Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VII. Финал «времени незабвенного, времени славы и восторга», или «Дорога» в Бессмертие!"

Против Франции опять ополчилась вся Европа, чьи общие людские и материальные ресурсы были неодолимы.

Глава 3. «Предматчевые расклады»: за и против… (начало)

К началу лета Наполеон почти полностью контролировал положение во Франции, не считая восставшей Вандеи, возродившей движение шуанов, куда ему пришлось послать для стабилизации ситуации от 15 до 25 тыс. солдат под началом генерала Ламарка, который в целом справился с поставленной ему задачей. Впрочем, это совершенно «особая песня» и она лежит «за кадром» нашего «наблюдения» о перипетиях судьбы «Генерала Бонапарта» в формате Full HD, 4 К, 6К… или, «доступно всем обо всём».

Франция снова должна была воевать. Деньги на войну у Франции были – 40 млн. золотом, но соотношение сил было явно не в ее пользу: союзники могли выставить до миллиона солдат (сразу же – ок. 775 тыс. и через несколько месяцев еще примерно 300 тыс. резервистов)! На этот раз ей навязывали войну, и она не могла от нее уклониться. Снова пришлось объявлять полную мобилизацию, хотя император колебался целых три недели, прежде чем объявить ненавистный призыв в армию: огромное большинство населения явно не желало войны.

В результате под ружьем оказалось 232 тыс. чел.

Зато в самой армии Наполеона обожали до умопомешательства. Все понимали, что на этот раз это действительно «последняя война». За долгие годы революционных и наполеоновских войн мужские ресурсы Франции оказались исчерпаны. На нее шли последние солдаты – остатки обстрелянных юнцов кампаний 1813—1814 гг. вместе с закаленными, но израненными ветеранами.

…Кстати сказать, если качество французской кавалерии участвовавшей в кампаниях 1813 – 1814 гг. оставляло желать лучшего после катастрофы 1812 г.. когда «генерал Бонапарт» похоронил свою замечательную конницу по дороге в Москву и во время ретирады из нее, а также на Бородинском поле, то теперь у него под началом оказалась несомненно отменная кавалерия (в частности, кирасирские полки), располагавшая лучшим за последние два года конским составом. Дело в том, что придя к власти, Бурбоны не поскупились и закупили по всей Европе большое количество превосходных коней, тем самым, вернув французской кавалерии ее боеспособность. Тем более, что из плена и госпиталей вернулось много бывалых всадников. К тому же, под знамена «генерала Бонапарта» снова встало немало многоопытных ветеранов из числа полковых и эскадронных командиров. Единственным иностранным подразделением во французской армии оказался эскадрон польских улан императорской гвардии, вернувшийся с Наполеоном во Францию с Эльбы. Другое дело, что «вновь испеченный» император французов на пару с Неем бесцельно положит весь ее цвет – в первую, очередь, кирасиров, карабинеров и гвардейских конных гренадер – сначала на перекрестке у Катр-Бра, где «решалась судьба Франции», а затем и на склонах плато Мон-Сен-Жана, когда «генерал Бонапарт» весь день безуспешно «ломился в закрытые ворота» британских позиций Веллингтона! Но «на войне – как на войне»…

В каком-то смысле это была лучшая армия, которую выставляла Франция за все последние годы после аустерлицкого триумфа. Боевой дух этой последней армии Бонапарта был весьма высок – она снова, как когда-то почти четверть века назад – готовилась защищать свое Отечество от ополчившейся монархической Европы.

…Впрочем, не все во французской армии было в порядке. Несмотря на то, что среди солдат и низшего командного состава в ней царили неподдельный восторг и невероятное воодушевление (они снова под началом своего обожаемого «маленького капрала»! ), среди среднего и высшего командного звена царила подозрительность и недоверие. Те, кто оставались верны своему императору до последнего (и во времена его поражений и в изгнании) не могли простить шкурничества и предательства, тем, кто изменил присяге императору и пошел служить ненавистным Бурбонам, а теперь снова собирался вместе с ними – не на словах, а на деле «верными до гроба» «есть жесткий и горький солдатский хлеб». В ситуации когда «низы не доверяли верхам», сплоченности и боевого братства уже не могло быть. Наполеоновская армия 1815 года была более порывистой, более возбудимой, более рвущейся в схватку, чем все его предшествовавшие и даже героико-патриотически настроенные революционные армии Франции 90-х гг. XVIII века! Такая армия могла быть хороша в постоянном наступлении, когда удача придает ей все новые и новые силы, но не в обороне, когда надо терпеть и стоять насмерть…

К тому же, рядом с Наполеоном не оказалось очень многих из его маршалов: кто-то уже ушел в свой Последний Солдатский Переход – Бессмертие, а тех кто еще был жив известие о высадке Наполеона в бухте Жуан и его движение на Париж повергло в шок. (Кстати, очень показательно, что никто из тех, кто был еще «на коне», так и не приехал посетить его на Эльбу!) Дело в том, что возвращение императора (как известно, державы-победительницы сохранили за Наполеоном его титул) ставило их в весьма щекотливое положение. Теперь каждый из них оказался перед выбором: с кем быть? А выбор этот был крайне ограничен – изменить королю и встать на сторону Наполеона или же сохранить верность королю и пойти против Наполеона, а значит, против армии и против всей Франции, которые восторженно приветствовали возвращение императора.

И тут пути маршалов разошлись.

Всем обязанные Наполеону Мармон и Виктор – храбрецы, но мерзавцы (по мнению многих «коллег по ремеслу») уже стали ярыми роялистами и предателями старых товарищей по оружию. Они остались с королем и вместе с ним покинули Францию.

Верные своим хрестоматийным принципам Макдональд, Удино и Сен-Сир не стали изменять воинской присяге Бурбонам. Они предпочли удалиться в свое имение (или остаться в столице) и наблюдать за развитием событий.

Другие сказались больными и заняли выжидательную позицию, чтобы затем примкнуть к победителю. Они остались во Франции и даже приветствовали возвращение императора, но от предложения вновь поступить к нему на службу под разными предлогами уклонились, не желая воевать ни за короля против Франции, ни за Наполеона против новой коалиции европейских держав.

Порядком израненный кондотьер и богохульник Ожеро попытался было заслужить доверие Наполеона, но столкнулся с крайне холодным к себе отношением.

Вернувшийся император явно не забыл, что среди изменивших Наполеону и перешедших на сторону Бурбонов его маршалов, Ожеро был одним из первых. Кроме того, по дороге на о-в Эльбу низвергнутый император встретился с ним. Произошло это недалеко от Валанса. Ожеро поспешал в Париж, чтобы засвидетельствовать свою лояльность Бурбонам. Наполеон тогда еще не обвинял маршала в предательстве и вступил с ним в довольно спокойную беседу. Очевидцы той короткой случайной встречи были буквально поражены наглостью, которую проявил маршал по отношению к своему бывшему императору. Он не только не снял шляпу перед вышедшим к нему навстречу Наполеоном, но, проявив вызывающую бестактность, сразу же стал обращаться к нему на «ты». Со стороны могло показаться, что идет разговор просто двух давних знакомых.

На самом же деле «лионский изменник» Ожеро, ответил на приветствие императора очень холодно. «До этого вас довело ваше немыслимое честолюбие!» – заявил Ожеро. Когда же Наполеон снял свою треуголку, герцог Кастильонский этого не сделал, а продолжал угрюмо стоять, сложив руки за спиной. Это был вызов. Быть может, он вспомнил ту маленькую, но впечатляющую сцену, которая вроде бы разыгралась в Ницце восемнадцать лет назад, когда Наполеон, бывший на голову ниже своих дивизионных генералов, с самого начала подчеркнул свое старшинство, сперва сняв шляпу, а затем тотчас же надев ее? После обмена колкостями император и старый бретер и бабник расстались навсегда. Отъезжая бывалый вояка и дуэлянт Ожеро произнес весьма мудрую фразу: «Ему бы следовало выйти на батарею и погибнуть в бою!» С точки зрения финальной точки в фантастической эпопее Бонапарта это была бы красивая точка – не так ли!?

В общем, тогда никогда не питавший особых симпатий к Наполеону, но вынужденный повиноваться ему на протяжении многих лет, Ожеро, получив благоприятную возможность, не смог отказать себе в удовольствии уязвить самолюбие своего бывшего повелителя и тем самым как бы поквитаться с ним. Он полагал, что звезда Наполеона закатилась навсегда и с ним можно больше не считаться.

И вот теперь в своей первой же прокламации, обращенной к войскам французской армии, он объявил Ожеро предателем. «Мы были побеждены, – писал император, – из-за двух человек – Ожеро и Мармона. Оба они перешли на сторону врага, предав наши лавры, свою страну, своего сюзерена и благодетеля».

Объявленный одним из «главных виновников проигрыша кампании 1814 года», Ожеро (наряду с другими «христопродавцами» «в маршальских „лампасах“» Бертье, Мармоном, Виктором, Келлерманом-старшим и Периньоном) был исключён из списка маршалов Франции приказом от 10 апреля 1815 г. и остался… дома. Он уже устал от войны и действительно не хотел никого поддерживать.

Такую же позицию заняли и «стрелянные воробьи», но никогда «не хватавшие звезд с неба», Периньон, Серюрье с Монсеем.

Лефевр, как и большинство маршалов, считал возвращение «генерала Бонапарта» гибельным для Франции шагом. Но когда Наполеон вступил в Париж, то одним из первых в тот же день поспешил поздравить его с возвращением. Правда, 11 мая 1815 г., сославшись на расшатанное здоровье, маршал Лефевр, которому шел 60-й год, все же, подал в отставку и через несколько дней получил ее. Налицо было стремление сына мельника умыть руки и уйти в сторону. Тем не менее, Наполеон возвел отставного маршала в пэры Франции (2 июня 1815 г.).

…Кстати сказать, Палата пэров была образована Наполеоном во время «Ста дней» (июнь 1815 г.) вместо распущенной им королевской. В ее состав были включены 10 наполеоновских маршалов, включая и Лефевра. Они участвовали в разного рода торжественных, но ни к чему не обязывающих мероприятиях. К примеру, 1 июня 1815 г. на Марсовом поле в Париже состоялся грандиозный парад возрожденной императорской армии, перед которым вновь сформированным полкам были вручены новые орлы. На этой торжественной церемонии, проходившей при громадном стечении народа, присутствовали 11 наполеоновских маршалов (Даву, Груши, Журдан, Лефевр, Массена, Монсей, Ней, Серюрье, Сульт, Удино и даже вычеркнутый из списка маршалов империи Келлерман). Еще 3 маршала (Брюн, Сюше и Мортье) не успели тогда прибыть в столицу из провинции…

А вот другой герой былых времен – 53-летний Журдан, чья популярность в народе была немалой, демонстративно отказался присоединиться к вернувшемуся императору: прохладно относящийся к нему Наполеон всегда его «придерживал», «задвигая» на самые бесперспективные роли, и теперь Журдан отплатил ему «звонкой монетой».

Для всех них, еще совсем недавно особо приближенных к особе французского императора, «полет корсиканского орла» уже давно закончился.

Бертье – командира Королевской лейб-гвардии, Келлермана-старшего, Мюрата и тех же Мармона с Сен-Сиром, которым он уже не доверял, Наполеон не позвал сам: «Было несколько человек, которых я чересчур возвысил, подняв их выше уровня, соответствующего их уму».

О Бернадотте, тем более, не могло идти и речи.

Несколько сложнее оказалась ситуация с Массеной. После того как Наполеон установил свою власть на территории всей Франции, занимавший все это время выжидательную позицию Массена признал законность произошедших в стране перемен. Правда, сделал он это с большим запозданием (через 3 недели после вступления Наполеона в Париж). 10 апреля появилось его – командующего 8-м военным округом в Марселе – воззвание к марсельцам: «Событие, столь же счастливое, сколь и необычайное, вернуло нам избранного нами государя, великого Наполеона. Этот день должен стать днем ликования для каждого француза…»

18 апреля Наполеон вызвал Массену в Париж, и тот не замедлил явиться на его зов. Император принял маршала без промедления, как будто ничего между ними за последние годы и не произошло: император являл собой воплощение душевности, маршал – воплощение преданности. И вдруг в ходе разговора, как бы мимоходом, Наполеон неожиданно спрашивает собеседника: «Так вы, Массена, хотели сражаться против меня под началом герцога Ангулемского?» – «Сир, – слышит он в ответ, – вы отлично знаете, что моим знаменем всегда было знамя моей страны. Если я заблуждался, то это произошло помимо моего желания». – «Помимо вашего желания? Так, так! Вы бы сбросили меня в море, дай я вам время собрать ваши войска?» – «Разумеется, сир, до тех пор, пока я был убежден, что вы не были призваны во Францию большинством французов». Вот такой диалог произошел между старыми боевыми соратниками во время первой их встречи после длительной разлуки.

1 июня 1815 г. в числе других маршалов Массена участвовал в грандиозном торжестве на Марсовом поле в Париже, а на следующий день получил звание пэра Франции. Но активно воевать: то ли он уже не был готов – сказывались хвори и горечь неудач в борьбе с Веллингтоном в Португалии и Испании, то ли его и не позвали, то ли он и вовсе проявил старческую прозорливость – внутренний голос искушенного вояки безошибочно подсказал ему: «Полет корсиканского орла уже закончился!» Так или иначе, но в активную фазу (в военной кампании!) последней авантюры «генерала Вандемьера-Бонапарта» он ввязываться не стал.

…Между прочим, после фиаско Наполеона под Ватерлоо и его Второго отречения Временное правительство назначит 22 июня 1815 г. Массену командующим 50-тысячной Национальной гвардией Парижа. На заседании палат французского парламента Массена поддержал маршала Нея, категорически заявившего, что защищать Париж невозможно и не имеет смысла. Решительно также выскажется он и против установления регентства при малолетнем сыне Наполеона. 3 июля Массена по совместительству станет еще и военным губернатором столицы. Париж в этот момент окажется наводнен множеством дезертиров и разного рода личностей с сомнительным прошлым. То, что Массене удалось сохранить в эти смутные дни общественный порядок и спокойствие в столице, станет его безусловной заслугой. Но должность военного губернатора Парижа Массена будет занимать всего лишь 5 дней. С возвращением Бурбонов он сразу же будет отстранен от всех занимаемых должностей…

…Впрочем, «генерал Бонапарт» не питал иллюзий на счет своих маршалов. Он их прекрасно понимал и у него в сердце уже не оставалось места ни гневу, ни презрению. Наполеон отдавал себе отчет, что маршалы были верны ему только до тех пор, пока его поддерживала армия – солдаты и младший командный состав. Ни что не вечно в этом лучшем из миров…

На призыв встать под его знамена и пойти с ним в последний бой откликнулись лишь пятеро: Даву, Сульт, Сюше, Мортье и Ней. Трое первых всегда считались лучшими из лучших (!), четвертый был с Бонапартом до конца Французской кампании 1814 г. вплоть до его вынужденного отречения (правда, вскоре его скрутит ишиас и он выйдет из строя!), а последний во всех ситуациях оставался «храбрейшим из храбрых №2», правда, с ментальностью гусара либо… мальчишки-барабанщика, что еще хуже!

Не стал присоединяться к своему экс-тестю «без лести преданный» ему экс-пасынок Эжен де Богарнэ, у которого, очевидно, были свои веские резоны остаться в стороне.

Напомним, что только после полученного им в апреле 1814 г. в Италии, где он в целом успешно противостоял австро-англо-неаполитанским войскам, известия о падении 19 (31) марта Парижа и отречении 6 апреля Наполеона от власти, он прекратил борьбу на Итальянском фронте, поскольку сражаться дальше уже было бессмысленно. 16 апреля он заключил перемирие. По соглашению с союзниками французские войска покидали Италию и возвращались на родину. 19 апреля Итальянская армия оставила свои оборонительные позиции на Минчио и По, которые тут же были заняты австрийцами и неаполитанцами. А за два дня до этого, 17 апреля, она простилась со своим главнокомандующим, передавшим командование армией (ок. 40 тыс. чел. и 77 оруд.) командиру 1-го корпуса генералу П. Гренье, который повел их на родину. В начале июня 1814 г. войска бывшей Итальянской армии прибыли во Францию, где сразу же – 20 июня – были расформированы.

На этом боевое поприще Эжена де Богарнэ, продолжавшееся 20 лет, закончилось. 27 апреля он покинул Италию, выехав в Мюнхен, где находилась его семья. В июне 1814 г. Эжен де Богарнэ на короткое время (в связи с кончиной матери) прибыл в Париж. Король Людовик XVIII и союзные монархи приняли его благосклонно. Они сохранили за ним все чины и титулы, а в лице русского императора Александра I Богарне нашел даже покровителя.

На Венском конгрессе (сентябрь 1814 г. – июнь 1815 г.) союзные державы-победительницы решили судьбу приемного сына ссыльного императора Франции. За потерю (отказ от своих!?) Итальянских владений он был «помилован» и ему было выдано денежное вознаграждение в сумме 5 млн франков. За эти деньги его тесть баварский король предоставил Богарне княжество Эйхштедтское и 14 ноября 1817 г. даровал титулы принца Баварского, герцога Лейхтенбергского. После отъезда из Италии бывший вице-король Италии Эжен де Богарне отошел от всех государственных и политических дел, уйдя в частную жизнь.

…Между прочим, с 14 января 1806 г. он был женат на принцессе Агнессе Амалии фон Виттельсбах (1788—1851), дочери короля Баварии, от которой имел семерых детей: Жозефина-Максимильена-Эжени (1807—1876), супруга наследного принца Швеции и Норвегии Оскара I-го Бернадотта; Эжени-Гортензия-Августа (1808—1847), супруга принца Гогенцоллерн-Хехингена; Огюст-Шарль-Эжен-Наполеон (1810—1835), женатый на Марии II-й, королеве Португалии; Амалия-Августа-Эжени (1812—1873), супруга императора Бразилии Педро I-го; Теоделина-Луиза-Эжени-Августа (1814—1857), супруга графа Вюртемберга Максимилиана-Иосифа, Каролина Клотильда (1816); и Максимилиан-Жозеф-Эжен-Огюст-Наполеон (1817—1852), который спустя 15 лет после кончины отца, в 1839 г. женился на дочери российского императора Николая I Великой княгине Марии Николаевне, положив начало русской ветви герцогов Лейхтенбергских. Этот род просуществовал в России ок. 80 лет, до падения династии Романовых после октябрьского переворота большевиков в 1917 г., причем, ряд его представителей служили в царской армии…

Во время «Ста дней» Наполеона Богарне уже не было рядом с императором. По всей вероятности, он не верил в успех предпринятой Наполеоном попытки восстановить империю и не пожелал рисковать своим положением. Не исключено, что свою роль сыграло и его новое окружение (баварский король, баварская жена, баварский королевский двор), удержавшее принца от опрометчивого шага. Вполне возможно, Богарне мог затаить обиду на своего приемного отца, отвергнувшего 5 лет назад его мать, которая скончалась 29 мая 1814 г. в Мальмезоне, будучи еще далеко не старой женщиной (в возрасте 50 лет). Но, как бы там ни было, среди боевых сподвижников Наполеона в его последней роковой и скоротечной кампании 1815 года Эжена де Богарне не оказалось. Доблестно сражавшийся за дело императора в заведомо обреченном на неудачу 1814 году и оставшийся верным ему до конца, он в 1815-м, как и большинство маршалов, уже не пожелал встать под его знамена.

По своему происхождению Богарне принадлежал к старинному и титулованному французскому дворянству, в среде которого воинская профессия считалась традиционной. Получив хорошее военное образование и соответствующее воспитание, он посвятил себя службе на военном поприще, сначала под знаменами Республики, затем – под императорскими орлами. Безусловно, это был храбрый, без экзальтации, воин, отважный генерал и одаренный военачальник крупного масштаба. В этом качестве он неоднократно проявлял свои выдающиеся военные способности.

Военная карьера этого благороднейшего рыцаря своей эпохи все время шла по восходящей. Пройдя школу полководческого мастерства под началом близкого ему по духу генерала Макдональда, быстро став надежным, профессионалом без слабых мест, очень молчаливый, предельно серьезный и крайне внимательный к любому поручению Эжен участвовал во всех кампаниях Наполеона. Как полководец Эжен де Богарне вырос буквально на глазах Наполеона. Начав службу при нем юным лейтенантом, он уже в 21 год становится полковником и командиром конных егерей консульской гвардии Наполеона, а в 23 года получает чин генерала. В 27 лет Богарне назначается командующим армией, заняв, таким образом, должность, которую Наполеон доверял только маршалам, да и то далеко не всем.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов такой само собой разумеющийся факт, который сыграл решающую роль в его столь стремительной военной карьере, как родственная близость с Наполеоном. Но при всем этом нельзя отрицать и того, что без наличия соответствующих дарований сделать ее вряд ли бы было возможно. Император был прежде всего прагматиком и ценил людей главным образом по их способностям и конкретным делам. Все остальное в расчет не принималось. Примеров тому более чем достаточно. Например, своего младшего брата Жерома Бонапарта (короля Вестфальского) Наполеон без колебаний отстранил от командования в самом начале Русской кампании 1812 года, как только убедился в его полной военной бездарности. Тяжелую руку императора испытали на себе и многие маршалы.

Умный, смелый, энергичный, надежный в бою, быстро и умело реагирующий на любые изменения в обстановке, он пользовался полным доверием не только Наполеона, но и большим авторитетом в предводимых им войсках. Этому во многом способствовали его личные качества: равное и доброжелательное отношение к людям разного общественного положения, доступность и простота в общении с подчиненными, благородство характера, честность и порядочность, полное отсутствие аристократической спеси и надменности, великодушие и удивительная скромность. Даже в ту бурную романтическую эпоху такие люди являлись большой редкостью. Это был прежде всего человек долга и чести в полном смысле этого слова. О его внимании к нуждам войск свидетельствует хотя бы такой факт. Первое, что интересовало Богарне по прибытии в ту или иную часть, – как организовано питание солдат. И только убедившись, что снабжение войск организовано на должном в данной обстановке уровне, он переходил к решению других вопросов. Он в совершенстве владел уникальным даром прямого воздействия на войска. В случае крайней необходимости Эжен де Богарнэ, не задумываясь, мог увлекать их личным примером на решение, казалось бы, крайне рискованных или вообще невыполнимых задач, как это имело место на полях сражений при Бородино или под Малоярославцем, а также неоднократно в ходе кампании 1813 года в Германии и Итальянской кампании 1813—14 гг.

Мужество возглавляемых Эженом де Богарнэ войск и его личная храбрость не раз позволяли вырвать победу из рук противника, когда, казалось бы, никаких шансов на успех уже не было.

Например, в сражении под Малоярославцем он овладел позицией противника, которую некоторые из маршалов считали неприступной, а потому предлагали Наполеону отказаться от попыток ее атаковать. «Я вчера сражался с восьмью дивизиями противника с утра и до самого вечера, и удержал свою позицию; император доволен», – лаконично сообщал Богарне своей матери на следующий день после сражения. Блистательную храбрость и непоколебимое мужество Богарне проявил под Духовщиной, когда, оказавшись в безвыходном положении, он с честью вышел из, казалось бы, тупиковой ситуации, когда был лишь один выход – капитуляция.

Эжен – один из очень немногих высших военачальников Великой армии, кто в Русском походе 1812 года от начала и до конца демонстрировал несгибаемое мужество, особенно, во время гибельного отступления из Москвы, когда он разделял со своими солдатами, не делая для себя никаких исключений, все тяготы и лишения, выпавшие на их долю.

Именно 31-летний экс-пасынок мужественно возглавил остатки некогда «Великой Армии» на пограничном Немане, после того как там их самовольно бросил полностью деморализованный Мюрат. В начале 1813 г. он спас вышедшие из России жалкие остатки некогда Великой армии, брошенные на произвол судьбы Мюратом, собрал, организовал и привел их в боеспособное состояние.

Из трагического для французов Русского похода 1812 года де Богарнэ вернулся во Францию со славой уступающей лишь славе Мишеля Нея – в тяжелых арьергардных боях, прикрывавшего бегство Наполеона из Москвы.

В 1813—1814 гг. именно ему пришлось прикрывать с юга своего отчима в его кровавой войне с союзниками на территории будущей Германии, а потом и во Франции. Он возглавлял Итальянскую армию, во главе которой в течение 8 месяцев успешно сдерживал натиск значительно превосходившего его в силах противника. Ведя активную оборону, широко применяя маневр силами и средствами, действуя смело и решительно, он по существу парализовал активность противника до самого конца войны и не позволил ему воспользоваться своим преимуществом.

В общем, в наиболее ответственные моменты, когда боевая обстановка накалялась до предела, железная выдержка и завидное хладнокровие никогда не покидали де Богарне. Его решения всегда были обдуманными и всесторонне обоснованными.

Как военачальник Эжен не был лишен дара оперативного предвидения и умел просчитывать свои действия на несколько ходов вперед, преугадывать возможные трудности, которые могли возникнуть в ходе реализации принятого решения, и планировал проведение необходимых мероприятий, направленных на нейтрализацию таковых в случае их возникновения.

В этом он выгодно отличался от многих наполеоновских маршалов.

Эжен де Богарне остался верен Наполеону до конца и предпочел безусловное исполнение своего воинского долга самым заманчивым посулам врагов Франции.

Так, рассказывали, что когда тесть Эжена, король Максимилиан I-й Баварский (1756—1825) как-то прислал было к нему князя Августа Турн-и-Таксиса с предложением перейти в лагерь союзников, то Эжен де Богарнэ остался-таки верен экс-отчиму: «Я скорее пожертвую своим будущим счастьем и благоденствием моей семьи, нежели нарушу данную клятву». Он прекратил борьбу только после падения Наполеона, а войска его армии непобежденными вернулись на родину, не склонив свои боевые знамена перед врагом.

С падением империи его приемного отца закончилось и боевое поприще Богарне, которому он отдал большую часть своей жизни. В событиях «Ста дней» 1815 года участия он, как отмечалось выше, по ряду веских причин уже не принимал.

Последние годы жизни наполеоновский пасынок провел на своей новой родине, в Баварии. Большую часть времени он проводил в своих новых владениях и в Мюнхене, где в построенном им дворце основал картинную галерею, собранную в Италии. Кроме картин в ней имелось и много других уникальных произведений искусства.

…Кстати сказать, как и все наполеоновские маршалы, Эжен де Богарнэ, не будучи им, все же, являлся обладателем высших наград наполеоновской империи, в частности орд. Почётного Легиона (Кавалер – 4 декабря 1803 г., Коммандор – 4 июня 1804 г. и Великий Крест/Большой Орёл – 2 февраля 1805 г.; Высший Крест ордена Железной Короны (1805 г.). Помимо этого у него имелся и ряд высших иностранных орденов…

Эжен де Богарнэ продолжил быть человеком Наполеона и после того как миф о непобедимости его отчима развеялся окончательно. Его преданность своему экс-отчиму никогда не вызывала сомнений. Безусловно, после Даву это был самый верный Наполеону военачальник. Пасынок умер 21 февраля 1824 г. в Мюнхене (и похоронен там же) после падения империи своего великого отчима достаточно молодым – лишь на три года пережив своего легендарного отчима – в 43 года от апоплексического удара (инсульт) и только благодаря заступничеству своего тестя короля Баварии в относительной безбедности.

Не секрет, что приемный сын императора занимал особое место в военной иерархии империи Наполеона. Не являясь маршалом Франции, он на последнем этапе полководческой карьеры своего экс-отчима входил в число его ближайших военных сподвижников. Уже с 27 лет (!) Богарне командовал одной из наполеоновских армий, и надо сказать, довольно успешно, не в пример некоторым из маршалов империи, обладавшим куда более внушительным по сравнению с ним боевым опытом.

Анализируя военную деятельность Эжена де Богарне, можно сделать вывод, что он не был лишен таланта полководца. Подтверждением тому является проведенная им самостоятельно последняя из его кампаний – (вышеупомянутая) Итальянская кампания 1813—14 гг. Оказавшись перед противником, обладавшим двойным, а затем и тройным превосходством в силах, он своими умелыми действиями сумел нейтрализовать его.

Только за одну эту кампанию де Богарне имел полное право претендовать на жезл маршала Франции. У него было почти все для того, чтобы стать маршалом: талант (хоть и не блестящий, но немалый!), безупречная репутация преданного служаки и, наконец, родственные связи – как-никак пасынок (потом экс-пасынок) самого императора. Этот умный и здравомыслящий выпускник очень престижного Сен-Жерменского военного училища, вошедший в историю как один из наиболее доблестных боевых сподвижников Наполеона, считался и считается одним из возможных претендентов на маршальство.

Впрочем, у Наполеона, по всей видимости, просто не хватило времени, чтобы удостоить своего приемного сына этого высшего знака воинского отличия Франции. Обтянутый бархатом и украшенный золотыми орлами символ маршальского достоинства его экс-пасынок так и не получил.

Возможно, здесь сыграла свою роль одна, казалось бы, на первый взгляд, не такая уж значительная, но весьма существенная с монархической точки зрения деталь (а к такого рода условностям император всегда относился очень щепетильно). Дело заключалось в том, что в соответствии с существовавшими во Франции историческими традициями звание маршала принцам королевского дома давно уже не присваивалось, так как подобное пожалование считалось умалением достоинства правящей династии. Смог ли бы Наполеон преодолеть эту условность? – неизвестно. Вопрос остается открытым. На решение этого деликатного вопроса история ему времени не отпустила. Сам же император на сей счет никаких комментариев не оставил.

Зато доходчиво и ёмко характеризовал своего пасынка: «Эжен – умелый администратор и человек высоких достоинств. Однако он, конечно, не гений. Ему не хватает твердости характера, которая отличает великих людей».

Маршалом Франции этот кристально честный, доброжелательный ко всем независимо от их социального положения людям, хладнокровный всегда и везде, храбрый не напоказ, а тогда, когда надо, сын виконта и казненного генерала, экс-пасынок императора Франции так и не стал: его бывший отчим потерял власть…