Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VI. «Мари-луизочки», или «Если понадобится, я вооружу и женщин!»"

Глава 8. Его очередная «пиррова победа»

Кое-кто полагает, что лишь внезапно начавшаяся в 10 вечера сильнейшая буря с проливным дождем вкупе с недостатком кавалерии (ставшей уже хронической проблемой французского императора!) не позволили Наполеону добить союзников. Они сумели оторваться от противника в полном порядке со всеми годными к бою пушками. Русские – в одну сторону, пруссаки – в другую, вскоре снова объединившись в Силезии.

А ведь казалось, еще чуть-чуть и «генерал Бонапарт» сумеет наголову разгромить врага под Баутценом. Принято считать, что на исходе битвы сильно сказалась очередная грубая ошибка отчаянно смелого, но не очень-то тактически грамотного, крайне азартного Нея, кинувшегося в абсолютно не обязательную для его солдат атаку на оголенный с фланга вражеский центр вместо энергичного давления только на правый фланг союзников и его обхода. Она привела к тому, что «храбрейший из храбрых №2» не успел во время со своим ударным корпусом захлопнуть с тыла хитроумную ловушку, придуманную Наполеоном.

…Впрочем, он сам, зная о тактических способностях Мишеля Нея на уровне мальчишки-барабанщика, мог бы в тот решающий момент отправиться к нему и проконтролировать действия последнего, а не ограничиваться, как об этом сообщают, всего лишь наскоро написанной карандашной запиской, причем, в очень общих словах? Правда, Наполеон уже, порой, был не тот, что раньше. Ему уже было за 40 лет, а на войне, как он признавал сам, люди быстро стареют. Вот и в нем тоже что-то изменилось и он уже не был столь же энергичен и не везде поспевал на поле битвы, особенно если его протяженность была очень большой…

Так или иначе, но во многом недостаток первоклассных маршалов, умеющих самостоятельно принимать единственно правильные решения в ходе стремительно развивавшейся битвы, как это умел делать покойный Ланн (вспомним, Фридлянд) или «вышедший из игры» после «муторной пиренейской командировки» Массена (под Ваграмом) либо сдерживавший противника на Эльбе Даву (минимум четырежды выручавший своего императора под: Аустерлицем, Ауэрштедтом, Эйлау и Ваграмом), все чаще и чаще сказывался на результате крупных сражений, данных Наполеоном в ходе этой кампании. (Не исключено, конечно, что указанная троица могла бы справиться с поставленной Нею задачей лучше, но, как говорится «… иных уж нет, а те – далече!») И Наполеон это открыто признавал: «Я был бы, конечно, рад доверить ведение войны моим генералам, но слишком долго приучал их только подчиняться!»

…Между прочим, так и осталось малопонятно: то ли осознанно, то ли подсознательно, но, не допуская мысли о появлении соперника среди своих маршалов Наполеон, намеренно не обучал их тем особенностям полководческого искусства, которые сделали бы возможными их самостоятельные действия. Он так и не организовал никакого высшего военного заведения по типу современных Академий Генерального штаба. Не обучая их высшему искусству войны, он по сути дела не имел права сетовать на их огрехи, промашки, а потом и просто фиаско. «Эти люди думают, что они незаменимы, – все чаще ворчал „генерал Бонапарт“ на своих маршалов. – Они не знают, что у меня есть сотня командиров дивизий, которые могут их заменить!» Скорее всего, это был блеф: дело в том, что за исключением таких самородков как Ланн, Массена и Даву, (и, отчасти, Сюше с Сультом), как маршалы, так и генералы были всецело нацелены на подчинение только личным приказам императора. Вторые, как и первые никаких военных «академий» не кончали и тоже не имели высшего военного образования столь нужного для самостоятельного ведения боевых действий независимо от их главнокомандующего, на гений которого они так привыкли опираться в период больших побед и которого так стало не хватать на всех, когда весь мир ополчился на «корсиканское чудовище», чей гений вспыхивал лишь временами…

К тому же, победители вновь понесли большие потери, чем побежденные: урон союзников по некоторым данным составил 10 – 12 тыс. чел., французы недосчитались 12 – 18 тыс. бойцов (данные сильно разнятся) и очень скоро эта тенденция станет для Бонапарта роковой. Начиная с 1792 г. Франция почти непрерывно воевала и «запасы» ее мужского населения катастрофически таяли, француженки при всей их несомненной шарман-сексуальности уже не успевали рожать «пушечное мясо» в требуемом, их вышедшим за пределы разумного императором, количестве. К тому же, победители опять не смогли захватить никаких трофеев, ни пленных, ни орудий, ни знамен.

Кроме того, не обошлось и без потерь в высшем командном составе наполеоновской армии.

На следующий день после Баутцена – 10 (22) мая – в ходе с запозданием начатого французами медленного и малоэффективного преследования союзников – в артперестрелке, то ли под Вуршеном (?), то ли под Райхенбахом (?) смертельное ранение получил один из лучших французских кавалеристов, дивизионный генерал (14 июля 1809 г.), барон империи (2 августа 1808 г.), Жан-Пьер-Жозеф Брюйер (Брюгьер) (22 июня 1772, Соммьер, Лангедок – 22 мая 1813 г., Гёрлиц, Саксония) – герой Маренго (доставил депешу генералу Дезе, что позволило последнему вовремя явиться на поле битвы и, тем самым, спасти французскую армию от разгрома), Йены, Эйлау (участвовал в знаменитой «атаке 80 эскадронов», опрокинувшей 4-6-тысячную русскую пехотную колонну, рвавшуюся разрезать центр наполеоновских позиций), Гуттштадтa, Эсслинга, Ваграма, Вильно (когда стремительной атакой своей кавалерии захватил город), Островно, Смоленска, Бородино, Бауцена и Вуршена.

Вот и 22 мая 1813 г. в сражении под Рейхенбахом он возглавлял атаку 8-го гусарского полка и уже возвращался со своими кавалеристами на исходные позиции, когда был смертельно ранен пушечным ядром, пробившим левое колено генерала, прошившим тело лошади, оторвавшим его правую ногу и убившим ехавшего рядом офицера конных егерей. А ведь однажды его уже серьезно ранило опять-таки ядром во время аналогичного преследования под Ваграмом: на этот раз другое ядро оказалось «точнее»!

Кавалериста-героя доставили в Герлиц, где он перенёс две ампутации. Кавалер трех степеней орд. Почтенного легиона, полученных за всего лишь пять лет бесстрашных сабельных рубок, скончался 5 июня 1813 г. Прошедший за 14 лет путь от млад. лейтенанта до див. генерала – Брюйер скончался в возрасте 40 лет – почти половину из которых (19) он провел в седле.

Жан-Пьер-Жозеф Брюйер несмотря на отдельные «штабные эпизоды» в его карьере был боевым генералом, который во время сражения не прятался за спины своих солдат, а наоборот, подавал блестящий пример личной храбрости, первым устремляясь в самое пекло боя. Смелость была его «визитной карточкой», и благодаря ней он снискал доверие и уважение со стороны людей, служивших под его началом и давшим ему прозвище «Генерал величайших надежд».

Его имя – друга Лассаля, легенды французской кавалерии наполеоновской поры – (их связывала безудержная храбрость, с которой они, презрев опасность и всякую осторожность, кидались в гущу боя, а также любовь к вычурным мундирам; хотя, конечно, им обоим было далеко до экстравагантности маршала Мюрата) выбито на Триумфальной арке площади Звезды.

Тогда же, рядом с Наполеоном русское ядро рикошетом от дерева поразило насмерть инженера-генерала Кирженера.

…Дивизионный генерал (13.3.1813), барон империи (5 октября 1808 г.), Франсуа– Жозеф Кирженер (8 октября 1766, Париж – 22 мая 1813, Маркерсдорф, Саксония) служил в инженерных войсках, в частности, в императорской гвардии, обучался в училище Мостов и Шоссе, оставшись там профессором математики. В 1793 г. поступил на действительную службу в инженерные войска в чине лейтенанта. В период якобинского террора был арестован, просидел в Аррасе в тюрьме четыре месяца. Вернулся к армии, участвовал в ряде осад и сражений. В 1794 г., будучи уже батальонным командиром, отличился при разгроме десанта роялистов, сторонников свергнутой династии Бурбонов, на о. Киберон, где получил пулевое ранение в правую руку. После выздоровления отправился в Париж и c 28 ноября 1795 г. вёл курс в Политехнической Школе. После нескольких сражений в составе Рейнской армии на Рейне, направлен в состав Второй Ирландской экспедиции, ставившей своей целью вывести Ирландию из под британского владычества. Экспедиция окончилась неудачей, Киржинер попал в плен к англичанам в результате морского боя, но вскоре был отпущен во Францию. Отличился при переходе через Сен-Бернар, в штурме Форта Бард и в боях Второй Итальянской кампании Первого консула Бонапарта в 1800 г. (Монтебелло, Маренго). Во время австро-русской кампании 1805 г командовал инженерами, приданными V корпусу маршала Ланна в составе Великой Армии (участвовал в сражении при Ульме, Санкт-Пельтене, Голлабрунне, Аустерлице и ряде др.). 25 декабря 1805 г. произведён в бригадные генералы. В 1806—07 гг. – начальник инженерного парка Великой армии, сражался при Йене, Голымине, Эйлау, был заместителем командующего инженерными частями генерала Шасслу-Лоба при осаде укреплённого города Данциг войсками маршала Лефевра, за что получил титул барона империи. Сражался в Испании, в Австрийской кампании 1809 г. (отличился при Ваграме). 23 июня 1812 г. вместе с полковником Пунье де Монфором первым пересёк Неман и вступил на территорию России, где в чине полковника гвардии командовал инженерами императорской гвардии – элитой военных инженеров Наполеона. 13 марта 1813 г. произведен в дивизионные генералы. 22 мая 1813 г. вечером после сражения при Рейхенбахе убит ядром, которым потом был смертельно ранен особо приближённый к особе императора обер-гофмаршал Дюрок в ходе осмотра позиций у саксонского городка Маркерсдорф. Похоронен недалеко от места гибели, но сердце вывезено во Францию и захоронено в склепе на кладбище Монмартр. Коммандору Почётного Легиона (26 мая 1807 г.) было 46 лет и 20 из них он отдал армии, дослужившись до бригадного генерала за 12 лет. Имя генерала выбито на Триумфальной арке площади Звезды…

Тоже самое ядро (!) разворотило все внутренности в животе ближайшего соратника Бонапарта Дюрока, умершего на следующий день.

…Именно дивизионного генерала (27 августа 1803 г.), гран-маршала или обер-гофмаршала (великого маршала с 1804 г. императорского двора Наполеона), его постоянного спутника, начиная с Первого Итальянского похода 1796—97 гг., герцога Фельтрского и Фриульского (1808 г.), дважды кавалера орд. Почетного Легиона (Коммандор – 14 июня 1804 г., в том числе, его самой престижной степени – Высшего Креста, 2 февраля 1805 г.), чье имя выбито на Триумфальной арке площади Звезды в Париже Жерара– (Жиро) -Кристофа-Мишеля Дюрока (Дю Рока де Бриона) (25 октября 1772, Понт-а-Муссон – 23 мая 1813, Маркерсдорф, Гёрлиц, Саксония) принято считать самым близким к Наполеону человеком, единственным, кому он всегда безоговорочно доверял. Недаром, когда в 1815 г. Наполеон планировал уехать в Англию в качестве частного лица, он выбрал себе фамилию Дюрок.

Лучший друг Бонапарта родился в семье кавалерийского офицера шевалье Клода Мишеля дю Рока де Бриона, образование получил (или все же не до конца, поскольку в 1792 г. вынужден был эмигрировать из Франции) в военной школе Понт-Муссона и Артиллерийской школе Шалона, Правда, вскоре возвратился и 1 июня 1793 г. вступил лейтенантом 2-го класса в 4-й полк пешей артиллерии, с 1793 по 1798 гг. сражался в рядах Итальянской Армии, участвовал в осаде Тулона, где был приближен Бонапартом, стал его адьютантом и одним из самых близких ему людей, 18 ноября 1793 г. – лейтенант 1-го класса, 21 ноября 1794 г. – капитан 2-го класса.

Сойдясь с Бонапартом, Дюрок был неразлучен с ним, участвовал во всех без исключения его кампаниях, начиная с Итальянской кампании 1796—98 гг., отличился в сражении при Градиске и при переходе через Изонцо, 2 июня 1797 г. – штабной полковник. В 1798 г. назначен в состав Восточной Армии и принял участие в Египетской экспедиции, 1 апреля 1799 г. ранен при осаде Сен-Жан-д, Акра, 25 июля 1799 г. получил серьезное ранение в последнем сражении Египетской авантюры Бонапарта при Абукире, возвратился во Францию вместе с генералом Бонапартом. В эту кампанию его дружба с Наполеоном ещё более окрепла. С 17 октября 1799 г., 1-й адъютант Бонапарта, активно готовил переворот 18 брюмера брюмера VIII-го года (9 ноября 1799 г.). 27 ноября 1799 г. послан с дипломатической миссией в Дюссельдорф и Берлин. Как командир 3-го полка конной артиллерии, отличился в сражении при Маренго: стоял до последнего пока не подоспела помощь от Дезе. В 1801 г. в качестве уполномоченного Первого консула посетил с дипломатическими миссиями Санкт-Петербург и Копенгаген. Благодаря своей скромности, ловкости и вежливости, везде был очень хорошо принят. Особенно благосклонно к нему отнесся российский император Александр I. За выдающиеся дипломатические заслуги Наполеон произвел 13 октября 1801 г. его в бригадные генералы, а 20 октября назначил комендантом дворца Тюильри. 27 августа 1803 г. он уже – дивизионный генерал, служил в Булонском лагере. После провозглашения Наполеона императором, 2 февраля 1805 г. Дюрок получил назначение грофмаршалом императорского двора.

В качестве гофмейстера отвечал за личную безопасность императора и за придворный церемониал. Он был скуп на слова и жесты, нетороплив. В нем не было ничего яркого, привлекающего внимание, но за этой внешней холодностью скрывались страсти, горячее сердце и неординарный ум. Став гофмаршалом наполеоновского двора, именно Дюрок ведал всей ставкой Бонапарта, всеми видами ее деятельности; именно он распоряжался денежными средствами и следил за организацией быта Наполеона; именно он контролировал возможность доступа к «белому телу» для искателей аудиенций, вплоть до… дамочек, приглянувшихся Наполеону. Со временем он станет настолько всесилен, что его расположения будут добиваться все просители (и мужчины, и женщины) покоренной Бонапартом Европы. Поскольку он, как и Бертье с Арманом Коленкуром был незаменим для Наполеона и на поле боя и при дворе, то эта троица не без оснований претендовала на право считаться правой рукой Бонапарта. Но из всего ближайшего наполеоновского окружения он – благодаря своей искренности, честности и скромности – единственный пользовался всеобщей любовью и обожанием.

В 1805 г. ему удалось отсрочить вступление Пруссии в войну на стороне России и Австрии и тем самым выиграть для Наполеона время для разгрома союзников. «Оставив пруссаков на время вне игры», сам Дюрок, командуя после ранения генерала Удино с 17 ноября по 4 декабря 1805 г. частью (или всей?) сводно-гренадерской дивизии Удино, сумел отличиться в эпохальном сражении под Аустерлицем. В ходе кампаний 1806—07 гг. находился при штабе Великой Армии. Именно ему Бонапарт поручает заключение договора, как с Пруссией, так и подписание перемирия перед заключением Тильзитского мира. 5 мая 1808 г. подписал в Байонне трактат об отречении от престола испанского короля Карла IV. Сопровождал Наполеона в Эрфурт. Во время войны с Австрией в 1809 г. ему снова приходится сражаться под Эсслингом, Ваграмом и Цнаймом. Позже возглавлял личную секретную полицию Наполеона. В ходе Второй Польской кампании 1812 г., пользуясь особой близостью к императору, настоятельно рекомендовал ему дальше Витебска не ходить вглубь России, но без успешно. После катастрофического похода Бонапарта на Москву покинул армию вместе с императором, в начале 1813 г. он очень активно участвовал в воссоздании императорской гвардии из жалких остатков Старой Гвардии и батальонов с опытными бойцами, служивших на Пиренейском п-ве либо в гарнизонах во Франции или в покоренной Европе…

А вот погиб Дюрок весьма нелепо.

Впрочем, «на войне – как на войне»…

Это случилось на следующий день после победного для Бонапарта Баутцена – 21/22 мая – во время начатого французами медленного и малоэффективного преследования союзников в артперестрелке, то ли под Вуршеном, то ли под Райхенбахом, то ли под Гёрлицем, то ли под Маркерсдорфом (данные сильно разнятся), когда он в составе свиты Наполеона наблюдал за арьергардным боем отступающей русско-прусской армии.

Дюрок умер 23 мая 1813 г. в Анспахе на 41 году жизни, половину из них отдав армии и… Наполеону.

Его тело было доставлено в Герлиц, где забальзамировано и только спустя 35 лет – 5 мая 1847 г. – перенесено в Дом Инвалидов в Париже…

Потеря старейшего друга Жерара-Кристофа-Мишеля – одного из очень немногих, кто (повторимся) неотлучно был с ним чуть ли не с самого начала его фантастического взлета – оказалась невосполнима

…За минуту до трагедии Дюрок жаловался Коленкуру на императора, который по-прежнему, находил упоение в кровавых битвах, а у них не может быть счастливого конца. В этот момент ядро ударило в дерево, около которого стоял император и, сразив рикошетом Кирженера попало и в Дюрока. Рассказывали, что он еще успел пожелать императору победы и мира. «Прощай, – ответил Наполеон, – мы скоро увидимся».

…Из всех легендарных фигур в наполеоновском окружении дружелюбного и симпатичного Дюрока обожали все и горевали искренне. Смерть Дюрока, одного из немногих, кого Наполеон действительно любил и кому верил, поразила его. Он машинально сел на пень, осколки снарядов союзников ложились вокруг него, но он так задумался, что ничего не замечал…

Первым, из ушедших среди ближайшего окружения «генерала Бонапарта» в Солдатское Бессмертие, был без лести преданный, бесстрашный Мюирон, за ним последовали столь же отважные и верные Сулковский, Дезе, Леклерк, Ланн, совсем недавно – Бессьер, а теперь еще и Дюрок… Старые товарищи по оружию времен его искрометной молодости – блистательной Итальянской кампании – исчезали один за другим, причем, все чаще и чаще…

«Не беспокойте меня до завтра…», – пробормотал он, наконец, и как-то по-стариковски сгорбившись (а было ему на тот момент всего лишь 43 года!), тихо побрел в свою походную палатку…

Тогда в третий (и в последний!) раз вся армия (первый раз – над телом генерала Дезе, второй – маршала Ланна) видела своего «маленького капрала» плачущим над бездыханным телом его ближайшего соратника со времен сколь Туманной, столь и Счастливой Молодости…

Император приказал ежегодно выдавать дочери и вдове гофмаршала, герцога Фриульского, 200 с лишним тыс. франков. Диктуя этот приказ, он добавил: «Я желаю, чтобы был назначен молодой опекун, дабы он мог присутствовать на свадьбе своей опекаемой.» А вдове Дюрока он написал такие строки: «Вы можете рассчитывать на мою привязанность и готовность при всяких обстоятельствах доказать семье гофмаршала мой интерес к ней».

С опозданием начатое вялое преследование остановилось само собой: Наполеон впал в прострацию, а оставшиеся у него под рукой маршалы не решились вести его на свой страх и риск…

Более того, 14 (26) мая Блюхер, устроив засаду у Гайнау, нанес внезапный удар конницей (с участием русской кавалерии) по пехдивизии генерала Н. Ж. Мезона (у него было всего 50 всадников), взял много пленных и отбил 11 орудий.

После этого «конфуза» французы стали продвигаться вперед очень медленно и предельно осторожно.

«Генерал Бонапарт» был сильно раздосадован своей еще одной нерешительной победой, которая так и не дала ему нужных дивидендов. Попытка преследовать отступавших в Силезию союзников не получилась из-за явного преимущества неприятельской кавалерии, в частности, вездесущих легких казачьих полков. Не помогло и личное руководство императора авангардом. Арьергарды союзников умело сдерживали напор его пехоты, а недостаток конницы не могло компенсировать ничто.

В то же время в союзном лагере не все было гладко. Витгенштейном оказались недовольны не только русские генералы, но и пруссаки, которого они обвиняли в последних неудачах.

…Рассказывали, что некоторые «коллеги по цеху» (вряд ли, они были ему «братьями по оружию»? ) «опростоволосившемуся удальцу-гусару» Витгенштейну вроде бы откровенно предлагали не срамить честь мундира и застрелиться. Венценосным «полководцам» так доставалось от солдат и младших офицеров, что прусский король, уже три года как потерявший свою воинственную супругу-королеву Луизу, якобы и вовсе чуть ли не впал в детство – всхлипывая и заговариваясь, он монотонно бубнил: «Ну вот, я опять на Одере… Ну вот, я опять на Одере… Ну вот, я опять на Одере…»…

И спустя неделю после поражения под Баутценом 17 (29) мая главнокомандующим русско—прусскими войсками был назначен Барклай де Толли. Поговаривали, что нерешительный военачальник, но все-таки храбрый гусар, Витгенштейн из-за давления на него царя сам подал в отставку!?

…Кстати, Петр Христианович Витгенштейн сбросив с себя непосильный груз ответственности за руководство огромной армией, снова оказался «в своей тарелке» – в стихии лихих конных атак. Отчаянный кавалерист Витгенштейн отличится в битвах под Дрезденом, Лейпцигом и Бар-сюр-Об. Здесь его умение водить кавалерию в атаку сомкнутым строем окажется остро необходимо. После всех войн с Наполеоном он станет фельдмаршалом, повоюет с Турцией, но при императоре Николае I будет вынужден выйти в отставку и тихо доживать свои дни, лечась от многочисленных сабельных ран, с ностальгией вспоминая годы удалой молодости, когда несясь на коне впереди своих кавалеристов, он не думал – вернется ли он из боя или нет!? Его единственный сын Лев – ротмистр и флигель-адъютант самого Александра I – надежда и опора отца в старости окажется среди заговорщиков-декабристов и лишь 48 лет безупречной службы Петра Христиановича на благо Отечества спасут Льва Петровича Витгенштейна от виселицы и каторги…

Вообще, между русскими и прусскими генералами возникли разногласия по вопросу, куда и насколько далеко отступать. Пруссаки, исходя из общеполитической ситуации, естественно, не желали оставлять свою собственную территорию. Союзники приняли компромиссное решение, они не пошли к Одеру, а остановились в укрепленном лагере близ Швейдница, чтобы иметь возможность соединиться с австрийской армией, которую Венский кабинет обещал выставить уже в июне. Союзное командование опять шло на большой риск, так как французы к этому времени уже взяли Бреслау, нависнув над лагерем под Швейдницем.

В той кампании Наполеон стремился перемещаться очень быстро. Но его прославленные маршалы не справлялись с большими замыслами их гениального патрона. А в наспех набранных, необстрелянных частях «мари-луизочек» все чаще падал боевой дух: они стремительно «вшивели» и с кожными и желудочными заболеваниями валялись в госпиталях по всей Саксонии. К тому же, нарастали перебои со снабжением, и, наконец, в его фланговых корпусах росло дезертирство!

Ему приходилось стремительно мчаться туда, где «горит», где немедленно требовалось его личное присутствие и вмешательство!

Будучи неважным наездником (с возрастом он стал часто вылетать из седла, порой, калечась), Бонапарт стремительно перемещался по Центральной Европе в огромной зеленой карете с особыми рессорами, запряженной шестеркой огромных лошадей. При ней состояли два кучера и мамелюк Рустам на козлах. Внутри располагалась складная кровать для императора, сиденье для Бертье, стол, особые полки для книг и ящики для карт. Это был своего рода и передвижной штаб, и маленькая гостиница на колесах. Она передвигалась легким галопом днем и ночью. Позади кареты висел большой фонарь, специальное окно пропускало его яркий свет внутрь, чтобы император мог работать непрерывно – даже по ночам. Ее проезд через города и деревни сопровождался шумом и грохотом, словно надвигался тайфун, слышные за пару километров. От ездоков и пешеходов требовалось во время успеть убраться с дороги, иначе им грозило быть раздавленными, поскольку кучера, как и водители авто у «сильных мира сего» в современной России, имели право «наезда» на всех и вся. Наполеоновский кортеж дорогу никому не уступал, а был он весьма внушительным. Всюду, куда бы ни направлялся этот спецэкипаж, его окружали дежурные адъютанты, конюхи, ординарцы и верховой эскорт из двадцати четырех конных гвардейцев-егерей. Остановки случались только тогда, когда император выходил справить нужду. Поскольку в эти годы у Наполеона обострилась мочекаменная болезнь, то происходило это довольно часто. Тогда эскорт выстраивался вокруг кареты, примкнув штыки и взяв на караул – спиной к императору. Затем вся кавалькада, звеня и бряцая амуницией и конской упряжью, срывалась с места и, очертя голову, снова устремлялась вперед. Две пары рослых егерей на огромных прусских лошадях неслись впереди, расчищая дорогу, сталкивая всех в канавы! Молва окрестила спецэкипаж Бонапарта весьма своеобразно… «Бауценский курьер», что, судя по тому, как он вел себя на дорогах, очень похоже на «Бауценский… бронепоезд»!

Саксонская кампания еще только началась, а ему все чаще приходилось бросать в бой свою горячо любимую гвардию, которую он долгие годы старательно берег и которая так сильно поредела во время ретирады из «негостеприимной» Святой Руси. Вот и в последнем сражении, в котором союзниками по сути дела руководил не Витгенштейн (хоть и кавалерист, но, как-ни-как, профессиональный военный!), а мало смыслящий в военном деле русский царь (самооблачившийся после провала Бонапарта в России в 1812 году в лавры победителя «корсиканского выскочки»), Наполеону чтобы победить пришлось вводить в дело гвардию.

Несмотря на то, что две подряд битвы закончилась поражением союзных войск, но оба раза в ходе ретирады, благодаря образцовым действиям арьергарда, союзники не потеряли ни одного орудия и повозки. А ведь в предыдущих кампаниях французского императора такого с его противниками не случалось.

«Генерал Бонапарт» под Баутценом снова победил, но опять не смог закрепить свою победу: его юная безусая пехота, у которой «еще не обсохло на губах мамкино молоко», совершенно выдохлась, не хватало и кавалерии для преследования противника. Не стало не только лошадей некогда знаменитой мюратовской кавалерии – она полегла в бездарном русском походе либо ее там съели – но и всадников, способных вносить изменения в ход битв. Как это было, например, при Эйлау, когда тучи «кентавров» Великой армии во главе с блистательным бахвалом и наглецом Мюратом в его эпатажном наряде а-ля Франкони спасли Бонапарта от больших неприятностей, разрезав в критический момент русский центр надвое (смотрите замечательную картину Фабьена дю Фора!). Расчет на подход конницы из Испании не оправдался: во-первых, ее оказалось не так уж и много и, во-вторых, она была отнюдь не лучшего качества. Напомним, что недостаток обученных кавалеристов заставил его привлечь в армию даже конных… почтальонов!

Итак, Баутцен – вторая нерешающая победа в череде бесполезных выигрышей Последнего Демона Войны в его кампании 1813 г., а по сути дела очередная «пиррова победа»!

Одна такая победа – случайность, две – совпадение? Ну, будет еще и третья, а потом…

* * *

Кое-кто из историков склонен считать маневры, осуществленные Наполеоном под Лютценом и Бауценом, чуть ли не «шедеврами стратегии». При этом намекают, что на их реализации сказался явный недостаток исполнительского мастерства у его главных помощников, в частности у маршала Нея, впервые командовавшего таким большим соединением из нескольких корпусов. Но таков был выбор самого Наполеона и его собственный просчет или неумение правильно сформулировать задачу подчиненным, исходя из их возможностей. В частности, тот же, Ней всегда был «храбрейшим из храбрых!», но не лучшим из лучших, а способные на самостоятельность Массена, Даву или Сюше по разным причинам были вдали от эпицентра событий Саксонской кампании 1813 г. Правда, на войне промахи, как правило, допускают обе стороны. Так что и союзники допустили немало оплошностей, но характер сражений у Лютцена и Баутцена отчетливо показал, что противники Наполеона или приспособились к манере ведения боя великого полководца, или приблизились к уже заданному уровню воинского мастерства, во всяком случае, они многому научились и не давали себя вчистую переиграть на поле боя. Сказалась, конечно, существенная потеря качества французских войск, во многом состоявших из необученных новобранцев (Великой армии образца 1805—1807 гг. уже не было и в помине!), которым уже очень умело противостояли русские ветераны 1812 г. и горевшие мщением за 1806 г. пруссаки. Хотя новые части Наполеона оказывались способны на быстрые переходы, которыми так славилась французская армия 7-8-летней давности, но теперь это достигалось большими потерями в отставших. К тому же, был утерян элемент внезапности, так как при полном господстве опытной кавалерии союзников на театре военных действий было крайне трудно скрыть большие передвижения армейских корпусов…