Текст книги "Левый берег Стикса"

В этом состоянии – аврала и тотальной реорганизации – банк стремительно влетел в 1994 год – год выборов и новых возможностей.

* * *

Отъехав на несколько кварталов от ресторана, Худощавый и Камен поменялись местами. Худощавый занял место за рулем, а болгарин, усевшись на заднее сиденье рядом с Костей, попытался с помощью Краснова перевязать голову. Ухо, разорванное автоматной пулей, здорово кровило. Повязку было делать не из чего, но при помощи носового платка и оторванного рукава рубашки что-то подобное соорудить удалось. Камен ругался по-русски и по-болгарски, шипел. Платок сразу окрасился кровью, и Костя подумал, что через десять минут его придется менять. Болгарин был бледен от шока и потери крови, а кровотечение продолжалось, хотя не такое сильное, как раньше.

Худощавый вел машину, избегая оживленных в вечернее время улиц. Навстречу им пару раз проносились полицейские машины с включенными проблесковыми огнями, машины «скорой помощи», полицейские на мотоциклах. Судя по количеству полицейских и медиков, которые стягивались к центру города, переполох был сильным.

– Куда мы едем? – спросил Краснов, глядя на мелькание зданий за окнами.

– К герру Штайнцу, – отозвался Камен. Худощавый даже ухом не повел. – Нам приказано доставить тебя туда.

Он замолчал на несколько секунд.

– Кто-то сильно не любит тебя, парень. Что ты сделал военным?

– А при чем тут военные?

Несмотря на то что ситуация к шуткам не располагала, болгарин осклабился, показывая безупречные зубы – образец хорошей работы дантиста.

– Ты думаешь, те, кто стрелял в тебя, из консерватории? Один, правда, «бык» из русской группировки. У него на лбу это написано было. А двое других – вояки. Это я тебе говорю. Можешь мне поверить.

– У меня нет отношений с военными.

– Значит, у кого-то они есть, – легко согласился Камеи. – Ты удивлен?

Краснов скорее был испуган, чем удивлен. Напуган, как может быть напуган человек, сталкивавшийся с насилием только на экране и вдруг осознавший, что насилие в реальной жизни вовсе не такое глянцевое и эстетично-целлулоидное, как в кино.

У насилия есть свой запах – и это запах пороха, опаленной и разорванной плоти. И запах крови – тяжелый, густой, соленый. И страха. И смерти. И те, кто падает от выстрелов, уже не встанут по команде «Снято!» и не пойдут пить кофе, пока пиротехники готовят следующий дубль.

Двое, спасшие Краснову жизнь, были профессионалами. И если один из них говорил, что к перестрелке имели отношение вояки, то, скорее всего, знал, что говорил.

– Нет, не удивлен, – сказал Костя.

– Когда тебе скажут, что русские ушли из Германии, не верь: они никогда ниоткуда не уходят.

Худощавый сказал что-то на незнакомом Краснову языке. Болгарин коротко хохотнул.

– Russian are forever… – сказал Худощавый на английском, очевидно, специально для Кости, и бросил быстрый взгляд через плечо.

– Тебе повезло, – резюмировал Камен, трогая рукой быстро набухающую кровью повязку. – И нам повезло. И Францу повезло. Мне тоже повезло. Живы – и хорошо.

В кармане у Худощавого зазвонил мобильный телефон. Он, не глядя, сунул трубку через плечо, и на звонок ответил Камен. Он говорил по-немецки, быстро, так же четко, как минуту назад по-русски, с тем же жестким акцентом. Повесив трубку, он отдал команду Худощавому, тот кивнул и прибавил ходу.

– Дитер ждет тебя на частном аэродроме. Бывший ваш – военный. Двадцать пять километров от города. Мы едем туда. Сейчас проверим, нет ли хвоста.

Но хвост, к сожалению, был. Если бы не чутье и не водительское мастерство Худощавого, то никто и ничего бы и не заметил. Черная «Ауди А8» висела сзади настолько профессионально, что если бы не трюк с погашенными фарами и темным переулком, они бы благополучно довели сопровождение до точки встречи.

Болгарин выматерился и полез на переднее сиденье, протискиваясь между креслами и пригибая голову, чтобы не задеть повязку.

Час был еще не поздний. Машины сновали во всех направлениях, но если в центре пробки возникали постоянно, то по мере удаления от него заторов не было, но и автомобилей было немало. Это играло на руку преследователям, заставляя Худощавого снижать скорость, а вот уйти от погони в такой толчее было проблематично – мешали и движение, и светофоры, и ширина улиц. Люди в «Ауди», убедившись, что слежка обнаружена, стесняться перестали, и их машина черной лакированной глыбой повисла на минимальном расстоянии. Некоторое время Худощавый держал дистанцию постоянной, но на одном из перекрестков рванул на желтый, используя всю мощь шестилитрового двигателя. Водитель «Ауди», отделенный от них старенькой «Шкодой» и «Трабантом», втиснулся между рядами и вылетел на перекресток уже на красный, зацепив «Трабант» задним левым крылом. От задетой машинки во все стороны полетели куски картона, истошно завыли сигналы, но «Ауди», скользнув в поток между начавшими движение автобусом и «Жигулями», проскочила под носом у темно-синего «Варбурга», водитель которого с перепугу ударил по тормозам изо всех сил. Задрав багажник, «Варбург» встал как вкопанный, и тут же в него врезался старый «Мерседес» с гребешком «такси» на крыше. Загремел сминаемый металл, зашлись в крике клаксоны. В образовавшуюся кучу, как танк на бруствер, влетел автобус, опрокидываясь на бок.

Но «Ауди», уже проскочив преграду, опять зависла в хвосте их машины. Худощавый разогнал тяжелую тушу «мерса» почти до ста пятидесяти километров в час. Такая скорость на разбитых улицах бывшего Восточного Берлина была рискованной, но другого выхода не было. Подвеска гремела в выбоинах, а на трамвайном полотне, куда они вылетели с заносом из крутого правого поворота, их бросило так, что машина ударилась дисками о высокий бордюр и едва не перевернулась.

Пешеходы выскакивали из-под колес, как перепуганные голуби. Худощавый мигал фарами и ожесточенно давил на сигнал, предупреждая о своем приближении. Камен гремел железом на переднем сиденье, явно готовясь к стрельбе. Краснов, которому в этом эпизоде досталась роль чемодана на заднем диване, вцепившись в боковую ручку, пытался удержаться на одном месте в раскачивающейся машине. Но кожа сидений была скользкой, и получалось это плохо.

– Пристегнись! – рявкнул Камен. – Голову ниже – и не высовываться!

Они покинули центр. Вокруг потянулись рабочие окраины, удивительно напоминавшие окраины городов бывшего Советского Союза – те же серые пятиэтажки, гнойный свет редких ртутных фонарей. Только переполненных мусорных баков у дорог не хватало для полного сходства. Людей стало меньше – разве что у пивных и у продуктовых витрин толпились посетители.

Худощавый гнал машину как бешеный. «Ауди» не отставала, его фары были видны в нескольких десятках метров сзади. На очередной выбоине «Мерседес» подбросило, что-то простучало по корпусу, и на Костю сверху обрушилось мелкой крошкой заднее стекло. Опять хрипло заругался Камен и, нажав кнопку электропривода, открыл люк в крыше.

– Лежать! – заорал он на приподнявшегося было Краснова и ловко, змеей, проскользнул в люк верхней половиной туловища, смешно и удивительно умело опираясь расставленными ногами на боковины сидений. В руках у него был пистолет Худощавого, тот самый, с рожком под стволом.

По кузову опять забарабанило, что-то ударило Краснова в спину так, что он, мгновенно потеряв дыхание, мешком рухнул на пол между рядами кресел, как рыба – разевая рот в беззвучном крике. На ветровом стекле расползлась «звездочка» попадания. Сверху загрохотал пистолет болгарина. «Ауди» завиляла, уходя от пуль. Очередной поворот швырнул Костю в сторону, и он, не успев сгруппироваться, въехал головой в дверцу с утробным стуком, да так сильно, что чуть не сломал себе шею.

В промежутке между передними креслами показалось перекошенное лицо Худощавого. Глаза у него были совершенно безумные. И, что особо поразило Краснова, веселые.

– Are you o'kay? – прокричал он. – Something wrong?

– О'кей… – выдавил из себя Краснов неразборчиво. Ни воздуха в легких, ни голоса. Только сипение и тупая боль ниже левой лопатки – как будто в спину лягнула лошадь.

По кузову опять хлестнула очередь. Пуля с лязгом, зацепив металлический каркас внутри заднего дивана, угодила в спинку сиденья выше Костиной головы и в считаных сантиметрах от колена стоящего в раскорячку Камена. Болгарин ответил несколькими выстрелами, у «Ауди» погасла одна фара. Еще очередь. «Мерседес» вильнул – на этот раз с грохотом высыпалось боковое стекло, обдав весь салон острой крошкой. Опять застрочил пистолет Камена. Каждый вдох причинял Краснову боль.

Машины вырвались на загородную трассу. Скорость резко возросла, но даже мощный мерседесовский мотор не мог обеспечить достойного отрыва от менее мощной, но более легкой «восьмерки». Погоня продолжалась, и рассчитывать на уход и легкую победу не приходилось.

Камен соскользнул в салон, опять перебрался на заднее сиденье, отдавив лежащему Краснову руку, и, сменив магазин, открыл прицельный огонь через выбитое заднее стекло. Ветер свистел, врываясь в машину, на сиденье и на пол летели горячие, остро пахнущие гильзы, ревел мотор и что-то неразборчиво орал Худощавый. Камен ему ответил, и через несколько секунд Костю от резкого торможения вжало больной спиной в сиденье. Скорость была высока, дистанция небольшой, тяжелый «Мерседес» замедлялся невероятно интенсивно, а увлекшийся преследованием водитель «Ауди» упустил момент начала маневра и начал тормозить на пару секунд позже. Расстояние между машинами стремительно сокращалось, капот «Ауди» надвигался на их машину. Камен застрочил очередями из своего странного пистолета. Промахнуться с такого расстояния было трудно. Свинцовый град обрушился на ветровое стекло автомобиля-преследователя, прошивая его. Водитель «Ауди» сообразил, что допускает тактическую ошибку, но слишком поздно.

Он успел убрать ногу с тормоза и ударить по газу, выкручивая руль влево, чтобы обойти с ходу останавливающийся «мерс», но рефлексы, заставившие его начать торможение, уже подписали ему и всем, находившимся в машине, смертный приговор. Когда ревущая мощным мотором «Ауди» практически поравнялась с ними, из «мерса» ударил в упор второй ствол – Худощавый, открыв окно, левой рукой выпустил всю обойму в корпус автомобиля преследователей, пропоров машину от стойки до стойки. Рассыпая вокруг себя осколки стекла, разлетавшегося брызгами, как водяная пыль, «Ауди», перестав вилять, ровно, как утюг, ушла в противоположную обочину. Там залязгало. Грохнуло железо, будто бы кувалдой ударили в бочку с песком. Стало тихо.

«Мерседес» стоял практически над местом аварии, урча мотором. На встречной полосе показались фары едущей в город машины. Не обращая на это внимания, Камен, перезаряжая оружие на ходу, вылез из машины и страшный, с окровавленной головой – повязку он таки потерял – пошел через дорогу к обочине. Пистолет он держал на отлете, двумя руками, стволом к земле, в любой момент готовый начать стрелять на первое же подозрительное движение. Костя видел его напряженную спину через проем распахнутой дверцы. Худощавый салон не покидал и двигатель не выключал.

Болгарин дошел до обочины, заглянул вниз и выстрелил, быстро вскинув руку. Раз, другой. Потом он исчез из поля зрения – спустился к машине. Опять ударили выстрелы. Камен появился на дороге, волоча за собой кого-то за волосы, как мешок. Человек орал и извивался.

Встречная машина, поравнявшись с ними, замедлила было ход, но потом водитель, рассмотрев происходящее, рванул в сторону города так, что его габаритные огни исчезли из виду за считаные секунды. Камен подошел к машине, таща за собой парня с разбитым лицом, в короткой кожаной куртке и джинсах. Раненный в бедро и плечо пленник визжал от боли, как поросенок, и матерился по-русски. Болгарин швырнул его на асфальт и почти без паузы ударил ногой по раненому бедру. Парень взвыл, как швартующийся пароход.

– Пару вопросов, друг, – спокойно сказал Камен, присаживаясь на корточки рядом с лежащим. – Мне нужны ответы, а времени нет.

И без паузы ткнул собеседника стволом в лицо. Брызнула кровь, мушка рассекла скулу, как бритвой.

– Ау! – заорал пленник, хватаясь за лицо. – Что ж ты, падла, делаешь?!

– Как ты меня назвал? – переспросил болгарин и врезал ему еще, на этот раз по простреленному плечу.

Теперь раненый завопил совсем отчаянно, но без ругани. Больно уж доходчиво объяснил Камен причины недовольства.

– Я спрашиваю. Ты отвечаешь. Правду. Если я засомневаюсь – прострелю тебе колено. Если поймаю на лжи – отстрелю яйца. Понял?

Парень смотрел на него сумасшедшими глазами. Видно было, что так страшно ему еще не было. Костя вышел из машины и глядел на него из-за спины Камена. Худощавый, продолжая сидеть в салоне, неторопливо закурил, с нехорошей усмешкой наблюдая за допросом через открытое окно водительской двери.

– Вопрос первый, – сказал Камен. – Кто ты?

– Сальников, – выкрикнул парень со всем возможным рвением. – Руслан.

– Откуда?

– Русский!

– Да я вижу, что не вьетнамец. Живешь где?

– В Берлине. Шестой год.

– Кто нанял?

– Бывший ротный.

– Фамилия ротного? Быстро!

– Сергеев. Капитан Сергеев.

– ГСВГ?

– Да! – выпалил раненый.

– Десантура?

– Особые.

– Диверсант, значит, – удовлетворенно отметил Камен. – Ну привет, коллега. То-то я смотрю – шустрые вы ребятки. Где ж ротный?

– В машине, – сказал Сальников со всхлипом. – На переднем. Это ты его… В голову…

– Он стрелял? Сальников закивал.

– Хорошо стрелял ротный, земля ему пухом. Кто третий?

– Сержант Лысенко. Тоже наш.

– Молодец, солдат. Хорошо поешь, может быть, жить оставлю. Кто нанимал?

– Ты чего, головой поехал? – отозвался Сальников. – Мне откуда знать? Я, что ли, старший? Я так – погулять вышел. Немка – жена. Бизнес у меня здесь. И социал. Я чего, больной был в «совок» обратно ехать, когда тут такие дела? Мне и здесь неплохо. Поят, кормят, денег дают. Ну подрабатываю иногда, когда ротный позовет.

– Ну он тебя больше не позовет, – сказал Камен, не сводя взгляда с его лица. – Отработался ротный. А что, бандюки звали часто?

– Мы на бандюков не пахали. У них своя свадьба, у нас – своя. Ротный на серьезных людей в «совке» пахал. Мне за сегодня три штуки марок обещали.

– Детишкам на молочко, – сказал Камен. – Дети хоть есть?

– Есть.

– Те трое в ресторане – кто?

– Фамилию не знаю. Старшего звали Леха. Те двое – его люди.

– Армейский?

– Да. Контрразведка.

– Что должны были сделать?

– Взять этого лоха, – он кивнул головой в сторону Краснова. – Леха должен был кольнуть ему в сортире какую-то херню. А как он отрубится, грузануть в «скорую» – типа по вызову. «Скорую» мы подогнали. За углом ждала.

– Чего ж палить-то начали?

Парень хмыкнул. Несмотря на страх и ранения, выдержки ему хватало. Сказывалась выучка.

– Сначала Леха не отсемафорил, с каких хуев, непонятно. Потом в зале вы нарисовались – вместе с этим. Ребята сообразили, что все наперекосяк, что Леха бочину запорол. А приказ был: в случае чего – на поражение. Чтобы без вариантов. Не взяли живьем – валить. Вот они и поперли – шмалять.

– А вы?

– А что мы? Даром, что ль, деньги плачены? Кто ж знал, что вы такими кручеными окажетесь? Хотели вывести по-тихому за город и там прихватить, бля…

– Не задалось, значит? – спросил Камен.

– Да уж… – сказал Сальников зло. – Не поперло. Ежели б поперло, то не ты б со мной, а я с тобой по душам беседовал, коллега. Да не тот расклад, видать, выпал… – И тут же опомнился, что выбрал неверный тон и добавил, уже с искренней печалью: – Ты б не убивал меня, братишка.

– Жаль, – сказал Камен, выпрямляясь, – но это, братишка, никак не получится. Мертвый ты мне не нужен. А живой – тем более. Ты бы меня не пожалел. И я тебя не пожалею. Работа у нас с тобой такая, сам знаешь. Расклады… Ты уж извини, брат…

Сальников уже открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ, протянуть время, навязать беседу, как учили когда-то в армейской спецшколе, но не успел. Рука болгарина качнулась вверх, плавно и четко вычертив кривую, и в тот момент, когда ствол пистолета поднялся на уровень головы пленного, грохнул выстрел. На крыло «мерса» из затылка Сальникова вылетела черная в свете габаритов масса и потекла вниз по лакированному металлу, поблескивая.

Тело опрокинулось на бок, неуклюже, как падает от попадания пульки жестяной медведь в тире. Ни секунды колебания. Ни лишнего жеста. Ни страха. Ни сомнений.

Краснову стало не по себе. Его поразило не хладнокровие болгарина, а собственное отношение к происходящему Обыденность, что ли… Ему, никогда не участвовавшему в насилии, даже в детстве не любившему драк, происходящее не казалось чем-то из ряда вон выходящим. Человек, который только что хладнокровно пристрелил раненого, не вызывал отвращения. Убитый не вызывал сочувствия. Такая была ситуация. Правила игры… Расклад, как сказал бы покойный. Были враги. Были друзья. И не было середины. Или ты, или тебя. Или мы, или они. Какой уж тут выбор?

Мимо, набирая скорость, промчалась еще одна машина.

– Поехали, – приказал Камен. – Время… «Кажется, я начинаю привыкать, – подумал Костя, садясь в машину. – Кто бы мог подумать?»

Он попытался облокотиться на спинку заднего дивана, но зашипел от боли.

– Зацепило? – спросил Камен.

– Не знаю. Болит. – Где?

– Сзади. Дышать трудно.

– Спиной повернись. Костя, кряхтя, повернулся.

– Ты гляди! – сказал болгарин весело. – Счастлив твой бог, Краснов! Ага! Это через сиденье. И жилетик хорош. А то мы б тебя уже отпели. Тут болит?

– Ай! – заорал Краснов от боли.

– Эт ребрышко хрустнуло, – удовлетворенно хмыкнул Камен сзади. – Ерунда, заживет. Держи вот…

Он положил на ладонь Косте слегка деформированную тяжелую пулю.

– Это от «калаша». Если бы не металл багажника, перегородка, сидушка и жилет, ты бы уже остыл. Броня «калаш» не держит. А так… Ребро – это мелочи.

По салону, врываясь сквозь выбитые стекла, гулял прохладный ночной ветер. «Мерседес» несся по проселку, подвеску Худощавый не жалел. По сторонам дороги редко возникали дрожащие огни фонарей, два раза, не снижая скорости, они проносились через маленькие городки или деревни, в темноте было не разобрать, а прочесть таблички у Кости не получалось – от ветра слезились глаза.

Потом под колесами застучали швы «бетонки», и спустя еще пять минут сумасшедшей гонки машина затормозила у высоких металлических ворот, врезанных в забор, опутанный поверху «колючкой». У ворот светилась будка КПП, на которой, заливая площадку въезда слепящим белым светом, был закреплен прожектор.

Худощавый вышел из машины, прокричал что-то на немецком в сторону силуэта, появившегося в проеме при их приближении. Заурчал электропривод, и створки ворот разъехались, открывая путь. «Мерс» въехал на территорию бывшего военного городка, ставшего после ухода советских войск частным аэродромом.

Дитер ждал их возле ангара, в котором располагалось некое подобие офиса – серьезный и насупленный. Костя никогда не видел его одетым неофициально, сейчас же он мало походил на банкира – черная водолазка под горло, черные джинсы, темно-серая куртка из плотной ткани, спортивные туфли. И в прозвучавших под сводами ангара приветствиях не было слышно обычного радушия, только сосредоточенность и собранность.

На доклад шефу у Камена и Худощавого ушло не более трех минут. Дитер морщился, как от зубной боли, несколько раз прерывал говорившего вопросами. Бросал на Костю быстрые взгляды и один раз, особо разозлившись, витиевато выругался по-немецки. По всему было видно, что Штайнц не просто обеспокоен, а чрезвычайно озабочен сложившейся ситуацией. И настроен эту ситуацию разрешить немедленно и самыми радикальными средствами. Темп разговора был высоким, и уровень знания языка не позволял Краснову понимать все сказанное, скорее, общее направление беседы и некоторые детали. Но уловить общий настрой он был вполне в силах. Настрой был, честно говоря, не очень.

– Пошли, – сказал Дитер Краснову, – поговорить. Он резво взбежал по металлической лесенке, ведущей на тянущийся вдоль всего ангара балкончик. Краснов посмотрел на Камена и Худощавого. Болгарин поднял два пальца к виску и отдернул руку, шутливо салютуя. Худощавый улыбнулся. Что удивительно, достаточно доброжелательно, хотя улыбка на его лице смотрелась не очень естественно – гораздо хуже, чем боевой оскал, который он демонстрировал во время погони.

– Спасибо, – сказал Костя.

Больше говорить было, в общем-то, нечего. И незачем. Он поднялся по лестнице к ожидавшему его Дитеру. За спиной завелся мотор автомобиля, и к моменту, когда Краснов ступил на балкончик и оглянулся, в ангаре никого не было. У входа ветер развеивал голубое облачко выхлопа, еще видимое в контражуре прожекторов на КПП.

– Проходи.

Краснов проскользнул в приоткрытую Штайнцем дверь и оказался в совершенно другом, более цивильном помещении. Эта застекленная галерея располагалась на втором уровне переоборудованного, ярко освещенного ангара и вела к стеклянному кубу офиса из легких панелей, опиравшегося на стальные столбы в углу огромного зала. Пол был полимерным, противопылевым, как в ангарах НАСА, вдоль стен размещены стеллажи с диагностическим и ремонтным оборудованием, терминалы заправочных станций. В центре зала размещались два вертолета, один маленький, городской, такие Костя видел только в кино, с прозрачным колпаком кабины и тонким хвостом. Второй большой, пассажирский, многоместный, красиво раскрашенный, с эмблемой банка на борту. Ближе к воротам стояли два небольших бело-синих реактивных самолета, из тех, что называют «бизнес-джет», фюзеляжи которых тоже украшала банковская эмблема. Возле одного из них работали люди в синих фирменных комбинезонах. Штайнц шел позади, разговаривая с кем-то по мобильному телефону. Впрочем, разговором это назвать было трудно. Он больше слушал и односложно отвечал.

В помещении офиса было тепло и тихо. Звуки не проникали через стеклопакеты, а звук шагов терялся в ковролиновом покрытии пола.

Первым делом Штайнц проследовал к бару, налил себе и Краснову чуть ли не по полстакана «Баллантайнс» и, лишь вручив Косте стакан, уселся за стол, указав жестом на кресло напротив.

С минуту они сидели молча, прихлебывая жгучую янтарную жидкость и глядя друг на друга. Взгляд у герра Штайнца был непривычный, оценивающий. Он словно впервые видел Краснова.

– Так, – сказал Дитер, наклоняясь вперед. – Девять убитых. Двенадцать раненых. Трое в тяжелом состоянии. По сообщениям полиции, один боевик опознан. Тот, кто стрелял в тебя в туалете. Его искали по всей Европе уже три года. Бывший офицер КГБ СССР, подполковник Вадим Перхуров. Семь заказных убийств. Двое, стрелявшие в зале, опознаны предположительно. Один – бывший военный, второй, возможно, принадлежит к украинской преступной группировке Черного. Те, кто были на дороге, – бывшие военные. А теперь скажи, пожалуйста, друг мой, что происходит на самом деле? Только не надо сказочек про самодеятельность твоего шефа безопасности! Кому и на какую мозоль ты действительно наступил?

В первый момент Краснов не понял, что не так в словах Штайнца. И лишь через несколько секунд сообразил и не сдержал возглас удивления.

– Дитер! Твой акцент?

– Если хочешь, то можно с ним. Но без него все-таки лучше?

– Какого черта…

– Это я должен орать: «Какого черта?!!» Костя, мы знаем друг друга четыре года. Я был уверен, что знаю о тебе и о вашем банке все. У меня работа такая – знать все. Скажи, ради бога, куда ты вляпался? Ну чего ты смотришь на меня круглыми глазами? Что, твои эсбэушники не говорили тебе, что я работал в спецслужбах?

– Ну, знаешь ли, Дитер…

– Я всю свою взрослую жизнь занимался Восточным блоком. Я и на должность в банке попал как спец по славянским вопросам. Ты что думаешь, что вас не боятся? Как боялись, так и боятся. Не будь наивным. Вы для нас не terra incognita, вы – чума.

– А ты, значит, эпидемиолог?

– Послушай, Краснов, сейчас речь не обо мне. И не о политике в наших взаимоотношениях. Я для тебя был банкир. Немец. Твой приятель. Партнер, наконец. Я что, исповедоваться тебе обязан? Да, я хорошо говорю по-русски, лучше, чем показывал. Я действительно банкир. По образованию. А вот кто такой ты? И что будет дальше?

– Дитер, я клянусь тебе, что не знаю, что происходит. Днем я сказал тебе все. Я не лгал.

– Вопрос в том, говорил ли ты всю правду. Ты хоть понимаешь, что твой шеф безопасности никто. Сошка. Пешка. Ноль. Чтобы организовать такое, как сегодня, надо обладать ресурсом. В разных странах. В разное время. Профессионалы достаточного уровня, действующие синхронно, осуществляют ряд силовых акций. Захват заложников, похищение, попытка похищения, убийства. Вывод сделаешь сам? Или объяснить?

– Дитер, я действительно банкир. Не разведчик, не контрразведчик. Не бандит, в конце концов. Если ты понимаешь больше меня, – Костя почти сорвался на крик, – так объясни мне, что, на хрен, происходит?

Дитер щелкнул зажигалкой и прикурил, потом толкнул сигареты и зажигалку по поверхности стола по направлению к Краснову.

– Сейчас, – сказал он, – я попробую изложить тебе свои предположения. Это всего лишь предположения. Но все же лучше, чем ничего. А потом мы вместе постараемся понять, в чем, собственно говоря, дело. Договорились?

– Да.

– Мне кажется, что против твоего банка, его хозяев и тебя как совладельца и управляющего проводится хорошо продуманная операция. И это не частные выходки, а разработка соответствующих служб. С большими возможностями, широкими полномочиями и неограниченными, в разумных пределах, ресурсами. Такие акции – редкость. Дорого, хлопотно, грозит международными конфликтами. Нужно быть очень заинтересованными в результатах, чтобы санкционировать подобное. Сорок миллионов долларов – хороший куш для кого угодно. Но не для структуры, решающей действительно большие задачи. Это не результат для масштабной акции. Это всего лишь деньги. Я понятно излагаю?

– Куда уж понятнее…

– Сила, затевающая такую игру, должна быть очень заинтересована в перспективе, а не сиюминутном выигрыше. Теперь давай разберемся, что это за сила и чего она добивается. Это не исповедь, Костя, но настоятельно рекомендую тебе отнестись к разговору серьезно. У них твоя семья, и от наших с тобой выводов зависят дальнейшие действия. А от наших дальнейших действий зависит жизнь твоей семьи. И, как ты видел, жизни других людей. Если бы сегодня днем мы понимали, с чем столкнемся, многие из тех, кто сейчас лежит в городском морге, были бы живы.

– Дитер, можешь мне верить или не верить, дело твое, но и днем, и сейчас я не имел и не имею намерений скрывать от тебя хоть что-нибудь.

– Хотелось бы верить, Костя. Но пока – не могу. Давай начнем сначала.

– Давай, – согласился Краснов.

Вопросы, которые задавал Дитер, практически повторяли те, которые прозвучали в утренней беседе. Но только вначале. Штайнц не преувеличивал. Его профессией было знать все. Ну или почти все. Он был прекрасно знаком с бизнес-интересами учредителей «СВ Банка», знал на память названия украинских фирм и офшорных компаний, связанных со структурами банка, и его хозяев. В общих чертах, но не очень подробно, представлял себе схемы, по которым направлялись денежные потоки от торговых операций с металлом и ферросплавами, рудами, химией и углями, нефтью и бензином. Более того, он правильно расставлял акценты интересов внутри самой группы «СВ Банка», что само по себе было делом сложным, так как требовало знания внутренних раскладов, которые, естественно, не афишировались. За двадцать с небольшим минут беседы они подошли к вопросу, который Дитер явно полагал основным. Остальное было преамбулой. В какой-то степени – демонстрацией силы и осведомленности. А вот после поигрывания «мышцами» началась, собственно, амбула.

Последний год для «СВ Банка» был богат на события. Очередная «рокировка» в правительстве ознаменовала наступление новой эры бизнеса. Работавшие на Украине компании давно знали, что появление новой команды наверху государственной пирамиды не сулит никому, кроме лиц «приближенных», ничего хорошего. Приход «новой метлы» неизменно означал новый передел рынков. Всегда непрогнозируемый, часто кровавый и никогда – безболезненный. Но еще никогда передел не был настолько циничным.

Конечно, глупо было бы отрицать, что в своих «промышленных» завоеваниях «СВ Банк» не использовал административный ресурс. Использовал, и еще как! Без помощи влиятельных лиц и властных структур можно было бы только выпекать пончики на углу бульвара. И то сомнительно. Просто «козыри» в игре были бы помельче.

Все договора на управление предприятиями, находящимися частично в государственной собственности, выкуп крупных пакетов акций, дополнительные эмиссии – все требовало предварительного согласования с теми, в чьих руках располагались управляющие рычаги. Декларируемое движение к рыночной экономике на деле было жестко регламентированным «ручным» управлением. При этом было бы ошибкой полагать, что руль находится в руках государства, если по наивности не считать чиновников и государство одним целым.

Все мало-мальски привлекательные в коммерческом смысле предприятия были закреплены за чиновничьей братией, как земля за колхозами. Эти вотчины, приносившие умопомрачительные доходы своим временным хозяевам, были расписаны и охранялись тщательнее, чем Форт Нокс.

Вторжение на чужую территорию вызывало бурные, непредсказуемые реакции, вплоть до использования стрелкового оружия и гранатометов вкупе с самодельными взрывными устройствами. В таких «локальных» конфликтах участвовали на равных правах как разнообразные силовые структуры со сложными аббревиатурными названиями, так и коротко стриженные бандиты. А также случайно нанятые в качестве «мстителей» амбициозные любители с военным прошлым, просто бомжи, крутые профессионалы из преступного мира и прочие заинтересованные лица.

В ход шли «стихийные» демонстрации, на которые с вполне определенными целями заинтересованные лица поднимали полуголодных рабочих и шахтеров, несанкционированные и санкционированные митинги протеста, публичные голодовки, а настоящие их инициаторы смотрели все это по телевидению во время сытного ужина дома. Великого умения для того, чтобы толкнуть на улицы людей, годами не получающих зарплату, не требовалось. А вот последствия…

Последствия на самом деле заключались в том, что на заводы, шахты, рудники и фабрики приходили новые, «более эффективные» команды, обещающие выплатить зарплату, наладить жизнь, погасить долги кредиторам и сделать трудящихся собственниками их предприятий, выплачивая достойные проценты по принадлежащим им акциям. Очень похожие обещания приблизительно с тем же результатом давали в свое время большевики. В задачу пришедших по ротации команд вовсе не входило строительство счастливой жизни для миноритарных акционеров, рабочих и служащих. Их цели были просты и понятны. Большие деньги с минимальными вложениями. Право же, этот девиз можно было вышить золотыми нитками на корпоративных знаменах. Сам принцип распределения сверху, существующие поборы и налоговая система делали пришедших временщиками. Ну какой, скажите, смысл, вкладывать в перевооружение и реконструкцию предприятия многие миллионы долларов, когда завтра в результате рокировки в высших эшелонах власти ты вылетишь пробкой в неизвестном направлении? Хорошо, если без уголовного дела за спиной. Каждая команда декларировала свой приход надолго, если не навечно. Но все, даже самые оптимистично настроенные, понимали, что вечность может кончиться завтра.