Текст книги "Левый берег Стикса"

Самые дальновидные из временщиков оплачивали долги по зарплате, готовя себе народную поддержку на случай неожиданностей, разгоняли кредиторов, не очень-то стесняясь в средствах и методах, организовывали процедуры банкротств, вводили предприятия в режим санации или временного управления. В общем, всеми средствами пытались усложнить неизбежную процедуру отъема временной собственности. Иногда даже показывали прибыль по окончании финансового года, о чем во все голоса трубила заранее купленная пресса. Но рано или поздно приходила команда сверху, и, несмотря на пикеты возмущенных трудящихся вокруг проходных и кампании хорошо оплаченного негодования в прессе, уходить все же приходилось.

Но так, как стало в последний год, не было никогда. С приходом в кресло премьера господина Ивана Павловича Кононенко ситуация стала невероятно ясной. Можно было даже сказать, что никогда еще за годы перестроечного разгула и опьяняющей, но голодной независимости взаимоотношения между властью и бизнесом не приобретали такой пугающей прозрачности. Кто не с нами, тот против нас. Каждый бизнес, каждый крупный предприниматель, каждый взяточник во власти – все, чье безбедное существование находилось в зоне внимания или влияния господина Кононенко, платили свою долю. Эта доля была разной, но всегда немалой – гордость не позволяла крохоборничать. Сначала область, а потом и вся страна были брошены в объятия этого незаурядного сельского парня с простой деревенской внешностью и далеко не простой биографией, едва перешагнувшего порог сорокалетия.

Бывший колхозный водитель, бывший чиновник от сельского хозяйства, бывший функционер, невероятно опытный интриган-аппаратчик, никогда не стеснявшийся менять убеждения, окрас и политические симпатии, был словно создан для работы в условиях первобытного государственного капитализма. Его можно было даже назвать бизнесменом новой формации, и он, безусловно, таковым и был. Только новая, уродливая по форме и содержанию формация могла породить такую помесь чиновника, политика и бизнесмена. Власть, политический вес и талант, да, да, именно талант, и немалый, были поставлены на службу одной-единственной цели – личному обогащению. Иван Павлович имел ясные цели, колоссальное упорство и полное отсутствие того, что называют нравственностью. В военное время его напор можно было бы сравнить с атакой танка, крушащего все на своем пути мощными гусеницами. В мирное у него был один аналог – бульдозер. Та же мощь, те же гусеницы, только вместо грозной башни с длинным орудийным дулом – сгребающий все впереди себя ковш.

У группы «СВ Банка» отношения с господином Кононенко не задались еще во время его царствования в области. Открытой вражды не было – у «СВ» имелись сильные покровители в Киеве, да и с президентом контакт был налажен еще во время выборов и закреплен после не только землячеством, но и многими другими вещами, о которых непосвященным и знать не нужно. Речь шла не о подношениях. Были они или не были, кто мог сказать наверняка? А о невероятно тонкой паутине взаимных компромиссов, услуг и ненавязчивой товарищеской взаимопомощи, которые оказывали друг другу структуры «СВ Банка» и структуры, которые клеветники связывали с президентом или с близкими ему людьми. Политика ласкового теленка, заявленная отцами-учредителями во время выборов, была тактически безупречным ходом. Это не спасало от крупных неприятностей, но превосходно прикрывало от мелких.

Крупные неприятности случались гораздо реже, и банк, обладающий значительными ресурсами и большим опытом взаимодействия с чиновниками, прекрасно знал, как их решать. Но господин Кононенко был не крупной, а очень крупной неприятностью. Почти глобальной, как пандемия или потепление. А «СВ Банк» и его группа владели очень заманчивыми предприятиями. Аппетитным куском, откусить от которого хотели все. И если в свою бытность губернатором он только пробовал на «СВ групп» крепость зубов, то, взобравшись на вершину лестницы, вгрызся в чужой бутерброд уже всерьез.

Как обычно, рядом с большой акулой крутится несколько поменьше. Так как Иван Павлович был фигурой очень крупной, его стая тоже была как на подбор. Не все, правда, были ему лично преданны, хотя, что говорить, и такие были. Но кто знает, где кончаются личные интересы и начинается преданность? Общие схемы, общие деньги и общая собственность сплачивали людей прочнее любых клятв и заверений… А Иван Павлович посредством своих родственников легко превращал свое незримое присутствие в чужом бизнесе в очень даже зримое.

Именно окружение и начало атаку на предприятия, входившие в зону влияния «СВ Банка». Для начала в банк поступило предложение продать часть принадлежащих ему акций Васильевского ГОКа, основного производителя марганцевой руды.

ГОК по сути являлся стержнем длинной ферросплавной схемы, в которой были завязаны огромные активы. Если рассматривать всю выстроенную цепочку, то на одну цель работали угольные шахты Павлограда и Донбасса, трейдеры, тащившие коксующиеся угли из России, несколько коксохимических заводов, рудники и ГОКи, поставлявшие железную руду, обогатительные фабрики, два крупных и несколько мелких ферросплавных заводов. Венчали схему металлургические комбинаты, ежедневно отправлявшие в порты тысячи тонн металлопроката, уходившего за рубеж. На каждом этапе схемы отдельные части «СВ групп» зарабатывали деньги. Каждый шаг приносил прибыль, и вся эта махина, каждая из частей которой в принципе преследовала меркантильные интересы, в результате обогащала ее создателей.

В середине искусно сплетенной паутины находились банковские структуры. По жилам предприятий, фирм, шахт и заводов текла принадлежавшая «СВ Банку» кровь – деньги. Он ссужал, финансировал, прогонял по своим каналам сотни миллионов долларов, своих и чужих, работал как регистратор, эмитировал «зарплатные» карты, выдавал наличные, скупал акции, открывал все новые и новые отделения, сводил воедино зачетные и бартерные схемы. И каждая вложенная копейка приносила деньги, которые тут же вновь шли в оборот.

Но козырем в этой игре было владение природной монополией на марганцевые руды. И очень серьезным козырем. Огромную роль играло каждое звено цепи – от доступа к дешевой ядерной электроэнергии до зачетных схем при оплате коммунальных платежей и налогов. Но Васильевка была не просто предприятием. Она была рычагом влияния, цементом, скреплявшим в единое целое, и плетью для конкурентов. И именно этот рычаг и хотели выбить их конкуренты.

Деньги за контрольный пакет предлагались даже не смешные. Можно сказать, совсем несерьезные. Но звучало предложение очень убедительно. Особенно в исполнении групп силовой поддержки в бронежилетах, «омоновках» и с автоматами, пришедших вместе с проверяющими на многие из предприятий «СВ групп».

Одновременно с этим по городу были пущены слухи о «трудностях» «СВ Банка» – таинственные, но очень осведомленные личности в очередях и в общественном транспорте сообщали о неминуемом скором крахе «зажравшихся» банкиров. В прессе и на телевидении началась кампания по разоблачению махинаций, связанных с банком. Махинации, конечно, были, что говорить, только знали о них считаные люди в руководстве, а то, что неслось со страниц газет и с экранов телевизоров, было даже не маниакальным бредом, а просто полной чушью. Поверить в такое мог только полный дилетант, но проблема заключалась в том, что среди вкладчиков профессионалы редкость. А народ, в полном соответствии с геббельсовской доктриной, в ложь верит охотнее, чем в правду.

Выступать с опровержениями было бесполезно. Паника уже началась, а вместе с ней – отток денег из системы. Помимо бабушек и дедушек, мгновенно выстроившихся у касс в очереди, запаниковали некоторые крупные предприятия, не принадлежащие «СВ групп», а их обороты существенно облегчали банку жизнь. Все помнили о массовом «падеже» банков в первой половине девяностых, и рисковать никто не хотел. Банк подтягивал резервы, чтобы не завалить нормативы и, не дай бог, не вывалиться в «красное», но через пару дней стало понятно, что просто так проблему не решить. В Киев помчались «гонцы».

Задействованы были связи и отцов-учредителей, и Краснова, и Калинина – мелочиться было нельзя. С зарубежных счетов некоторых фирм на другие, но тоже зарубежные счета, полетели крупные переводы. Тоцкий грубо ругался и зачастил в хранилище, каждый раз возвращаясь с солидным желтым пакетом из толстой бумаги подмышкой – именно такие пакеты знающий народ называл банковскими.

Изрядное количество таких пакетов перешло из рук в руки за несколько тревожных дней, но в результате атака была отбита. Кто руководил действиями противника, было понятно с самого начала: из-за спин недружественных фирм торчали стриженная «под горшок» голова и премьерские очки в золотой оправе.

Но, несмотря на сравнительно благополучный исход стычки, в какой-то степени позиции были утеряны. Прежде всего возникли проблемы с энергообеспечением. Если раньше все предприятия «СВ групп» работали со своими постоянными контрагентами по зачетным схемам, позволявшим экономить немалые средства, то в работе с родственной Ивану Павловичу компанией – «Объединенными системами энергетики» – на большие дисконты рассчитывать не приходилось. Все распределение электроэнергии, за редкими исключениями, шло через подвластную Кононенко структуру «Облэнерго», и деваться было, собственно говоря, некуда.

Поставка газа в основные промышленные области тоже была в руках «ОСЭ», и любые попытки нарушить их монополию наталкивались на непреодолимые препятствия. Цена на газ диктовалась сверху, поставщик держал потребителей за горло одной рукой, а задвижку на трубе – другой. В качестве контрибуции «СВ групп» была вынуждена отдать некоторые предприятия, и таким образом из системы выпало несколько железорудных ГОКов, что тоже сказалось на экономике всей схемы не в лучшую сторону.

Так что победа досталась дорогой ценой. Директоров нескольких фирм пришлось выкупать у силовиков – им уже «шили» дела, несмотря на договоренности сверху. Несколько руководителей, попавших в руки правоохранителей, не выдержали «ласкового» обращения и начали рассказывать внимательным следователям все, что было и чего не было. Тут тоже пришлось платить, но уже больше, чтобы и материалы, которые успели «накопать», были «утоплены». Еще пришлось раскошеливаться на возврат документов и денег, пропавших во время обысков в офисах и арестованных на счетах.

Злой как сто чертей Тоцкий приволок в кабинет Краснова распечатки телефонных счетов, временно реквизированных у задержанных мобильных телефонов. Правоохранители лихо порезвились, нагнав счета до космических величин.

Андрей, как всегда эмоционально, настаивал на судебном разбирательстве. Краснов, прекрасно понимавший, что в сравнении с уже решенной проблемой затраты на погашение телефонных шалостей Шестого управления, мягко говоря, несущественны, а судиться с ними хлопотно и бессмысленно, Тоцкого успокоил тем, что пообещал поговорить с начальником ОБЭПа, а счета приказал оплатить без шума и крика.

Волны расходились еще несколько месяцев, потом наступило затишье, но все в «СВ групп» понимали, что случившееся – только первая ласточка. В Донецке крепла и показывала далеко не молочные зубы своя финансово-промышленная группа. В Харькове – своя. В Днепропетровске и Запорожье вообще было тесновато, и столкновения финансовых интересов между «взрослыми» командами случались чуть ли не ежедневно.

Непромышленный Киев сосредоточил в себе денежные потоки и политические амбиции и, сам являясь сильным игроком на украинском поле, предоставлял площадки для выяснения отношений между провинциалами-тяжеловесами, беря за это солидную плату, когда – деньгами, когда – натурой.

Бизнес, который вначале считался занятием для всех, стал элитарным и опасным делом. Крупные игроки, пользующиеся властной поддержкой, напоминали пауков в тесной банке. Ошибка, неловкий ход, проигранная политическая ставка – и тебя уже нет. Ты мгновенно съеден более удачливыми, сильными, правильно позиционированными врагами, вчерашними друзьями, прохожими, оказавшимися в нужном месте и в нужное время. Количество мест у кормушки не становилось больше. Но в кормушке парили отруби, и количество желающих откушать в полной мере от барского стола не уменьшалось.

В этой ситуации Краснову вовсе не хотелось быть съеденным. Более того, если для того, чтобы выжить, надо было оказаться самым крупным пауком – пусть! Вопросы морали перестали быть значимыми. На первый план вышли вопросы выживания.

* * *

На протяжении почти трех с половиной часов Тоцкий не мог дозвониться до МММа ни по одному из четырех известных ему мобильных телефонов. У господина Марусича была привычка размещать у референта в дипломате несколько трубок, а одну, часто выбираемую произвольно, носить в кармане пиджака. Номера постоянно менялись, Михал Михалыч тасовал их, как опытный шулер колоду карт, но Андрей всегда знал хотя бы пару новых телефонов МММа. При личной встрече Марусич всегда сообщал ему личный, для прямого доступа, но сейчас встречались они нечасто, и «Нокия» Тоцкого, установленная на автодозвон, давала длинные гудки. Только около десяти часов вечера один из номеров отозвался голосом референта. Андрей назвался, и МММ перезвонил через пять минут.

– Меня не было в стране, – сказал он густым, не по росту басовитым голосом. – Только сели. Еду из Борисполя на дачу. Ты где?

– В центре. Я на машине, Михал Михалыч. Куда подъехать?

– Ты у меня на даче был?

– Был.

– Вот туда и подъезжай. Я охрану предупрежу. Пропустят. Ты на чем?

– Я? На банковской «Вольво», – Андрей продиктовал номер. – Еду.

– Давай. Я уже на мосту. Минут через двадцать встречу тебя в тапочках и халате.

МММ никогда не ходил в тапочках и халате. Даже дома. И тем более не встречал гостей, даже близких, в таком виде. Андрей невольно улыбнулся.

Дача МММа располагалась в «тусовочном» месте. Конча Заспа была не просто модным районом, а районом, где свили себе загородные «гнезда» большая часть политиков и депутатов. А также многочисленные прихлебатели – кому хватило денег, артисты – кому хватило амбиций и денег, бизнесмены – кому хватило денег, связей, амбиций и ума. Соседи – это такой же капитал, как и доллары. Это понимали все, в том числе и недолюбливающий «тусовку» Марусич.

Выйдя из гостиницы, Тоцкий проехал на Набережную по круто спускавшейся вниз, среди парковой зоны, дороге и, повернув направо, быстро погнал «Вольво» на юг. Час был для Киева поздний, машин мало – основной поток едущих на дачи уже иссяк, и до дома МММа Тоцкий домчался за двадцать минут – благо патрули с радарами не попадались.

Охрана у ворот пропустила машину, не мешкая. Тоцкий запарковался на площадке рядом с «Мерседесом» Марусича – «Вольво» казался малышом рядом с массивным черным кузовом, украшенным бейджами ателье «Брабус». У Марусича это называлось «держать линию». Как и в случае с дачей, самому МММу на престиж было плевать, а вот выбиваться из стройных рядов быстро жиреющих слуг народа он не мог по определению. Положение обязывало. И дом был такой, как обязывало положение, но тут МММ постарался обойтись без особых излишеств – спасал высокий, почти трехметровый забор, закрывающий дачу от внешнего мира. Простой двухэтажный дом с коваными решетками на окнах, металлочерепичной красной крышей, отделанный по цоколю гранитным бутом. Почти «шале», как говорил сам МММ, но, слава богу, не совсем.

Марусич встречал его у дверей. Они даже обнялись, и Михал Михалыч, похлопывая Андрея по спине, прошел вместе с ним в гостиную, обставленную строгой деревянной мебелью с кожаными креслами и диваном в углу, у каминной решетки…. Пока домработница разливала по чашкам ароматный чай, а МММ предпочитал на ночь «каркадэ», и раскладывала по тарелкам бутерброды, мужчины молчали. Потом Марусич попросил референта не беспокоить их как минимум час, а вообще – погулять, пока не позовут.

Михал Михалыч выглядел чуть усталым: сказывался перелет, да и годы, наверное, брали свое.

– Выкладывай. Что стряслось? Тоцкий коротко изложил ситуацию.

МММ слушал внимательно, отхлебывая чай из красивой чашки китайского фарфора, настолько тонкого, что на свету чашка казалась розоватой.

– Значит, слухами земля полнится не зря, – сказал МММ после того, как Андрей замолчал. – Как я понимаю, уговаривать тебя не лезть в это дело бесполезно?

– Бесполезно. Тем более что я и так весь в этом деле. А какие слухи, Михал Михалыч?

– Разные. Говорили мне о банке не очень хорошо. В кулуарах.

МММ поднялся.

– Коньяку выпьешь?

– Я за рулем.

– Отвезут. Так коньяку или виски? Или водки?

– Тогда лучше водки. Со льдом.

– Да, помню. И с лимоном.

– Точно. Михал Михалыч, вы что, не хотите со мной об этом говорить?

– Почему не хочу? Хочу. Только разговор у нас, Андрюша, не сильно приятный получится. В основном – для меня.

– Почему?

– Поговорим – поймешь.

Он вернулся к столу со стаканами в руках.

– А я коньячку, если ты не возражаешь. Для беседы больше подходит.

Он уселся обратно в кресло, приспустил узел галстука и покрутил шеей.

– Говорили мне, Андрей, разное. И про то, что моете вы деньги. И про то, что с оппозицией заигрываете. И про то, что спонсируете не тех, кого надо. А кого надо – не спонсируете. И жадные – хапаете, что можете. И проворовались, мол, по всем статьям. Материала на вас всех – библиотеку можно открывать.

– А кто говорил, если не секрет?

– Почему секрет? Совсем даже не секрет. И генеральный прокурор говорил. И замминистра внутренних дел говорил. И министр говорил. И СБУ вниманием не обошло. И депутаты разные, тебе в лицо известные. И прочие официальные лица. Когда я говорю «в кулуарах», ты и сам можешь понять, кто говорил. Кто по дружбе. Кто злорадно. Рекомендовали счета от вас забрать. Вроде как и команды «фас» на вас не было, но намекали, что достали вы всех своей активностью на ниве добывания денежных знаков.

– Кононенко работа?

– Может быть, и его. Но уверенности в этом нет. Вы ему деньги не носите?

– Я могу и не знать. Но, по-моему, нет. Маловероятно.

– Он, конечно, в силе. Но и на него материалов полно. Только свистни – и разорвут к чертовой матери.

– Так не свистит никто.

– Пока нет. Не все молоко коровка отдала. Но свистнут. Наглеет Ванечка не по дням, а по часам. Доиграется.

– Если не он, то кто?

– Андрюша, я же не гадалка с картами. И вы не ангелы. Деньги моете?

– Моем. И для вас, Михал Михалыч, в том числе.

– И не для меня.

– И не для вас.

– Ты не злись. Я тебе не враг. Но ты же знаешь, вся система построена так, что любого и в любой момент можно – за ушко и на солнышко. Если за вас возьмутся, то ваши ушки торчат из-за каждого угла. Богатые вы слишком. Видные.

– Какие уж есть.

– Да уж, – сказал МММ, – такие и есть. Молодые, ушлые и умные. Сказку про Колобка помнишь? От Кононенко вы, конечно, ушли. Только внимание на себя обратили. На ваш кусок многие заглядываются. И если я, чьи связи с вами неочевидны, получаю столько информации, что вами недовольны, что это значит?

– Это значит, что нами действительно недовольны.

– Необязательно. Но ты умный мальчик, подумай сам. Довольны – не довольны – это эмоции. Суть – в экономике. Ваши деньги очень кому-то нужны. И ваши предприятия.

– Михал Михалыч, мы не кричали на каждом углу о тех, кому даем деньги. И на что даем.

– Ты знаешь кому? – Да.

– Значит, те, кому надо, – тоже знают. Я, например, слышал о том, что кругленькую сумму получило одно издание, которое позволяет себе высказывания в адрес президента. И социалистам кое-что перепало.

– Мы платили за лоббирование вполне определенных вопросов.

– Да, в общем, все равно, за что вы платили. Главное, что платили не туда. Ты что, не знаешь, кому надо платить, чтобы безо всякого лобби и прочей ерунды получать то, что надо?

Тоцкий молчал.

– Знаешь ведь? – переспросил МММ. – Так что вы в игры играете? Вам демократии захотелось? Ванечке Кононенко – в большую политику захотелось. Ну тут диагноз ясен – мания величия! Ему деньги уже так карманы жмут, что мозг наружу выдавливает. А вам что? Вам какая разница, кому долю платить, господа коммерсанты? Непонятно, кто выиграет через два года? Так я могу рассказать. Ты только попроси. Или сам не знаешь? Если бы он за вас не вступился тогда, не было бы ни вас, ни банка. Могучие и сильные. Да вы – просто большая сладкая булка. С изюмом.

– Политику банка в этом отношении решаем не мы с Костей.

– Да уж понятно, что не вы. Только отвечать всем скопом придется.

– Да за что отвечать, скажите, ради бога, Михал Михалыч! – не выдержал Тоцкий.

– Отвечают в этой стране, Андрюша, за то, что кому-то хочется кушать. Наплевать, собственно говоря, на то, что вы нарушаете закон. Кто его не нарушает? Просто вы создали структуру, которая при делении даст возможность обогатиться многим. Все хотят дружить против вас. И для того, чтобы разорвать вас на части, нужно всего лишь нашептать на ушко нескольким людям. А дальше – по накатанной.

– Тогда в чем виноваты мы? Так или иначе – у нас есть, что отобрать. Какая разница?

МММ на секунду задумался, посмотрел на Тоцкого и покачал головой.

– Может быть, ты и прав. А может быть, если бы вы вовремя кланялись и, когда необходимо, успевали лизнуть, так и не было бы ничего. Без разрешения Самого вас бы не тронули. А так – вложили в уши все, что надо, подготовились и ждут, пока Папа сделает вид, что ничего не видит и не слышит. Давай прикинем, сколько можно срубить на нужды команды, если вас разорвать? Ты можешь молчать, я сам посчитаю.

– Если нас разорвать, Михаил Михайлович, то это меньше, чем дает система.

– Систему никто сохранять не будет, Андрей, – спокойно сказал МММ, – не для того очередь собралась. Каждый понесет кусочек в норку и попытается вставить в свой механизм. Ладно, пусть рентабельность упадет в три-четыре раза. Где-то так?

– Может быть. Во всяком случае, на первых порах.

– Это все равно больше полумиллиарда в год только в металлургической схеме.

– Михал Михалыч, я не знаю точно…

– Плюс банк, плюс нефтяной бизнес, плюс химия… Теперь замолчали оба.

– Скажи мне, Андрей, – спросил Марусич, – неужели ты думаешь, что происшедшее не связано с тем, что я тебе рассказал? Что какой-то мент решил наехать на такую структуру просто так? Он что – отмороженный? И момент выбрал такой правильный. Где учредители? Кто в Швейцарии, кто в Гонконге… Праздники. Мертвые недели. Народ пьет и закусывает. Джентльмены – тоже. А Запад работает, и денежки ходят, куда надо, обрати внимание. И наши доблестные правоохранители не спят. Депутаты – греют кости. Президент – в отъезде. Идеальные условия. И успеете залаять – никто не услышит. А к приезду публики все будет кончено. Останутся только доли, оргвыводы и арестованные по делу. Нет. Ни твой Лукьяненко, ни Кононенко. Не Иван Палыча почерк. Он бы вас глотнул, как удав, если бы не подавился.

– Тогда кто? – переспросил Тоцкий.

– Мы делили апельсин, – продекламировал МММ, – много нас – а он один. Я это еще своему старшему сыну читал, когда он маленький был. До сих пор помню близко к тексту. – И продолжил: – Эта долька – для ежа. Эта долька – для ужа. Эта долька – для утят. Эта долька – для котят. Эта долька – для бобра. А для волка – кожура.

МММ внимательно посмотрел в глаза Тоцкому.

Он сидел в большом, не по размеру, кресле – элегантный, властный, усталый и проницательный гном. Достаточно умный, чтобы не выделяться. Достаточно богатый, чтобы чувствовать себя независимым. Достаточно предусмотрительный, чтобы сделать основным бизнесом политику, а не наоборот.

– А теперь, Андрюша, самая неприятная часть того, что я хочу тебе сказать. Есть несколько людей, на которых завязаны все нити и кто должен сыграть расписанные роли в этой игре. Это уважаемый мной господин Краснов, твой друг и шеф. Это господин Гельфер. Тоже твой старый друг. Это господин Калинин. Обращаю твое внимание – с ним ты тоже состоишь в дружеских отношениях. И ты. Существуют, естественно, директора ваших предприятий, банковские клерки высшего уровня – их тоже разыграют. Но они – карты помельче.

Он задумался.

– Ваши хозяева и учредители. У них есть другое гражданство, если ты в курсе. Момент выбран так, чтобы они имели возможность не вернуться в страну. Их противодействие оттуда куда менее действенно. А в случае проявления безумной отваги – есть, знаешь ли, методы, и разнообразные. Но во всей вашей компании меня интересует один человек. Ты.

– Мне приятно это слышать, Михал Михалыч, – сказал Тоцкий. – Но меня интересуют и мои друзья. И сейчас Диана Краснова с детьми и Артур в руках у Лукьяненко. И им, в общем-то, плевать, что он в этой комбинации пятое колесо. И проблемы Кости мне небезразличны. И я не знаю, где Миша Калинин и что с ним сейчас. Его телефон молчит. Я не похож на крысу, Михаил Михайлович? Или все-таки похож?

– Ты похож на глупого пацана, который начитался «Трех мушкетеров». Можешь поверить мне на слово. Наступает момент, когда каждый умирает в одиночку.

– Возможно.

– Нет, Андрюша. Не возможно, а точно. Знаешь, что разумный человек сделал бы на твоем месте? Вылетел бы из страны. Немедленно. Ты не беден. Мир большой. Есть множество стран, где тебя бы приняли с удовольствием. Ты, к счастью, холост. Родители тебя поймут. Паспорт с тобой?

– Это не имеет значения, дядя Миша.

– Имеет, к сожалению. Думаю, что времени у тебя – до утра. Может быть, чуть больше. До польской границы – шесть часов по Варшавке. Дальше тебя учить не надо. Тебя довезут на моем джипе. С номерами Верховной Рады никто не остановит. Не валяй дурака, Андрей. Героев не бывает. Езжай, пока не поздно. Послушайся, я тебе никогда не давал плохих советов, так ведь?

– Так, Михал Михалыч. И я вам очень благодарен за ваше участие. Вы действительно хороший друг. Но… Если бы я мог сделать что-то для вас, я бы тоже это сделал. Несмотря на разные обстоятельства. Верите?

– Верю, – сказал МММ. – Как ни жаль – верю. Значит, не поедешь?

– Нет. Сейчас – нет. Я попробую помочь ребятам. Вытащить их. А потом… Потом – посмотрим. Вдруг вы ошибаетесь?

– Хотел бы я ошибаться, Андрюша. Ну да ладно, чем я могу помочь? Люди? Машина?

– Машина есть. От людей не откажусь. И еще, если можно, мне нужен мобильный, желательно чистый. На мой сядут с минуты на минуту. Если уже не сидят. У вас этого добра много, дядь Миша.

– Хорошо, – сказал Марусич, поднимаясь. – Трубку бери ту, что на столе. Свеженькая. Двое поедут с тобой. Вооружены. С документами. Но стрелять не будут, извини. Нельзя, не отмоюсь потом. Только если тебя будут убивать.

– Спасибо и на том, дядя Миша.

– Да не за что, Андрей.

Они вместе вышли на крыльцо дома. Вокруг, покачиваясь от легкого ветерка, шумели сосны. Пахло хвоей.

Марусич вполголоса отдал приказ начальнику охраны, и через несколько секунд из темноты бесшумно вынырнули двое мужчин и замерли около «Вольво» Тоцкого.

– Ты только не дури, – попросил Марусич, – и в солдатики не играй. Шлепнут ведь. Ставки высокие, человек на этом фоне – ничто. Растереть и забыть.

– Догадываюсь. Жаль, что так получилось, Михал Михалыч…

– И мне жаль. Жизнь вообще паршивая штука, Андрюша. Но что поделаешь? Кто сказал, что мир должен быть справедлив?

Они обнялись.

– Я распоряжусь, чтобы вам помогли выехать, – сказал МММ решительно, отстраняя Тоцкого на расстояние вытянутой руки. – Мой джип пойдет с вами. Хер с ним, расскажу что-нибудь. Не привыкать. Это для тебя. Они мне – никто.

– А я кто?

– Ты? Ты – воспитанник. Старый друг, в конце концов. Ты такой, каким я был.

– А они мои друзья. Не сотрудники, не коллеги. Друзья. Я не могу иначе.

– Ты такой, какой я был, – повторил Марусич. – Я не всю жизнь был начальником или политиком. Когда-то я тоже был человеком.

– Вы и сейчас – человек, – сказал Тоцкий искренне. – Просто у меня есть возможность выбирать.

– Нет у тебя такой возможности, – сказал МММ, глядя на него снизу вверх. – Нету. А тебе на это – плевать. Вот и вся разница. Удачи.

– Спасибо, дядя Миша.

– Удачи, – он неловко взмахнул рукой. – Даст Бог – свидимся.

Тоцкий, не оглядываясь, пошел к машине.

Тот, кто никогда не ходил по ночному лесу, и представить себе не может, что это такое. Даже знакомая дорога начинает казаться незнакомой. Ветки и пеньки, которые совершенно не мешают днем, ночью хлещут по лицу и бросаются под ноги. Горбики, ямки, заросшие травой или засыпанные хвоей, корни деревьев, побеги ползучих растений, колючки, острые края листьев… Диана, будучи типичным городским жителем, понятия не имела, что для того, чтобы преодолеть полкилометра, ей придется отдать почти все силы. Дремлющая на плече Дашка с ее пудом веса казалась огромной каменной глыбой. На их счастье, Марик умудрялся каким-то неизвестным Диане образом ориентироваться в сплетении тропок, густо заросших по краям свежими побегами папоротника. Он подсвечивал себе фонариком, крутил стриженой головой, отмахивался от комаров, назойливо летящих на свет, и упорно вел их вперед.

Лес очень быстро стал совсем диким. Если вначале следы присутствия человека еще угадывались – по мусору и следам кострищ у самой тропы, на прилегающих маленьких полянках, – то вскоре и они исчезли. Зато звуки, которые практически не были слышны возле дома, здесь наполняли влажный воздух сполна. Лес жил своей ночной жизнью – пощелкивал, шуршал, скрипел, вскрикивал и протяжно ухал голосами птиц, хлюпал и плескался в реке, неспешно текущей слева, за густым кустарником. Для человека непривычного это было удивительно неприятно, словно кто-то кровожадный и таинственный скользил во тьме, описывая круги, настолько сильный и уверенный в себе, что и скрываться не считал нужным.

Первое время Диана вздрагивала от неожиданных звуков, прижимая к груди Дашку, и едва сдерживала крик испуга, но вскоре отупляющая усталость и боль в руках сменили страх. Главным стало желание не упасть, не уронить ребенка, не напороться на острые обломанные ветки, торчащие из кустарника. Все остальное – потом.

Шума погони слышно не было. Диана не была уверена, что Лукьяненко и его гоблины не бросились вплавь через реку, но надежда, что они потратят время на то, чтобы понять, какой дорогой пошли беглецы, все же была. Отыскать во тьме место их выхода на противоположный берег, да и вообще представить, что они рискнули плыть по реке с маленьким ребенком на руках… Задачка перед Лукьяненко была поставлена нелегкая. Во всяком случае, несколько часов они выиграли несомненно. За несколько часов можно уйти достаточно далеко. Если она выдержит, конечно.

Она перехватила Дашку поудобнее и, стараясь шагать за сыном след в след, нырнула в заросли дикого орешника.