Текст книги "Левый берег Стикса"

– Это плохой план, мам. Пять километров по лесу ночью с Дашкой на плечах. Я дойду только к утру. – Он посмотрел ей в глаза твердо, без сомнений, по-мужски. – Я дойду, не сомневайся. А что будет с тобой?

– Со мной все будет хорошо. Марк покачал головой.

– Это плохой план, мама. Он никуда не годится. Мы не выберемся из дома незаметно. Они будут сторожить.

– Я знаю, сынок. Я знаю, что надо делать.

– Я тоже, – сказал Марк. – Жаль, что тебе никогда не нравился бейсбол. Но мы справимся, мама. Обязательно справимся. Они думают, что мы ничего не будем делать. Они думают, что мы их боимся.

«Он догадался, – подумала Диана. – Он догадался. Увидел, что я принесла биту, и понял – зачем. Ни неприятия, ни ужаса перед действием, от одной мысли о котором у меня ноги становятся ватными».

Она обняла сына и прижала его к груди. Он с благодарностью принял ее ласку, положил голову на плечо, замер на несколько секунд. Совсем ребенок. Единственная опора. Она бы все отдала за то, чтобы их с Дашкой не было рядом. И чтобы ей не пришлось делать то, что она должна будет сделать.

На все про все у Дитера ушло не более сорока минут. Допрос, а Краснову вопросы герра Штайнца более всего напоминали именно допрос, был стремителен, как блицкриг. Теперь Краснов и сам мог с уверенностью сказать, что Штайнц не всю свою жизнь был банкиром. Более того, теперь он не был уверен, стал ли Штайнц банкиром окончательно, в настоящий момент. Во всяком случае, если и стал, то не до конца.

Потом Дитер сделал несколько звонков с мобильного, вызвал в кабинет Габи и быстро, практически на пределе Костиного понимания немецкого отдал распоряжения. Габи записывала молча, без вопросов, отмечая каждый пункт гортанным: «Йя!»

После ее ухода Дитер схватил трубку многоканального телефона, стоящего у него на столе, и опять принялся звонить, отрывисто каркая в микрофон. Все это время Краснов ощущал себя предметом обстановки кабинета: Штайнц совершенно не обращал на него внимания. И ему ничего не оставалось, кроме как курить сигарету за сигаретой.

Наконец Штайнц закончил беседу и опять уселся в кресло напротив Краснова. Где-то с минуту мужчины молчали, потом Штайнц выдохнул, совершенно по-русски, словно выпил стопку водки, и сказал:

– Так. Официально я не могу делать ничто. Ты понимаешь варум?

– Да, – ответил Краснов.

– Неофициально я кое-что могу. Так. Мало. Я сказал готовить платеж. Я сказал делать трассу. Это плохой банк. На Каймана Айленд. Юнит. Комната, факс. Один служащая. Черный ящик. И этот фонд тоже. Деньги входят – и дальше ничего. Понимаешь? Никто не может знать, куда потом.

Костя, который сам недавно, по договоренности со своими прибалтийскими партнерами, открыл счета в двух таких юнитах на связанные со структурами его банка фирмы, знал, что получить информацию о движении денег с офшоров на Каймановых островах дело почти невозможное. Даже для Интерпола.

– У нас только один дорога. Мы должны медлить платеж. Я не имею дайрект вайр на такой банк. Много корреспондент. Если думать – три. Можно четыре. Я контроль. Ты иметь семьдесят два часа на кансел этот деньги. Если хочешь, скажи сейчас. Они выйдут и вернутся. Любой случай. Два дня – и они опять здесь. Это быть опасно. Для твоя семья. Но ты иметь время решить твой проблема. Так?

– Деньги со счета уйдут?

– Да. Если кто видеть твой баланс – денег нет. Ты все сделал. Семьдесят два часа.

– Это все?

– Нет. Тебе надо домой. Так. Но кто-то здесь – твой враг. Кто?

– Я не могу сказать наверняка.

– И я. Пока не могу. Ты понимаешь, Костя? И это второй проблема.

– Что ты имеешь в виду, Дитер?

– Ты делать вайр. Деньги уходить. Ты еще нужен жив. Если твой враг есть терпение. Если нет – ты не нужен жить. Ты должен… – он запнулся, подыскивая русское слово.

– Исчезнуть, – подсказал Костя.

– Исчезнуть. Да. Так. Ты исчезнуть здесь.

– Ты думаешь, что они хотят сделать так, будто бы это я взял деньги?

– Это быть хорошо. Ты не должен говорить никому. Ты делаешь вайр. Ты уехать. Твоя семья уехать. Банк на Каймана. У тебя есть связь с Каймана, так, Костя?

– Лично у меня – нет.

– А у твой банк? Я не спрашивать прямая связь. Я говорю – связь, если найти. Понимаешь?

– Есть.

– Вот. Если враг умный – они держать тебя три дня. Деньги есть. Тебя нет. Твоя семья нет. Ты – вор. Тебя все искать. Их нет. Если глупый – тебя нет сегодня. Я хочу спросить тебя, Костя, кто твой враг? Твой полицай? Нет. Это не он. Он – это рука. Кто голова? Подумай. У тебя нет времени. Но ты – умный. Может, не один человек. Но это близко. Очень близко к тебе. Так. Теперь – дальше.

Он встал и прошелся по кабинету. Достал из секретера бутылку виски, стаканы. Он был удивительно спокоен и сосредоточен. Костя мог легко представить Штайнца в компании таких же профессиональных, спокойных людей среднего возраста, холеных, прекрасно одетых, в кабинете штаб-квартиры БНД в Бонне. Занимающихся разработкой стратегических планов. «За победу… За нашу победу».

Штайнц налил виски в стаканы из толстого стекла, посмотрел на Костю и продолжил:

– Завтра утром ты можешь лететь домой. Сегодня нет рейс. Не в Киев. Нет. – Он сделал резкий жест рукой. – Киев нельзя. Москва. Нет. Далеко слишком. Кишинев. Это шестьсот километров до твой дом. Граница без компьютер. Почти не граница. Так – шутка. Тебя встретят наш человек. Мой хороший друг. Он везти тебя на Украина. Куда скажешь. Кто может встретить тебя? Кто ты доверяешь? Твои телефоны под контроль.

– Мобильные…

– Ваш мобильный слушать простой сканер. Ты понимаешь, никому в банк звонить нельзя.

– Понимаю.

– Полицай нельзя. КГБ нельзя. Только друзья можно. Но не всем. Это для помощь фрау Даяне и киндер. Слушай, Костя, у тебя есть друзья из криминал?

– Бандиты?

– Да. Чтобы забрать твоя семья.

– Друзья моих друзей.

Дитер внезапно рассмеялся, и Краснов посмотрел на него с недоумением.

– Извини, Костя. Друзья друзей. Так называть мафия на Сицилия. Смешно. Так. Ты можешь просить?

– Наверное, да.

Естественно, у Краснова были знакомства среди криминального мира. Правда, мир этот был не в полной мере криминальным в обычном понимании. Многие из расплодившейся в экс-СССР породы бандитов в спортивных «адидасах» и кожаных куртках были вчерашними военными, студентами, спортсменами. Из приличных семей, с дипломами о высшем образовании, многочисленными регалиями и медалями. Были среди них и чемпионы Европы и мира, капитаны и майоры, бывшие аспиранты и кандидаты наук. Выброшенные из обычной жизни, они начали жить по новым законам, приспосабливаясь к запросам сегодняшнего дня.

Именно они создавали «ударные группы» из молодых «толстолобиков», законспирированные разветвленные сети, копирующие структуры спецподразделений, бригады, созданные по образу и подобию военных формирований. Профессионалы мстили стране за изгнание – мстили с фантазией, изобретательно. Силой брали «долю» в набирающей ход новой жизни. К ним шли вчерашние школьники, соблазненные «девятками» асфальтового цвета, силой стаи и запахом легких денег, пэтэушники, студенты – пушечное мясо для одноразового использования. Их и использовали как презерватив или китайский ТТ, который клинило после трех выстрелов – для разовых акций. Как курьеров, киллеров и бомбистов. И даже кличку им дали презрительную – «быки». Из них пробивались наверх единицы – в избытке наделенные хитростью, смекалкой и жестокостью. Остальных несли на кладбище в дорогих и не очень гробах «пацаны» в кожанках.

Но шли в рэкет также и крепкие профессионалы. Из силовых органов, из армии, из большого спорта. Они не признавали блатных и их законов. И очень быстро привыкли не признавать законов человеческих и Божьих. Время этому очень способствовало. Они стреляли в силовиков, коммерсантов и друг в друга и грабили коммерсантов. А силовики стреляли в них и тоже грабили коммерсантов. Страна выбирала между двумя беспределами – бандитским и ментовским, не понимая, что на деле в разной упаковке получит одинаково горькую пилюлю.

Сам Краснов с бандитами дела не имел. В самом начале процесса становления банка ему пытались сделать «предложения, от которых трудно отказаться». Но предложения приняты не были. Краснов знал, что если в его бизнес войдут бандиты, то это навсегда изменит имидж банка. Были уже, знаете ли, прецеденты. И даже если некоторые из бандитов уже сменили вазовские «девятки» на подержанные «Мерседесы», а базарную униформу – на вполне приличные костюмы и обзавелись офисами вместо спортзалов, Краснов все равно держался от них подальше.

Исключение составляли только старые знакомые, которых Костя знал по прежней жизни. С ними Краснов встречался иногда, но не по деловым вопросам. Некоторые из них, ставшие клиентами банка, даже захаживали к нему в кабинет. Правда, от нескольких таких знакомцев Костя получил предложения «раздербанить» кредит на взаимовыгодных условиях, но вежливо отказался, а с предлагавшими ему такие гешефты личностями просил своего секретаря более не соединять. Что Галина Яковлевна, работавшая у Краснова еще в обкоме комсомола, исполняла неукоснительно и с удовольствием.

В сауны с девицами Костя не ездил, водку не пил, кредиты не «дербанил» – так что дружба с этой кастой у него не задалась.

С милицией, УБОБом и СБУшниками, впрочем, тоже.

Банковские офисы охранялись людьми в форме, инкассация производилась ими же, но за все это банк платил по счетам. Все попытки силовиков влезть в дела банка или ознакомиться с файлами, составляющими банковскую тайну, пресекались Красновым без всяких поисков компромисса. Господа учредители всемерно поддерживали своего управляющего с его политикой независимости и немедленно вмешивались, если конфликт с силовиками или бандитами переходил в активную фазу. Благо рычаги воздействия у них имелись.

Бандиты постепенно отстали – себе дороже, а вот доблестные правоохранители попыток не прекращали – больно уж лакомым казался кусок. Да и зацепок, если честно сказать, было много. Сама экономическая система была такова, что при малейшей попытке работать по закону любое коммерческое предприятие (А кто может сказать, что банк – это некоммерческий проект?) оказывалось должно государству вне зависимости от получаемой прибыли и эффективности работы. Фирмы, фирмочки, большие заводы и маленькие частные предприятия не могли работать без так называемой обналички. А банк не мог работать без схем минимизации налогообложения. Легальных, не совсем легальных, совсем нелегальных. И должен был учитывать пожелания клиентов. Легальные, не совсем легальные и совсем нелегальные.

Вначале это были переводы денег в Россию и из России, за которые банк брал солидные комиссионные. Механизма как такового на тот момент не было. Электронные переводы еще не существовали. Бумажные носители, перевозимые вручную в огромных мешках, лежали в РКЦ ЦБ РФ неделями и месяцами. Посредники и исполнители, разыскивающие в этом бумажном море нужную «платежку», зарабатывали колоссальные деньги.

Банк в ту пору занимал несколько комнат в здании общежития техникума, которые Костя выбил по старым комсомольским связям. Одну угловую комнату занял Гельфер, втиснувший свое массивное тело в шесть квадратных метров и приступивший к внедрению своих экономических познаний в жизнь.

В другом конце коридора, сделав из туалетной комнаты мини-приемную, а из соседней с ней – жилой мини-кабинет, разместился Краснов с секретарем. В бывшей «ленинской» комнате, где площадь это позволяла, на первом этаже разместился расчетный зал. Еще несколько комнат Краснов выбил для управлений и их руководителей. Команда была совсем маленькая.

Вполне естественно, что в делах Краснов опирался на своих. Комсомольские кадры на ключевых позициях, некоторые с небольшим опытом банковской деятельности, большинство без нее, но все с опытом администрирования, командной работы. Их Костя подбирал скорее по принципу личной преданности. Из собственного опыта он знал, что только это может в какой-то степени, и то – далеко не полностью, оградить на первое время от взяточничества и попыток разворовывания средств, которые процветали в некоторых коммерческих и государственных банках. Конечно, соблазны и риск воровства оставались – куда их деть? Но задачей было свести коррупцию к минимуму, так как вовсе избежать ее было невозможно.

На вторые позиции нанимались немногочисленные профессионалы, которых Костя сманил, откуда смог: те, кто поверил в идею нового банка и в его руководителя. Плюс мозговой центр. Он сам, Калинин и Гельфер. Калинин, правда, был сотрудником приходящим. Свою адвокатскую практику он так и не бросил. Но все свободное время отдавал решению банковских проблем.

Тогда же Краснов пригласил для создания службы безопасности Олега Лукьяненко, который уже несколько лет работал в органах, так как знал его еще со времен оперотрядов, работу которых он курировал будучи первым в университете. Олег оказался способным организатором и начал строить будущий департамент безопасности с нуля – толково, быстро и жестко, при этом всячески демонстрируя своему новому шефу и преданность, и свою заинтересованность в общем деле. С Гельфером у него, правда, отношения не задались. Артур относился к Лукьяненко с некоторой брезгливостью, скрывавшей очевидную неприязнь. Это было удивительно, так как кроме Карла Маркса и еще нескольких адептов коммунизма Гельфер ко всему человечеству относился с доброжелательностью. На недоуменные вопросы и разъяснительные беседы Кости Арт не реагировал, о причинах своего неприятия шефа СБ умалчивал, отделываясь шуточками об извечной ненависти интеллигенции ко всякого рода филерам и жандармам.

Костя злился, Калинин хмыкал, иронично поглядывая на Гельфера, но в споры не вмешивался. Потом все как-то свыклись с существующим положением вещей – в конце концов, никто ни на ком жениться не обещал. Некоторая напряженность во взаимоотношениях между заместителем управляющего и шефом службы безопасности сгладилась под грузом ежедневных проблем. Слишком много работы и слишком мало времени для ссор. А не сталкиваться друг с другом в тесных коридорах и крошечных кабинетах арендованной «общаги» было невозможно. Значит, надо было притираться друг к другу, искать компромисс во взаимоотношениях, не обращать внимания на мелочи. Надо так надо.

Так и начинали. В тесноте, да не в обиде. Удивительно, но никто не жаловался. Хоть условия были, мягко говоря, не очень. Но… лиха беда начало.

– Но я не уверен, – сказал Краснов, – что это выход из ситуации. Спецназ – это еще куда ни шло. А вот бандиты…

Я, конечно, не профессионал, но мне кажется, что чем позже они узнают о том, что мы действуем, тем лучше.

– Так, – Дитер задумался. – Ты быть прав, возможно. Если…

Он опять почесал переносицу.

– Если ты и жена пережить эту ночь.

Наверное, Костя побелел, потому что Дитер посмотрел на него испуганно.

– Я говорил о криминал, потому что не видеть другой шанс делать что-то… Иногда, Костя, лучше делать что-то, чем не делать ничего.

– А что бы ты делал на их месте?

– На их месте? На месте твой полицай? – Да.

– Я бы ждать. Я бы брать тебя тайный место здесь и ждать. Пока не видеть деньги на счет. Место тихий, чтобы убить там. И спрятать тело потом. Что ты делать сегодня вечер?

– Я ужинаю с Францем.

– Один?

– Нет. С Глобой и своим охранником. В «Trenta Sei».

– «Trenta Sei» – это хорошо. Франц – гурман. Дивная итальянский кюхен, – Дитер щелкнул пальцами. – Я делать звонок.

Он быстро набрал номер на клавиатуре мобильного и быстро заговорил по-немецки. Вернее, он не говорил, а отдавал приказы.

– Вечером, – сказал он, поворачиваясь к Косте, – в «Trenta Sei» быть два моих человек. Не из банк. Просто мой человек. Они смотреть за тобой. Чтобы ничего не делалось. Скажи там, что ты едешь со мной завтра. В Кельн, например. Пусть. Не важно. Кельн. На переговоры. Едешь из Берлин.

– Зачем?

– Мы говорить с тобой, что ты не спрашивать, зачем. Просто делать. Надо. Так?

– Хорошо.

– Твой самолет завтра. Шесть утро. Вечером ты мне звонить из хотел. Любой время. Я утром ехать с тобой аэропорт, – он внимательно посмотрел Косте в глаза. – На сегодня у нас две встречи. Ты можешь?

– Это нужно?

– Я думать – да. Все должен идти, как обычно.

– Тогда – да.

– Хорошо.

– Есть десять минут. Мы пить кофе и думать вместе. О'кей?

– Да, – сказал Краснов.

– Когда ты должен звонить? Твой полицай?

– Через сорок минут.

– Скажи, что ты все сделать. Что вайр будет утром.

– Но утром…

– Утром он знать, что ты ехать в Кельн. Ты дашь копи сегодня. Тогда они не трогать киндер и Даяна. Они ждать завтра, проверить счет. Но они могут трогать тебя. Брать тебя в тихий место.

– В ресторане?

– Нет разница.

– Это же центр Берлина!

– В центр Москва не убивать?

– Ну как тебе сказать…

– Центр Берлина – тоже «как сказать». Там, где много людей, можно делать, что хочешь. Это я говорю. Веришь?

– Да, пожалуй.

– Пожалуй? – Дитер рассмеялся. – Да. Пожалуй. Верь. Чтобы все имело смысл одно нужно.

– Что одно?

– Ты должен был жить завтра утром. Когда я провожать тебя флюгхеффен.

Машины подъехали к дому в начале шестого. Диана увидела из окна, как на подъездную дорожку вырулили «Ленд-крузер» с «блатными» номерами, банковская «девятка» и шестисотый «Мерседес» темно-синего цвета. Киевской регистрации, если судить по номеру.

Минут за пять до того она слышала звонок мобильного и голос Лукьяненко, что-то говорившего в трубку. Потом он рассмеялся. Хлопнула входная дверь. А сейчас…

Сейчас из леса появился этот эскорт. Хлопали дверцы машин. На лужайку перед домом выходили какие-то люди. В поле зрения оказался Лукьяненко. Он кому-то жал руки, с двумя мужчинами, одетыми почти в одинаковые серые костюмы, обнялся. Всего приехало, Диана быстро подсчитала, девять человек. Может быть, и в машинах оставался кто-то – за густо тонированными стеклами было не разглядеть. В который раз она отругала себя за забытый в машине сотовый. Вторые сутки пошли – батарейка сдохла наверняка, и даже если добраться до машины, то толку от трубки может и не быть. Ей, отрезанной от мира, запертой вместе с детьми на втором этаже собственного загородного дома, лежащая в белой «Астре» трубка казалась шансом на спасение. Хотя куда, собственно, звонить, Диана себе не представляла. Ну не в милицию же, это точно.

Дашка проснулась, и Марик в спальне что-то читал ей вслух. Снизу доносились чьи-то шаги, то ли Болека, то ли Лелека. Диана подумала о том, что надо спуститься вниз и приготовить что-нибудь детям. Но в это время один из тех в серых костюмах, с которыми обнимался Лукьяненко, открыл багажник «Мерседеса», и двое крепких молодчиков, подъехавших на «девятке», выволокли оттуда Артура Гельфера. Диана едва сдержала крик.

Арт был похож на сдувшийся воздушный шар. Руки то ли скованы, то ли связаны за спиной. Рубашка, выбившаяся из брюк, перепачкана чем-то темным, пиджак порван. Голова болталась из стороны в сторону, как у игрушечного пупса, на которого он всегда был похож. Крупный игрушечный пупс с роскошными усами. В один момент голова его запрокинулась, и Диана увидела, что лицо у Арта разбито в кровь, так, что глаз не было видно.

Бравые ребятки поволокли Артура к крыльцу, быстро и споро, несмотря на все его сто с лишним килограммов веса. Ноги Гельфера волочились по траве. В какое-то мгновение Диана подумала, что волокут труп, и мгновенно похолодела.

Но тут же увидела, что Арт пытается поднять голову, но у него это не получается. Значит, по крайней мере жив, что уже хорошо.

Вчера Артур был в Москве, Костя разговаривал с ним около шести вечера. Диана даже слышала зычный хохот Гельфера из трубки сотового. И собирался остаться в Москве до пятницы – это было понятно из разговора. Дверь внизу хлопнула, зазвучали мужские голоса, и шумно рухнуло на пол тело.

«Как мешок, – подумала Диана. – Они его швыряют, как мешок. С человеком, с живым человеком так не обращаются».

Она подошла к лестнице и прислушалась. Внизу опять хлопнула дверь, заскрипело кресло под чьей-то тяжестью. Она спустилась на несколько ступенек ниже и осторожно выглянула из-за перил – так была видна часть нижнего зала.

Арт лежал спиной к ней, заведенные за спину руки были скованы наручниками из черной стали так туго, что пальцы налились кровью до сиреневого цвета. Рубашка и пиджак задрались с правого бока, и Диана с ужасом увидела на теле Гельфера кровоподтек, повторяющий по форме подошву ботинка.

Это было так страшно, что она перестала бояться. Чувство страха мгновенно исчезло, уступив место злости. Нет, даже не злости – гневу. Такому сильному, что сердце забилось по-другому, а с глаз спала пелена отчаяния и усталости.

«Твари!» – крикнула женщина внутри Дианы.

Она сама, но совершенно другая – сосредоточенная, сильная и безжалостная. Они били Арта. Совершенно безобидного, толстого, неспособного и муху обидеть человека. Человека, который и не дрался-то ни разу в жизни, наверное.

Он всегда боялся боли – до появления нормальных дантистов его и в зубоврачебный кабинет сходить уговаривали всей компанией, а он, с опухшей щекой, отмахивался и не шел. А они били этого взрослого ребенка…. И, скорее всего, не для того, чтобы что-то узнать. Значит, она правильно поняла правила игры. Теперь бы выстоять. Пусть не выиграть – не проиграть.

Она опять поднялась наверх. Совещание на лужайке перед домом уже заканчивалось. Часть приехавших опять рассаживалась по машинам. Двое в сером уселись в «Мерседес». Кто сел в джип – Диана увидеть не успела. Но когда машины тронулись, возле дома остались двое молодцев из вазовской «девятки», которые отволокли Арта в дом, Лукьяненко и еще двое мужчин средних лет, неприметно одетых. К начальству они явно никакого отношения не имели. Лукьяненко что-то говорил им, а они слушали, вытянувшись во фрунт.

«Еще охрана, – подумала Диана. – Плохо. Очень плохо. Еще четверо. Итого – семь. Шансы уменьшаются, но, по крайней мере, не исчезают. Если бы ее приковали наручниками к батарее – вот тогда было бы совсем плохо. Они не считают ее игроком в этой игре. Баба – что с нее возьмешь? Не боец. И прекрасно. И пусть думают, что хотят. Я даже подыграть согласна. Лишь бы не ограничили в передвижениях. Арта зачем привезли? – Она взглянула на часы. – Почти четверть седьмого. Скорее всего, для разговора с Костей. Дополнительный аргумент, с позволения сказать. Мол, если мало жены и детей – так у нас еще твой соратник и друг. Но тут можно только гадать».

Какое действительно место отведено Гельферу в этой игре, Диана не знала. Но то, что Арт играет не в компании Лукьяненко, было видно невооруженным взглядом.

Опять распахнулась дверь внизу, забубнили голоса, потом Диана услышала голос Лукьяненко:

– Диана Сергеевна! И громче:

– Диана Сергеевна!

Из спальни выглянул Марик.

– Все в порядке, – сказала Диана. – Побудь с сестрой. Он кивнул.

– А у меня для вас сюрприз! – встретил ее Лукьяненко. Артур уже не лежал на полу, а сидел в кресле, склонив голову к коленям, а один из добрых молодцев расстегивал ему наручники.

– Господин Гельфер собственной персоной. Из бывшей столицы – проездом. Всего на один день.

– Не ерничайте, Лукьяненко, – брезгливо выдавила из себя Диана. Она обняла Артура за плечи, помогая ему выпрямиться.

От всегда чистоплотного Гельфера пахло потом, мочой и кровью. Пахло страхом. Он облокотился на спинку кресла, с трудом сохраняя равновесие, чтобы не съехать на бок, и посмотрел на Диану заплывшими от побоев глазами.

Потом попытался улыбнуться, но получалось у него плохо – только стало видно, что во рту не хватает одного переднего зуба. Руки его с передавленными наручниками кистями безжизненно свисали по бокам.

– Здравствуй, Ди… – прохрипел он совершенно чужим голосом. – Воды дай…

Вся когорта Лукьяненко, рассевшись по гостиной, рассматривала происходящее, как в театре. Без каких-либо комментариев, с определенным любопытством во взорах.

Сам держать чашку Артур не мог, слишком сильно затекли руки, и Диана поила его, словно малого ребенка, придерживая за затылок. Гельфер пил жадно, заливая себе грудь водой, клацая зубами о край чашки. Он выпил все до дна, а когда Диана принесла еще, начал пить опять и заплакал. Сначала беззвучно – просто слезы покатились из глаз по заросшим короткой рыжеватой щетиной щекам, а потом он всхлипнул, захлебнулся и надсадно заперхал, веером разбрасывая розовые капли.

– Как трогательно, – сказал Лукьяненко. – Еще чуть-чуть – и я разрыдаюсь. Люблю мелодраматические эффекты, знаете ли.

– Заметно, – она достала из шкафа чистое полотенце и вытерла Гельферу лицо. – Ему нужен врач.

– Уверяю вас, что необходимости в этом нет.

– Он сильно избит вашими людьми, Олег Трофимович.

– Ну что вы, Диана Сергеевна, разве ж это сильно? Вы просто не знаете, что значит сильно. Вы же его узнали. Он разговаривает. Вот, воду даже пьет. Можно считать, что его и не били вовсе. Так, профилактический разговор. За жизнь.

Лукьяненко улыбнулся своей людоедской тонкогубой улыбкой.

– Вам никто не говорил, Лукьяненко, что у вас специфическое чувство юмора? – спросила Диана. – Почти нечеловеческое.

– Нет, Диана Сергеевна, – он, похоже, искренне развеселился, – не говорили. Моим сотрудникам мое чувство юмора очень даже нравится. Дая их особо и не спрашиваю – мне-то какая разница, нравится оно им или нет? Раз шучу, значит, надо смеяться. Громко и долго. В ваши вельможные компании меня не приглашают. Что нам, сохатым, в барском доме делать? Так что – что имеем, то имеем. Другого не будет. И врача не будет. А вот помыться я Артуру Яковлевичу разрешу. Чуть попозже. Поговорим с вашим супругом – и пусть себе моется на здоровье. И можете постирать его тряпки. Запах, надо сказать, нереспектабельный…

Лелек коротко хохотнул, остальные гоблины заулыбались. Лукьяненко тоже растянул губы в улыбке, но глаза у него оставались злыми. Он внимательно следил за реакциями Дианы, словно просчитывал заранее следующую фразу, чтобы встретить ее во всеоружии.

«Ждешь визг и слезы? – отметила Диана про себя. – Хрен дождешься. Особую уверенность в себе я не продемонстрирую. Нет ее. Но и истерик, ты, сволочь, не увидишь».

– Я окажу ему помощь, – сказала она. – Хотя ему нужен врач. Вы, Лукьяненко, за это ответите.

– Может быть, Диана Сергеевна, может быть. Хотя, честно говоря, за всю свою биографию, за такое ко мне никто из подследственных претензий не предъявил. Не принято, знаете ли…

– Все когда-нибудь происходит в первый раз, Олег Трофимович. Прикажите вашим головорезам помочь мне перенести Артура Яковлевича на второй этаж.

– Никак не могу, – Лукьяненко ернически развел руками, – так как первая заповедь охраны – ничего не носить. Руки должны быть свободны на случай опасности извне. А во-вторых, мне он нужен здесь. А после того как мы переговорим с Константином Николаевичем, можете увести этот кусок дерьма хоть наверх, хоть в подвал. И так дышать нечем…

Диана повернулась к нему и внимательно вгляделась в его лицо.

– Что? Не нравится, Диана Сергеевна? – спросил Лукьяненко. – Неприятно, когда комнатная болонка оказывается волком?

– Волком? – Диана подняла одну бровь. – Вы себе льстите, Олег Трофимович. Вы и болонкой-то не были.

– Не надо, Диана, – прохрипел Арт. – Не надо.

– Между прочим, дельный совет, – сказал Лукьяненко. – Злить меня не надо. Не то у вас сейчас положение, чтобы меня раздражать. Сидеть вам надо тише воды и ниже травы. Вы женщина видная, хоть и не первой свежести. Вполне привлекательная. Ребята, которых вы головорезами обозвали, нервные, молодые, горячие. Работой на вашего мужа измученные. Плюс классовая ненависть. Забавная может картинка получиться, Диана Сергеевна, вы не находите? Многовато для вас одной будет.

– Ах да… – сказала Диана. – Действительно. Примите нижайшие извинения, Олег Трофимович.

Но бровь не опустила.

– Да что вы, что вы… – в тон ей подхватил Лукьяненко. – Не стоит извинений.

Они смотрели друг другу в глаза. Диана знала наверняка, что его слова – не пустая угроза. Но отвести взгляд, дать этому человеку одержать верх над собой, особенно после того, как он деловито, почти без эмоций избил ее, было невозможно.

Прекрасно осознавая, что она, наверное, делает самую большую глупость в жизни, она уперлась взглядом в его недобро прищуренные глаза. И делала это она не из безумной отваги, не из безрассудства или страстного желания победить в этой игре в гляделки. Что-то на уровне инстинкта подсказывало ей, что, как в единоборстве с хищником, нужно не отвести глаза. Главное, не дать Лукьяненко сломать ее на уровне словесных угроз, но и не спровоцировать его на физическое действие. Не нарушая равновесия, заставить его почувствовать в ней, в женщине, в существе, по его мнению, несомненно, низшего порядка, противника. Пусть и неравного ему по силе, но способного серьезно оцарапать, ежели дело дойдет до драки.

Он мнит себя стратегом, а значит, предпочтет начать действовать только тогда, когда этого требует его план. Не ранее. Сломаться, показать слабость – это развязать ему руки прямо сейчас. А она хорошо представляла теперь, что может сделать этот человек с развязанными руками.

За ее спиной тяжело, с присвистом дышал Гельфер. Время не текло, тянулось. Эта молчаливая дуэль должна была чем-то закончиться.

И тут зазвонил телефон.

Дитер настоял на том, чтобы разговор записывался. Пришедшие техники за минуту подключили Костину трубку к нехитрому устройству, и только после этого Краснов набрал номер Лукьяненко.

– Слушаю.

– Это хорошо, что слушаешь, – сказал Краснов. – Я сделал то, что ты хотел.

– Вот и молодец, – весело, с издевательской интонацией отозвался Лукьяненко. – Приятно иметь дело с благоразумным человеком. А мы тут с твоей женой беседуем. И дружком твоим закадычным. Гельфер его фамилия. Помнишь такого?

– Арт-то тебе зачем?

– Считай, что я коллекционер. Хобби у меня такое.

– У тебя, Олег, опасное хобби. Ты коллекционируешь близких мне людей.

– Ну конечно, спичечные этикетки собирать безопаснее. Но ты же знаешь, я не сильно пугливый.

– Да, ты у нас бесстрашный. С женщинами и детьми.

– Ага. И с толстяками.

– Ты свою часть договора исполнять думаешь?

– Ты о чем, Краснов?

– Дурака не валяй, Лукьяненко. Диану с детьми отпусти.

– А жиденка твоего? Тоже отпустить?

– Артур тебе зачем?

– Не для любви, Костя, не для любви… Только по делу. Ты не волнуйся, родной. Денежка дойдет – и всех отпустим. Как вольных птиц. Мне твой выводок и этот кусок жира без надобности. Это ты правильно подметил. Ты мне завтра с утреца звякни.

– Мы же с тобой договаривались, что ты их отпустишь!

– Так я ж и не отказываюсь. Как денежку увижу, так сразу и отпущу. Кстати, Краснов, ты сюда не приезжай пока, не надо. Посиди в Берлине, отдохни. Не метушись. Тут все нормально, все здоровы.