Текст книги "«Свет и Тени» французских маршалов и… адмиралов (!) эпохи «корсиканского выскочки» Наполеоне ди Буонапарте (Тулон, 1793 – Ватерлоо, 1815): от Массена до Удино"

В годы своего наивысшего могущества и славы щедрость Наполеона по отношению к боевым соратникам была безмерной. Император искренне считал, что осыпанные его милостями и наградами, сколотив огромные состояния, они должны быть всем довольны. Наполеон считал, что за те блага, которыми он облагодетельствовал своих соратников, они будут служить ему верой и правдой, драться как за интересы созданной им империи, так и за свои собственные, до конца. Но он жестоко просчитался. Да, они до определенного момента служили ему не за страх, а за совесть.

Но как только удача отвернулась от их любимца и возникла реальная угроза своему благополучию, они начинают искать нового хозяина, который бы гарантировал им сохранение всего приобретенного на службе у императора. Отсюда и истоки предательства, с которым пришлось столкнуться Наполеону на завершающем этапе своей военной и политической карьеры. Считал себя обиженным и зять Мюрат, недовольный тем, что Наполеон в свое время не дал ему трон польского короля, который ему очень хотелось заполучить.

После сокрушительного поражения Наполеона в России и гибели на ее просторах его Великой армии все помыслы и действия неаполитанского короля были направлены только на сохранение своего трона.

Известен такой факт.

В начале 1813 г. в Гумбинене (Восточная Пруссия) только что едва унесший ноги из России Мюрат собрал на совещание высшее руководство бывшей Великой армии. В ходе его, отвлекшись от обсуждения основных вопросов, он пустился в разглагольствования о том, что если бы в свое время не отклонил предложение англичан о союзе с ними, то был бы великим королем, таким же, как король Пруссии или император Австрии, а не служил «безумцу». Но тут ход мыслей размечтавшегося «его королевского величества» грубо прервал давний недруг Мюрата маршал Даву. Не без злорадства он напомнил «его величеству», что «король Пруссии и император Австрии правят по милости божьей, их создало время и привычки народов. А вы король только по милости Наполеона и пролитой французской крови, и можете им оставаться только благодаря Наполеону и верности Франции. Черная неблагодарность ослепляет вас». Смущенный такой отповедью гасконец даже не нашелся что ответить «железному маршалу». Да и отвечать-то по существу было нечего.

Дело в том, что как политик, особенно в сложной обстановке, Мюрат был очень слаб. Соответственно и результаты его политической деятельности были весьма плачевны. Покинув осенью 1813 г. Наполеона, он превратился в заурядного, недальновидного и беспринципного политикана, быстро запутавшегося в политических проблемах. Подобного рода «деятельность» привела его сначала к предательству, а затем и к гибели.

Поистине роковую роль в судьбе Мюрата сыграла его жена Мария Анунциата (Каролина) Бонапарт, младшая сестра Наполеона. Это была женщина довольно умная и очень энергичная, но в то же время крайне амбициозная, высокомерная, своенравная и упрямая, жадная до почестей и денег, злобно-завистливая, неразборчивая в средствах для достижения своих целей, склонная к интриганству одалиска. Да, она много способствовала возвышению Мюрата (без нее он никогда бы не был не только королем, но и владетельным герцогом), но делала это она прежде всего в собственных интересах. В то же время она держала своего недалекого мужа, что называется, «под каблуком» и по сути дела играла определяющую роль в делах возглавляемого им государства. Пытаясь сохранить трон, Каролина в конце 1813 г. выступила как активная сторонница перехода Мюрата на сторону Шестой антифранцузской коалиции. Преследуя своекорыстные интересы, эта особа, ставшая королевой неаполитанской лишь по милости Наполеона, предала и своего брата, и свою родину. Правда, предательство не помогло ей. Прошло чуть более года, и она потеряла все, превратившись в изгнанницу.

В молодости Мюрат придерживался республиканских взглядов, примыкая к якобинцам, и полностью разделял их крайне радикальную программу переустройства общества. Однако, по всей видимости, идейным якобинцем он все же не был, поскольку довольно быстро избавился от революционного угара, а потом стал не менее пылким сторонником Наполеона, ревностное служение которому почитал своей основной задачей.

В конце концов, подобно Бернадоту, бывший пламенный монтаньяр превращается в коронованного монарха, полностью перечеркнув все свое бурное революционное прошлое.

Мюрат был не только лучшим кавалеристом наполеоновской армии, но, пожалуй, и самым блестящим из ее военачальников.

Мюрат был высоким (рост под 1,8 м), стройным, крепким, физически развитым человеком и имел весьма импозантный вид. Открытое, с правильными чертами лицо, голубые глаза, изящные губы, орлиный нос, вьющиеся темные волосы свидетельствовали о его красивой наружности.

Мюрат понимал это и тщательно следил за своим внешним видом. Успехи у женщин говорили ему об этом достаточно ясно. Стремясь выглядеть еще красивее, он придумывал себе кричащие театральные костюмы, над которыми потешалась вся армия. Его непомерное честолюбие объяснялось истинно гасконским тщеславием, взращенным неизменными успехами во всем и везде. Королевский титул доставлял ему огромное удовольствие. Так как об этом титуле в армии часто забывали, а подчас и умышленно игнорировали, как это делал, например, маршал Даву, то всякий, кто говорил Мюрату «Ваше величество», становился его другом.

Среди наполеоновских маршалов Мюрат каким-то особым авторитетом, адекватным занимаемому им положению, не пользовался. Каждый из них знал себе цену и очень ревниво относился к славе других. Соперничество между ними было широко распространенным явлением, а отношения редко выходили за рамки официальных. Дружеские отношения каждый из маршалов обычно поддерживал не более чем с двумя-тремя своими коллегами.

Так, Мюрат своими друзьями считал только Бессьера и Мармона. Со всеми остальными его отношения оставались чисто служебными, а с некоторыми, как, например, с Даву или Неем, весьма напряженными. Даву считал императорского зятя пустым фанфароном и не упускал случая продемонстрировать ему свое холодное отчуждение. Он был убежден и не считал нужным скрывать этого, что королевский титул достался гасконцу явно не по заслугам. Такого же мнения придерживались и многие другие маршалы, считавшие, что возвышение Мюрата произошло лишь в результате его удачной женитьбы. При каждом удобном случае они просто игнорировали его титул. Острые стычки между Мюратом и Даву не раз имели место во время похода в Россию в 1812 году. При этом дело иногда доходило до того, что окружающим приходилось в буквальном смысле разнимать их. Однажды эту миссию успешно выполнили маршалы Бертье и Бессьер. Причины к ссорам бывали разные. Так, в одном из сражений артиллерия Даву отказала в поддержке коннице Мюрата. Последний реагировал очень бурно и пожаловался императору. В ответ на пылкую речь неаполитанского короля последовала холодная отповедь маршала, суть которой сводилась к тому, что он не обязан участвовать в боях, где «единственно ради славы и престижа своего спесивого вождя губится кавалерия». Естественно, после такого едкого выпада Даву последовала ссора. Другой раз, когда не согласный с доводами Даву Мюрат в довольно бестактной форме предложил ему помолчать, тот буквально взорвался: «Только один император может заставить меня замолчать, но уж никак не Мюрат, который никогда не был моим государем и никогда им не будет!» – отрезал «железный маршал», и каждое его слово пронизывал ледяной сарказм.

Характерными чертами его прямого, вспыльчивого, хотя и быстро отходчивого характера являлись пылкий гасконский темперамент, тщеславие и неискоренимая страсть к самолюбованию. В целом же это была довольно неоднозначная, противоречивая и склонная к необдуманным поступкам личность.

Он был вообще человек примечательный. Трудно представить такое абсолютное отсутствие культуры ума в сочетании с такими удивительными качествами души. Он был как ребенок: бесконечно добрый, готовый отдать последнее, никогда не помнивший обиды, хотя и быстрый на вспышку гнева. Веселая гасконская храбрость, не знавшая, что такое страх, не останавливающаяся ни перед чем, дополнялась неукротимой гасконской страстью к рисовке и хвастовству.

Больше всего на свете Мюрат не любил думать. Когда Наполеон ставил его во главе многих тысяч всадников и приказывал прорвать фронт неприятельской армии, он только обнажал саблю и зычным голосом подавал команду «Вперед!», а затем несся, сломя голову, рубил и топтал все, что стояло на пути. Мюрат был уверен в себе и знал, что если он командует «Вперед!», то отставших не будет. Отчаянный гасконец был твердо убежден, что во всех обстоятельствах жизни не только можно, но и нужно, не раздумывая, бросаться только вперед. Но при этом часто, особенно на завершающем этапе своего боевого пути, он забывал, что за его спиной не всегда стоят тысячи храбрых кавалеристов.

Бурная стремительность не являлась единственным достоинством Мюрата на войне. Так, в сложной обстановке он обычно никогда не терялся, но для самостоятельного командования все же был человеком чересчур рискованным.

В нем было много элементарной природной хитрости, он мог поймать противника в ловушку, как это было с не шибко одаренным умом князем Ауэрспергом на Таборском мосту в 1805 г. Но в то же время никого нельзя было поддеть на военную хитрость легче, чем Мюрата. Так, в том же 1805 г. он позволил обмануть себя «старой лисице Севера» Кутузову, что позволило последнему спасти свою армию, над которой нависла угроза окружения. То же самое произошло и в октябре 1812 г. при Тарутино, когда его по сути дела снова облапошили кутузовские генералы. И подобных примеров было достаточно.

Только могучая рука Наполеона, которому нужен был Мюрат с его несравненным умением кричать «Вперед!» и увлекать за собой в атаки большие массы кавалерии, с его причудливыми костюмами и пышными плюмажами из страусиных перьев, с его знаменитым хлыстом, делавшим чудеса в атаке, могла поддерживать этого безумно храброго и вместе с тем беспомощного человека на той высоте, на которую он сам же его и вознес.

Как и большинство маршалов наполеоновской (или Первой) империи, Мюрат обладал ярким военным талантом, но его военные дарования не выходили за рамки тактического масштаба, отдельно взятого боя или сражения, когда требовалось решение какой-то конкретной, частной боевой задачи. Тут Мюрат – как боец первой линии – был незаменим. Любое боевое столкновение было для него родной стихией. Выдающаяся отвага и поразительное тактическое чутье во время боевых действий компенсировали ему многие другие недостатки.

Но, будучи блистательным тактиком, он не обладая талантом полководца, показал себя крайне слабым стратегом. Со всей очевидностью доблестный гасконец подтвердил это и в Испании (1808), и в России, и в Восточной Пруссии, и в Польше (конец 1812 г. – начало 1813 г.), когда Наполеон попытался использовать его в роли главнокомандующего, не говоря уже о его совсем бесславной кампании 1815 г. в Италии.

Во всех войнах, в которых Мюрату довелось участвовать, он отличился прежде всего как способный бригадный, затем дивизионный генерал; в годы Империи прославился как командующий резервной кавалерией Наполеона, четко и неукоснительно исполнявший приказы и распоряжения своего главнокомандующего на поле боя. Именно в этом качестве он и проявил себя как крупный военачальник. Блестящий кавалерист, всегда устремленный вперед, бесстрашный и находчивый в бою, предприимчивый и отважный – это был своего рода самородок, «дитя природы», всем обязанный своей неукротимой энергии и легендарной храбрости.

Бесшабашная удаль, боевой азарт, захватывающее дух ощущение риска, готовность в любой момент поставить на карту свою жизнь – все это было в крови у Мюрата.

Наглядным подтверждением тому служит подвиг (геройский трюк?), совершенный им в 1805 г. вместе с таким же храбрецом, как и он сам, маршалом Ланном, когда ими был захвачен Таборский мост на Дунае. (Правда, при этом надо было чтобы им «противостоял-аккомпанировал» такой лох, как князь Ауэрсперг! Ибо для каждых Канн – нужен свой Варрон!) Недаром весьма скупой на похвалы Наполеон, в армии которого всегда имелось несчетное количество храбрецов, дал такую оценку Мюрату: «Я не знал никого храбрее Мюрата и Нея. Но первый из них был благороднее по характеру, великодушен и откровенен».

В сложной обстановке Мюрат обычно сбрасывал маску королевской напыщенности и становился, как когда-то в годы своей революционной молодости, простым, доступным и великодушным человеком, запросто общающимся со своими подчиненными. Он в совершенстве владел искусством воздействия на войска, умел вдохновить, увлечь и повести их за собой, проявляя при этом не только личную храбрость, но и истинно гасконское остроумие.

В своей боевой практике Мюрат широко использовал личный пример военачальника. Нередко участвовал в боевых схватках наряду с рядовыми солдатами, даже когда в том не было особой необходимости.

Бывали случаи, когда в пылу боевого азарта Мюрат настолько увлекался, что его действия входили в противоречие с планами Наполеона. И тогда императору приходилось одергивать своего маршала, а иногда и подкреплять свое неудовольствие выговором. Так, к примеру, в 1805 г. Мюрат, в ходе азартного преследования отступающей русской армии Кутузова, получил от императора записку такого содержания: «Вы несетесь как какой-нибудь вертопрах, не вникая в данные мною приказы». Как личность Мюрат был полон сплошных противоречий. Несмотря на свое исключительно высокое положение в военной иерархии Первой империи и родственные отношения с императором, он панически боялся своего грозного шурина, так же, как и в те далекие годы, когда был всего лишь простым капитаном.

Мюрат никогда не осмеливался возражать своему главнокомандующему, затем императору, чем ставил себя в ряде случаев в крайне неприглядное положение.

Вот один из примеров такого рода.

В самом начале Русской кампании 1812 г. Наполеон приказал командиру 2-го кавалерийского корпуса знаменитому генералу-бородачу Монбрену занять Вильно (Вильнюс), где находились крупные склады русской армии. Генерал немедленно приступил к выполнению поставленной задачи. Но тут в дело вмешался его непосредственный начальник Мюрат, у которого, как оказалось, были свои планы в отношении использования 2-го кавалерийского корпуса. Не осмелившись, как всегда, возражать Наполеону и глубоко уязвленный тем, что император отдает приказы подчиненным ему генералам через его, Мюрата, голову, он воспротивился своевременному выполнению приказа Наполеона и по существу сорвал его. Когда французы все же заняли Вильно, склады уже горели. Наполеон был взбешен. Прямо перед фронтом его войск он устроил Монбрену страшный разнос. «Я отправлю вас в тыл! Вы ни на что не годны!» – в ярости кричал император. Все попытки генерала оправдаться сразу же пресекались. «Молчать!» – гремел император. Эта сцена происходила в присутствии Мюрата. Монбрен бросал на него выразительные взгляды, справедливо полагая, что его прямой начальник должен вмешаться и защитить своего подчиненного от несправедливых обвинений. Но неаполитанский король всем своим видом демонстрировал, что не имеет к этому никакого отношения. А разнос продолжался, набирая обороты. «Но, сир…» – пытался возразить Монбрен. – «Молчать!» – «Сир…» – «Молчать!» И тут храбрый кавалерист, герой многих сражений, не стерпев такого к себе отношения, буквально взорвался. Выхватив из ножен саблю, он отбрасывает ее далеко в сторону и, задыхаясь от ярости, бросает в лицо императору и всей сопровождавшей его пышной свите: «Да катитесь вы все к…!» Вздыбив коня, генерал прямо с места срывается в карьер и быстро исчезает из виду… Адрес, по которому один из самых выдающихся кавалерийских генералов наполеоновской армии и граф Империи, послал императора, короля и всех их приближенных, был весьма конкретен и высказан в неслыханно грубой форме. Наполеон был необычайно поражен таким поведением командира корпуса. Но, будучи человеком умным и проницательным, он заинтересовался прежде всего не самим фактом подобной выходки столь опытного и заслуженного командира, как Монбрен, а причиной, толкнувшей его на это. Вот тут-то и выяснилась вся подоплека данного происшествия. Едва сдерживая гнев, император в весьма нелицеприятных выражениях высказал королю свое мнение по имевшему место инциденту. Это было сделано публично. Мюрат был не только оскорблен, но и прилюдно унижен. Когда вечером Монбрен прибыл в императорскую штаб-квартиру, чтобы отправиться под арест, то, к своему немалому удивлению, увидел, что император и не думает его наказывать. Проявленная им беспрецедентная дерзость не имела последствий. Через два с половиной месяца после этого случая Монбрен сложит свою голову в сражении при Бородино: русское ядро срезало его с седла…

Доблестный воин, проведший почти всю свою сознательную жизнь в боях и походах, Мюрат, как это ни покажется странным, имел большую слабость к роскоши и помпезности. Человек по натуре довольно легкомысленный, он особенно не утруждал себя повышением военно-теоретических и военно-исторических знаний, хотя и занимал очень высокое положение в военной иерархии наполеоновской империи. Судя по всему, любимец фортуны полагал, что для выполнения возложенных на него обязанностей ему вполне достаточно природных дарований и приобретенного в войнах богатого боевого опыта. Мюрат закончил свой жизненный путь уже в довольно зрелом возрасте. Пройдя сквозь огонь бесчисленных боев и сражений, стяжав громкую боевую славу и широкую известность, он в силу авантюристичности своей натуры попал, и притом довольно глупо, в искусно поставленную врагами ловушку и погиб как самый заурядный авантюрист. Легендарный наполеоновский маршал пал не на поле битвы, а от рук палачей, погиб, как отмечают историки, бесславно, но красиво.

Это, кстати, отметил и Наполеон, когда до него на остров Св. Елены дошла весть о трагической судьбе его старого боевого соратника. «Участь Нея и Мюрата меня не удивила. Они умерли геройски, как и жили. Такие люди не нуждаются в надгробных речах», – констатировал император.

Вот какую яркую и исчерпывающе полную характеристику своему сподвижнику дал Наполеон, уже находясь на о-ве Св. Елены: «Он обязан был мне всем, чем был впоследствии. Он любил, могу даже сказать, обожал меня. В моем присутствии он благоговел и всегда был готов пасть к моим ногам. Мне не следовало бы удалять его от себя: без меня он ничего не значил, а, находясь при мне, был моей правой рукой. Стоило мне только приказать, и Мюрат в миг опрокидывал 4 или 5 тысяч человек… Но предоставленный самому себе, он терял всю энергию и рассудительность. Не понимаю, как такой храбрец мог иногда трусить. Мюрат был храбрым только в виду неприятеля, и тогда он мог превосходить храбростью всех на свете… В поле он был настоящим рыцарем, а в кабинете – хвастуном без ума и решительности». Там же, на о-ве Св. Елены, но в разное время, Наполеон внес еще ряд дополнений в нарисованный им портрет Мюрата. Вот одно из них: «Я никогда не видел человека храбрее, решительнее и блистательнее его во время кавалерийской атаки».

Тогда как в «развернуто-оценочной» версии биографии самого удалого наполеоновского маршала-кавалериста Мюрата мы наблюдаем следующую «картину»…

…Высокий (190 см!), стройный, плечистый герой-красавец с изящными губами, орлиным носом и такими бездонно-синими глазами с поволокой, что на него заглядывались женщины всех возрастов и сословий, маршал Империи (19 мая 1804 г.), Великий герцог Клеве и Берга (15 марта 1806 г.), король Неаполитанский (15 июля 1808 г.), Йоахим Мюрат (25.03.1767 либо 1771 (?), Лабастид-Фортюньер ныне Лабастид-Мюра, департ. Ло, Гиень – 13.10.1815, Пиццо, Калабрия, Италия) – по праву считался в наполеоновской армии непревзойденным мастером конного броска на вражеские позиции.

Ему было всего лишь 24 года, когда он своим отчаянным кавалерийским рейдом бурно-дождливой ночью по Парижу, а в то момент от его бесстрашия решалось по какому пути пойдет дальнейшая история развития Франции, вошел в историю, по крайней мере, своей страны!

Выросший в маленьком гасконском городе Лабастид-Фортюньер, где с трех лет сажают на лошадь (вот откуда у него вольтижерское ухарство, приводившее в изумление и соратников, и врагов!), одиннадцатый (по другим данным двенадцатый!?) ребенок в семье то ли кабатчика, то ли хозяина постоялого двора, или даже управляющего имениями Талейранов (?), что впрочем, весьма спорно, Пьера Мюра Жорди и Жанны Лубьер, рано начал самостоятельную жизнь.

…Между прочим, имеются достоверные сведения о некоем Пьере Мюра, работнике из Ла Бастид-Фортюньер. Он был отцом двух детей: дочери Марии, родившейся в 1686 г. и сына Гийома, появившегося на свет шесть лет спустя. Последний женился на девице Маргарите Эрбейль. От этого союза появились на свет четверо детей, среди которых был еще один Пьер – будущий отец маршала Наполеона и неаполитанского короля. В 1746 г. он вступил в брак с Жанной Лубьер…

Нашему удальцу предстояло стать священником. Это мало устраивало резвого и пылкого молодого человека, и он бросил обучение на кюре в Тулузском университете теологии (семинарии Св. Лазаря). (Потом ходили слухи, возможно распускаемые самим Мюратом, обожавшим невероятные байки о своей лихой молодости, что на самом деле истиной причиной такого демарша послужила некая любовная история и сопутствовавшая ей дуэль)

Так или иначе, но аббатом он не стал.

Зато 23 февраля 1787 г. красивый, сильный, решительный и безрассудно храбрый Иоахим поступил солдатом в 12-й Арденнский конно-егерский полк, расквартированный в Тулузе. Шикарный темно-зеленый мундир с белыми отворотами, сексуально обтягивающие его мускулистые ноги штаны-венгерки, ухарски «сморщенные» гусарские сапожки, длинная сабля и лихой скакун – вот что к лицу несостоявшемуся клирику! Звон амуниции и бряцание оружия, прерывистое ржание боевых коней и зовуще-бодрящие звуки горнов, воинственный вид бравых красавцев-кавалеристов и ореол их побед (на поле боя и в… дамских будуарах) – вот что манило его!

Именно здесь этот прирожденный любовник и дуэлянт чувствует себя «на коне»: соблазненных дам на любой вкус, а так же проткнутых и порубленных кавалеров на его счету будет предостаточно.

…Между прочим, периодически в литературе всплывают «сведения» об… армянских (нагорно-карабахских; или, как правильно говорят сами армяне – арцахских) корнях предков Мюрата. Якобы они носили фамилию Муратяны, потом офранцузившуюся до «Мюрат». Дальше – больше: перед смертью Йоахим Мюрат якобы отказался от католического крестного знамения, заявив священнику: «Я не вашей веры!» Подтверждения армянская гипотеза происхождения Мюрата не получила. Или пока не… получила!? Всяк бывает, не так ли!? В тоже время французская фамилия «Murat» действительно читается как «Мюр`а», но в отечественной литературе закрепилось написание «Мюрат», и менять что-либо уже не представляется возможным. Кстати, став знаменитым и богатым, Мюрат не стал отыскивать в своей родословной благородных предков (например, среди виконтов де Мюра). Как и его старый «брат по оружию» маршал Лефевр, Йоахим Мюрат предпочитал краткое и емкое: «Мои предки? Их отсчет начинается с меня!»…

Прослужив некоторое время в королевской армии и оказавшись замешанным в предреволюционном бунте против офицеров-аристократов, Мюрат был уволен и вернулся домой. (Молва гласит, что, на самом деле, Йоахим оказался заурядным… казнокрадом, и его попросту «попросили» из армии, дабы не оказаться под военным трибуналом, чей вердикт мог оказаться весьма плачевен для молодого красавца-транжиры.)

Здесь Мюрата ждал отнюдь неласковый прием: отец и раньше не жаловал выбор сына (и даже пытался добиться его отставки: нечто похожее было и с некоторым другими будущими маршалами Франции, например, Виктором), а скандальное увольнение со службы и вовсе вывело старика из себя! Пьер Мюр`а перестал давать сыну деньги на… карманные расходы.

Пришлось отставному кавалеристу поступить в «бакалейное заведение» в Сен-Сере. Иоахим не растерялся: он становится одной из популярнейших личностей в округе и уже 8 февраля 1792 г. вместе со своим приятелем Бесьером (еще одним будущим наполеоновским маршалом) оказался делегирован в национальную революционную гвардию для замены мушкетеров из королевской стражи.

Мюрат впервые в столице – в революционном Париже! Для него – предприимчивого и находчивого – это шанс! «С приходом революции моя судьба переменилась к лучшему, – пишет он своему любимому брату Пьеру 19 ноября 1792 г. – В моем возрасте, с моей храбростью и военными талантами я могу пойти дальше. Господь не допустит, чтобы я обманулся в своих ожиданиях».

Йоахим настолько увлекся революцией, что даже всерьез подумывал поменять свою фамилию Мюрат на еще более громкую – «Марат» – в честь зарезанного в ванной Шарлоттой Кордэ «друга народа»!

И тут он дважды оказывается на волоске от гибели!

Сначала его попытались арестовать по делу о попытке бегства Людовика XVI за границу, но он вовремя скрылся на фронте, в рядах революционной армии. Затем, после переворота 9 термидора, для всех якобинцев настают «черные дни» (наш герой со всей истинно кавалерийской удалью поддерживал именно их). Его разговорчивость, а точнее, болтливость сыграла с ним злую шутку: «компетентные органы» заинтересовались «зачем он хотел взять себе имя… Марат»? Лишь чудом Йоахим избежал гильотины!

Так или иначе, но когда на поле боя высылали конных егерей, Мюрат мчался вперед и рубил саблей с таким азартом, что его сослуживцы быстро пришли к выводу, что не больше чем через год его или уже не будет в живых, или же он станет командиром. Начав с квартирмейстера 21-го конно-егерского полка, через год Иоахим Мюрат уже капитан эскадрона! Его продвижению по службе не помешал даже очень короткий, но невероятно страстный роман с некой Мион Басти, о котором наш удалой кавалерист поспешил лихо… забыть: сколько их еще будет – «быстротечных огневых контактов» со столь сметливым при виде «душек военных» слабым полом (всегда готовым полностью опорожнить с мужчиной-мачо «любовный бокал»: забрызгать все вокруг его специфической мужской жидкостью!) – в его бурной на разнообразные события жизни!

А затем наступила ветреная, дождливая октябрьская ночь 13 вандемьера 1795 г.!

…Был час ночи и шел проливной, ни на миг не ослабевающий дождь, когда Бонапарт вызвал к себе молодого командира эскадрона конных егерей. Он действовал по подсказке члена Конвента Дельмаса, который запомнил решительность и бесстрашие этого офицера при защите Конвента от взбунтовавшейся черни. Влетевший в зал капитан с потрясающими темно-шатеновыми локонами до плеч, развевающимися над блестящим доломаном, и с роскошной саблей, малиновым звоном бьющей по тренькающим шпорам, был именно тем человеком, в котором сейчас нуждался Наполеон. Ему был отдан короткий – как выстрел – приказ: как можно быстрее пробиться в арсенал и привезти пушки в Тюильри. Нужно было галопом пройти через город, занятый мятежным быдлом, которое уже попыталось было овладеть артиллерией.

Молодой командир, охотно, даже весело принявший этот приказ, выполнил его блестяще. Браво рявкнув: «По коням! За мной!! Вперед!!!» – в сопровождении трех сотен таких же как он сорвиголов конных егерей, наш удалец промчался вихрем по улицам ночного Парижа, сшибая и опрокидывая всех, кто вставал на его пути. Отбросив прибывшую раньше него в арсенал пешую колонну противника (на равнинной местности он лихо обошел вражескую толпу с флангов и безжалостно порубил ее «в капусту»), капитан овладел около двух часов пополуночи 50 пушками и в шесть часов утра 5 октября 1795 г. доставил их Наполеону в Тюильри. Мгновенно огнедышащие жерла были направлены на мятежников у церкви Сен-Рош. Прагматичный артиллерист Бонапарт сам отдал приказ: «Картечью!… Огонь!!!»

А удалой кавалерийский капитан вошел в историю…

С той ветреной, дождливой октябрьской ночи 1795 г., когда быстротой и напористостью своих действий он не только во многом предопределил исход дальнейших событий в истории Франции, но и положил начало своей блестящей карьере самого знаменитого кавалериста богатейшей на военные таланты кровавой эпохи наполеоновских войн. Звезда по имени Иоахим Мюрат вспыхнула рядом с кометой по имени Наполеон Бонапарт! «Поймав за хвост жар-птицу», Иоахим стал адъютантом Наполеона, оценившего храбрость и энергию молодого офицера. Таких людей он замечал мгновенно и старался удержать подле себя.

Пути их соединились надолго – почти на двадцать лет, и Мюрат принял участие почти во всех наполеоновских войнах. Тщеславный гасконец сполна реализовал свои честолюбивые планы, став маршалом, герцогом Клеве и Берга, а также королем Неаполитанским.

Более того, ему выпала особая честь «подхватить» знамя лучшего кавалерийского командира, «выпавшее из рук» полулегендарных принца Руперта Рейнского (одного из героев Тридцатилетней войны и битв в ходе Английской буржуазной революции) и Зейдлица Прусского из армии Фридриха II Великого!

Войти в тройку самых лихих кавалерийских рубак Нового Времени – явление уникальное!

…Между прочим, Французская революция (как и все остальные подобные «катаклизмы») дала шанс «прорваться наверх» людям рисковым, решительным, энергичным и удачливым. Остальные могли лишь сетовать, что между 1789 и 1804 гг. они не воспользовались случаем, пока все «пути-дороги» к чинам, почестям и богатству были открыты. Установление империи Наполеона ознаменовало возвращение к порядку, когда чины и должности снова стали распределяться по старшинству, по окончании престижного заведения или из-за громкого имени. Все стремительные продвижения вверх по социальной лестнице после 1804 г. затормозились очень сильно, а затем и вовсе сошли на нет. Вторых «Мюратов», «Ланнов», «Нейев» – выходцев из простых солдат революции, из «гущи народной» – в период империи Франция уже не получила…

Иоахим Мюрат – наверное, самый колоритный, но не самый разносторонний, из полководцев Наполеона. За пять лет он прошел путь от капитана до дивизионного генерала! Как полководец он, конечно, уступал многим своим современникам, но как исполнитель был неповторим. Уникально храбрый даже среди «безбашенных» кавалерийских сорвиголов той богатой на героев поры, бесшабашно смелый, великодушный, добрый, он был любим войсками и за картинную красоту боевого кавалериста. Одним из первых став при Наполеоне маршалом, этот нахал и бахвал лично водил в атаку свои эскадроны, вооружившись лишь… золотым маршальским жезлом! Его балаганные выходки обсуждались на биваках всех армий Европы, но подражать ему не решался никто!