительному штурму центральных позиций Наполеона союзной пехоте. Рискованный трюк а-ля Сенармон – убойные залп за залпом с предельно малой дистанции – снова удался на славу: вся земля в центре союзников оказалась покрыта множеством их трупов и тел умиравших или захлебывавшихся в собственной крови раненных. Благодаря мастерской работе неутомимых канониров Друо (среди них было немало артиллеристов, снятых для пополнения «чертей Бога Войны» с военных кораблей) все нараставшее и нараставшее крещендо огня и дыма привело к прекращению всякого движения в союзнических пехотных порядках (исчезли целые полки!) и появлению в центре огромной бреши!

…Кстати сказать, виртуоз своего смертоносного искусства Друо не только блистательно повторил подвиг Сенармона шестилетней давности против русских при Фридланде в 1807 г., но и как его предшественник-первопроходец с большим вкусом поработал «мясником» почти столько же времени – несколько более 20 минут – после чего «свежий фраш» из союзнического «пушечного мяса» был готов в огромном количестве и оставалось лишь захватить превращенный в руины союзнический центр при весьма слабом сопротивлении со стороны неприятеля…

Именно через нее, стремясь отбить деревни в центре позиции, после 18 часов Бонапарт решился ввести в бой столь приберегаемую им для сокрушительного удара свою козырную карту – гвардейскую пехоту. Пока канониры под руководством Друо снимали свою кровавую жатву с остатков союзнической пехоты, он лично выстроил слева от не смолкавшей «гранд-батареи» своих «старых ворчунов».

…Между прочим, в ту кампанию Старая гвардия промаршировала всю Саксонию вдоль и поперек, и не один раз. А ее «маленький капрал» всегда дожидался ее прихода на бивак, лично следил за ее по батальонной и по эскадронной расквартировкой, обязательной раздачи ей подогретого вина. Это тоже было «его ремесло»: «стриженный» знал что делать, прежде чем послать свою Элиту на Смерть…

И вот уже отдан знаменитый приказ – «Гвардию в огонь!» и четырьмя штурмовыми колоннами (по четыре батальона в каждой) Молодая, Средняя и Старая гвардии неумолимо двинулись вперед. Они почти не встречали противодействия: мертвые союзники лежали так скученно и близко друг другу, что идти приходилось лишь по трупам и телам раненных.

…Кстати сказать, начиная именно с этой кампании Наполеону, спасая положение, придется жертвовать своим любимым детищем. Между прочим, уже изрядно поредевшим в ходе отступления из России. А значит, переформированным из того, что было еще «пригодным» в войсках для пополнения столь элитной части. И не раз теперь он будет отдавать категоричный приказ «Гвардию в огонь!», приводивший к ее естественному сокращению!!!

Эта атака, поддержанная другими частями, оказалась успешной. Уцелевшие право– и левофланговые союзники еще немного постреляли в сторону превратившегося в «свежее» гигантское кладбище центра своих позиций и предпочли отойти, оставив за собой лишь д. Гросс—Гершен.

Вместе с тем, не исключено, что Наполеон смог бы закрепить свой успех еще больше. Не позволил ему этого сделать отчаянный контрудар прусской кавалерии во главе со стариком Блюхером во фланг Мармону! Сам «Старина-Вперед», как всегда лихо рубившийся в первых рядах своих «сукиных сынков» – так он ласкательно звал знаменитых со времен Фридриха Великого черных гусар – получил легкое сабельное ранение в руку! Пока Бонапарт уже в быстро сгущавшихся сумерках спешно перебрасывал гвардейские батальоны на помощь своему «зашатавшемуся» было маршалу, на поле опустилась ночь и время было безвозвратно упущено.