Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том VII. Финал «времени незабвенного, времени славы и восторга», или «Дорога» в Бессмертие!"

Чуть западнее полторы тысячи британских гвардейцев Перегрина Мейтленда залегли в густой (с человеческий рост) ржи. Когда на них двинулись 1-й и 2-й батальоны 3-го полка егерей, Веллингтон лично приказал что-то типа: «Настал Ваш черед Черти Мэйтленда! Встать!! Огонь!!!». Они вскочили и встретили Среднюю Гвардию убийственным залпами почти в упор. Обескровленные егеря остановились в замешательстве, около 300 из них погибло в первые же секунды. Пользуясь их заминкой Веллингтон бросил своих гвардейцев в штыки. Оставшиеся в живых егеря дрогнули и попятились назад.

И тут к ним на помощь подошла третья колонна – свежий 4-й егерский батальон Средней Гвардии. Пришла очередь начать отступать британской пехоты, но как раз в этот момент на фланге французов развернулся 52-й лёгкий пехотный полк, который открыл по ним залповый огонь сбоку, а затем бросился в отчаянную штыковую атаку. Под этим яростным ударом обескровленные огромными потерями всего лишь несколько батальонов Средней Гвардии стали отходить.

Видя их разгром, волна паники прошла по рядам французской армии. Она только усилилась, когда именно в этот момент на пехоту Дюрютта обрушились с востока прибывшие на поле боя прусские части фон Цитена. Раздались крики: «La Garde recule!» («Гвардия бежит!»). «Nous sommes trahis!» («Нас предали!»), «Sauve qui peut!» («Спасайся, кто может!»).

Пользуясь случаем, Веллингтон встал на стременах и взмахнул шляпой, давая сигнал к общей атаке. Его армия двинулась вперёд. Это было медленное и трудное наступление, измотанные боем солдаты еле шли, по колено в грязи или в воде, плохо построенные в линии. Та грязь и вода, что мешала наступать французам, теперь мешала продвижению пехоты Веллингтона.

Прибывшие части Цитена помогли преследовать французов.

Прусские войска Бюлова тем временем продолжили наступать на правом фланге французов, в основном в деревне Планшенуа. Имея подавляющее численное превосходство, они, все же, захватили ее и обратили французов в бегство

Остатки императорской гвардии перегруппировались в три батальона (или четыре?) возле Ла-Э-Сент.

…Рассказывали, что вроде бы тут английский полковник Хэллкет крикнул: «Храбрые французы, сдавайтесь!», на что якобы последовал знаменитый ответ дивизионного генерала Пьера Камбронна, командира 1-го полка пеших егерей Старой гвардии: «Merde! La garde meurt mais ne se rend pas!» («Дерьмо! Гвардия умирает, но не сдаётся!»). Существует версия, что он произнёс только первое слово, а фраза «умирает, но не сдаётся» придумана уже существенно позже. После этого ответа гвардейский полк Камбронна якобы был сметён картечью в упор…

…Кстати, потом много и по-разному интерпретировали эту эпохальную фразу: «Гвардия умирает, но не сдаётся!» (фр. La Garde meurt mais ne se rend pas!) Авторство фразы впоследствии оспаривалось и даже явилось предметом судебного разбирательства. Также вызывала дискуссии точная форма фразы. По некоторым версиям, Камбронн (повторимся!) просто ответил «Дерьмо!» (фр. Merde!) или же начал ответ с этого слова, которое (как эвфемизм) иногда упоминается как «слово Камбронна». Начнем с того, что на памятнике Камбронну в Нанте, где тот родился, воздвигнутом в 1848 г., на постаменте – знаменитая фраза звучит как «La garde meurt et ne se rend pas». 20 марта 1815 г. Наполеон произвёл своего верного соратника Камбронна в дивизионные генералы, но тот из скромности отказался от этого звания. Тогда 13 апреля император вернул ему должность командира 1-го полка пеших егерей своей гвардии, т. е. Старой Гвардии. Именно с этим полком ему предстояло войти в историю, хотя некоторые источники и называют его ошибочно командиром дивизии. В конце рокового дня 18 июня, когда участь французов с подходом прусской армии Блюхера уже была решена, Камбронн построил в каре 2-й батальон своего полка и, будучи окружён со всех сторон неприятелем, на предложение сдаться ответил резким отказом. Залпами английских пушек и ружей батальон был уничтожен почти полностью. Сам Камбронн был ранен пулей в голову и в бессознательном состоянии взят в плен. Ставшая легендарной фраза была в первый раз напечатана неделю спустя после битвы, в газете Journal général de France за 24 июня 1815 г. как «La garde impérial meurt et ne se rend pas» («Императорская гвардия гибнет, а не сдаётся»). Следует отметить, что ставшее крылатым в русском языке «…но не сдаётся» отличается от французского оригинала. Французский союз et переводится и как соединительный «и», и как противительный «а» в зависимости от контекста. Иногда цитируемое по-французски «…mais ne se rend pas» («но» вместо «а») является, вероятно, позднейшим обратным переводом с английского или русского. Сам Камбронн узнал о своей моментально ставшей знаменитой фразе уже в плену. В разговоре с другими офицерами он сказал, что не припоминает такого ответа. По его словам, приближавшиеся англичане кричали по-французски «Сдавайтесь, гренадеры, сдавайтесь!» (Rendez-vous, grenadiers, rendez-vous!). На это он им ответил не про гвардию, а «кое-что другое». При этом он никогда не отрицал, что отвечал на крики приближающегося противника и не собирался добровольно попадать в плен. На банкете в Нанте в 1830 г. на вопрос о знаменитой фразе Камбронн ответил: «Я сказал кое-что менее блестящее, быть может, но более по-солдатски энергичное» (фр. J’ai dit quelques mots moins brillant peut-être, mais d’une énergie plus soldatesque). Позднее французские журналисты произвели собственное расследование и установили, что автором исходной статьи в Journal général de France был Бализон де Ружмон, но тот настаивал, что ничего не додумывал при её написании. В любом случае фраза, как выражение мужества и чести французской армии, уже начала своё независимое существование. Её распространению способствовали и популярные литографии Николя Шарле, особенно его «Гренадер Ватерлоо» (1817). Собственное мнение Камбронна никого уже не интересовало, и на воздвигнутом ему в 1848 г. памятнике (повторимся!) были выгравированы знаменитые «La garde meurt et ne se rend pas». Но на этом дело на закончилось! После открытия памятника сыновья генерала Мишеля подали в суд, заявив, что именно их отцу принадлежат эти слова, и предоставили показания свидетелей. Их отец, Клод-Этьен Мишель, командовал дивизией Старой Гвардии и в битве при Ватерлоо погиб. В 1848-м, однако, расследованию не был дан ход. В 1862 г. был опубликован знаменитый роман Виктора Гюго «Отверженные». В описании битвы при Ватерлоо у Гюго Камбронн кратко и ёмко отвечает «Дерьмо!» («Merde!» – том II, кн. I, гл. XIV). Уточним, что в XIX веке «Merde!» воспринималось гораздо грубее, чем в современном французском, и примерно соответствовало русскому «Пошли на …!». Со стороны автора было тогда большой смелостью включить подобное слово в литературное произведение. Публикация романа вызвала новый всплеск интереса к эпохе Наполеона I. В тот же год сыновья генерала Мишеля подали повторный иск, требуя признать их отца автором фразы о гвардии, которая не сдаётся. В ходе последовавшего расследования на крайнем севере Франции, в деревне Вик был найден доживающий свой век бывший наполеоновский гвардеец Антуан Дело. Вызванный как свидетель, он был допрошен 30 июня 1862 г. префектом Лилля в присутствии приглашённых свидетелей: маршала Мак-Магона, генерала Мэссиа и полковника Бореля. Дело подтвердил, что в день битвы Камбронн несколько раз произнёс «Гвардия умирает, но не сдаётся», и что этот призыв был подхвачен стоявшими поблизости гвардейцами. После показаний Дело вопрос о словах и об их авторстве юридически был окончательно закрыт. В тоже время не все так просто. Во-первых, по архивным записям было установлено, что Антуан Дело служил во 2-м батальоне 2-го гренадерского полка и по плану развёртывания должен был находиться в 1500 шагах (или 450 метрах) от 2-го батальона 1-го егерского полка, где находился Камбронн. Впрочем, события происходили на исходе битвы, когда все построения уже были смешаны и уцелевшие солдаты собирались у немногих центров организованной обороны. Во-вторых, нельзя исключить ложные воспоминания и эффект психологического давления у 72-летнего старика, перед которым стояли несколько высших офицеров и официальные лица префектуры. Впрочем, этот аргумент как не опровергаем, так и не проверяем. В XX веке вопрос о словах Камбронна снова поднимался среди широкой публики несколько раз по двум основным причинам. Во-первых, периодически появляются наследники и потомки генерала Мишеля, настаивающие на его авторстве. Во-вторых, время от времени ставится под сомнение… героизм Камбронна и всей ситуации!? Появляются «свидетельства», что Камбронн ничего не говорил, а просто сдался англичанам. Или же, ещё более изощрённо, сказал свои знаменитые слова и после этого сдался английскому офицеру (в некоторых вариантах – английскому мальчику-барабанщику). В общем, что-то типа «подвига Зои Космодемьянской или 28 панфиловцев»!? То ли быль, то ли небыль, либо и вовсе героическая сказка из-под пера очередного «журналюги-борзописца»! Впрочем, на войне так бывает, когда не обойтись без солдатских баек…

Съехавшись у фермы Бель-Альянс, союзные главнокомандующие решили дальнейшее преследование неприятеля поручить пруссакам. Преследование это велось с необычайною энергией и быстротой целых три дня, на расстоянии 150 километров (до Лаона), и привело французскую армию в окончательное расстройство. Наполеону к этому времени удалось собрать (кроме корпуса Груши) не более 3 тыс. чел. – силы, с которыми нельзя было ни защищать столицу, ни продолжать войну.

Принято считать, что французы потеряли в сражении при Ватерлоо 240 орудий, 2 знамени, весь обоз, от 24—25 до 26—27 тыс. убитыми (генералы – Мишель, Жамен, Дюэм и Дево де Сен-Морис) и ранеными, и от 6 до 7—8 тыс. пленными, 15 тыс. пропавших без вести, т.е. 41 тыс. чел.

Союзники потеряли гораздо меньше – 22—24 тыс. чел.: Веллингтон – 17 тыс. чел. (3.5 тыс. убитыми – генералы Томас Пиктон и Уильям Понсоби; 10.200 ранеными, 3.3 тыс. пленными/пропавших без вести?), Блюхер – 7 тыс. (1.2 тыс. убитыми, 4.4 тыс. ранеными и 1.4 тыс. плененными/пропавших без вести?), из которых 810 человек потерял один только 18-й полк 15-й бригады.

Всего на поле боя с обеих сторон было убито 15.750 человек.

Потерпев катастрофу под Ватерлоо, Наполеон прекрасно понимал, что страна уже истощена и не может больше воевать. 21 июня 1815 г. он созвал министров, которые предлагали ему разные варианты развития событий – от объявления диктатуры до роспуска Национального собрания. Его палата, узнав об этом, под руководством Лафайета объявила себя «нераспускаемой».

Однако Наполеона поддерживали рабочие предместья Парижа, они требовали продолжения борьбы против захватчиков. Впоследствии Наполеон говорил, что «…ему бы хватило одного слова, чтобы толпа перерезала бы всю палату». Ничего этого не было сделано. Наполеон всегда опирался на крупную буржуазию, он никогда не был трибуном рабочих. Именно крупная буржуазия отказала ему в поддержке, паника на бирже была этому явным доказательством.

В 9 часов вечера 22 июня 1815 г. он отрёкся от престола в пользу своего сына. Он уехал в Мальмезон, но ещё вплоть до 25 июня многие не хотели мириться с отречением. Все прекрасно понимали, что состоится новое пришествие Бурбонов, которых многие ненавидели. Наполеон же был единственным, кто мог противостоять этому, но он уже не поменял своего решения.

28 июня он выехал из Мальмезона в Рошфор с намерением уехать в Америку. На протяжении всего пути и в самом городе его восторженно встречали. 8 июля он вышел на двух фрегатах в море, но дальше острова Экс он пройти не смог – английская эскадра блокировала Францию с моря. Французские моряки одного из фрегатов предложили вступить в самоубийственный бой с англичанами, чтобы император смог уйти в море под шум боя на другом корабле («Заале»).

Но Наполеон уже решил свою судьбу.

15 июля 1815 года он сдался англичанам на корабле «Беллерофон», которые затем выслали его на остров Св. Елены.

Так с острова Эльба «комета» генерала Бонапарта проследовала на остров Св. Елены…>>

А вот в «беллетризированной» версии «100 дней генерала Бонапарта» все гораздо героичнее и намного… банальнее…

Часть Вторая
Последний поход «маленького капрала»!

Глава 1. «Полет орла» еще не закончен!

Союзники отказались признать права сына Наполеона на французский престол (о закулисной роли в этом вопросе Талейрана не писал лишь ленивый) и потребовали полного отречения. Бонапарт был отправлен на крошечный остров Эльба (площадью в 222 кв. км с населением в 10 тыс. чел.) в Тирренском море. Императора французов превратили в императора всего лишь средиземноморского островка. Ему обещали пенсию в 2 млн. франков в год из французского казначейства. Однако он так и не получил денег и к началу 1815 г. оказался в сложном финансовом положении. Было позволено взять с собой батальон его любимой Старой Гвардии, но… супруге и сыну не разрешили последовать за мужем и отцом. Правда, вопрос о том, насколько желала этого сама Мария-Луиза остается дискуссионным.

…Кстати, ровно три года назад, весной 1811 г. Наполеон, будучи в зените славы и могущества, (по крайней мере, так считал он сам) в беседе с подчинявшимся ему в ту пору баварским генералом Вреде весьма высокопарно заявил, что через три года, он – Наполеон Бонапарт – будет «властелином мира»! Прошло три года после той «исторической фразы» и Наполеоне ди Буонапарте действительно оказался «властелином» маленького кусочка суши посреди Средиземного моря.

Таковы Гримасы Судьбы или, как принято говорить: «от великого до смешного – один шаг»…

Прибыв туда 4 мая 1814 г., он лаконично, но не без иронии, высказался по поводу своего нового статуса: «Это будет остров отдыха». На самом деле вряд ли он рассчитывал оставаться там до конца своих дней. Один из его заклятых врагов – знаменитый Шатобриан – очень четко охарактеризовал суть произошедшего: «Да может ли такой человек примириться с положением властителя овощной грядки?!» И действительно все бурное прошлое Наполеона восставало против бесконечного прозябания на острове, откуда он пристально следил за событиями во Франции. Последнему Демону Войны было всего 45 лет… и он еще не сказал своего последнего слова: не наигрался в «солдатики», причем, в настоящие, а не «оловянные». «…Бурбоны явятся, и бог знает, что последует. Бурбоны – это внешний мир, но внутренняя война…»

В Вене собрался конгресс государств – участников войны с Наполеоном. Францию вернули в дореволюционные границы. Была восстановлена на троне династия Бурбонов, свергнутая в 1793 г. Сам старый подагрик Людовик-Станислав-Ксаверий, волею судеб превратившийся в Людовика XVIII, будучи человеком глупым, но безобидным, большой опасности для страны не представлял. Зато его главный советник и брат, граф д’Артуа – человек крайне мстительный и злобный – начал так «рулить» страной, что «всем мало не показалось». Францию наводнили вернувшиеся дворяне, которые не желали понять, что к прежней жизни возврата нет: «они ничего не забыли, но и ничему не научились». Эти слова принадлежат человеку, который прекрасно знал французское дворянство изнутри – выходцу из старинного дворянского рода Шарлю-Морису де Талейрану – «дьяволу» политической интриги рубежа XVIII/XIX веков. Ему вторил и российский император: «Бурбоны и не исправились, и неисправимы». И это говорили люди, которые посадили их на трон – опять посадили. Одной из самых тяжелых ошибок стало пренебрежение наполеоновским маршалатом, в частности, колкости в отношении их жен, например, Аглаи Ней, чей муж, несмотря на смену режима, оставался лучшей шпагой Франции и встреча с ним однозначно приводила к смертельному исходу.

Их заносчивость играла на руку опальному императору. Проведя более четверти века в изгнании, они не могли «найти опору в изменившемся национальном сознании» французского народа и совершали ошибку за ошибкой, отчуждая от себя широкие слои населения (как крестьянство с их землей, так и буржуазию с ее частной собственностью), стремясь вернуть себе все утраченные ими в годы революции привилегии и богатства, а также примерно наказать «бунтовщиков». Абсолютное большинство французов воспринимало их как лакеев европейских монархий, в частности, главного среди них «наполеононенавистника» – российского императора.

Страсти накалились до предела, когда подвергся «чистке» святая святых наполеоновской армии – ее офицерский корпус. Вернее, то, что от него осталось после ужасных по потерям кампаний 1812, 1813 и 1814 гг. – людей, прошедших-проскакавших с боями всю Европу вдоль и поперек, терявших товарищей по оружию и получавших раны и увечья во Славу Франции!

…Между прочим, не секрет, что «бунт маршалов» -«мужской разговор по душам» сыграл-таки далеко не последнюю роль в решении императора отречься от престола. Увидев тогда, что от него отвернулись даже его ближайшие сподвижники, он решил-таки отказаться от продолжения борьбы и примириться со своей участью. Освобожденные от присяги императору маршалы тут же покинули его и перешли на сторону Бурбонов, прибывших в столицу Франции в обозе иностранных армий. При новой власти маршалы, как и предполагали, сохранили все свои чины, титулы, поместья и замки. Правда, ежегодной ренты, которую они получали со своих номинальных владений (герцогств), находившихся за пределами Франции, они лишились. Словом, при новом режиме военная элита Наполеона, за немногим исключением, устроилась совсем неплохо, обретя долгожданный покой и полный комфорт. Однако свое влияние в армии она начала быстро терять. Между нею и армией образовалась глубокая трещина, которая с каждым месяцем все более увеличивалась. Своей армии Бурбоны не имели и были вынуждены довольствоваться бывшей наполеоновской, хотя и сильно сокращенной. Ее солдаты, в основной массе бывшие крестьяне, не желали возвращения дореволюционных порядков, а заслуженные боевые офицеры, прошедшие сквозь огонь многих сражений, были оскорблены тем, что теперь ими командовали воевавшие против Франции бывшие эмигранты или же не нюхавшие пороха родовитые юнцы – дети эмигрантов. Те и другие с пренебрежением относились к боевым заслугам и традициям республиканской, а затем императорской армии. Назначенный военным министром прагматичный маршал Гувион Сен-Сир советовал королю: «Если вы, сир, хотите, чтобы армия была с вами, оставьте ей трехцветное знамя». Но для Бурбонов и окружавших их ультрароялистов такое было неприемлемо. Не для того они «страдали» чуть ли не четверть века, чтобы теперь, после победы, встать под знамена «бунтовщиков-цареубийц». Все, что было связано с Революцией и Империей, у них вызывало чувство отторжения и глубокой ненависти. Они ничего не забыли и нечему не научились…

А ведь с военной кастой – основой всех авторитарных режимов – так поступать нельзя! Толковые политики всех времен и народов вплоть до сего дня (!!!) этого всячески избегают! А если вдруг забывают об этом, то потом об этом горько сожалеют, как например, «пенсионер союзного значения» сиволапо-бородавчатый мужлан Микитка Хрущ!

…Многие из отставников-ветеранов, чью израненную грудь украшал белый эмалевый крест Почетного легиона, в жестких условиях инфляционной экономики, голодали. Их демобилизовали и приказали «не путаться под ногами». Все были недовольны. Во все времена и во всех странах, срочно демобилизованные военные с трудом вживались в весьма непривычную для них мирную жизнь. Не стали исключением и французские солдаты. Около 12 тысяч офицеров – старых, заслуженных фронтовиков, оказавшихся в лучшем случае на половинном жалованье – изливали свое возмущение в кафе, где они собирались, чтобы почитать парижские новости, прихлебнуть стаканчик красного во славу их «маленького капрала» и поскорбеть о «добрых старых временах» (Итальянской кампании, Египетской экспедиции, Маренго и Аустерлице, Фридлянде и Ваграме), о личных встречах с самим Отцом Солдат! Время шло, и стали забываться смерть, страх, усталость, грязь, голод и боль наполеоновских войн (чума испепеляющего сирийского похода, снежные бураны безрезультатно-кровавого Эйлау, ужасы испанской «герильи», невероятные потери ничейного Бородино, жуткая ретирада из спаленной Москвы и трехдневная «мясорубка» под Лейпцигом), оставались лишь прекрасные воспоминания о Великой Славе, добытой ими под началом их любимого «стриженного малыша» в скромной треуголке и потертой длиннополой серой кавалерийской шинели конных егерей…

А рассказы гвардейцев о сцене прощания Маленького Капрала с его сильно поредевшей, но прославленной Старой Гвардией, целованием ее прострелянного, но непобедимого знамени (а значит и со всеми солдатами и офицерами Великой армии!) и вовсе моментально превратились в героическую легенду, от скупых нюансов которой перехватывало горло абсолютно у всех вояк – независимо от возраста и чина…

Вполне, естественно, что они только ждали, что Отец Родной вернется к своим профессиональным головорезам и снова поведет их в поход… хотя бы против тех, аристократов, которые не нюхали пороху, а всю их Великую Эпоху отсиживались по европейским закоулкам!

А Францию тем временем будоражили упорные слухи, о возможном удалении ее опального императора с о. Эльба куда-нибудь подальше в океанскую «глушь». Предупреждал ведь об этом Богарне своего экс-отчима. Были и другие «сигналы» на эту тему. Существовала и прямая угроза убийства «генерала Бонапарта» со стороны роялистов и французских властных структур. По крайней мере, на эту щекотливую тему весьма активничала британская пресса. И наконец, Людовик XVIII отказался платить «императору Эльбы» оговоренную ему в Фонтенбло ежегодную пенсию в два млн. франков, а так же немалые суммы всей его многочисленной родне. Союзники попытались было пожурить всем обязанного им Бурбона, но сами воздержались взвалить на себя «эту непосильную ношу».

Так бывает, причем, во все времена…