Текст книги "Возможности любовного романа"

мужчина встретил любовь всей своей жизни

Novinky.cz, 16 декабря 2018, 17:53

Последние несколько недель китайские газеты обсуждают трогательную историю 26-летнего мужчины, который вот уже почти два месяца практически не покидает пекинский книжный магазин в надежде снова встретить девушку, виденную им мельком, но успевшую завоевать его сердце. Он не сомневается, что эта посетительница популярного книжного магазина – женщина всей его жизни, поэтому он уволился с работы и каждый день, с одиннадцати утра до семи вечера, проводит время в торговом зале. Мужчина верит, что опять встретит ту самую незнакомку и на этот раз сможет признаться ей в своих чувствах. Чтобы увеличить шансы на успех, он раздает покупателям собственноручно нарисованные портреты своей избранницы.

Сунь – так звучит фамилия мужчины – сообщил журналистам, что сразу не обратился к незнакомке, потому что в тот момент находился в обществе другой девушки. Та изъявила желание с ним встречаться, и он не хотел ранить ее сердце, заведя разговор с посторонней.

Сунь сказал, что когда он и потенциальная женщина всей его жизни секунд на десять установили зрительный контакт, то между ними возникла “особая связь”. Вскоре Сунь понял, что должен приложить все усилия, чтобы снова встретить эту девушку. А поскольку этот высший долг оказался несовместим с его работой, он написал заявление об увольнении.

Безработный мужчина живет, занимая в долг у близких и друзей, но о своем решении не жалеет. “Вы зарабатываете деньги, чтобы обеспечивать семью. Но какой смысл зарабатывать, если никакой семьи у вас нет?” – говорит Сунь в видеоролике, который стал вирусным в китайском интернете.

Сунь допускает возможность, что девушка не проявит к нему интереса, но хочет какой-то определенности. При этом его психическое состояние явно ухудшается, о чем свидетельствует тот факт, что Сунь подал на девушку судебную жалобу за причинение эмоционального ущерба. Он не знает имени своей избранницы, поэтому иск был предъявлен неизвестной ответчице. Неудивительно, что, по общему мнению, девушка должна держаться подальше от этого сумасброда…

с Гуглом в Риме

Я подцепляю человечка в правом нижнем углу экрана и ставлю его прямо перед железнодорожным вокзалом Термини. Мы с ним смотрим налево, смотрим направо, а потом я говорю ему: “Ищи влюбленных”. Даю обнюхать мое сердце и повторяю: “Ищи”. Вот так теперь работает писатель, вспоминающий прошлое.

Гуглик несется по городу, застывшему в несуществующем моменте, мимо людей с размытыми лицами. Обегает квартал и останавливается на площади Пьяцца-дель-Индепенденца. Хотя это даже не столько площадь, сколько круговая развязка со сквером посередине и с автобусными остановками. Мы рассматриваем людей вокруг: на переходе замер какой-то чернокожий парень, на картонках, разложенных на жухлом газоне, кто-то спит, окружив себя пакетами. Отсюда толком не разглядеть, а ближе ни с какой стороны не подступиться: Гуглик натыкается на невидимую преграду, или же у него сбивается угол зрения. Он и сам не понимает, зачем мы тут. Я присматриваюсь к пустующему дому, я же видел его в новостях – да, точно, именно здесь итальянская полиция разгоняла сквот мигрантов, где за пять лет перебывало пять тысяч человек[29]29
  …именно здесь итальянская полиция разгоняла сквот мигрантов, где за пять лет перебывало пять тысяч человек. – Итальянское агентство ANSA приводит другие цифры: по его данным, в разогнанном сквоте за четыре года перебывало примерно четыреста беженцев из Эритреи. Сквот на площади Независимости в Риме разогнали в августе 2017 года.


[Закрыть]. Мы беженцы, а не террористы, – было написано на полотнище, свисавшем с балкона заброшенного административного здания, но спецназ получил задание и прибыл на площадь с водометами. Я опускаю глаза на строку данных: когда здесь проехала съемочная машина Гугла? Ну, конечно, в августе 2017 года – видимо, через несколько дней после разгона; значит, эти бедолаги на картонках – последние остатки сквота, от них очистили площадь, но не ее панораму в Гугле. Мы опять смотрим на людей, спящих на газоне в центре кругового перекрестка, неподалеку на здании развевается итальянский флаг, а рядом с ним – флаг Евросоюза. Потом я снова даю Гуглику понюхать мое сердце, на этот раз полностью сосредоточив свои мысли на Нине. Ищи, след!

И действительно: Гуглик уверенно бежит прямо по шумной дороге, следом за красным городским автобусом с рекламой “Травиаты” на заднем стекле. Справа остается киоск с солнцезащитными очками, майками для футбольных болельщиков и религиозными принадлежностями, слева – несколько пыльных пиний. Мы сворачиваем в боковую улочку, где лепятся друг к другу минимаркеты и мультимаркеты, а по краям теснятся припаркованные мопеды, с одного из них слезает женщина в желтом платье, которую мы чудом не сбиваем с ног; у нее тоже размазанное лицо – что же это за город такой, город безликих! Гуглик в один прыжок перемахивает через целый квартал и натыкается на белый фургончик, который развозит по домам молоко. Ну что, дружочек, – обойдем его или перепрыгнем? И вообще мы, кажется, немного заплутали. Гуглик раздумывает, ненадолго выскакивает из города обратно на карту, но быстро высаживается на несколько кварталов ближе к востоку, и на этот раз попадание точное: мы стоим в начале виа Принчипе-Амедео. Перед отелем “Калифорния” грустят в своих ящиках чахлые деревца, а прямо нам навстречу идет крупная негритянка в футболке с надписью I met God – she is black. Теперь уже и я узнаю это место; Гуглик тянет меня вперед, напав на след, и вот мы уже в компании какой-то дамы с ослепительно красным чемоданом стоим перед зданием, вжавшимся вглубь квартала, и двориком, где растут те самые деревья с мясистыми листьями. Именно в этот двор и выходило окно номера, в котором мы с Ниной провели несколько ночей, то познавая, то не понимая друг друга, и теперь, подняв глаза, я вижу наше окно: да, показываю я, вот оно, нет, этажом выше – впрочем, я уже и сам толком не помню. Мы опять натыкаемся на невидимое препятствие: во двор зайти нельзя, можно только рывками приближать картинку, да и то за счет четкости изображения. Мы просто стоим, смотрим туда, и мне вдруг становится немного грустно. Гуглик (это она тебя так назвала), ты мой цифровой Вергилий…

Гуглик находит поблизости кофейню с открытой террасой, но ничего не говорит, ничего не хочет, тушуется, как бедный родственник. Заказав капучино, я окидываю взглядом окружающие меня картонные декорации, поток данных в момент виртуальной остановки: голубь замер возле ножки моего стула, так и не успев склевать крошку, напротив, в витрине магазина, словно за решеткой, томится отражение детской коляски, женщина в черном платье в белый горошек все никак не достанет из сумочки губную помаду. Меня так и подмывает подойти к каждому и как следует толкнуть в спину, чтобы все снова пришло в движение, но я понимаю, что за возможность здесь оказаться приходится чем-то платить.

Гуглик-Вергилий замечает, что я заблудился в своих мыслях, – вот так всегда: ты теряешься либо в пространстве, либо в мыслях, которые, в общем-то, и есть разновидность пространства. Он хватает меня за руку, и мы вмиг (а точнее, в одно движение пальца на колесике мышки) взмываем над крышами города в мир, который почти не принадлежит человеку. Именно таким видят Рим птицы: кварталы, внутри заполненные домами, слуховые окна, солнечные панели, наружные блоки кондиционеров. Вокзал Термини сверху похож на транзистор, включенный в схему города; Колизей завитками своих трибун напоминает перевернутую крышку пластиковой бутылки, умбристый Тибр – это червь, разделенный мостами на сегменты и медленно ползущий в Тирренское море.

Я цепляю Гуглика за ухо и вместе с ним спускаюсь с небес прямо в центр площади Кампо-деи-Фиори. Мне бы хотелось снова сесть на ступени у памятника Джордано Бруно и слушать возгласы торговцев, но моему Вергилию туда нет хода, к тому же вокруг стоит мертвая тишина; в деревянных ящиках лежат блестящие помидоры и перцы всевозможных цветов, но никто не кричит: Pomodori! Peperoni! – Peperoni! Pomodori! У ближайшего торговца вместо лица – размытое пятно (как и у всех жителей этого города), мало того: из-за какого-то технического сбоя мы оказались в компании размазанной пары женских ног, обутых в сандалии и лишенных туловища, – такие цифровые инвалиды нам уже попадались. Гуглик пытается подобраться к памятнику с другой стороны, и ему это почти удается, но постамент все равно недосягаем. Гуглик упрямо тянет меня к подножию статуи, принюхивается, учуяв след: – почему ты тогда приехала в Брно? – да какая разница? – может, и никакой, мне просто интересно – ну, мы тебя послушать хотели – а почему? – просто мне хотелось понять, кто ты такой – вот оно что… – ладно, я перед этим пару твоих статей прочитала, теперь сойдет? – чтобы вместе гулять по Риму и есть мороженое – вкусно, да? – пойду еще куплю каких-нибудь фруктов, тут же их и помоем.

Вергилий, веди меня лучше к Пантеону. И вот мы опять ныряем в узкую улочку, но путь нам преграждает военный с автоматом, рядом с ним – припаркованный джип с нарисованным на багажнике итальянским флагом. В этом году здесь не пройти: видимо, съемочную машину сюда просто не пустили. А то вот была бы новость, если бы из гугловского автомобиля открыли стрельбу: внимание, ведется фотоохота – шутка. В общем, мы переносимся на два года назад: мостовая блестит после дождичка, но главное – здесь нам проход открыт. Мы ненадолго останавливаемся возле полноватого туриста с синим рюкзачком за плечами и вместе с ним пялимся на фирменные бюстгальтеры в витрине магазина нижнего белья, а потом перемахиваем через проспект Виктора Эммануила II и вновь оказываемся в более позднем слое времени. Гуглик вертится как заведенный – видимо, не знает, куда теперь, и я тоже понятия не имею; наконец мы протискиваемся в переулок, и метров через двадцать перед нами открывается Пьяцца-Навона. И здесь опять шелестят голоса прошлого: – не могу понять, почему ты решила поработать няней – а что здесь непонятного, Джованни Тедеско[30]30
  Джованни Тедеско – Ян Немец (ит.)


[Закрыть]? – мне кажется, ты совсем другой тип – какой тип, Джованни Тедеско? – ну, ты не та девушка, которой важно о ком-то заботиться – это да, но дети есть дети.

ROMA O MORTE, – читаем мы граффити на стене одного из домов, проскользнув в очередную улочку; несколько раз сворачиваем и ни с того ни с сего оказываемся в каком-то ярко-желтом коридоре, по стенам которого развешены черно-белые фотографии Рима пятидесятых-шестидесятых годов. Куда, черт возьми, нас занесло, и как мы вообще здесь очутились? Хорошо еще, что нам удается спуститься на первый этаж и найти выход, правда мы опять на незнакомой улице, причем оседлали какого-то толстяка в белой обтягивающей футболке и с мотоциклетным шлемом в руке; впереди уже виден Пантеон, так что мы ныряем в самую гущу толпы туристов, но тут же непонятным образом зима сменяет лето, все вокруг в пальто и куртках, а уличные торговцы вместо солнцезащитных очков предлагают черные зонты. Метров через пять снова ударяет жара – разные временные пласты сменяют друг друга в случайном порядке, и даже Гуглик сбит с толку; попытка протиснуться в Пантеон оказывается вполне удачной, вот только мы увязли в чьей-то фотографии и не можем даже пошевелиться: – в пятнадцать лет, когда я был в Риме, мне больше всего запомнился именно Пантеон – а я здесь в первый раз – пойдем, я тебе кое-что покажу: смотри вверх, прямо на этот окулюс, здорово, правда? – эх, вот закружиться бы тут и упасть, как пьяные. Мы с Вергилием взмываем вверх, ослепительный зрачок купола занимает почти весь обзор, но прорваться сквозь него никак не получается – а было бы так красиво именно здесь воспарить над римскими крышами, надо, чтобы кто-нибудь подкинул идею программистам из Гугла.

Эта неудачная попытка вознестись в небо, видимо, вынуждает нас с Гугликом, несмотря на усталость, отправиться еще и в Ватикан. Ноги наши заплетаются, так что лучше бы снова взлететь над городом. И вот фасады домов удлиняются, как будто мы действительно развиваем сверхсветовую скорость, и вскоре их поглощает новая перспектива. На этот раз мы парим невысоко, едва не касаясь лоскутного одеяла крыш, и уже подлетаем к Тибру. “Похоже на вертолетную площадку”, – показывает Гуглик на плоскую крышу замка Святого Ангела и приземляется там со знанием дела, точно Пегас. Прямо перед нами – собор Святого Петра и огромная реклама телефона Samsung Galaxy S8. Прыгая по крышам автомобилей, мы в несколько скачков преодолеваем скучную, словно прочерченную по линейке виа делла Кончилиационе и останавливаемся посреди площади Святого Петра: – это все католики? – вряд ли, наверное, в основном туристы.

Но сейчас, присмотревшись хорошенько, я вижу вокруг не туристов и не католиков, а толпы клонированных Вергилиев, как две капли воды похожих на моего проводника. Они слетелись сюда из разных компьютеров мира, чтобы там, дома, показать людям то место, где раньше папа каждый год адресовал свое послание urbi et orbi, пока еще этот город и этот мир существовали, пока еще ждали этого послания… в общем, вот как сейчас работают писатели.

незасчитанная попытка невинности[31]31
  Незасчитанная попытка невинности. – Название этой главы содержит отсылку к эссе французского писателя Паскаля Брюкнера “Попытка невинности” (La Tentation de l’innocence; 1995), за которое он был удостоен литературной Премии Медичи.


[Закрыть]

…однажды ночью я лежал и представлял себе, будто мы с тобой ходили в один детский сад: я в старшую группу, а ты – в среднюю. Группы были отдельные, поэтому днем мы почти не встречались, но зато виделись в раздевалке: наши мамы приводили нас в одно и то же время, иногда даже перекидывались друг с другом парой слов. Я искоса наблюдал за тобой, развязывая шнурки; в отличие от меня, ты переодевалась в два счета и быстро махала своей маме на прощание – я же нередко устраивал душераздирающие сцены. Ты появлялась в раздевалке чуть позже меня, но уже летела в группу, а я, просовывая ноги в тапочки, спрашивал с тревогой: “Мама, а когда ты меня заберешь, мы сходим в парк?”

Дворик нашего детского сада прилегал к саду виллы Тугендхат. Я видел тебя не только в раздевалке, но и на прогулках и часто о тебе думал. Под влиянием более поздних впечатлений мы нередко забываем, как много мы в детстве думаем друг о друге. В этих детских размышлениях нет ни капли отчаяния, только нежная фантазия, воздушная мечта о любви, взбитая из белка ранних лет жизни.

Чаще всего я встречал тебя на утренней или вечерней прогулке, на горке или в песочнице. Сидя на краю песочницы, я смотрел, как ты играешь с другими в догонялки; поймать тебя было непросто, ты все время ускользала, а однажды, запыхавшись, рассеянно опустилась возле меня на деревянный бортик. В руке у меня было ситечко, и, раз уж ты оказалась рядом, я спросил:

– Хочешь, будем вместе просеивать песок?

Это было мое самое любимое занятие. Другие мальчики обычно спорили из-за оранжевой “татры”, на которой можно было возить на стройку целые кучи песка, но я вполне обходился старым ситечком, потому что больше всего на свете любил превращать грубый песок в мягкий. Я мог заниматься этим часами: набирать ведерко и постепенно, раз за разом, просеивать песок, пока в нем не останется камушков, комочков и крупных зерен, пока он не станет на ощупь мягким, как самое нежное поглаживание.

– Просеивать песок? – переспросила ты, все еще не отдышавшись, так что желтая кофточка вздымалась на твоей груди. – Ну давай. А это как?

Я показал тебе, как это делается: набираешь лопаткой в одно ведерко песок, потом высыпаешь его потихоньку на ситечко, легонько трясешь – и песок просеивается во второе ведерко. И так по кругу.

– Пока не получится гладушечка.

– А что мы с ней будем делать?

Я не знал, что на это ответить, поэтому спросил:

– Ты хочешь набирать песок или просеивать?

– Набирать.

– Вот твоя лопатка, – сказал я, подавая тебе синюю лопатку, которая была поудобнее.

– Ты уже не будешь играть с нами? – подбежав к тебе, спросили девочки.

– Потом, я сейчас делаю гладушечку.

Я был рад, что тебе понравилось. А теперь ты даже повторила мое слово! Я его придумал сам и очень этим гордился. От него мне всегда становилось хорошо, но, когда ты его произнесла, мне стало хорошо как-то по-другому.

– Скажи еще раз.

– Что?

– Скажи “гладушечка”, – потребовал я.

– Гладушечка, гладушечка, гладушечка.

У меня прямо голова закружилась. Мне захотелось тебя поцеловать, но вокруг была куча детей, и я испугался, что кто-то увидит и будет дразниться: “Тили-тили тесто, жених и невеста”.

– Хватит столько? – спросила ты, показав мне ведерко.

– Хватит. А теперь пересыпь чуть-чуть сюда, – попросил я, подставив белое пластмассовое ситечко.

Потом я старательно им потряс, радостно наблюдая, как что-то сыплется в ведерко, а что-то остается в ситечке.

– А это надо выбросить, – сказал я и высыпал сор в угол песочницы.

– Я там вчера видела паука! – взвизгнула ты. – Прямо в этом углу!

– Ну и что?

– Ты его разбудил. Ненавижу пауков!

Ты вскочила на ноги и отошла немного назад.

– Никуда не уходи, – потребовал я.

– Мне уже надоело, – ответила ты, почесав нос.

– Паука боишься?

– Нет, просто надоело, – упрямо повторила ты. – Мне надо снова поиграть с девочками. Позови меня, когда получится гладушечка.

Ты убежала и никогда больше не вернулась.

Или все-таки вернулась. Наверное, ты просто потом заболела, или родители увезли тебя с собой в отпуск – в общем, я тебя долго не видел, хотя по утрам возился в раздевалке как сонная муха, чтобы дождаться твоего прихода, а однажды даже предложил маме сходить к тебе в гости. “В гости? Я же почти не знаю ее родителей, – удивилась мама. – И где они живут”.

Наступила осень. Мы уже реже играли на площадке, но нам пообещали, что с середины ноября мы будем ходить в сауну. Мы сгорали от любопытства:

– Это как: девочки и мальчики вместе?

– Совсем голые?

– Сразу столько писюлек! – воскликнул кто-то.

Но выдалось еще несколько погожих дней, и в один из них я смог продолжить наш разговор с того самого места, где мы остановились. Я снова возился в песочнице, одновременно наблюдая за тобой: ты играла в догонялки, и один мальчик так сильно тебя осалил, что ты упала, но тут же поднялась как ни в чем не бывало. Поверх знакомой желтой кофточки на тебе была надета красная куртка с черными пуговицами, а внизу – штаны, которые тебе сшила мама. Я боялся, что утренняя прогулка будет совсем короткой и скоро нам придется возвращаться в группу – каждому в свою.

Я решил, что у меня все готово. Взял щепотку песка: действительно гладушечка. Я помахал тебе рукой, но ты не заметила, поэтому пришлось тебя позвать, хоть я и боялся, что привлеку внимание остальных. Остальные меня не интересовали – только ты.

Ты повернулась ко мне и предупредила ребят, что пока не играешь. Сидя на краю песочницы, я держал наготове синее ведерко, полное первосортной гладушечки.

– Покажи, – попросила ты, нисколько не удивившись, что мы продолжаем с того самого места, где остановились месяц назад; в детстве время летит по-другому.

– Попробуй сунуть туда палец, – подсказал я способ, при котором гладушечка приносит больше всего радости. – Вот так.

Ты глубоко засунула в ведерко указательный пальчик; видимо, тебе понравилось, потому что вскоре ты погрузила туда все пальцы, а потом и ладонь целиком, до самого запястья. Я пришел в полный восторг и опять хотел было тебя поцеловать, но вместо этого сказал:

– Не бойся, пауков там нет.

Ты тут же выпустила ведерко из рук, и почти вся гладушечка высыпалась на обычный песок.

Я не понимал, что случилось.

– Я же сказал: пауков там нет! – рассердился я.

Почесав нос, ты ответила:

– Мне понравилось. Я Ниночка.

– Я знаю, – сказал я. – Знаю.

Тут, к счастью, задул ветер.

– Смотри! – воскликнула ты, задрав голову.

С кленов, росших возле песочницы, поднялись в воздух десятки вертолетиков, и ты, вытянув руки, стала бегать за ними. Я тоже себе один такой заприметил и думал его поймать, но он вдруг изменил направление и скрылся вдалеке.

– Есть! Есть! – закричала ты, но мне хотелось иметь собственный вертолетик, и, раздобыв его наконец, я с довольным видом прислонился к стволу дерева, которое мне его послало.

– Эй! – окликнула ты меня, подойдя ближе. – Хочешь тоже такой?

На носу у тебя вырос еще один носик – кленовый.

– Носик? А у тебя осталось семечко, которое было внутри?

– Вот, – ответила ты, раскрыв ладонь.

Семечко покоилось в ней, как предвестник будущего.

– Дашь мне? Или можешь сама его куда-нибудь посадить.

– Зачем?

– Из него вырастет дерево.

– Подожди, – сказала ты и взяла у меня вертолетик.

– Лепится, – произнесла ты довольным голосом, достав семечко и приклеивая мне носик.

А потом предложила:

– Давай тереться.

– Тереться? Это как? – сразу посерьезнел я.

– Вот так!

Ты подошла ко мне еще ближе и коснулась своим носиком моего:

– А теперь сделай “нет”.

– Нет – нет – нет – нет, – крутил я головой в разные стороны и терся о твой носик.

– Нет – нет – нет – нет! – крутила ты головой и смеялась.