Текст книги "Левый берег Стикса"

Диана тихонько охнула.

– Что поделаешь, Ди, – сказал Костя, – когда-нибудь я бы все равно это сделал. Они уже убили людей, там, в Москве. И убьют еще – если победят. Но, думается мне, им не победить. Я их видел сегодня – они проигравшая команда. Горбачева все равно сместят. Скорее всего, новый герой – Ельцин, а у него с родной КПСС свои счеты. Рухнет все, как карточный домик. Я завтра сдам партбилет. Хватит с меня – сыт по горло. Они сегодня деньги спасали, партийную кассу. Тайно. Я-то знаю, как и что прятать, – сам так делал последние пару лет… Сколько через подставных владельцев вложено в СП, в банки коммерческие. Но остатков еще много. Они сегодня хотели и комсомольские деньги прибрать к рукам, но их я увел, не дотянулись. Завтра собираю актив области. Пусть лучше им, чем этим сусликам.

– Костя, это опасно…

– Это не более опасно, чем выжидать. Это наши деньги, и с их помощью можно сделать многое. Похоже, Ди, мне придется менять профессию. Комсомольского вождя из меня не получилось. Придется переквалифицироваться в управдомы.

– По-моему, ты был неплохим вождем. Что будет дальше, Костя?

– Будет плохо, Ди, – он покачал головой. – Гораздо хуже, чем было. А может быть, в чем-то лучше, если Бог даст. Но так, как было, уже не будет никогда. Это очень плохое слово – «никогда», но это правда, Ди. Можешь мне верить.

Впоследствии она много раз спрашивала себя, как бы поступил ее муж, не разглядев в участниках Государственного комитета по чрезвычайному положению проигравшую команду? Что подсказал бы ему давно ставший второй натурой прагматизм? И не смогла найти однозначного ответа на этот вопрос. Тогда, в августе девяносто первого, он поступил так, как поступил. И поступил как порядочный человек. И только это имело значение.

Они провели ночь у приемника. Телефон не умолкал до утра.

Двадцатого Костя осуществил задуманное – к двенадцати дня сдал партбилет и положил первому на стол заявление об уходе. Он еще оставался в своем кабинете пару дней, но уже по инерции. К вечеру стало ясно, что ГКЧП неизбежно проиграет, и из обкома партии в Москву полетела телеграмма с поддержкой защитников Белого дома и президента, запертого с семьей на даче, в Форосе.

На Садовом кольце еще дымились под мелкой моросью догорающие троллейбусы, еще ждали сигнала верные путчистам военные части и спецподразделения, но колесо истории уже повернулось. Со Старой площади отдавались последние в истории СССР приказы. Перемещались по миру, со счета на счет, партийные деньги, кормившие досыта десятки режимов и сделавшие десятки революций.

Партия собиралась нырнуть в подполье, поменять лицо, спрятаться от тех, кого мучила и обманывала семьдесят четыре года. И только дальновидные люди, а Костя Краснов относился к таковым, понимали, что происходящие перемены – не коренной перелом, а рокировка, спасающая фигуру в сложной шахматной партии.

Ключевые посты в демократических только по названию правительствах останутся за бывшими коммунистами, они сядут в плюшевые кресла в новых Советах и парламенте, свято сохраняя старые, надежные связи и отношения.

Они же, тайно или явно, возглавят совместные предприятия, фирмы, банки, станут новыми нуворишами в этой стране и никогда не откажутся от власти. А кто и когда отказывался от власти добровольно? Под удар фактически безвластной, но шумной демократической волны попадут только ортодоксы, не сумевшие принять новые правила игры, а умные люди, сменив цвета знамен, притаившись в тени, опять будут строить рай на этой земле.

Но не для всех. Как всегда – не для всех.

«Береги спину, – подумал он. – Она сказала «Береги спину…»»

Что за черт? Еще вчера он и подумать не мог о подобном, а сегодня стало явью то, что он всегда считал досужим вымыслом дешевых писак. Детективный сюжет – жена банкира становится заложницей мафиозных структур. Потрясающе свежо. Было бы просто глупо, если бы не было правдой.

Банковский «Мерседес» мчал его по восточной части Берлина по направлению к бывшей Стене – чудовищному шраму, рассекавшему город надвое. Водитель тщательно выбирал дорогу – центр был перегружен транспортом, и пробираться по боковым улочкам было легче.

Он все еще был в состоянии ступора и отдавал распоряжения чисто автоматически – какая-то часть его разума продолжала действовать холодно и расчетливо, может быть, потому что он понимал необходимость действия и опасность, которую несли его семье растерянность и малейшее промедление.

С ним приехало двое – только двое, один из которых вне подозрений. Второй – сотрудник охраны; Костя плохо его знал, парень был из новых. Как его зовут, дай бог памяти? Ах да… Сергей. И фамилия такая смешная – Катенькин. Кто мог представлять опасность здесь? Кто-то из людей Франца? Вполне возможно. Предположительно это может быть кто угодно. Хоть бы и сам Франц. Или Дитер. Страшно подумать, но может быть, и сам Дитер. Лично. Слишком большие деньги на кону. Сорок миллионов долларов могут изменить любой менталитет. Ай да Лукьяненко, ай да сукин сын! Серый ты наш кардинал, мыслитель сраный. Основа нашей безопасности.

Костя почувствовал, как от злости у него спирает дыхание и начинает колотиться сердце. Он удавил бы его собственными руками. Если бы он просто предал – полбеды. В конце концов, склонность к предательству – одно из обычных человеческих качеств. Инстинкт, подобный инстинкту размножения. Или даже рефлекс. Но сделать это так, как сделал Лукьяненко, прикрывшись женщиной и детьми, – нечто большее, чем просто предательство, и заслуживает большего.

Это тебе не просто воровство – такое уже случалось. Где-то год назад один из высокопоставленных клерков пытался провести подобный трюк, но шила в мешке не утаил и не успел отмыть ни цента из украденной суммы. Деньги вернули, а клерк расстался с уютным кожаным креслом.

Сейчас все гораздо сложнее. И сумму он переведет. Деваться некуда. Ставить в известность Интерпол пока нельзя. За ним присматривают, и это может плохо кончиться для Дианы и детей. Поднять людей дома? Ни в коем случае. Лукьяненко завязан с половиной милицейской и СБУшной верхушки города. О его звонке станет известно через несколько минут.

Костя с размаху ударил кулаком по кожаной подушке сиденья. Сидевший впереди охранник с недоумением оглянулся через плечо.

Это нельзя, то нельзя. Похоже, ему оставили узкий коридор, в рамках которого он может действовать, как запрограммированный автомат. «Старший брат» смотрит на тебя… Ну и? До офиса – минут пять езды. Сегодня он отдаст распоряжения, может быть, свяжется с Лукьяненко по мобильному телефону и перешлет копию платежки по факсу. Хотя на ситуацию это не повлияет. Они будут удерживать Диану как можно дольше. Им нужно связать ему руки. Не дать начать противодействовать. Ведь он может попросить трассировать деньги или просто заявить в Интерпол, а дальше будут действовать их банкиры. А банкиры там совсем неплохие. Значит, надо держать его за руки. Или, как сказал Лукьяненко, за яйца. И для этого у них есть все.

Вопрос один: зачем? Они кто угодно, но не наивные первоклашки. Поднаторели за пару лет работы. Что они могут сделать с деньгами? Глупо надеяться на то, что в случае необходимости заинтересованная сторона не проследит «трассу». Даже если суммы будут сняты наличными в разных странах или на них будут куплены боны на предъявителя, следы останутся. А если офшорный банк? Или использованный ими вариант – банк плюс трастовый фонд? Тогда что? Известны люди, которые за операцией стоят. У них есть фамилии и имена. Но для этого существуют паспорта на чужое имя. Невелика проблема.

Внешность? Внешность можно, конечно, изменить. При больших деньгах это проще простого. В Европе полно высококлассных хирургов, которые за сравнительно небольшую сумму выкроят тебе новое лицо и даже новые отпечатки пальцев, хоть это и посложнее. Но для всего этого нужно время. А для того чтобы у них было время, им нужно его молчание, и есть только два способа его получить: держать в заложниках семью или убить его. Третьего не дано.

Лукьяненко хорошо знает, что на сделку он не пойдет, а полагать противника дураком – признак собственной несостоятельности. Если они начали операцию – значит, все спланировано и рассчитано на десять ходов вперед. Или на двадцать. Планировать – это азбука контрразведки и сыска. В этом Лукьяненко ас. Он, предположительно, просчитал каждый его шаг, как возможный, так и невозможный. Четко, логично, как настоящий профессионал.

Стоп… Но и он сам не профессионал в этих вопросах. Достаточно легко можно предугадать его действия по блокировке счетов или системе противодействия отмывке денег. Но предугадать его поступки, не связанные с банковскими делами, – задачка трудная, хотя и невыполнимой ее не назовешь. Действовать на опережение – его козырь. Прежде всего нужно определиться с тем, кто присматривает за ним здесь. Уйти из-под контроля, исчезнуть, пробраться поближе к дому и отбить у них Диану и детей. И ни в коем случае не делать отправку суммы.

Они будут искать его и не тронут семью, пока он им нужен. Для того чтобы сымитировать платеж, большого ума не надо. Ошибка в букве или цифре – и деньги вернутся как ошибочно отправленные. Все зависит от того, кого они к нему приставили. Скорее всего, какого-нибудь гоблина-молотобойца. А если нет? Если тот, кто приглядывает за ним, хоть немного в курсе дела, значит, степень риска возрастает непредсказуемо. В конце концов, для того, чтобы сравнить платежку с тем, что записано у тебя на бумажке крупными буквами, не нужно быть Спинозой. Десяти классов хватит с головой.

Прежде всего, Лукьяненко абсолютно уверен, что в этой ситуации платеж все-таки будет произведен. Он явно контролирует счет в банке-получателе или транзитный корсчет в Германии, через наш банк в Днепре. Он ведь вполне мог купить или запугать кого-то в банке, кто имеет доступ к этой информации.

Но сейчас почти четыре по местному времени, и официально банк платежи прекратил. Для него это не проблема, однако, если не упирать на срочность, то платежку оформят сейчас, а исполнение отнесут на утро, что даст почти шестнадцать часов зазора, а реально – даже больше. В худшем случае – двадцать, в лучшем – сутки. Это уже что-то.

Нужно выяснить, кто сейчас приглядывает за ним. И заставить их нервничать. Вы ведь не любите, когда что-то идет не по плану, не так ли, господин Лукьяненко? Одно «но»… Придется кому-нибудь довериться. И решиться на это придется прямо сейчас – на раздумья и колебания просто нет времени. Это тот случай, когда один в поле не воин.

«Мерседес» затормозил у входа в банк, и охранник распахнул перед Костей дверцу.

После развала Союза, когда стало ясно, что обратного пути нет, и деньги партии и комсомола бесследно исчезли в полугосударственных и кооперативных банках, СП и фирмах с неясным прошлым и обеспеченным будущим, Костя уже был готов к подобному развитию событий и начал действовать, подключая связи, полученные еще в бытность комсомольским вождем.

Но дело упиралось не только в связи. Идеей Кости была организация коммерческого банка, а для реализации такого проекта одних связей недостаточно. Нужны были деньги – и деньги немалые. И для уставного фонда банка, и для благодарности тем, кто будет бумаги подписывать. У Кости таких денег не было. Но были идея, талант организатора и умение убеждать.

К тому времени в городе уже существовала тонкая прослойка тех, кого через несколько лет будут называть новыми русскими, и Краснов сделал единственно возможный шаг – привлек в банк частный капитал. Этот шаг можно было бы считать рискованным – само понятие «частный капитал» действовало на всех власть предержащих, как на быка красное, но Краснов рисковал осознанно: на первое время это давало ему некоторые гарантии независимости, которых в государственной структуре не было по факту. Хотя трудно говорить о независимости, добровольно надевая на шею поводок. Расчет строился на том, что поводок затянется только тогда, когда банк станет настолько выгодным и раскрученным проектом, что отцы-учредители захотят порулить им самостоятельно. До тех пор, пока управлять такой структурой будет хлопотно, Краснов может чувствовать себя относительно спокойно.

Полугосударственные акционерные банки были от природы структурами неповоротливыми, коррумпированными, обросшими запретами и полностью подчиненными государственной машине – им мог приказывать высокопоставленный чиновник. А то, что задумал он, требовало мобильности и самостоятельности. Костя прекрасно понимал, что те, кто вложат деньги в «СВ Банк» (название Краснов придумал вместе с Дианой – просто «Свой банк», и все), рано или поздно тоже возьмут его на «поводок», но их целью будет прежде всего иметь инструмент. Сугубо утилитарный инструмент для того, чтобы делать деньги, а насчет этого Костя не беспокоился. Деньги будут. И инструмент будет подобающий. Пусть «поводок». Пока он свободен. Дальше будет видно.

Всех четверых «доноров» Краснов знал. Когда-то весь город покупал персональные компьютеры в одном из СП. И все четверо именно в нем и трудились. Все четверо, что вполне естественно, знали Краснова, а также заодно и Гельфера, что было для дела очень хорошо… Благо, что хоть город и немаленький, а прослойка, как и везде, узкая. Люди, доверившие свои деньги ему, должны были обязательно доверять и Гельферу. Потому что именно Артуру Костя отводил в деле функционирования банка место «первой скрипки».

– Ты у нас великий экономист, – говорил Костя, – создатель новых немарксистских экономических теорий. Давай-ка опровергнем старика Маркса в одном конкретно взятом банке.

Гельферу такая постановка вопроса льстила, он гордо поднимал усы, сверкал глазами и проявлял чудеса работоспособности. Начальный пакет для регистрации был готов в рекордные сроки. Дальше начались мытарства. Краснов сидел в Киеве неделями, ругался, спорил, давал взятки в крупных и особо крупных размерах, метался с кипой документов из здания в здание, из кабинета в кабинет, худел и выматывался. Каждая «виза» давалась не просто с большим трудом, а буквально на пределе возможностей.

Вечерами в гостинице Костя так крыл систему и ее достойных представителей, что шахтеры из его родного городка замерли бы от удивления. Но медленно и верно количество подписей на бумагах росло, в особо тяжелых случаях на подмогу вызывался Миша Калинин – его бульдожья хватка юриста и специфические знакомства действовали там, где не помогали связи Краснова.

Он даже с поезда сходил, будто только что из модного салона – наглаженный, выбритый, распространяя вокруг себя запах дорогого французского одеколона, в неизменном костюме-тройке, при галстуке (и не простом галстуке) и в начищенных до зеркального блеска черных туфлях. Он входил в любой кабинет – или сам, или договорившись предварительно о протекции с одним из своих многочисленных друзей – и выходил с результатом. Не иначе. Причем суммы «благодарностей», которые он оставлял за вельможными дверями, были, мягко говоря, разумными – Краснову приходилось платить гораздо больше. Костя уже несколько раз затевал с Калининым разговоры о будущей работе в банке, но Михаил корректно, но твердо оставлял вопрос открытым.

– Будем посмотреть, – говорил он. – Давай, для начала, заверши бумажную волокиту, встань на ноги. Время есть.

– Но ты понимаешь, что мне нужен классный юрист?

– Несомненно. Как же в банке без классного юриста?

– Хорошая зарплата…

– Друг мой ситный, а что в твоем понимании хорошая заплата?

Вопрос был сложным. Тот, с позволения сказать, бардак, что творился в стране, делал ответ на этот вопрос в принципе невозможным.

Союз уже развалился, а то, что создавалось на его месте, имело, в общем-то, название, но было, по сути, ничем. Рубли бывшего Советского Союза еще имели повсеместное хождение, но стоили в десятки раз дешевле, чем раньше. Из магазинов фактически исчезло все самое необходимое. Слово «купить» опять ушло в прошлое, основным снова стало слово «достать».

Страна состояла из сплошных очередей: за солью, молоком, сахаром, спичками, сигаретами, водкой. За всем. Несмотря на то что статью за покупку и продажу валюты, по которой можно было схлопотать все, что угодно, вплоть до расстрела, никто не отменял, в стране появился черный валютный рынок, на котором можно было купить любую валюту, но в основном доллары. Народ скупал золото, украшения, бытовую технику, аппаратуру с одной целью – сохранить хоть что-то из нажитого. А это с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее.

Ходили смутные слухи – на уровне «желтых» газетных статей – о введении новой украинской валюты, но Краснов прекрасно понимал, что это только планы. Такой шаг требует серьезной подготовки, и на нее уйдет не один год.

Отделившимся от Союза прибалтам было в этом плане проще, но даже их валютный рынок был привязан к рублю как основной валюте платежей – именно рубль, «деревянный», «торговался» на валютных аукционах в Таллине и Риге и был единственным средством расчета на всей территории бывшего «единого и неделимого».

Что уж тут говорить об огромной пятидесятимиллионной Украине, намертво переплетенной с экономикой России и других «братских» республик? Братство уже кончилось, подавленное танками у телебашни, порубанное саперными лопатками, а мятые бумажки с ленинским профилем и кремлевскими башнями все еще связывали республики вместе, как брачный контракт ненавидящих друг друга супругов.

С одной стороны, создавать банк в это время было безумием, но с другой стороны….

И Краснов, и его партнеры-хозяева прекрасно понимали, что лучшего времени не будет. Одни законы фактически переставали действовать, другие еще действовать не начали. Связи между республиками рвались, а торговля начала развиваться семимильными шагами. Предприятия плохо, но работали, продукция экспортировалась, Внешэкономбанк СССР уже не выполнял свои обязательства – миллионы в валютах первой, второй и третьей категории были заблокированы на его счетах, став недоступными для своих хозяев. И вот-вот готовы были прекратиться денежные трансферты между республиками. А необходимость в переводе денег для торговли и необходимых как воздух поставок между связанными намертво технологическими циклами и общими задачами заводами была.

Сложно? Да. Невероятно? Да. Необходимо? Десятки раз – да. Начиная любое дело, Краснов знал, что есть одно слово, о существовании которого надо забыть. Это слово «невозможно». Наступало время смелых дилетантов, которым предстояло стать осторожными профессионалами. Набить шишки, стать жертвами политических и мафиозных разборок, умереть от пули киллеров или от смертоносных, как те же пули, инфарктов, едва перешагнув тридцатилетний рубеж. Сидеть в тюрьмах по желанию власти, обслуживать эту власть, пресмыкаться перед ней или с ней же бороться. Давать деньги на выборы политиков, на «общак» бандитов и на «фонды» ментов.

Но это мутное время было временем действия. Те, кто бездействовал, были обречены последующие годы тащиться в обозе. Выигрывали только безрассудные.

Так что ответить на вопрос Калинина Костя не мог. Пока не мог. Но он твердо знал, что Калинина он сманит. Работа юриста в структуре банка была просто создана для этого блестящего сибарита, превращавшего идеи Гельфера и самого Краснова в изящные, технически безупречные и юридически совершенные схемы. Калинин стоил любых денег. Как и Гельфер. Да и если без лишней скромности, и он сам. Из «мужского клуба» вполне могла получиться Команда. Настоящая команда единомышленников, о которой оставалось только мечтать в старые времена.

Референты у немцев были хоть куда. Создавалось впечатление, что эта костлявая белобрысая дама неопределенного возраста, похожая на засушенную чехонь, напрочь лишенная физиологических женских выпуклостей, уже ждала в вестибюле Костиного приезда.

Звали ее Габи, она превосходно говорила по-русски, печатала и стенографировала с одинаковой скоростью на двух языках, да и, судя по телефонным переговорам, свидетелем которых доводилось быть Краснову, владела английским и голландским на уровне переводчика-синхрониста. Краснов, который тоже выбирал себе секретарей не по длине ног, а по уровню компетентности, о таком кадре и мечтать не мог.

Только глаза у фройляйн были неприятные. Голубые и полностью прозрачные – до потери цвета и выражения. Будто бы стекляшки вставили в глазницы под белесыми бровями. Если бы не мазки туши на ресницах, глаза просто нельзя было бы обнаружить на лице – они могли потеряться на светлой коже, усеянной редкими, бледными веснушками.

Поздоровавшись почтительно, фройляйн Габи повела его в кабинет Дитера, на ходу подавая аккуратно разложенные по прозрачным файлам документы из раскрытой кожаной папки.

Косте было не до документов – судя по тому, как сердце колотило в ребра изнутри, вместо крови в его жилах уже тек чистый адреналин. Но положение обязывало, он что-то говорил, пропуская Габи впереди себя в лифт и из лифта, шел по просторному холлу в приемную, отвечал наклоном головы на приветствия сотрудников директората, знакомых ему. Но основная часть его мозга занималась расчетом последующих действий, а где-то глубоко, за пределами сознания, его двойник, охрипший от ярости, был готов ко всему, даже к убийству.

Дитер встал из-за стола, когда он вошел в кабинет, и двинулся к нему навстречу – слегка полноватый, слегка лысоватый, но радушный. По лицу – типичный уроженец Воронежской губернии, даже нос уточкой.

Но на этом сходство с воронежским крестьянином заканчивалось. Элегантный костюм от Бриони, «Патек Филипп» на ремешке из рельефной кожи – европейский банкир во всей своей красе, пусть только лишь руководитель Восточного департамента банка, но все-таки член правления. Его русский был далек от совершенства, но достаточно хорош для неофициального общения, на переговорах он пользовался услугами Габи – в ее речи не прослеживался даже акцент.

– Я рад тебя видеть, герр Краснов!

Они давно были на «ты», но часто использовали в разговорах такую полушутливую-полууважительную форму.

– Я тоже рад, герр Штайнц! Они обменялись рукопожатием.

«Неужели и он? – подумал Костя, встретившись с Дитером взглядом. – Неужели? Наши особисты говорили, что он бывший сотрудник БНД. Специалист по СССР».

Но взгляд Дитера был совершенно обычным – да и что, собственно говоря, Краснов хотел там увидеть? Радушный и приветливый взгляд круглых светло-карих глаз.

– С приездом, герр Краснов. Габи, два кофе, битте! Краснов не удивился бы, если бы в ответ на просьбу шефа фройляйн Габи щелкнула бы каблуками и зычно крикнула: «Яволь!»

– Садись, Костя! – Дитер сделал жест в сторону кофейного столика и кресел. – Как долетел?

Глядя на него, спокойного, элегантного, уверенного в себе, Краснов абсолютно ясно понял, что тянуть нечего. В этой истории ему просто придется на кого-то положиться. Или на этого грузноватого банкира с выправкой бывшего военного разведчика, которого он знал уже несколько лет. Или на фатоватого Франца, которого он знал гораздо хуже, – весельчака, еще по-мальчишески стройного, но с уже наметившимся пристегнутым «пивным» брюшком – большого любителя пенного напитка, как и положено баварцу. Но ни в коем случае ни на кого из сопровождения. Свои были худшим вариантом. Ни на «орленка» из службы безопасности, Катюшкина, ни на заместителя начальника собственного кредитного управления, господина Глобу, Краснов положиться не мог. Слишком велика была цена ошибки.

Если рассуждать здраво, Дитер был самой лучшей кандидатурой для того, чтобы обратиться за помощью. У него не было причин предавать. Во всяком случае Краснов не мог представить себе таких причин – ни финансовых, ни человеческих, если, конечно, не сам Штайнц и стоял за начавшимися событиями. И Краснов решился. Просто потому, что в настоящий момент не видел другого выхода.

– Спасибо, Дитер. Долетел нормально. Но есть проблема…

Судя по выражению лица, Штайнц хотел пошутить в ответ, но, глядя на Костю, передумал.

– Садись. Что случилось? Что-то серьезное?

– Серьезней некуда.

На то, чтобы изложить случившееся, понадобилась буквально минута. Дитер дополнительных вопросов не задавал, слушал внимательно, сосредоточенно. Радушное выражение из глаз ушло напрочь – теперь они смотрели цепко, и, как отметил Костя, профессионально.

Дослушав, Дитер почесал переносицу и сказал:

– Плохо.

Потом подумал и добавил:

– Очень плохо.

С подносом со стоящими на нем кофейными чашечками, сахарницей и вазочкой с мини-крекерами вошла секретарь. Мужчины замолчали, ожидая, когда она выйдет. Потом заглянула Габи с папкой в руках. Дитер едва заметно качнул головой, и она исчезла, тихо прикрыв за собой дверь.

– Что я могу сделать для тебя? – спросил Штайнц.

– Не знаю. Для начала – посоветуй. Я, видишь ли, еще никогда не был в подобной ситуации.

– Посоветовать… – Дитер попробовал слово на вкус. – Я боюсь, что я не посоветовать ничего. Мы сможем только… – он задумался над выбором подходящего выражения на русском языке, – решить вместе. Когда ты спокойный.

– Я спокоен.

Дитер покачал головой.

– Нет. Ты не спокоен. Я вижу.

– Я готов слушать, Дитер.

– Да. Может быть.

Он положил ложечку сахара в свою чашку и принялся размешивать кофе. Вид у него был слегка отсутствующий. Как будто бы он что-то считал в уме.

– О'кей, – сказал он наконец. – Давай договоримся сейчас. Сразу. Я говорю. Ты не споришь. Я спрашиваю. Ты говоришь правду. Как в кирхе. Да?

– Хорошо, – сказал Костя.

– Тогда я задать тебе немного вопросов.

К вечеру погода начала портиться. Внезапно, как всегда в мае. Сначала издалека стали слышны раскаты грома, гулкие и раскатистые, словно невидимый оркестрант бил в гигантские литавры. Потом гроза подошла ближе, небо затянуло серой пеленой, и по листьям прошуршали первые капли дождя. Литавры перешли в крещендо, и небо на западе прорезали вспышки молний.

Диана не любила грозу. Костя, наоборот, любил. Когда струи дождя полосовали реку, он часто, набросив на плечи дождевик, стоял на песчаном пляжике, глядя на воду, а рядом с ним в ядовито-желтом дождевичке стоял Марик. Они возвращались в дом мокрые, как лягушки, оставляя на крыльце следы коричневого рассыпчатого речного песка, и пили чай на кухне. От висящих в прихожей плащей остро пахло дождевой водой и пластиком, в стекла барабанили крупные летние капли. Дашка мостилась на колени к Диане и грызла печенье, свистел чайник…

Диана отошла от окна. Надо было что-то готовить на ужин детям. Но для этого требовалось спуститься вниз, на кухню.

Марик читал, сидя в кресле, и, увидев ее, сразу же отложил книгу в сторону.

– У нас неприятности, сынок, – сказала Диана, садясь напротив него. – Большие неприятности.

– Что-то с папой? – голос у Марка дрогнул.

Чуть заметно, так же, как бы он дрогнул у Кости, отметила она. Та же выдержка, тот же взгляд, тот же наклон головы. Маленький Краснов. Он сможет, он точно сможет.

– Нет. С папой все в порядке. Он звонил. Он сейчас в Берлине. Понимаешь, Марик, те люди, что приехали…

– Это же папина служба безопасности…

– Да. Но, видишь ли… Этим людям нужны деньги.

– Ваши с папой?

– Нет. Деньги банка. Они хотят, чтобы папа отдал им деньги банка.

– Много?

– Очень много, сынок. Они для этого приехали. И они нас не отпустят, пока папа эти деньги им не отдаст.

– А он отдаст?

– Да. Конечно. Они знают, что для того, чтобы они ушли, папа сделает это. Но нужно время. День, может быть, два. Пока они останутся здесь.

– А потом уйдут?

Диана взъерошила сыну волосы.

– Уйдут. Может быть. А может быть, и нет.

– Почему?

– Потому что могут испугаться, что твой отец потом их найдет. И накажет.

Он задумался, буквально на миг, а потом опять поднял не нее глаза.

– Он их найдет.

Он не спрашивал, а утверждал.

«В том-то и беда, – подумала Диана, – и они тоже это знают. И они уверены в этом на все сто процентов. Поэтому и сделают все, чтобы искать их было некому. Вот только как сказать об этом тебе?»

– Да. Найдет. Вопрос в том, сынок, будем ли мы с тобой и Дашкой сидеть и дожидаться, пока папа что-то сделает? Или попробуем сделать что-то сами?

Марк посмотрел на нее внимательно, совсем по-взрослому. Диане даже стало неуютно. Будто бы не одиннадцатилетний мальчишка сидел сейчас напротив нее, а ее ровесник, таким понимающим был этот взгляд.

– Ты думаешь, – сказал Марк, – что они убьют нас, мам?

Как ни странно, Диане стало легче, когда он сам произнес то, что она не решалась высказать вслух. Страшнее, так как ее выводы подтвердились, но легче, потому что она поняла, что не одна. Рядом с ней сидел Костя. Маленький Костя. Но такой же рассудительный, храбрый и спокойный.

В глаза которого можно заглянуть и почувствовать поддержку, понимание. И не видеть страха.

«Прости меня, Господи, – подумала Диана. – Прости меня за то, что я ищу поддержки у ребенка, вместо того чтобы просто защищать его и его сестру. Прости меня за то, что собираюсь сделать. И дай мне силы сделать то, что должно. И защити наших детей, если сможешь. Будь милосерден. Мы слабы, мы обращаемся к Тебе только в минуты несчастий, но разве не в эти минуты особенно горячи наши молитвы? Разве не в эти минуты мы особенно искренни в своей вере?»

– Да, – сказала она. – Они нас убьют. И папу тоже. Такой у них план. И пока все идет по этому плану. Но мы с тобой можем эти планы нарушить. Если нас не будет у них в руках, это развяжет руки Косте.

«Или даст ему возможность совершать ошибки, – отметила она автоматически, – без ущерба для безопасности детей». И сама удивилась своей способности холодно анализировать ситуацию в такой момент.

– Для них любое нарушение планов – это очень плохо. У них очень мало времени.

– У папы тоже, – сказал Марк. – Что ты собираешься делать?

– Нам нужно покинуть дом, – она потерла виски. Голова побаливала после удара Лукьяненко, да и начавшийся дождь хорошего самочувствия не добавлял. – Через двери этого не сделать. Только через балкон второго этажа. Ты можешь спуститься? По простыням?

– Да. Без проблем, ма.

– Потом я спущу тебе Дашку. Она будет спать. Или будет очень сонная.

– Хорошо.

– Потом спущусь сама. Помогу вам переплыть речку, и вы пойдете к сторожу на плотину. У него есть связь.

– А ты?

– А я вернусь. Не в дом. На этот берег. И постараюсь угнать свою машину. Запасные ключи у меня есть.

– Не пойдет, – сказал Марк. – Тебе нельзя возвращаться. Они тебя убьют.

– Они будут думать, что вы со мной. И гнаться будут за мной. Вы успеете добраться. И позвонить в город. А я постараюсь доехать до шоссе. Или до города, до поста ГАИ.

– Нет, – повторил он.

– Марочка, но ведь ты не сможешь вести машину.