Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VII. Финал «времени незабвенного, времени славы и восторга», или «Дорога» в Бессмертие!"

…Впрочем, есть и несколько иные, незначительно разнящиеся данные о численности и составе этой армии Бонапарта, ушедшей в свой последний, как оказалось, поход…

Остальные имевшиеся у него 112—134 тыс. (данные разнятся) пришлось распределить между проверенными генералами Ламарком, Клозелем, Декаэном, Лекурбом и маршалами Брюнном и Сюше, прикрывать границы на юге и востоке. Так, V-й корпус Раппа, вояки безумно храброго, но и не более того, расположился под Страсбургом, откуда следовало ожидать австрийцев. В том числе до 30 тыс. оказались распылены по французским гарнизонам и 20 тыс. остались в Париже под рукой у Даву – военного министра.

Расправившись с Блюхером и Веллингтоном, (отправив первого – в Берлин, а второго – морем на Туманный Альбион) и, заняв Брюссель, Бонапарт мог бы перевести фронт борьбы на австрийцев и русских. Но даже для осуществления одной этой операции ему недоставало сил. Да и сам он уже не обладал энергией и быстротой мышления времен своей молодости. Вспоминая потом свою последнюю кампанию, он так говорил о своих действиях: «Тогда во мне уже не было предчувствия конечного успеха, не было прежней уверенности, и я сознавал, что во мне чего-то не хватало!»

В критические моменты он вскоре наделает много непростительных для полководца такого дарования просчетов и ошибок.

Началось все с того, что он явно ошибся с назначением маршала Сульта, бывшего военным министром Бурбонов вплоть до появления Бонапарта в Париже, на ответственейший пост начальника Генштаба, вместо упавшего из окна верхнего этажа дома в Бамберге 1 июня того года (при весьма странных обстоятельствах – кое-кто полагает, что его могли «дружески» подтолкнуть?) корифея этой должности маршала Бертье. Сульт никогда ранее не служил на штабной должности, но он был одним из наиболее опытных и толковых полевых военачальников и мог бы с большой пользой противостоять на поле боя своему «хорошему знакомцу» и обидчику Веллингтону, манеру боя которого он изучил за годы противоборства в Испании вдоль и поперек.

Столь же неудачен был и выбор маршала Нея на самостоятельное командование большой массой войск. Безусловно, «храбрейший из храбрых №2» был незаменим в отчаянных авангардных и арьергардных боях, но хладнокровные стратегические расчеты этому рыжему «тугодуму» (не в обиду ему будет так сказано!) были не подвластны. Недаром же сам Бонапарт еще в 1808 г. горько признал, что Ней понимает стратегию на уровне… «мальчишки-барабанщика». Все его полководческие недостатки были заметны в кампании 1806 г., наглядно вылезли в 1813 г. и станут катастрофой для французского оружия во времена «Ста Дней»! В тоже время у Бонапарта были свои аргументы в пользу назначения Нея на столь ответственный пост, причем резоны политические! Бывший главнокомандующий Бурбонов, Мишель Ней, перейдя (по сути дела – дезертировав!) на сторону Наполеона, дискредитировал последних и превратился в бесценную пропагандистскую фигуру. Своим возвышением он как бы показывал всем своим остальным «братьям по оружию», когда-то предавшим Бонапарта, что и они могут быть прощены и при желании снова вернуться под славные знамена их гениального патрона! Правда, назначение Нея было проведено чуть ли не в последнюю минуту, т.е. очень незадолго до начала боевых действий, но об этом щекотливом нюансе – чуть позже.

…Кстати, Сульт (в качестве главы Начштаба) и Ней – единственные из маршалов империи, кто участвовал в последней битве наполеоновских войн – роковой битве при Ватерлоо, причем, весьма неудачно (и это еще мягко говоря)…

Еще одним малопонятным назначением вскоре станет перевод храброго и толкового кавалерийского военачальника Груши на пост командующего очень большим… пехотным корпусом!? В результате Груши навсегда войдет в историю как безнадежный неудачник, полемика о котором продолжается до сих пор и вряд ли когда-либо стихнет. Ему действительно не хватало искорки божьей, хотя бы в каком-то из компонентов военного дарования. Одной лишь храбрости для той ситуации, в которую он попадет по воле «генерала Бонапарта», окажется мало!

Интересно и другое: на должности Сульта, Нея и Груши были более подходящие претенденты! Так, с обязанностями Сульта намного лучше мог бы справиться педантичный и исполнительный маршал Луи-Габриэль Сюше, которого Наполеон очень ценил, но его отправили прикрывать Францию с юга, где в ближайшее время явно не ожидалось серьезного наступления союзников.

На месте Нея более уместным казалась фигура наделенного недюжинным стратегическим дарованием и огромным хладнокровием маршала Даву, но его оставили на безусловно важном, но не столь ответственном в ту горячую пору посту военного министра и генерал-губернатора Парижа.

И наконец, не исключено, что «король храбрецов» маршал Мюрат – безусловно, одна из самых знаменитых сабель Франции (определение – лучшая сабля – подразумевает безупречность фехтования и среди маршалата на нее, в первую очередь, претендовали Ланн, Ней и Ожеро, первым номером среди которых считался… последний в основном за счет неповторимого умения передвигаться по позиции, благо он был еще и учителем… танцев, т.е. ногами владел безупречно!) – мог бы принести своей родине – своим непревзойденным мастерством лихого кавалерийского командира-«взломщика» вражеских пехотных каре, несомненную пользу. Но его, как известно, Бонапарт давно уже вычеркнул из «списка живых».

Вскоре после высадки Наполеона с о-ва Эльба на юге Франции, незадачливый неаполитанский король Мюрат, поняв, что державы коалиции не сдержат обещания о его правлении на юге Апеннин, уже 6 (18) марта 1815 г., преждевременно и вовсе не актуально объявил войну Австрии. При этом он пытался поднять знамя независимости Италии и использовать анти-австрийские настроения итальянцев. Мюрат всегда был блестящим кавалеристом, но плохим политиком и его несвоевременное предприятие скорее являлось актом отчаяния и никак не было согласовано с Наполеоном, который в это время даже не достиг Парижа.

Поскольку силы австрийцев в Италии были незначительны, Мюрату на первых порах удалось добиться значительных успехов.

К концу марта его войска (до 42 тыс. чел.) заняли Папскую область и Тоскану, отбросили отряды австрийцев к Модене. Итальянцы повсюду встречали войска Мюрата с восторгом. Бывший якобинец вспомнил революционную риторику более чем 20-летней давности и умело использовал ее в своих интересах. 4 апреля Мюрат овладел Моденой.

Правда, к этому времени австрийцы уже довели численность своих войск в Италии до 100 тыс. чел. под началом генерал И. Фримона. У берегов Неаполитанского королевства появился английский флот. 8 апреля Мюрат взял Феррару, но штурм цитадели этого города окончился неудачей. Ничего не дал и повторный штурм, и Феррару пришлось оставить. Также неудачей закончилась и попытка неаполитанцев 8—9 апреля овладеть переправой через реку По у Оккиобелло.

10 апреля австрийская армия в Италии перешла в контрнаступление, нанеся главный удар по левому флангу армии Мюрата у Крапи. Два крупных отряда неаполитанцев были разбиты близ Пистои (35 км северо-западнее Флоренции) и в беспорядке отступили на юг. К 12 апреля был разбит и правый фланг неаполитанской армии, после чего Мюрат отступил к Болонье, а затем вынужден был оставить и Флоренцию.

После всех этих неудач неаполитанская армия заняла сильную позицию на реке Ронко, но обойденная с фланга корпусом генерала Нейперга и атакованная с фронта главными силами австрийской армии не смогла отразить противника, несмотря на отчаянную кавалерийскую атаку, которую возглавил лично Мюрат.

После непродолжительной обороны Римини и Савиньяно войско Мюрата обратилось в беспорядочное бегство. Предложение Мюрата о заключении перемирия было отклонено австрийским командованием. Остатки армии Мюрата поспешно отступили к Анконе, но ее блокировал с моря британский флот, что заставило Мюрата продолжить отступление дальше на юг. В Фолиньо ему удалось собрать до 25 тыс. чел., с которыми он попытался было остановить наступление преследующего его по пятам противника.

В результате 2—3 мая при Толентино произошло решающее двухдневное сражение между войсками Мюрата и австрийским корпусом генерала Бианки.

Мюрат, как всегда сражался с отчаянной храбростью. В первый день ему даже удалось рассеять австрийские авангарды, однако на следующий день Бианки усилился подкреплениями и атаковал сам. Мюрат, лично возглавив батальоны, удачной контратакой отбросил австрийцев на их исходную укреплённую позицию. Однако на другом участке боя австрийцы опрокинули неаполитанскую дивизию, и Мюрату ничего не оставалось, как отступить перед превосходящими силами (40 тыс. австрийцев против 27 тыс. неаполитанской армии). В ходе поспешного отступления, более похожего на беспорядочное бегство, большая часть неаполитанских солдат Мюрат разбежалась, дезертировав из армии. Его темпераментные неаполитанцы были пригодны разве что весело гулять, рьяно задирать юбки своим фигуристым неаполитанкам, неутомимо любить в «8 позах Аретина», но сражаться они не умели, да и не хотели.

Тем временем 12-тысячный корпус австрийского генерала Нугента (Нюжана) занял Рим и двинулся на Неаполь. Мюрат еще раз с остатками своей армии (свыше 15 тыс. чел.) попытался остановить противника, но был наголову разбит австрийцами при Сен-Джермано. При Ланзиано противник разгромил последние еще сохранившие боеспособность части неаполитанской армии и захватил всю артиллерию Мюрата. На реке Волтурно к австрийцам присоединился крупный отряд сицилийских войск. Передав командование уже несуществующей армией генералу Караскозе (Чараскозе), Мюрат поспешил в Неаполь, где попытался воодушевить народ на продолжение борьбы. Но все его усилия оказались тщетными. Британская эскадра бросила якорь в гавани Неаполя, угрожая бомбардировкой. Основная масса неаполитанцев не желала проливать кровь за своего короля Джоакино (так они называли Мюрата) и предпочла капитулировать. Генерал Колетти заключил перемирие с австрийцами, в соответствии с условиями которого они занимали все основные города Неаполитанского королевства, в том числе и Неаполь.

В общем, Мюрат слишком переоценил свои возможности, полагаясь на свою репутацию в Италии (там его не поддержали), и дал возможность австрийцам разгромить себя в одиночку, создав для Франции угрозу с юга.

Позднее, уже будучи уже на о-ве Св. Елены, Наполеон, размышляя о стремительных действиях своего порывисто-авантюрного зятя Мюрата, отмечал: «Сначала он сокрушил нас, покинув нас, а затем слишком тепло поддержал наше дело!»

19 мая Мюрат кинулся во Францию к своему тестю, который когда-то, 20 лет назад, после кровавой «вандемьерской» ночи взял его с собой в фантастический полет по Волнам Истории! Переодевшись матросом, он покинул Неаполь на корабле и вскоре высадившись в Канне, предложил свою шпагу Наполеону, надеясь снова встать под его знамена, которые вроде бы опять затрепетали от Дуновений Ветра Удачи.

Наполеон, ещё не успевший даже выступить против союзников, не пожелал видеть беглого маршала и приказал ему ждать на юге страны в Тулоне дальнейших распоряжений и не покидать Францию. Но вызова в армию не последовало и при Линьи, и при Катр-Бра и судьбоносном Ватерлоо – «короля храбрецов» Мюрата не оказалось.

Впоследствии, уже находясь на о-ве Св. Елены, Наполеон так объяснил свое решение: в любом случае он отказал бы Мюрату, ибо французская армия была настолько преисполнена в то время патриотизма, что едва ли согласилась бы принять в свои ряды человека, запятнавшего себя в трудный для родины час предательством. Сомнительно, чтобы армия переборола бы то отвращение и тот ужас, которые испытывало к предателям. Не думаю, что я имел столько власти, чтобы поддержать его. «Ему не следовало рассчитывать ни на что с моей стороны, кроме суровости, и я проявил редкую силу духа, не выказав к нему ненависти», – пояснил свою мысль император. Не желая неминуемого возмущения в армии, император не решился простить изменника-родственника и не принял его на службу.

Кроме того, он не мог этого сделать и по внешнеполитическим соображениям. Дело в том, что в этот период Наполеон как никогда нуждался в мире. Тогда как дожидаясь реакции европейских монархов на мирные предложения Наполеона, его зять – неаполитанский король Джоакино (Йоахим Мюрат), совершенно потеряв рассудок, объявил Австрии войну, причем тогда, когда император еще только приближался к Парижу – 18 марта. Во многом именно это подвигло европейские дворы не поверить в мирные заверения Наполеона. Во многом и поэтому Наполеон не мог принять услуги человека, предпринявшего попытку развязать войну в Европе, обозначив своими поспешным выступлением горячую точку на юге Европы – в Италии. Союзные державы сразу же истолковали бы такой шаг как потворство нарушителю мира и спокойствия в Европе и не замедлили бы использовать его как повод для объявления войны Наполеону.

«Генерал Бонапарт», конечно, нуждался в неподражаемом Мюрате-кавалеристе – почти 20 лет назад немало поспособствовавшем памятной ночью карьерному росту «генерала Вандемьера», высоко поднявшем реноме французской кавалерии в боях с неистовыми мамлюками в Египте и Сирии, геройски спасшем своего императора от очень больших неприятностей (чуть ли не первого поражения!?) при Эйлау, не боявшегося в безудержной конной атаке ни пушечного ядра (вспомним, сколько славных французских кавалерийских командиров погибло от «встречи» с ними!), ни картечи, ни вострой сабли, ни тяжелого палаша, ни казачьей пики – но на этот раз его тесть пошел на принцип и вызова в армию так и не последовало.

Хотя при этом он добавил, что присутствие Мюрата на поле битвы при Ватерлоо, по всей вероятности, могло бы принести французам победу, поскольку исход сражения решил бы мощный и стремительный удар кавалерии, возглавить который мог только один Мюрат. «Нам очень не хватало его в некоторые моменты того дня. Прорвать три или четыре английских каре, – уточнил он, – Мюрат был создан для этого; не было более решительного, бесстрашного и блестящего кавалерийского начальника».

В который уже раз повторимся, что Мюрат, несомненно, был храбрейшим кавалерийским командиром своего времени, но ни лучшим полководцем в полном смысле этой профессии.

И все же, вся его «самодеятельность» в купе с рядом предательств (в самом конце ужасного похода 1812 года, в кампаниях 1813 и 1814 гг.) давно уже заставили Бонапарта вычеркнуть его из «списка живых». «Кормчий» не захотел снова брать на борт «крысу», которая одной из первых покинула его в суровую годину.

Тем самым Наполеон «поставил жирный крест» не только на приглашении свояка в свою «декарию, либо даже центурию, но никак ни – когорту, избранных», но и на его дальнейшей судьбе.

…Кстати, кто владеет римской военной терминологией, поймет, что речь идет о численности боевых тактических единиц, где «когорта» – одна из самых больших, в чем-то сродни современному батальону, «манипул» – «роте», «центурия» – «взводу», а «декария» – «отделению»…

Не пожелав видеть отступника Мюрата и не взяв его с собой, Бонапарт мог бы перепоручить командование всей кавалерией менее легендарному и не столь «звездному», но тоже храброму и многоопытному кавалерийском начальнику маршалу Груши. Правда, тому по каким-то одному Наполеону известным причинам досталась совсем не та роль, на которой он мог бы быть хорош. Бонапарт решил так, как он решил и последствия этих кадровых решений роковым образом сказались не только на скоротечной кампании 1815 года, но и всей его фантастической карьере.

В общем, как вскоре покажет практика, на этот раз он выбрал не самых лучших исполнителей на ключевые роли и это тогда, когда требовалась безошибочная расстановка «фигур на шахматной доске» в игре, где ставка сулила оказаться больше, чем жизнь.

Такова была общая и частная «разблюдовка» перед этой кампанией генерала Бонапарта, которая окажется сколь короткой, столь и драматичной.

Принято считать, что свою последнюю военную кампанию Наполеон начал очень энергично и агрессивно.

Недаром на предостережения Сульта о весьма неординарной манере ведения войны британским командующим, с которым он не единожды сражался на Пиренеях, причем, в основном неудачно, он отреагировал едко и лаконично: «Я иду помериться силами с „мёсье“ Вилэнтоном» (Так снисходительно отзывался он о своем одногодке Веллингтоне, тоже родившемся в 1769 г., если, конечно, соглашаться с официальной версией датой рождения Наполеона Бонапарта). А в своем воззвании к армии он употребил, в частности, такие слова: «Солдаты… Для каждого француза, сердце которого горит отвагой, настал момент победить или умереть!»

Но если быть до конца правдивым: он действовал так, как ему позволяли здоровье и, что очень важно – ментальность Последнего Демона Войны, привыкшего побеждать! Очень скоро выяснится, что он так и не учел самого главного, что случилось с его противниками за последние несколько лет: они перестроились и научились воевать согласно духу времени – времени начала XIX века – без сантиментов и излишеств, но предельно жестко, быстро и эффективно.

Глава 6. Противники начинают «вальсировать»…

К собранной им в г. Бомон своей Северной армии Наполеон прибыл вместе с гвардией 14 июня и сразу же приступил к боевым действиям. Они начались в приграничье Франции и Бельгии – на юге последней.

В 2.30 ночи на 15 июня наполеоновские войска практически без помех перешли франко-бельгийскую границу – реку Самбру у Шарлеруа – отбросили передовые отряды пруссаков Цитена и под прикрытием кавалерийской завесы из 12 полков двумя (?) мощными колоннами двинулись на Брюссель, поскольку этот город лежал практически в центре расположения армий англичан и пруссаков. Если бы Бонапарту в результате маневрирования или успешных боев удалось занять этот город, то весомая часть населения Бельгии, вполне могла бы поддержать его. Такой успех в самом начале кампании мог бы оказать влияние на дальнейший ход кампании.

Есть мнение, что первоначальный план Бонапарта подразумевал первый удар по Веллингтону, но после того как в 11 часов дня 16 июня он получил донесение о том, что пруссаки ближе, чем англичане, то тут же переориентировался. Теперь он взял на себя разгром Блюхера, чьи корпуса сосредотачивались в районе Флерюса, где революционные французские голодранцы почти 20 лет назад одержали одну из своих громких побед над монархической Европой. Нею было поручено присматривать за Веллингтоном, сковать его боем и ждать дальнейших указаний патрона.

Принято считать, что союзные командующие и их разведка прошляпили время и место начала наполеоновского наступления. На самом деле не все было так плохо. Британский командующим отнюдь не был дурачком или простофилей, как это принято подчеркивать у франкоязычных историков, и свое кровавое ремесло знал крепко, по крайней мере, роковых ляпов не совершал. Свои войска он расположил таким образом, что при необходимости имел возможность быстро сосредоточить их на любой из многочисленных дорог, ведущих в Брюссель и перекрыть путь французскому императору.

«Старый боевой конь» Блюхер (как ни как участник далекой Семилетней войны, где прославленный прусский король-полководец зачастую ставил в тупик своих противников молниеносными марш-маневрами!), сориентировался в случившемся первым и быстро отдал приказ немедленно сосредоточить все свои корпуса в одном месте и как можно ближе к штаб-квартире англичан. Отчасти, ему помогло и то, что утром 15 июня к нему перебежал старый вандеец и сторонник Бурбонов командир 14-й пехотной дивизии генерал граф де Бурмон (из IV армейского корпуса генерала Жерара) вместе со своим начальником штаба полковником Клуэ и четырьмя офицерами, выдавший военные планы Наполеона. Впрочем, в прусском штабе о них, хоть и в общих чертах, но уже догадывались.

На французскую армию (патриотичных солдат и младших офицеров) этот неприятный инцидент оказал плохое влияние: в ней и так не очень-то доверяли высшим офицерам после их предательств в кампанию 1814 г., а теперь и подавно считали христопродавцами.

Любопытно, но сам Блюхер счел невозможным для себя контакты с перебежчиком, обозвав его «собачьим г… ом».

…Дивизионный генерал (12 февраля 1814 г.), маршал королевской Франции (14 июля 1830 г.), граф де Гэне, Луи-Огюст-Виктор Бурмон де Гэне (2 сентября 1773, Фрэне – 27 октября 1846, замок Бурмон) родился в старинной дворянской семье, давшей Франции многих блестящих офицеров. С 1787 г. обучался в Колледже Сореза, 12 октября 1788 г. вступил в Королевскую гвардию кадетом, 14 июля 1789 г. присутствовал при мятеже своего полка и 31 августа 1789 г. вышел в отставку. Не принял Революцию и в 1791 г. эмигрировал в Турин вместе со своим отцом и с тех пор много лет рьяно сражался против республиканской Франции (на Рейне и в Вандее) и постепенно рос в чинах под началом герцога Брауншвейгского, в дворянской кавалерии корпуса Конде, начальником штаба у виконта де Сцепо, у графа д`Артуа и др. После заключения мира с республиканцами просил генерала Гоша разрешения вернуться в Англию, но был препровождён с конвоем до Швейцарии, а затем отправился в Париж, где провёл секретную встречу с генералом Пишегрю. После этого проживал в Лондоне, активно строя козни на северном побережье Франции. Когда Вандейское восстание было окончательно подавлено (21 января 1800 г.), отправился в Париж, где был хорошо принят Первым консулом. Скомпрометированный в заговоре Кадудаля и в деле о похищении сенатора Клемента де Ри, он был арестован 17 января 1801 г. и заключён в тюрьму Тампль, 4 августа 1804 г. сумел бежать и до 1807 г. жил в Португалии. После оккупации Португалии французами явился к генералу Жюно и предложил свои услуги, был принят на французскую службу и в 1808 г. назначен начальником штаба дивизии генерала Луазона, а затем офицером для поручений генерала Жюно. После капитуляции в Синтре возвратился во Францию с корпусом Жюно, 30 октября 1808 г. был арестован в Нанте и заключён в тюрьму Буффэ. 3 февраля 1809 г. получил свободу благодаря вмешательству генерала Жюно, давшего за него слово и проживал под надзором полицейских агентов Жозефа Фуше. 6 апреля 1812 г. включен состав IV-го армейского корпуса Великой Армии, а 28 июля 1812 г. – в состав VIII-го корпуса, участвовал в Русском походе 1812 г. В течение Саксонской кампании 1813 года сражался в составе XI-го корпуса Великой Армии, дважды ранен в сражении при Люцене, отличился в сражениях при Бауцене и Дрездене, 28 сентября 1813 г. произведён в бригадные генералы, в октябре отличился при отступлении от Лейпцига и 2 ноября прибыл в Бинген во главе остатков своей бригады (ок. 300 чел.). 12 февраля 1814 г. – дивизионный генерал, служил в резервной дивизии Парижа, затем во II-м корпусе маршала Виктора, ранен при обороне Ножана, где защищал город в течение двух дней, имея тысячу солдат против 20 тыс. австрийцев. Во время «Ста дней» перешёл на сторону Наполеона вместе с маршалом Неем. В начале Бельгийской кампании командовал 1-й дивизией корпуса Жерара, однако, решил возвратиться в лагерь роялистов. 15 июня, накануне сражения при Линьи перебежал в лагерь прусского фельдмаршала Блюхера, который отказал ему в личном приёме, заявив: «Передайте изменнику Бурмону, что я его теперь считаю собачьим говном!». Все, что было с ним – потом: каждый вправе выяснить сам… Тем более, что потом Наполеон сам признал «Бурмон – одна из моих ошибок» (Bourmont est une de mes erreurs)…

…Кстати, узнав о предательстве генерала де Бурмона, Наполеон лишь раздраженно бросил кому-то из своей свиты: «Через 20—30 дней все будет решено…» Он как в воду глядел: главные события всей этой скоротечной кампании уместятся в четыре до предела насыщенные событиями июньских дня – с 15 по 18 июня!..

А вот Веллингтон получил сведения о начале наступления Наполеона лишь спустя 9 часов (!) после его начала. Большую часть 14 июня 45-летний Веллингтон «играл в крикет» с некой прелестной спутницей: ничто человеческое было ему – истинному джентльмену (в легендарном «Ватерлоо» С. Ф. Бондарчука его образ на экране очень емко и доходчиво воплотил Кристофер Пламмер) — ни чуждо! Лишь в середине дня 15 июня он узнал, что «Бони» (так полушутливо-полупрезрительно отзывались о Наполеоне британцы) уже идет походным маршем на Брюссель!

Эта новость пришла к нему в три часа дня с прусским офицером, которого отброшенный от Самбры прусский генерал-лейтенант граф фон Цитен направил к барону Карлу фон Мюффлингу – офицеру (подполковнику) связи при штабе британского командующего. При этом Цитен настойчиво интересовался о планах англичан, поскольку Блюхер уже начал сосредоточение своих корпусов в районе Линьи. Веллингтон взял паузу, прежде чем ответить на этот более чем насущный для союзников вопрос. Боясь опасного для него флангового маневра Бонапарта на Монс-Халле, он приготовился направить в сторону неприятеля – на Катр-Бра – лишь одну бригаду.

А вот все остальные части он пока придержал!

Вся сложность положения британского полководца заключалась в том, что в подчиненной ему армии было слишком мало его прекрасно вышколенных пиренейских ветеранов (их перебросили через Атлантику воевать против американцев) и слишком много офицеров, оказавшихся в армии по… протекции (высокородных сынков, внучков и прочих родственничков «нужных в быту» людей). Боевые качества датско-бельгийско-голландских и «прочих» солдат были для Веллингтона мало понятны. Бесшабашность рубаки Блюхера, которого Наполеон постоянно жестоко колотил, пугала осторожного Веллингтона, а начальник прусского штаба генерал-лейтенант граф фон Гнейзенау и вовсе был откровенным англофобом, презиравшим Артура Уэллсли.

Англичанину предстояло отдать первые боевые приказы от точности, которых теперь зависело очень многое.

Репутация Веллингтона оказалась под ударом, поскольку создавалось впечатление, что он застигнут врасплох еще больше чем его союзник Блюхер. Тем более, что он начал сосредоточение своих сил не в сторону пруссаков для последующего соединения (совместно у них было больше войск, чем у «Бони»), а, наоборот, в другую сторону – по направлению к Ла-Маншу. Британский военачальник явно опасался, что противник постарается отрезать его от моря со всеми вытекающими отсюда последствиями. Увеличивая расстояние между союзными армиями, Веллингтон, как бы играл на руку Бонапарту, для которого было крайне нежелательно численное превосходство соединенных сил врага над его армией.

Более всего Веллингтон опасался, что противник отправит один из своих корпусов на Брюссель в обход через Монс и Халле.

Именно поэтому он отправил в Халле войска принца Фредерика (18 тыс. при 30 орудиях, из которых только 3 тыс. были англичанами) прикрывать это опасное направление. Причем, он так и оставил их там даже когда сражение при Ватерлоо (а ведь расстояние между ними было не менее, чем 15 км) уже полыхало во всю, а к вечеру Бонапарт пошел ва-банк и все висело на волоске.

Только вечером (точное время остается предметом споров историков), убедившись, что вся французская армия нацелена только на Шарлеруа, Веллингтон проинформировал Мюффлинга (а тот Блюхера), что отправит все свои главные силы к Катр-Бра – на встречу Блюхеру.

Отдав все необходимые приказы, герцог Веллингтон в 10 часов вечера, как будто ничего и не случилось, посетил вместе с Мюффлингом бал герцогини Ричмондской в Брюсселе.

…Между прочим, но в силу именно посещения этого бала Веллингтоном в самый канун судьбоносной для многострадальной Европы битвы при Ватерлоо, это «шоу» принято считать историческим!!! Это красочное событие очень емко, лаконично и доходчиво запечатлены в лучшей исторической киноленте посвященной Наполеону Бонапарту – легендарном «Ватерлоо» с гениальным Родом Стайгером в главной роли, снятой в ныне очень далеком 1968—69 гг., выдающимся советским кинорежиссером С. Ф. Бондарчуком…

В тоже время не следует полагать, что появившись на этом сугубо светском мероприятии, британский главнокомандующий был по-прежнему легкомыслен и беззаботен. Отнюдь нет – на самом деле своим появлением на подобном великосветском рауте, он желал вдохнуть побольше спокойствия в испуганное брюссельское общество, уже готовое то ли кинуться в бега, то ли… кланяться в ноги победоносному Бонапарту!?

…Весьма популярная легенда гласит!

Когда заместитель Веллингтона принц Оранский конфиденциально на ухо доложил своему начальнику о движении одной из колонн французов через Шарлеруа прямо на него, он с огромным хладнокровием встретил эту тревожную новость и ничем не выдал своего волнения. Он оставался среди публики еще минут двадцать, прежде чем сказал герцогу Ричмондскому, что ему пожалуй, пора уже лечь спать и незаметно покинув танцующих дам, скрытно удалился с бала через черный ход уже в три ночи. На вопрос тревожно ожидавших распоряжений и уже сидевших верхом свитских офицеров, что следует им сейчас делать, он спокойно ответил: «Черт возьми, негодник Бони провел меня, опередив на сутки! Я приказал армии сосредоточиться у Катр-Бра, но там мы его не остановим, и, если так, то я должен дать ему бой вот здесь!» При этом он провел ногтем большого пальца на мгновенно развернутой перед ним карте у деревушки Ватерлоо»…

Впрочем, это всего лишь легенда!

На самом деле Веллингтон покинул бал и поскакал догонять свои войска.

Перед судьбоносной битвой при Ватерлоо, произошли еще два очень важных сражения – у Линьи и у Катр-Бра – во многом предопределивших исход самого Ватерлоо.

Примечательно, что появление войск Веллингтона у небольшой деревушки Катр-Бра – места пересечения важнейших дорог соединявших союзников, т.е. ключевой позиции – всецело заслуга генерал-майора барона де Перпонше-Зедлицберта (Седлицбергского). По крайней мере, так склонны считать многие авторитетные исследователи последней кампании генерала Бонапарта. Именно он на свой страх и риск выставил там – от леса Боссю до пруда Матерн – заслон из усиленной бригады нассаусцев (8 тыс. солдат, 50 силезских гусар с 16 пушками) и, тем самым, не позволил мощной колонне Нея сходу захватить важнейший перекресток дорог на Брюссель.