Текст книги "Левый берег Стикса"

Тоцкого они слушали внимательно. Голос Андрея, искаженный трансформацией в «цифру» и громкой связью, звучал неестественно, металлически. По мере того как он удалялся от Киева, связь становилась все хуже и хуже, разговор прерывался – чтобы окончить беседу, Тоцкий был вынужден остановиться.

– Часа через три я буду на месте.

– Я постараюсь быть утром, – Краснов посмотрел на часы. Было два тридцать по полуночи. – Еще не знаю, как буду лететь.

– Не волновайся, Андрей, – сказал Дитер с хорошо знакомым акцентом и, прижав указательный палец к губам, дал Краснову знак не говорить ничего вслух. – Костия будет завтра. Утро или день.

– Спасибо, Дитер, – отозвался Тоцкий. – Костя, давай на всякий случай договоримся о месте встречи. Я боюсь, что завтра утром вся эта свора повиснет на мне, как мишура на елке, и будет не до звонков. Если мне удастся найти Диану с детьми и Арта, – он запнулся на секунду. – Короче, мне надо знать место, где мы можем встретиться без созвона.

– За городом?

– Да. Мне все равно нужно заехать за паспортом. Вот, блядь, – выматерился Тоцкий в сердцах. – Все время возил с собой паспорт, и на тебе… Точно, бедному жениться – ночь коротка. Он не дома, конечно, в ячейке, но все равно светиться надо.

– Пошли кого-нибудь…

– Не у нас лежит. В «Приморском». Меня знают, а в распоряжении на пользование – никого. Не дадут.

– Деньги?

– Кэш есть. И в ячейке штук сорок.

– Значит, так, давай на харьковской бетонке. В конце. Помнишь, там, где дорога закрыта?

– За последним виадуком?

– Да. Туда никто не заезжает и до границы рукой подать.

– Анизотропное шоссе.

– Еще помнишь?

– Куда деться? Во сколько?

– В три часа дня.

Костя повернулся к Дитеру.

– Успею? Дитер кивнул.

– Контрольное время – три. Жду тебя до шести. Сам не смогу – дам знать. Трубка будет у тебя?

– Там нет связи.

– Костя, у МММа в машине NMT телефон, так что я отзвонюсь. Там есть покрытие. Если в шесть тебя нет – я вывожу Арта и Диану с детьми в Россию.

Дитер поднял руку и, качая головой, сказал:

– Нет, только не Россия. Андрей, нужна Польша. Я встречу в Польша. Через Белороссиа, на Брест. Мостиська. Не на Россия. Нельзя.

– Вот, блин! – сказал Тоцкий. – Оттуда до Мостиськой за тысячу верст. На кой черт мне тогда уходить в сторону? Кость, давай тогда лети на Киев. Встретимся на сотом километре Варшавки. Джип с BP номерами, «крузер», зеленого цвета. В то же время. Все, будем ехать.

– Удачи тебе, дружище.

– Да уж… Понадобится. Ауффидрезейн, Дитер.

– Ауффидрезейн, майн либе фройнд, – отозвался Дитер. – Удачи.

Раздался щелчок. Линия разъединилась.

– Вот так-то, – сказал Штайнц, – теперь кое-что проясняется.

– Ни хрена не проясняется, – возразил Краснов, – вопросов еще больше. Кто решил поделить? Кто координирует действия? Какую базу под это подведут? Ты что думаешь, легко повалить третий банк на Украине? Да у нас только на Васильевке под десять тысяч работников…

– Отвечаю, – сказал Дитер. – Все вопросы – второстепенные. Главный вопрос не кто, а почему. Почему – мы знаем. Повалить третий банк по рейтингу в твоей стране так же легко, как самый последний, ты это знаешь сам. Какую базу? Самую простую. Вы все воры. Вы обманули вкладчиков, а завтра так все и будет выглядеть, – опередил он негодующий рык Кости, – ни один банк в мире не может отдать все вклады за один день. И за неделю не сможет. Вы сотрудничали с бандитами и отмывали грязные деньги. Видишь, какая полуправда. Лучше, чем чистая правда. И крыть нечем?

Краснов молчал. Ему очень хотелось бы возразить, но, увы, слова Дитера почти точно совпадали с вырисовывающейся в его голове схемой. И крыть действительно было нечем. Если бы это определенно был Кононенко – было бы проще. Понятно, куда бежать, кому в ноги падать, кому платить. Но если за этим стояло молчаливое согласие президента, тогда двери закрыты. Ни один суд, если бы даже дело до этого дошло, ни в одной инстанции и пальцем бы не пошевелил, чтобы признать действия захватчиков незаконными. Само понятие закона, при всей своей очевидной условности, окончательно превращалось в фикцию, если за этим стояли клановые интересы тех, кто составлял силу и гордость государства.

«А ведь разорвут, – подумал Краснов с неожиданным спокойствием. – Разорвут как пить дать. В клочья. Прав Дитер. Детали не главное. Суть ясна. Попала нога в колесо. Отыграли».

– Обдумал? – спросил Штайнц. – Теперь давай о деле. Ты полетишь не в Киев. В Варшаву. Там тебя встретит мой и твой коллега – бывший банкир. Поляк. Томаш. Его банк сменил хозяев, он сейчас не у дел и занимается кое-чем другим, но это уж, если захочет, сам расскажет… Он, правда, не очень любит русских, но для меня сделает исключение.

– А немцев он любит? – спросил Краснов с обидой.

– Немцев он любит, – неожиданно серьезно ответил Дитер. – Мы издевались над ними семь военных лет, а вы – больше пятидесяти мирных. Мы извинились и заплатили сполна. А вы до сих пор относитесь к ним как к вассалам. По инерции. Разницу ощущаешь? Извини. Так что немцев он любит. А русских – нет. Но тебе он поможет. Он заплатит пограничникам, таможенникам. Сделает «окно». Украинцы уже брали у него деньги, много раз. «Черные» грузы знаешь?

Краснов кивнул.

– Ты едешь на точку рандеву, забираешь своих и уходишь обратно. Томаш тебя встречает, сажает на самолет.

– В Берлин?

– Куда скажешь. Паспорта?

– В сейфе. В банке. Там панамские. На меня и жену с детьми. А тот, с которым я прилетел, у Франца. Он забрал его в ресторане.

– Кто может забрать их из сейфа?

– В моем кабинете? Никто. Но я могу продиктовать шифр секретарю. Я ей верю.

Дитер знакомым движением подергал себя за кончик носа.

– Не пойдет. Будем решать здесь. Или в Варшаве. Их будет трудно забрать. Дальше. О главном.

Он посмотрел на часы и взял в руки пульт телевизора.

– Мне очень неприятно сообщать тебе об этом, но ты был убит несколько часов назад. Во время перестрелки в «Trenta Sei». Как раз время ночных новостей…

Костя как завороженный смотрел на экран. На нем мельтешили полицейские, люди в белых халатах, штатские. В кадре то и дело появлялись носилки, тревожно били по объективу сине-красные блики мигалок. Оператор выхватывал из полумрака кровавые пятна на простынях, черные мешки на молниях, мрачные и блестящие каталки, пластиковые мешочки капельниц в высоко поднятых руках санитаров. Комментарии были практически не нужны, диктор говорил настолько внятно, что Краснов без напряжения переводил на слух, почти не понимая, что тот говорит на немецком:

– Еще одним доказательством того, что так называемая «русская мафия» чувствует себя в Берлине как дома, стала сегодняшняя трагедия, которая разыгралась в модном итальянском ресторане «Trenta Sei» в самом центре города.

По свидетельству очевидцев, около двадцати двух тридцати в зал вошли два человека, вооруженные автоматами Калашникова, и открыли огонь по посетителям. Полиция предполагает, что их жертвами должны были стать находившиеся в зале директор представительства российской коммерческой фирмы «Металлинтрейд», господин Фомичев, и его заместитель, господин Заславский.

Фирма «Металлинтрейд» хорошо известна в Германии и занимается поставками лома цветных металлов – из России в Европу. В последнее время господин Фомичев обращался в полицию по поводу звонков с угрозами в адрес фирмы и лично в его адрес, которые, судя по всему, исходили от одной из славянских преступных группировок.

По чистой случайности сам господин Фомичев и его заместитель остались живы. Но во время перестрелки пострадали другие люди, находившиеся в зале. Полиция не сообщает общего количества убитых и раненых, но нам стало известно, что в числе убитых оказался другой славянин, известный украинский банкир Константин Краснов, находившийся в Берлине на переговорах с представителями одного из крупных немецких банков.

Сопровождавшая его охрана открыла ответный огонь по наемным убийцам, чем спасла жизнь многим, находившимся в этот момент в зале ресторана. Нападавшие были убиты. Как сообщил наш источник в полицейском управлении, убийцы опознаны и принадлежат…

– Ну и? – сказал Краснов, успевший оправиться от неожиданности, отворачиваясь от телеэкрана. – И что Франц предъявит им вместо моего тела?

– Найдет, что, – Дитер открыл ящик стола. – Время мы выиграем, это точно. А больше нам сейчас и не нужно. Вот, держи…. Знакомься, Звягинцев Кирилл Николаевич, шестидесятого года рождения, гражданин Панамы. Паспорт выдан в прошлом году, в июле.

Костя открыл паспорт и увидел свою вчерашнюю фотографию, но уже не удивился. Запас эмоций на сегодня явно иссяк.

– Паспорт настоящий, – продолжил Штайнц, – в стоп-листах не значится, в реестрах присутствует.

– Сколько это стоило?

– Об этом поговорим позже. Если будет возможность. У меня есть заполненный бланк на твою жену. С фотографией, правда, проблема, но это Томаш решит на месте. Дети вписаны в оба паспорта. Кредитные карты…

– Дитер, я могу задать тебе неудобный вопрос? – спросил Краснов.

– Спрашивай.

– На кой черт тебе это нужно?

– Что?

– Ты влазишь в неприятности, тратишь кучу денег на документы, задействуешь связи, которые, как я понимаю, трогают не каждый день. Твои люди, явно с боевым прошлым, рискуют из-за меня жизнью и устраивают пальбу в людных местах. Знаешь, что-то не складывается. Или у меня не хватает воображения. Да, понятно, мы приятели, мы несколько лет работаем вместе. Мы оказывали друг другу услуги личного характера, но это были, – он задумался, подбирая слово, – ну, просто услуги, не более. Вот поэтому я и спрашиваю тебя, дружище, на кой черт тебе все это нужно?

– Хороший вопрос, – заметил Штайнц, вновь опускаясь в кресло. – Может быть, не своевременный, ты чуть опоздал, но, несомненно, хороший.

– Это ответ?

– Нет, нет, почему же… Я, пожалуй, отвечу. До настоящего момента это был просто деловой расчет. Ну, конечно, под соусом личных симпатий.

– И в чем же расчет?

– Я думаю, что ты поймешь. Как ты теперь знаешь, я в этом бизнесе человек не случайный…

– Настолько не случайный, что я даже не знаю, действительно ли тебя зовут Дитер Штайнц.

– Логично. Но могу тебя успокоить. Меня действительно зовут Дитер Штайнц. Я не утверждаю, что всегда откликался только на эту фамилию, но мама называла меня именно так. За пару лет до того момента, когда рухнул Союз, аналитики вполне конкретно это предсказывали. Правда, в то, что это произойдет быстро, никто не верил, но это уже лишние подробности. Даже накануне переговоров Коля и Горбачева я не верил в то, что Горби отдаст нам ГДР. Никто не верил. Наши источники говорили, что в его планы не входило радикально менять существующее положение вещей. Но, на наше счастье, мы готовились. И когда он вдруг сдал позиции, мы поняли, что империя рухнет. Это был не симптом, Костя. Это был знак. Стопроцентно осязаемый и надежный. А что такое крушение империи? Это десятки амбициозных осколков, каждый из которых уверен, что именно он наследник ушедшего величия. Это ненависть между вчерашними братьями. Это разгул преступности. Но что касается моей службы – это прежде всего больные экономики этих осколков, которые бросаются во все стороны в поисках дешевых ресурсов и настоящих денег. Именно они представляют собой опасность, если за ними не приглядывать. Они заразны, как грипп, аморальны по сути и очень привлекательны для всех неосторожных возможностью быстрого обогащения. И вот появляешься ты, со своими грандиозными проектами, с грамотно выстроенной системой. Настроенной не на воровство, прости, не только на воровство, так будет точнее, а и на реальную работу. Не думай, это не лесть. Ко мне приходили очень многие. Не тысячи, конечно, врать не буду, но сотня-другая наберется. Среди них были разные, были и похожие на тебя. Но абсолютное большинство – воры. Обычные воры. Они приходили с одной мыслью: «Вот, вот он, механизм для того, чтобы украсть денег. Вот она – прачечная!»

– Ты идеалист, Дитер, как оказалось, – грустно сказал Краснов. – И как мне ни неприятно тебя огорчать…

– Так-так-так… – перебил Штайнц. – Я кто угодно, но не идеалист. Ты хочешь сказать, что ты тоже любишь деньги и тоже их моешь. Но ты знаешь, что деньги пахнут. Ты не станешь строить схему, чтобы отмыть колумбийские деньги. Ты не станешь мыть деньги от торговли оружием. Если будешь знать об этом, конечно. Если порыться, то в трафике любого банка, и нашего в том числе, есть наркоденьги. Но разница в том, что ты не создавал банк специально для этого. А то, что ты помогаешь своим хозяевам и другим вашим бизнесменам уходить от налогов – тоже мне, открыл Америку. Я что, не знаю твои движения по корсчетам? Не смеши. Мне все равно не смешно. Я, майн фройнд, тоже люблю деньги. Все любят деньги. А если кто скажет тебе другое, ты ему не верь. Просто все их любят с разной силой. И не все знают, что с ними делать. А большинство не знает, где их взять. Как заработать.

Он опять ухватил себя за нос.

– Теперь, собственно, ответ на твой вопрос. Вы опасны, но интересны. Рано или поздно мы придем к вам в страну. С дешевым и колоссальным по объему ресурсом. Вы будете в этом очень нуждаться. Вы будете задыхаться в своей скорлупе. Вам понадобится капитал для движения вперед. А мы богаты. И вы приумножите наше богатство. Что такое банкир? Это просто апгрейд ростовщика. Продукт эволюции. Наглядное пособие для того, кто хочет увидеть, что может получиться из меняльной лавки в результате совершенствования. И в тот момент, когда мы придем, нам очень нужно будет на кого-то опираться. Иметь партнера, доверенное лицо.

Он задумался.

– Агента, если хочешь. Человека, который не сможет отказать, если я его попрошу. На самом деле мы были бы взаимно полезны. Вам тоже нужен партнер, которому можно верить. Когда вы откроете двери, первыми, кто бросится к вам в объятия, будут те, с кем у нас не каждый бы имел бизнес. Извини меня за цинизм, я говорю правду. До сегодняшнего дня я растил себе опору на будущее.

– А сегодня?

– А сегодня, Костя, я точно знаю, что все пошло насмарку. И твой бизнес, и мои планы. Но возник другой фактор.

Он замолчал, потом щелкнул зажигалкой, прикуривая.

– Я потерял партнера, на которого я надеялся. Но я понял, что ко всему теряю друга. Это без пафоса.

Он встал.

– Систему ты больше не интересуешь, Костя. Теперь – это только личные симпатии.

Мужчины внимательно смотрели друг на друга, разделенные столом.

– Я ответил на твой вопрос? – спросил Штайнц. Краснов медленно наклонил голову в знак согласия.

– Вот и хорошо. Ты вылетишь на Варшаву прямо сейчас. Томаша я предупрежу. Старайся поддерживать со мной связь. Как только ты дашь знать, что семья в безопасности, я разверну деньги.

– Странно, – сказал Краснов, – знаешь, а я совершенно забыл о деньгах. Я совершенно забыл, с чего все началось.

– А я – нет, – сказал Дитер. – Я о таких деньгах не забываю. Наверно, мой предок был страшно жадным ростовщиком.

Они вышли из офиса и спустились по лестнице в ангар, к стоящему у ворот самолету.

– У меня есть план, – произнес Штайнц задумчиво, – если получится, мы используем эти деньги как приманку. Для того, чтобы поймать того, кто всю эту схему задумал.

– Поделишься? – спросил Краснов.

– Ты только вернись, – сказал Штайнц, теребя кончик носа, – а я пока подумаю. Там, в самолете, сумка. Фройляйн Габи приготовила тебе все, что надо, по твоим размерам. Там же душ примешь.

– В самолете?

– Я же тебе говорил, что очень люблю деньги, – Штайнц улыбнулся. – В этом есть и своя приятность, правда? Удачи тебе, Краснов.

– Спасибо, Дитер.

Славяне, наверное, обнялись бы перед расставанием, а они просто пожали друг другу руки.

* * *

Майские ночи, конечно, длиннее июньских, но все равно светает рано. Уже в четыре начало развидняться, а в пять стало совсем светло. День обещал быть солнечным и безоблачным. В такой день приятно было бы пройтись по парку или лесу, посидеть с удочкой на берегу реки, выпить бутылочку холодного пива. Или кружечку кваса. Закрыть глаза, подставляя лицо прохладному весеннему ветерку. Чтобы не уснуть, Андрей старался думать о происшедшем, и, пока машина мчалась в темноте, рассекая ночь светом фар, это удавалось. Но с рассветом мысли стали принимать совершенно мирное направление – сказывались нервное напряжение и усталость.

Скорость – рискованное лекарство против сна, но при таких обстоятельствах, наверное, единственное. Тоцкий и машина сопровождения шли по трассе под двести в час. В город решили не заезжать, а, сверившись по атласу, ушли на Харьковскую трассу и в пять тридцать уже поворачивали на лесную дорогу, ведущую к даче Краснова. Андрей хорошо знал подъезды, все-таки был в гостях не один десяток раз. Не доезжая до дома метров двести – двести пятьдесят, он свернул на боковой проселок, чтобы оставить там машины. Подойти надо было максимально тихо. Двое из сопровождающих остались у машин, а другие двое вместе с Андреем двинулись к дому. Со стороны это должно было смотреться достаточно смешно – трое мужчин в костюмах и при галстуках крадутся по лесу, словно индейцы, по ошибке одевшие вместо мокасин строгие кожаные туфли. Но и Тоцкому, и его спутникам было не до смеха.

Когда через листву стали видны очертания дома и горящие бледным светом в лучах восходящего солнца пластиковые шары светильников вдоль подъездной дорожки. Тоцкий жестом призвал спутников соблюдать тишину и сам замер, внимательно оглядываясь.

Было очень тихо, если не считать бодрого щебета проснувшихся пичуг и далекого гула от летящего где-то самолета. Дверь Костиного дома была приоткрыта, одно из окон, выходящих на фасад, разбито. На траве под ним блестели осколки стекла. На полянке, рядом с подъездной дорожкой, в тени старого вяза стояла белая «Астра» Дианы. Ни звуков человеческого присутствия, ни движения – только бормотание леса.

Стараясь не очень шуметь, Тоцкий двинулся вокруг поляны, не выходя на открытое место. С балкончика, выходящего на лес, свисала белая толстая веревка, хорошо видимая через редколесье, в которой Андрей без труда угадал связанные узлами простыни. Один из людей МММа тронул его за плечо и жестом показал, что к дому надо подходить с трех сторон. Андрею досталось двигаться вдоль задней части, к самодельной веревке, спускающейся к земле. Все трое шли предельно осторожно, в любой момент ожидая окрика или появления людей, сидящих в засаде.

Под балконом Андрей присел на корточки. Он не был следопытом, но для того, чтобы разглядеть следы, оставшиеся на влажной после дождя земле с изрядной примесью песка, и не нужно было быть следопытом. Отпечатки подошв кроссовок небольшого размера. Глубокая вмятина, следы, словно кто-то тянул по земле что-то тяжелое. Добравшись до угла фасада, Тоцкий увидел дерево с несколькими сколами коры. Трава у самых корней была густо залита чем-то темным и кишела муравьями и мошкой. Кровь. Мимо уха Андрея с тяжелым жужжанием пролетела большая зеленая муха, уселась на перепачканные стебли и с упоением задвигала передними лапками.

Тоцкий потрогал сколы на стволе – они все еще сочились влагой, не успев заветреться. Вокруг дерева трава была основательно истоптана. Он встал и, уловив у правой ноги металлический блеск, поднял с земли рыжий цилиндрик – стреляную гильзу, остро пахнущую горелым порохом. В двух шагах он нашел еще одну. Потом еще две. Он пошел к крыльцу, отмечая на ходу россыпь гильз на ступеньках, ведущих в дом, несколько пулевых отметин на деревянной обшивке входных дверей, брызги присохшей крови на плитке и перилах.

Люди МММа были уже в доме. Один из них, которого остальные называли Виталей, по фигуре, походке и раздавленным ушам – бывший борец-вольник, при виде Андрея покачал головой укоризненно и сказал:

– Одного не пойму: ну как может такой богатый человек, как твой шеф, не иметь нормальной охраны. Здесь что, были бои местного значения? Забор трудно было поставить? Да?

– Это и была его охрана, – Тоцкий поднял с пола Дашкиного плюшевого пса, которого сам подарил ей две недели назад. – Его шеф безопасности.

Виталя с отвращением сплюнул.

– Мент?

– Бывший мент.

– Мент бывшим не бывает.

– Виталя, – позвал второй охранник с площадки второго этажа. – Тут тоже в холле – кровищи. Кого-то в кресле мочканули.

– Жмуры есть?

– Не-а. Тут к перилам веревка привязана. Спускался кто-то.

– Это хозяйка с детьми, – быстро сказал Андрей. – Я видел следы кроссовок под балконом.

– Ну и что делать будем? – спросил Виталя, поводя могучими плечами, на которых пиджак смотрелся, как шляпка на слоне. Да и само уменьшительное имя «Виталя» к нему совершенно не подходило. Уж скорее – Виталий Иванович или Виталий Митрофанович, что-то такое солидное, неспешное. Но отчество ему не полагалось по статусу, и он в свои сорок с небольшим отзывался на мальчишеское имечко с удовольствием. Он привык получать приказы и исполнять то, что прикажут, без особых размышлений.

«Он на нашей стороне, потому что служит МММу, – подумал Тоцкий. – А если бы служил Лукьяненко, то был бы по другую сторону. На самом деле все крайне просто. Все зависит от кукловода. Какая мораль может быть у инструмента? Бывает ли аморальным автомат Калашникова? Его задача быть безотказным, а остальное – рефлексия. Люди-автоматы. Как там у Высоцкого? «Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит»».

– Делать будем вот что, – сказал Тоцкий, входя в образ кукловода. Главное было не показать Витале и его людям, что он и сам не знает, что делать дальше. Да и приказывать не имеет права. – В темпе смотрим окрестности. Если есть кровь – есть убитые. Ищем какие-нибудь следы Красновой и детей. Тут был еще наш зампред, Гельфер. Желательно понять, увезли они его с собой или он бежал вместе с Дианой Сергеевной. Одного из своих оставь караулить подъезды, а второго, с джипом, сюда. Задача ясна?

– Да, все ясно.

– Ну тогда начали.

Следов они нашли много. Кровь на истоптанном пляжике. Кровь на траве, возле парковки. Кровь и несколько оторванных пуговиц на самой парковке. Вмятины на дверце Дианиной «Астры», как будто бы кто-то в ярости пинал ее ногами. Раздавленный колесами разворачивающейся машины шариковый «паркер». Расшвырянные по кухне и первому этажу еда и посуда со следами трапезы.

Яму нашел через полчаса вызванный Виталей вместе с джипом охранник по имени Рома. Слева от пляжа, на маленькой прогалине, которую и найти-то было проблемой. Но пока примятая ногами трава еще не поднялась, а сломанные ветки бросались в глаза, глазастый Рома по этим следам нашел кусок разрыхленной земли, прикрытый срезанным дерном.

– Свежая, – доложил он, тяжело дыша от бега, хотя и бежал всего ничего. – Замаскирована по уму. Дня через четыре трава прорастет обратно. Так чего? Копать?

– Копать, – мрачно сказал Виталя. – Лопату бери и копай.

– Лопата-то где? – спросил Рома у Тоцкого. – Где тут в доме инструмент?

Тоцкий стоял, побелев, на подгибающихся ватных ногах. У него всю жизнь было превосходное воображение. И за эти секунды, пока Рома и его квадратный босс-борец спокойно говорили о яме в лесу и лопате, которой надо эту яму раскопать, он увидел перед глазами столько ужасных картин, столько страшных вариантов того, что лежит в этой яме, под слоем рыхлой земли и грамотно уложенного дерна, что сердце, прыгающее в груди, чуть не застряло в горле. Капли холодного пота скатились по вискам и прочертили влажные дорожки по заросшим суточной щетиной щекам. Тоцкий почувствовал, что колени у него стали резиновыми, а пальцы рук онемели, как от мороза. Это не было страхом. Это был настоящий ужас.

Но действительность оказалась еще хуже. Яма была совсем не глубокой. Под двадцатисантиметровым слоем земли штык лопаты натолкнулся на тряпку, которая оказалась пиджаком. Копавший землю Рома заматерился жалобно, но рыть не прекратил, уже осторожно подкапываясь под найденное тело чуть сбоку. Из-под земли показалась рука, у которой почему-то не было кисти. Виталя подскочил помочь, ухватился за рукав, потянул…

Андрея вырвало так внезапно и сильно, что он рухнул на колени, пачкая их свежей землей. Желчь хлынула в рот, позеленело в глазах, картинка расплылась, стала блеклой, и Тоцкий повалился на бок, теряя сознание. Но на самом краю беспамятства удержался, зацепился за боль в прокушенной насквозь губе и медленно встал, вытирая рукавом рвоту и кровь со рта.

У тела не было кистей рук. И головы. Это был обрубок, густо облепленный землей и насекомыми, почувствовавшими добычу. Жучки, муравьи и еще что-то неизвестное, полупрозрачное, спешили утолить голод, очистить лес от инородного, но такого вкусного чужака. Те, кто прятал тело, постарались сделать так, чтобы его не опознали. По хорошо известной методике, многократно опробованной тон-тон-макутами и эскадронами смерти.

Но Тоцкий узнал бы его в любом случае.

Он заплакал. Ему было наплевать, что подумают насупившиеся профессионалы, стоявшие у разрытой могилы. Ему было наплевать, что мужчины не плачут. Ему было вообще на все наплевать. Но от слез легче не становилось. Они прожигали ему кожу.

Перед ним лежал Артур Гельфер. Истерзанный, расстрелянный, изуродованный. Артур. Веселый, неунывающий Артур. Друг. Коллега. Блестящий эрудит и сладкоежка. Любящий отец и муж. Навсегда мертвый.

– Вот, бля… – выдавил из себя Рома. – Что, суки, сделали? Это что, ваш, что ли?

Тоцкий не ответил. Больше всего ему хотелось завыть. Но ни голоса, ни сил не было.

Виталя отошел в сторону – позвонить МММу и через пару минут вернулся, протягивая Андрею трубку. Тоцкий механически, словно заводная кукла, взял телефон.

– Соболезную, – сказал Марусич. Голос у него, несмотря на ранний час, был не сонный. Скорее всего, он не ложился совсем. – Это Гельфер?

– Да, – выдавил из себя Андрей.

Марусич помолчал, а потом попросил, не меняя интонации:

– Ты там глупости не начни делать. Держись. Тоцкий не ответил. Отвечать было нечего.

– Что собираешься предпринять?

– Я его здесь не оставлю…

– Милицию, что ли, вызовешь?

– Не знаю я, дядя Миша… Но я его здесь не оставлю.

– Не горячись. Ребятам я приказал тебе помогать во всем. И по полной программе. Ты меня понял?

– Да.

– Но если ты завяжешься с телом, то повод, чтобы тебя закрыть, и искать не придется. Готовая сто вторая…

– Я его здесь не оставлю, – упрямо повторил Тоцкий.

– Ну смотри… – не стал спорить МММ. – В дом занесите, в крайнем случае. Больше никого?

Андрей сглотнул. Он не думал о том, что где-то рядом может оказаться еще одна яма, а в ней… Нет, лучше и мысли такой не допускать. Он почувствовал, как в желудке образовался холодный липкий комок.

– Нет. Пока – нет.

– Ну и слава богу! Пусть ребята поищут еще. Если ничего не найдут, постарайтесь отыскать Краснову. Она с двумя детьми далеко уйти не могла. Мне ребята сказали, что лес там серьезный. Отправь машину по окружным дорогам. Они где-то рядом. Километров пять-шесть, не более.

– Хорошо.

– Я буду на связи. Виталию трубку передай.

– Да, Михал Михалыч, – почтительно сказал Виталя в микрофон. – Нет, Михал Михалыч. Голова и кисти рук. Тут река рядом. В пакет полиэтиленовый вместе с кирпичом – и все концы в воду.

– Глубокая? – спросил он у Тоцкого, не отнимая трубку от уха. Андрей кивнул. – Глубоко, говорят, Михал Михалыч. Да, конечно, проверим. Сделаем. Спасибо, Михал Михалыч. Обязательно.

Он нажал кнопку отбоя.

– Что делать с… – Виталий замялся, – ну, с ним? Он мотнул головой в сторону останков Арта.

– В дом отнесите, – хрипло сказал Андрей, стараясь не смотреть на то, что недавно было его другом. Чтобы не видеть комков жирной, пропитанной кровью земли, залепившей раны, и копошащихся в ней насекомых. – Наверное, простыню надо взять. Нехорошо так.

На то, чтобы донести тело до дома, понадобилось почти четверть часа. Они положили сверток на кухне, прямо на пол, сдвинув обеденный стол к окну.

Когда охрана вышла, чтобы продолжить поиски, Тоцкий уселся на стул рядом с мертвым Гельфером и, опустив голову, просидел несколько минут, то ли плача беззвучно, то ли просто прощаясь. Потом, вставая, легко коснулся перепачканного землей свертка рукой и, не оглядываясь, вышел, осторожно прикрыв входную дверь.

Вторая яма, на счастье, не обнаружилась. Зато один из охранников нашел на берегу обрывок скотча и хорошо отпечатавшийся на просохшем иле след босой ноги. Это, конечно, ни о чем не говорило, но, по крайней мере, давало слабую надежду на то, что Диана с детьми попыталась переправиться через реку.

Предположение, каким бы необоснованным оно ни было, было лучше, чем мысль о том, что головорезы Лукьяненко поймали всех троих. И главное, от этой мысли можно было отталкиваться в дальнейших поисках. Вспомнив совет МММа, Тоцкий решил направить человека с машиной объездить окрестности – мост, по карте, находился в семи километрах вниз по течению. Дорога по широкой дуге огибала лесной массив. Села на ней не лепились друг к другу, а находились на солидном расстоянии друг от друга – километров по десять-двенадцать. В глубине леса, отсекая его восточную часть от жилых мест, на карте была изображена цепь озер, а значит, там, в низинах, были и болота. Но Виталя, даром что бывший борец, соображал быстро. Поводив пальцем по атласу и почесав затылок, он изрек:

– Ну, атлас автомобильный, кроме дорог на нем все плюс-минус сто. Но выйти они могут только сюда, – он ткнул в распахнутую книжку мощным, толстым пальцем. – Здесь им не пройти – воды много. Здесь – просто не дойдут. Далеко. Значит сюда. Михайловка. Или Толстое. По лесу это километров пять. По дороге – семь до моста, семь от моста. И еще пять-шесть до Толстого. От Толстого до Михайловки – одиннадцать, как написано. Иголку в стоге сена легче найти. Если у них нет собак, а их нет, то они будут делать то же, что собираемся мы. Встречать на выходе. Ну-ка, Ромчик, разделся и по речке – направо-налево. Поищи, где они вышли, если найдешь.

К удивлению Тоцкого, Роман, несмотря на жалобное выражение лица, послушался беспрекословно. И место выхода нашел – по обрывкам скотча, оброненному платку и нечетким следам в грязи.

– Метров пятьдесят ниже, – докладывал он, одеваясь и лязгая зубами от холода. Замерзший, он стал походить на мокрого хомяка с торчащими из-под посиневших губ большими передними зубами. – Два человека. Следы маленькие. Точно – они…. Ох, бодрит водичка…

«Значит, – подумал Андрей, – они все-таки смогли переплыть реку ночью. Смелая вы женщина, Диана Сергеевна. Отчаянно смелая. Или испуганная до отчаяния. Впрочем, это одно и то же. Трудно представить, что она должна была чувствовать». Река в двух шагах от него неторопливо катила свои темные, глубокие, холодные от бьющих под водой родников воды. «Метров двадцать – двадцать пять. Ерунда. Можно пронырнуть на одном вдохе. Так просто и безопасно. Но ночью с двумя детьми решиться войти в эту черную, маслянистую в лунном свете воду… Пусть Марк уже взрослый, но ведь он – взрослый ребенок. Ребенок – не мужчина. И Дашка. Ты умница, Диана Сергеевна, умница».