Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том V. Для кого – Вторая Польская кампания, а кому – «Гроза 1812 года!», причем без приукрас…"

Глава 17. «Старшинство в чине – выше старшинства в должности», или у военных своя «логика» и это не обсуждается!

Так или иначе, но национальным «противовесом» «чухонцу» М. Б. Барклаю стал командующий 2-й Западной армией… грузин по происхождению П. И. Багратион.

Именно его поддерживала часть старых генералов, имевших к Барклаю претензии карьерного характера, но наиболее активно за него ратовала молодежь. Она расценивала отход войск вглубь страны, как национальный позор. Кроме того, отступление без боев не давало возможности отличиться в сражениях, что являлось немаловажным фактором для любого офицера – не все же были отменными «шаркунами на дворцовом паркете», а эпоха «будуарных генералиссимусов», бравших чины у властвующих императриц-«матушек» своим «длинным ключом» (были в российской истории и такие!), ушла в прошлое вместе с галантным веком «опасных связей».

В тоже время, какая-то (значительная?) часть офицеров разного ранга, все же, предпочла не ввязываться в это противостояние, служа при этом неким подобием резерва скрытой оппозиции «немцу» Барклаю, поскольку в целом общие симпатии среди офицерства были на стороне «русского грузина» Багратиона.

Принято считать, что «краеугольным камнем» между Барклаем и Багратионом был так называемый спор о старшинстве Барклая и Багратиона. В который раз уже подчеркнем, что последний был старше Барклая в чине, хотя оба были произведены в полные генералы в один день и одним приказом 20 марта 1809 г. Просто в списке по старшинству Багратион стоял впереди (по алфавиту?), следовательно, мог требовать подчинения себе младшего по чину в тех случаях, когда не имелось высочайшего приказа о назначении единого главнокомандующего.

Устоявшийся военный регламент достаточно жестко регулировал эти отношения и не допускал никаких иных трактовок.

…Между прочим, среди российского генералитета той поры господствовал устойчивый стереотип, что старшинство в чине – выше старшинства в должности, по крайней мере, чин должен был соответствовать должности. Этот принцип во взаимоотношениях генералов играл огромную роль. Правда, на практике это, порой, не соблюдалось. Так, если младший в чине генерал получал в командование корпус, а старший оставался дивизионным командиром, то это воспринималось как нарушение субординации и устоявшихся негласных норм. Например, в ту же пору в армейской среде многозначительно «качали головами» о последствиях инцидента с бывшим суворовским ординарцем времен боя на Кинбурнской косе, казачьим генерал—майором (1799) И. К. Красновым 1-м (1752/1753, станица Букановская Войска Донского – 25.8.1812 близ с. Бородино), которого во время боев под Смоленском подчинили младшему в чине генерал—майору (1800) И. Г. Шевичу. Получивший от своего подчиненного рапорт, возмущенный атаман М. И. Платов сделал начштабу 1-й Западной армии А. П. Ермолову запрос, составленный фактически в виде жалобы, почему Ермолов без его ведома подчинил его казачьего генерал-майора Краснова генералу младшему в производстве, т.е. отдал старшего под команду младшему: «Обида, Господином Красновым описываемая… не только для него, но и для меня и даже всего войска, очень чувствительна… прошу Вас приказать в подобных случаях по военному списку выправляться о старшинстве Господ Генералов, во избежание обиды, от подчинения старшего младшему чувствуемой». Ермоловский ответ своему давнему приятелю был настолько крут – «Вы, почитаете себя лишь союзником русского государя, но никак не подданным его!?» -, что ушлый Матвей Иванович все очень правильно понял и предпочел указать ершистому начальнику своей канцелярии (правителю дел атамана) Смирному более не возражать Алексею Петровичу: «Оставь Ермолова в покое, ты его не знаешь, он в состоянии сделать с нами то, что приведет наших казаков в сокрушение, а меня в глубокое размышление». В общем, умел Алексей Петрович, когда надо показать всем, в том числе и приятельствовавшему с ним сметливейшему Матвею Ивановичу – «немного пьянюге» – всю свою крутизну, категорично пообещав ему на деле довести до сведения государя о его ненадлежащем для полного генерала в военное время поведении: о чрезмерной любви к продолжительным задушевным беседам с «зеленым змием» для поправки пошатнувшегося в петропавловском равелине здоровья по воле покойного императора Павла Петровича. Матвей Иванович был мужик очень смекалистый (всячески лебезил перед вдовствующей императрицей-матерью, имевшей некоторое влияние на своего старшего сына-императора: умела она при случае закатить ему материнские истерики, если надо грохнуться в обоморок и прочие «женские штучки») и предпочел поутихнуть. Впрочем, это уже другая история, лежащая далеко за пределами нашего повествования, но весьма наглядно иллюстрирующая, что такое — старшинство в чине. А вот казачий генерал Иван Кузьмич Краснов 1-й – участник боя под Кинбурном, штурма Очакова, Бендер, Измаила, сражения при Мачине, польских кампаний 1792—1794 гг. – из-за которого разгорелся нешуточный скандал в армейских верхах, вскоре в жарком арьерградном бою под Колоцким монастырем получил тяжелое ранение ядром в правую ногу и после ее ампутации через 14 часов скончался. Его похороны прошли на кладбище московского Донского монастыря при стечении огромного количества народа…

И, тем не менее, напомним, что старший Багратион добровольно подчинил себя младшему Барклаю.

Во—первых, силы Барклая вдвое превосходили багратионовские.

Во—вторых, Барклай как главный разработчик плана отступления (а не только как военный министр) пользовался большим доверием императора, нежели Багратион.

Правда, с юридической точки зрения это подчинение никак не было зафиксировано. Оно держалось только на доброй воле князя Петра Ивановича, однако он в любой момент мог отказаться выполнять приказы Барклая, и по закону никаких претензий ему нельзя было предъявить.

…Кстати сказать, дело в том, что в отличие от всех предыдущих военных регламентов, предусматривавших подчинение, исходя из принципа старшинства, «Учреждение для управления Большой действующей армией 1812 г.» наделяло командующих армиями абсолютно равными правами. Каждый в своей армии являлся полноправным хозяином и нес ответственность только перед императором. Об этом неоднократно упоминал Багратион в своей переписке: «Я хотя старее министра и по настоящей службе и должен командовать, о сем просила и вся армия, но на сие нет воли Государя и я не могу без особенного повеления на то приступить». Впрочем, это не мешало ему в письмах к губернатору Москвы Ростопчину (повторимся в который уже раз!) «клеймить» Барклая «подлецом, мерзацем, тварью». Порой, так бывает среди людей военных, у которых воинская слава не делится на двоих. На Олимпе есть место только для одного…

Но и Барклай автоматически возглавить обе армии – только потому, что он являлся военным министром – не мог никак, так как в ту пору министр являлся всего лишь администратором с хозяйственными и инспекторскими функциями без права отдавать приказы главнокомандующим и вмешиваться в дела полевого управления войсками. Справедливости ради скажем, что сам Барклай никогда не позволял себе давать приказы другим командующим армиями.

Не согласная с Барклаем группа российских генералов (условно говоря, с русскими фамилиями либо давно «обрусевшие») старалась всячески донести свое мнение до того единственного человека в российской империи, который решал в ней всё, т.е. ее самодержца. Поэтому они хватались за любую возможность в оглашении этой информации: писали Александру I напрямую, если имели на то персональное право; воздействовали через отправлявшихся в северную столицу генерал—адъютантов; или настойчиво выражали свое негодование в переписке с видными сановниками, зная, что содержание станет известно государю, в частности, с московским генерал-губернатором Ростопчиным (тот мог в собственной интерпретации пересказать суть в своих письмах к монарху, но самое главное – влиять на общественное мнение Москвы).

…Между прочим, рассказывали, что военная оппозиция предприняла попытку прямого давления на своего государя, в том числе, с помощью оказавшегося в Смоленске проездом в Петербург британского эмиссара полковника Р. Вильсона. Последний, имея еще со времен франко-прусско-русской войны 1806—1807 гг. среди российского генералитета немало приятелей (в том числе, собутыльников, например, «немного пьянюгу» Матвея Ивановича Платова) увез, по его словам, «горячие мольбы всей армии открыть Императору правду». Англичанин имел с ним в столице продолжительную беседу, касавшуюся, как он выразился в своем дневнике, «деликатных предметов». Многоликий, но исключительно конкретный, когда дело грозило принять опасный для него лично поворот, Александр I не счел для себя возможным пойти на поводу у оппозиционного генералитета и попросил отправлявшегося обратно в армию иностранца Вильсона «использовать все свое влияние ради защиты императорских интересов во всех обнаруженных им случаях или замыслов нарушений оных». Царь-государь знал о «задушевных беседах» последнего с употреблением «зеленого змия» в кампании Матвея Ивановича, после которых отнюдь нехилого англосакса два дюжих донских казака уносили в его «светёлку»… проспаться…

Глухое недовольство генералитета нарастало и так долго продолжаться не могло. Царь это прекрасно понимал и, судя по всему, загодя подстраховался, но врядли об этом кто-либо знал и даже догадывался: «наш „непрозрачный“ ангел» Александр I умел «шифроваться».

Глава 18. Накануне судьбоносного решения

По некоторым (?) данным, 5 августа, когда еще не был сдан Наполеону Смоленск, Александр I по настоятельному совету близких к нему генерала от артиллерии А. А. Аракчеева (Председателя Департамента военных дел Госсовета) и популярнейшего в войсках артиллерийского генерал-майора А. П. Ермолова (кстати, именно от этого деня – 5.8.1812 – отсчитывается старшинство его генерал-лейтенантства от 31.10.1812!), обращения председателя Государственного совета и Комитета министров, князя, генерал-фельдмаршала Н. И. Салтыкова – его бывшего воспитателя, под нажимом влиятельных представителей дворянства, от лица которых выступил один из двух знаменитых суворовских племянников, князь Алексей Иванович Горчаков 1-й (или старший), письма царского друга детства, участника суворовского штурма Праги, Италийского и Швейцарского походов «русского Марса», боевого генерал-лейтенанта и царского генерал-адъютанта, лишь по болезни сдавшего командование 5-м элитным гвардейским корпусом 12.7.1812 Великому князю Константину Павловичу, графа Павла Андр. Шувалова (21.5.1774/1776 – 1.12.1823),, чьим мнением государь особо дорожил – «…Если ваше величество не даст обеим армиям одного начальника, то <<…>> все может быть потеряно безнадежно. <<…>> нужно, чтобы ваше величество назначили его, не теряя ни минуты, иначе Россия погибла» – и в связи с очень тяжелой ситуации (до Москвы уже было «рукой подать!» – пару сотен верст!) соглашается рассмотреть список кандидатов на пост главнокомандующего, предложенный ему Чрезвычайным Комитетом.

Ему предстояло принять очень нелегкое решение, руководствуясь вечной формулой авторитарных правителей всех времен и народов – «Цари не ошибаются, по крайней мере, не могут сознаться в своих ошибках так, чтобы другие заметили их ошибку; в крайнем случае, они очень нехотя „шепчут-мямлят“, что иногда могли ошибаться… в людях, слишком им доверяя».

…Между прочим, примечательно, что государь не видел среди русских военачальников фигуры достойной противостояния Наполеону, тем более, в условиях, когда росло всеобщее недовольство затянувшимся отступлением русских армий вглубь страны, нежеланием вступить в решительное сражение с агрессором. Отнюдь не секрет, что в свое время император искал «героя» даже на стороне! Он обращался за помощью и к прославленному французскому генералу Моро (одному из главных соперников Бонапарта за славу первого полководца Европы времен революционных войн), в то время проживавшему в изгнании в США, и к прекрасно зарекомендовавшему себя в войне на измор с наполеоновскими маршалами в Испании и Португалии сэру Артуру Уэллсли, более известному, как герцог Веллингтон. Но «дело не выгорело» и пришлось российскому императору «скрести по сусекам» среди своих (по его же собственным словам!) «невежественных» (Багратион), «лживых» (Кутузов) и прочих генералов с русскими и нерусскими фамилиями и разновеликими «заслугами» перед царем и Отечеством…

В состав Чрезвычайного Комитета по выборам главнокомандующего вошли весьма влиятельные персоны политического «бомонда» российской империи той поры: вышеупомянутый Председатель Государственного совета, князь, генерал-фельдмаршал Н. И. Салтыков (бывший на виду еще при всесильной «бабушке любимого внучека Сашеньки»), главнокомандующий в Санкт-Петербурге генерал от инфантерии С. К. Вязьмитинов, председатель департамента военных дел Государственного совета генерал от артиллерии граф А. А. Аракчеев, министр полиции, член Государственного совета генерал от инфантерии А. Д. Балашов, председатель департамента экономики Государственного совета, действительный тайный советник граф В. П. Кочубей и председатель департамента законов Государственного совета, действительный тайный советник князь П. В. Лопухин.

ЧК состоял из высших сановников империи, двое из которых являлись сугубо штатскими лицами, остальные четверо – не имели боевого опыта, а лишь «проходили» по категории военных администраторов, т.е. на военную авансцену выходила политика.

…Между прочим, кандидатуры здравствующих фельдмаршалов Н. И. Салтыкова (кстати, члена ЧК) и И. В. Гудовича по причине их преклонного возраста обсуждаться не стали…

Именно они (по одной из версий – долго и весьма не просто, а по другой – весьма оперативно и без конфликтно), ознакомившись как с официальными бумагами, так и с личными письмами из армии на имя государя в доме Н. И. Салтыкова обсуждали кандидатуры полных генералов (Багратиона, Тормасова, Дохтурова, Беннигсена и П.А фон дер Палена-старшего, причем, пара последних, в отличие от обрусевшего «чухонца» Барклая, были чистыми немцами).

Грузинский князь и любимец армии (не только у солдат, младшего и среднего офицерства, но поддерживаемый Беннигсеном, генерал-адъютантом П. А. Шуваловым и самой вдовствующей императрицей Марией Федоровной), генерал от инфантерии Петр Иванович Багратион при всех его несомненных больших плюсах (гений авангардно-арьергардных боев!), был излишне горяч, как-никак – самоучка без серьезного профессионального образования (или «невежда» по определению государя-императора), не обладал большим боевым опытом по руководству крупной массой войск (такой как Большая действующая армия – порядка 150 тыс. чел.). Кроме того, крайне мнительный Александр I его недолюбливал после того, как им из «далеко идущих интересов» (?) «намеренно увлеклась» (по крайней мере, так полагают некоторые историки) амбициозная и энергичная, невероятно сексуально привлекательная, Като (Катиш) или, Великая княжна Екатерина Павловна (1788—1819)! Ходили же слухи, что с помощью острой «шпаги» (или «сабли»; о дамских вкусах не спорят) Петра Ивановича и его – суворовского выученика (?) – огромной популярности в войсках, эта «воструха» (так звал ее брат – хам и солдафон, цесаревич Константин Павлович) могла рассчитывать взойти на зашатавшийся под братом трон, как… Екатерина III!? Александр Павлович Гольштейн-Готторп («Романов») никогда не забывал, как жутко ушел из жизни его батюшка Павел Петрович – зверски забитый пьяными гвардейцами, армейской элитой (кстати, скорее всего, не без его… ведома!?). К тому же, государь никогда не видел в нем (как уже говорилось выше) полководца-стратега и вряд ли утвердил бы его кандидатуру на такой ответственный пост и, тем более, в столь тяжелый момент. Наконец, он уже весьма сомнительно показал себя в глазах царя в начальный период войны.

…Кстати сказать, все свои «сомнения» критического толка в адрес Багратиона, а заодно и Барклая с Кутузовым российский самодержец высказал в письме от 5 (17) сентября 1812 г. главнокомандующему Дунайской армией адмиралу П. В. Чичагову, который в ту пору еще был у него в фаворе. Александр I, «воздав по заслугам» всем троим полководцам, в который уже раз подтвердил неисчерпаемую «лукавость» своего отнюдь «непрозрачного», а беспредельно многогранного и извилистого характера. Рекомендую всем пытливым читателям на досуге ознакомится с этим шедевром схоластически-кабинетной оценки действий русских армий в первый период «Грозы 1812 года», где «все – в дерьме, а он – в белой манишке». Так бывает: «на то и власть, чтобы…»…

Александр Петрович Тормасов обладал не только богатым боевым опытом (порой, правда, неудачным – например, в ходе Польской кампании 1794 г., где его бивал Костюшко) и большим административным опытом в генерал-губернаторстве Киева и Риги, но трижды увольнялся от службы «за дерзкие отзывы и неповиновение тем, кому подчинен был». Столь независимого военачальника рекомендовать никто не решился.

Приятель (или все же, скорее «совместник»? ) Кутузова (правда, до поры до времени: у Михаила Илларионовича, как и у болезненно-гонористо-амбициозного Суворова, среди равных ему по чину «коллег по ремеслу» друзей не было и быть не могло по определению) – Леонтий Леонтьевич (Леон Леонтич) Беннигсен, безусловно, был фигурой видной и в целом весьма серьезным претендентом на пост главнокомандующего. Чтобы о нем не говорили (особенно в советской историографии), но по сути дела он был очень крепким профессионалом почти без слабых мест и с огромным боевым опытом, в том числе, против Бонапарта. Самовольно приняв на себя функции главнокомандующего в 1806 г. после «своевременной самоотставки» «последнего меча Екатерины», престарелого фельдмаршала М. Ф. Каменского-старшего, он очень удачно сыграл «вничью» с Ланном под Пултуском и оказался утвержден Александром I в этой высокой должности. Более того, именно он снискал славу первого полководца, не проигравшего Наполеону Бонапарту в крупном сражении при Эйлау, либо даже «победителя» непобедимого, как ему, порой, льстили заинтересованные в нем офицеры. Но его роковой промах и фиаско при Фридлянде свело авторитет Леонтия Леонтьевича у царя до нуля.

Напоминать государю о 67-летнем Петре Алексеевиче (Петере-Людвиге) фон дер Палене – главном дворцовом «переворотчике» 11 марта 1801 г., закончившемся убийством его отца Павла I, не захотел никто: зная «непрозрачность» «их ангела», опытные царедворцы сочли это опасным для всех них «моветоном» (царь был обидчив, а в тайне еще и злопамятен). Да и для командования армиями «этого умения» было явно недостаточно. Тем более, что последний раз на войне он был чуть ли не 20 лет назад – во время 2-й русско-турецкой войны. И, наконец, менять «немца на немца (Барклая на Беннигсена, точно также как и на „ливонского визиря“ Палена-старшего) – только зря время терять».

Генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров, безусловно, был хорош, например, при Прёйсиш-Эйлау (даже в катастрофах – Аустерлиц и Фридлянд!), но ведь он никогда более чем корпусом не командовал!? И, по словам крайне едкого на характеристики, но профессионала высшего класса генерала А. П. Ермолова «не в тех войнах водил войска к победам».

Оставалась одна-единственная известная всем фигура… Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова.

Все члены «ЧК» по здравому размышлению пришли к выводу, что, несмотря, на весьма сложные отношения между государем и «Ларивонычем» (так просто его звали в военной среде за непревзойденное умение лавировать в придворных кругах), иной кандидатуры не подобрать. Более того, «дабы не создавать неудобств в исполнении обязанностей главнокомандующего», генерала Барклая-де-Толли рекомендовано было «в любом случае от звания военного министра уволить».

…Кстати сказать, несмотря на то, что по старшинству в генералитете Кутузов стоял восьмым, но все те, кто был «старше» его – из—за возраста, болезней или отсутствия опыта руководства большими армиями в кризисные моменты войны – с ним никак не котировались. Кроме того, все его списочные «конкуренты» на пост главнокомандующего именно по старшинству отставали от него очень сильно: А. П. Тормасов занимал 14 место, Л. Л. Беннигсен – 17, П. И. Багратион – 23, Д. С. Дохтуров – 28, а «чухонец шотландского разлива» М. Б. Барклай де Толли – лишь 24-е. И наконец, уволенный со службы П. А. Пален и вовсе не значился в «Списке генералитету по старшинству». Не случайно царедворский по своей сути ЧК, тщательно просчитавший все нюансы «разблюдовки» выборов главнокомандующего, предложил царю на эту «расстрельную» (это – не шутка!) должность именно старого «ловчилу Ларивоныча» как «избрание, сверх воинских дарований», основываясь «и на самом старшинстве»…