Текст книги "Левый берег Стикса"

Миронов спрятал Тоцкого от посторонних глаз в машине, дал попить и сигареты, но к ручке задней двери все-таки приковал.

К одиннадцати вечера уехал милицейский катафалк, увозя тело Гельфера и трупы его убийц, к двенадцати закончили работу в доме и только далеко за полночь начали разъезжаться. Криминалист Юра о чем-то долго беседовал с Мироновым, но что именно они говорили, Андрей не расслышал – они стояли достаточно далеко, очевидно, не без умысла.

– Есть хочется, – сказал Миронов, садясь в машину, – просто жуть.

– Не одному тебе, – ответил Тоцкий. – Слушай, у меня рука затекла.

– О, извини. Но наручники снять не могу, – он несколько раз кашлянул. – Устал я – за тобой бегать не хочу. А ребят отпустил.

– Нарушаешь, капитан?

– Ну есть чуток, – согласился Миронов, заводя двигатель. – Если хочешь в туалет – давай прямо тут, возле машины. Все равно никто не увидит. И поехали в управление.

– Горишь прямо на работе, Александр Сергеевич. Себя не жалеешь.

– Успеется себя пожалеть, Андрей Викторович. Тебя жалею.

– Да ну? – искренне удивился Тоцкий. – Преступника? И какая причина?

– Причина в том, – сказал Миронов, трогаясь с места и выруливая на подъездную аллею, – что нет у меня уверенности, что нам с тобой дадут окончить беседу. Хоть убей, но есть у меня такое предчувствие, Андрей.

– Тебе-то что? Хочешь, пока мы вдвоем, без протокола, Александр Сергеевич?

– Хочу. Если только деньги предлагать не будешь.

– Ты опять о деньгах? Боишься? – осклабился Тоцкий. – Мне даже интересно было бы узнать, на какой сумме ты сломаешься. А ведь есть такая сумма, капитан, знаю, что есть.

– Наверное, есть, – согласился Миронов неожиданно легко. – У каждого она есть. Но ломаются не все. Просто всем хочется, но не все берут.

Тоцкий рассмеялся.

– Ох, знал бы ты, капитан, как берут. Не берут – выхватывают.

– А я что, не знаю? – теперь удивился Миронов. – Я что, слепой, по-твоему?

– А ты, значит, честный?

– Послушай, Тоцкий, ты что, не допускаешь даже такой мысли?

– Почему не допускаю? Допускаю. Эмпирически. Честный мент – это как «черная дыра»: теоретически возможно и где-то существует наверняка, но физически не обнаружено. Почти сказочный персонаж.

– Старый анекдот, – сказал Миронов без обиды в голосе и опять кашлянул. – О таможеннике. Слышал. А честные банкиры есть? А, Андрей Викторович? Или это тоже теоретический изыск?

– Не встречал?

– Не довелось. Уж извини.

– Да чего уж там, считай, что у нас с тобой это издержки профессии. Не с теми людьми общаемся.

Лес расступился, и Миронов чуть притормозил перед правым поворотом на трассу, ведущую в город.

– Скажи, Андрей, – спросил он достаточно дружелюбно. – Что, по твоему мнению, происходит? Это внутриклановые «разборки»?

– Почти попал, – сказал Тоцкий. – Слово правильное.

– Ты в курсе?

– Без доказательств? На уровне предположений? – Да.

– Ответ положительный.

– Поделиться не хочешь?

– А что ты, Александр Сергеевич, с этой информацией делать хочешь? Использовать-то не дадут, не надейся.

– Эту информацию, Андрей Викторович, я пока просто собираюсь иметь. А там – видно будет.

– Ты, оказывается, не только честный, но и очень смелый. Не страшно?

– Страшно, – согласился Миронов. – Особенно после того, что я сегодня видел. После Гельфера. После этого мертвого упыря из «девятки». Ты знаешь, поговаривали, что его используют для деликатных поручений. Я-то и видел его всего пару раз, по случаю.

– Умеешь ты, однако, капитан, использовать эвфемизмы. Слово-то какое подобрал. То, что ты сегодня видел, по-твоему, исполненное деликатное поручение? И кто это они, раздающие такие деликатные поручения?

Машина ехала по направлению к пригородам, и, как отметил про себя Тоцкий, Миронов не очень спешил.

– Я пытаюсь понять, – сказал Миронов, – только понять, что происходит. Не более. Думаю, что ты не лгал.

– Думаешь?

– Хорошо, уверен. Я уверен, что ты не лгал. Потому и спрашиваю.

Тоцкий все равно не мог заставить себя хотя бы на секунду поверить в то, что Миронов искренен. Не мог – и все. Может быть, виной тому были сотни конвертов с деньгами, розданных им в самых разных местах самым разным чинам за самые разные услуги.

Кто-то требовал этих подношений, кто-то напрямую вымогал, кто-то благосклонно принимал, преисполненный собственной значимости. Но никто никогда не отказывался. Дело было не в продажности отдельных чиновников, речь шла о системе, требовавшей мзды, как Молох – кровавой жертвы. Требовавшей – и получавшей. Иначе механизм не работал. Просто он был создан для этого. Тоцкий за пять лет своей работы заплатил системе десятки миллионов долларов, и банк заработал на этом сотни миллионов. Все были довольны, все шло по накатанной, но теперь где-то произошел сбой.

Андрей не мог детально представить себе, в каких невообразимых высотах принималось решение о превращении «СВ Банка» в жертвенного тельца, но вполне мог представить последствия передела. Миронов в такой крупной игре был пешкой, даже не пешкой – микробом. А неподкупность или продажность микроба игроками во внимание не принималась. Задача исполнителя – отработать свою линию, не зная, как взаимодействуют остальные части цепочки. Спецслужбы называли это «игрой втемную». Вот только одно не вязалось с общей картиной: почему его арест произвела Служба безопасности? МВД, «шестерка» – тут все понятно, а вот чекисты…

Осуществить розыск и задержание? Это да, это они могут куда лучше ментов, контора с опытом и репутацией. Да и аппарат со старых времен – без равных. Но после поимки и думать нечего – отдали бы на растерзание в контору Зуйко и Кондратюка. И только в случае, если кто-то достаточно могущественный, чтобы договориться с чекистами, ведет через них свою игру, случилось бы то, что случилось. Забавно, если такую крутую контору кто-то играет втемную. Тоцкий даже улыбнулся украдкой. Кому-то очень нужно, чтобы информация «слилась» в СБУ, а не к ментам или ОБЭП, значит, этот кто-то имеет альтернативный вариант развития событий. Вот черт! Угораздило меня стать ключевой фигурой в чужой схеме! И что в этом случае делать? Никто не гарантирует, что меня не «выжмут досуха» и уже после этого «сдадут» ОБЭПу. Или, наоборот, не придержат, как козырный туз в рукаве у шулера, чтобы выложить на стол для перелома в игре. Вот понять бы еще, в чем суть игры – тогда можно было бы и полавировать. Предположения, одни предположения…

В любом случае Миронов не палач. Просто разработчик операции, хорошо знающий психологию, нашел из всех вариантов наиболее приемлемый. Этот чертов психолог просчитал, что если я и буду с кем-то говорить, то именно с таким типом, а уж никак не с мордоворотом с цепью толщиной в руку на шее. Вот отсюда и СБУ. Вот отсюда и Миронов с его интеллигентными ухватками, правильной речью и отсутствием склонности к мордобою. Контора всегда стелет мягко – это профессиональный почерк. Хотя и тут есть виртуозы по владению валенком с песком, но уровень все же разный, как ни крути. Принципиально другой подход к съему информации.

– Ты сам обо всем догадываешься, – сказал Тоцкий вслух. – Тебе надо, чтобы я подтвердил твои предположения?

– Хотелось бы, не скрою.

– И на обмен информацией согласен?

– Смотря что попросишь. Кстати, ты знаешь, о чем просить?

– Честно? Пока нет. Но зато знаю, о чем говорить не буду.

– Если ты о тех, кто был с тобой в загородном доме, то я тебя уже и не спрашиваю. Просто дай свою версию происходящего. Дополни то, что ты рассказал о Красновой и всех остальных.

– Ладно, – сказал Тоцкий, – останови здесь. Мне в туалет надо. Заодно и поговорим. Да не бойся ты! Я не буду бежать.

Миронов остановил машину, отстегнул «браслеты» от дверной ручки и, когда Тоцкий вышел на обочину, опять сковал ему руки спереди.

– Давай, – сказал он, – действуй.

Тоцкий отошел на несколько шагов в сторону и начал действовать, обильно орошая придорожную траву. Миронов ждал его, облокотившись на крышку багажника, не то чтобы до конца расслабившись, но и не слишком напряженно поглядывая за подопечным. Закончив справлять нужду, Андрей подошел к нему и стал рядом, с удовольствием вдыхая свежий ночной воздух. Даже курить не хотелось. Несколько минут они простояли молча, наблюдая за проносящимися мимо машинами, достаточно редкими в это время суток.

– Работа у тебя собачья, – сказал Тоцкий.

– У тебя тоже, – отозвался Миронов.

Они опять помолчали. Миронов суховато прокашлялся.

– Это только версия, как ты понимаешь, у меня не было возможности собрать информацию всерьез, – начал, наконец, Тоцкий. – Я сразу был внутри событий, и об объективности и речи нет. И скажу я тебе не все, а только то, что смогу. Чтобы никому из моих не навредить.

– Я понял.

Неторопливо, четко выверяя сказанное, Тоцкий изложил ему свой вариант произошедшего, ни словом не упомянув ни МММа, ни то, что Костя жив, ни то, что, по его расчетам, Диана с детьми уже пересекла границу. Только костяк интриги – так, как он ее видел и понимал. Не более.

– Похоже, – задумчиво сказал Миронов, чуть погодя. – Несколько масштабнее, чем я себе представлял, но в целом и общем – похоже. Не скажу, что тонко продумано, но, скорее всего, я не все знаю, для того чтобы оценить изящество замысла.

– Вот за что я вас особо люблю, – произнес Тоцкий с плохо сдерживаемой злостью, – это за то, что там, где я вижу сломанные судьбы и забранные жизни, вы находите изящество замысла.

– Так оно есть! – возразил Миронов, провожая взглядом огромный грузовик с синим матерчатым тентом прицепа. – Что делать, если оно есть? Вы, конечно, ребята ушлые, но материалы на вас с момента открытия банка копятся и копятся. Вы в постоянной разработке, как и все остальные. Что-то мы упускаем, что-то вы успеваете спрятать, но цельная картина у нас есть в наличии. И вчера была, и позавчера.

– Ждали, как ты говорил, команды «фас»?

– Давай лучше так – просто ждали команды. И дождались.

– По-твоему, правдивый ты наш, это нормально? Рвать нас на части не по закону, а по отмашке?

– Послушай, Андрей! А почему это вас, собственно, нельзя порвать? Почему ты так убежден в том, что вы особенные? Да никакие вы не особенные! Чуть умнее, чуть крупнее, чуть удачливее – и вся разница. Могли порвать других, но приказали – вас. Основания-то есть. Вы все одним мирром мазаны – и большие, и малые. И средние тоже.

– Закон суров, но он закон. Но не для всех. И не всегда. Сегодня в программе нашего цирка – правосудие по жребию, – объявил Андрей голосом шпрехшталмейстера. – На арене – группа дрессировщиков-силовиков и стая диких и кровожадных банков. Алле-оп!

– Можешь иронизировать, сколько хочешь. Шут гороховый! – с раздражением сказал Миронов. – Что ты мне пытаешься доказать? Смелость свою?

– То, что и вы одним мирром мазаны, Александр Сергеевич. Ты и твои шефы. Тебе сказать, пока нас никто не слышит и не видит, сколько денег я им переносил? Так, прикидочно, плюс-минус сто тысяч? Знать хочешь?

– Ты на меня чужие грехи не вешай. Я у тебя денег не брал.

– Так и я у тебя их не крал. Что ж ты мне руки крутил?

– Крылья не проросли, Тоцкий? Нимб голову не жмет?

– Нет. Это только ты у нас святой. А мы грешные. Нам по рангу ангельские атрибуты не положены. Мы, банкиры, – чертово семя. А вы не о себе, о простом народе, о державе заботитесь! А ты представляешь себе, что начнется сейчас? Сколько денег у нас на вкладах? Те самые пенсии, «гробовые» деньги, новогодние, праздничные и прочие? А сколько фирм вы сегодня завалили? Сколько предприятий? Ты наивный, наверное? А кредиты, векселя, зачетные схемы, снабжение, сбыт, зарубежные контракты? Зарплатные программы? Карточные счета? Дальше перечислять? Они ведь не в воздухе держались – на нас, кровопийцах! Ты думаешь, всем этим людям кто-нибудь что-нибудь вернет? Хрен тебе! —

Тоцкий перевел дыхание. – Всю жизнь терпеть не мог фанатиков и энтузиастов! Честное слово, если бы ты за долю работал, я бы тебя понял! Так нет – за идею! Тоцкий нервно хохотнул.

– Работнички! Ты тут из себя целку корчишь, а все это делается для того, чтобы у нас отобрать и между собой поделить. И ничего другого, вроде мировой справедливости и царства закона, за этим нет. Банальный «гоп-стоп», только с размахом.

– Вор у вора шапку украл, – сказал Миронов мрачно. – А тот кричит – держи вора!

– Точно. Здорово формулируешь, почти как Гегель. Только тебе-то что? Ты же на другого вора работаешь! И этому вору по хер совершенно, кого попутно он грабанет. Бабушку Дусю или какой заводик. Он о своем кармане думает! Боже мой, ну где вас, таких идиотов, берут? Разводят, что ли? – Тоцкий вздохнул и понизил тон: – Нет за этим правды, капитан, нету! Никакой! Ничего за этим нету, кроме жадности к деньгам и к власти. Не на государство ты работаешь, Александр Сергеевич, а на вполне конкретных лиц. И пока ты этого не поймешь, майором, как ни жаль, не станешь. Так что, говоря твоим языком, ты такая же сволочь, как и я, только с другой стороны баррикады.

Оба замолчали, не глядя друг на друга. Тоцкий, извернувшись, с трудом достал из кармана сигареты и все-таки закурил, хотя во рту было горько и сухо. Есть ему хотелось немыслимо. До боли в желудке.

– Ты какого года? – спросил он, чуть погодя.

– Шестьдесят седьмого, – сказал Миронов. – А ты – шестьдесят четвертого.

– В деле написано?

– Ага, – Миронов закашлялся. – Вот блин.

– Чего ты кашляешь все время, как чахоточный?

– Курить бросил неделю назад. Кашель задрал. И жрать постоянно хочется. И курить.

Тоцкий щелчком отправил окурок на асфальт и проводил взглядом красный огонек, брызнувший искрами.

– Я два раза бросал, – сказал он.

– Как говорил Марк Твен… – начал Миронов.

– …нет ничего проще, чем бросить курить, – закончил за него Тоцкий.

Мимо, обдав их густым облаком выхлопа плохо настроенного дизеля, проехал очередной грузовик.

– Куда едем, Шарапов? – спросил Андрей.

– В СИЗО я тебя не повезу, – сказал Миронов серьезно, – не думаю, что это безопасно. До утра перекантуемся у меня в кабинете, а потом пойду просить начальство о спецрежиме содержания. Как для особо важного свидетеля. Аргументы у меня есть.

– Аргументов я твоему начальству отнес столько, что и выпустить можно.

– Ну это вряд ли… Но о том, что, сколько и кому ты носил, настоятельно рекомендую не упоминать. Не дразни гусей.

– Просто сообщаю, что имею законное право на доброе к себе отношение. Слушай, Саша, а ты на нашем деле давно?

– С тех пор, как вы метизный банкротили. Только там я не нашел ничего такого.

– Было бы удивительно, если бы нашел. Все делалось согласно букве закона. С минимальными отклонениями.

Тоцкий вспомнил, как Калинин разрабатывал схему банкротства, как изящно она была проведена в жизнь, и невольно улыбнулся. Прихвастнул Миронов, говоря, что его ведомство имеет полную картину их деятельности. Явно прихвастнул.

– Так это на тебя Денис жаловался? Молодой, горячий, роет, что твой шагающий экскаватор, – асфальт пластами поднимает…

– Рыбаков Денис? На меня.

– Денег не предлагал?

– Не-а.

– А предлагал бы, ты б не взял?

– Не взял бы.

– Хочешь угадаю?

– Что?

– То, что квартиры у тебя нет. Машины тоже нет. Живете вы с женой у твоих родителей. И в отпуск не ездили года два.

– Почти угадал, – сказал Миронов. – Только жены у меня тоже нет. Умерла жена три года назад. При родах. Вместе с ребенком. – И добавил: – Мы дочку хотели.

– Извини, – сказал Тоцкий.

– Ничего, – отозвался Миронов. – Откуда тебе знать? Ты мое досье не читал.

Он потер пальцами свои рыжеватые брови и несколько раз кашлянул.

– И квартиру мне ведомственную дали. За три месяца до родов. Но я там бываю редко. Мне у родителей легче. А там – я не могу, все время вспоминаю. Что замолчал, Андрей? Удивился, что я тоже человек? Хоть немного?

Тоцкий промолчал.

– И не заказ я выполняю, а просто делаю свою работу, хоть тебе это не докажешь, – продолжал Миронов ровным, совсем лишенным эмоций голосом. – И все вокруг вижу. Машины вижу, квартиры вижу, Канарский загар вижу. Это ваше, ребята, счастье, что вокруг столько продажных. На этом ваш бизнес и держится. И из-за этого вас убивают. Такие правила. Вы сами согласились по ним играть. Ни тебя, ни меня никто не заставлял. Мы сами выбрали свое дело, так?

– Так, – согласился Андрей. – Опять все правильно. И логика железная. Вот только с точкой отправления ты мазанул. Тебя мне не убедить, я знаю это точно. Но все-таки, раз у нас сегодня пошла такая пьянка, я скажу. Ты историк, ставший чекистом. Я физик, ставший банкиром. Бывшие однокашники, ставшие врагами. Ты служишь системе. Система служит своим хозяевам, и они устанавливают правила. Эти правила могут нам с тобой претить, но они есть, и от этого никуда не деться. Хочешь работать – плати за «крышу» или сворачивай лавочку! Не хочешь оставаться нищим – уходи от налогов и плати, чтобы этого не замечали! Плати – и будешь безнаказанным, всеобщим баловнем и любимцем. Плати – и тебя наградят как почетного налогоплательщика, хоть ты и не дал ни копейки в казну! Какая на хер разница. Только плати! Чем выше покровитель, тем круче бизнес и тем громче потом уголовное дело. Но тем и выше у тебя шансы выйти сухим из воды, заплатив адвокатам и судьям.

Тоцкий хмыкнул иронически.

– Даже в тюрьме мы покупаем себе нормальную жизнь, там те же законы: плати – и все доступно. А убивают, Александр Сергеевич, нас не по правилам, а потому, что кому-то нужно занять наше место. Чтобы посадить на него своих людей и получать долю. Убивают из-за денег и власти. И не только банкиров. И политиков убивают. И журналистов. И честных до невменяемости сотрудников правопорядка, которые суют свои носы куда не надо, тоже не жалуют. Таких, как ты, например. И простых прохожих, чтобы больше боялись, по случаю шлепают. Такие дела… Скажу честно, я действительно не ожидал увидеть в тебе человека. В вашем лесу люди не водятся – не то место. Но как ни крути… Ты ведь тоже в игре, Саша, если не говорить красивых слов. И правила для тебя – те же. Мотивация, правда, у тебя другая. Так это, скорее, горе, чем счастье.

– Здорово ты все расставил по местам, – сказал Миронов с той же тусклой интонацией. – И себя не пожалел. А я все ждал, когда ж все будут в говне, а ты в белом фраке. Но ничего, я не обижаюсь. Один совет все же дам, прислушайся. Тебе придется давать показания, и в любом случае ты скажешь, пусть косвенно, больше, чем хочешь. Не перебивай! – он предостерегающе поднял руку. – Так вот, чем быстрее ты скажешь больше, тем выше твои шансы остаться целым и невредимым. Просто выбери, о чем говорить. О друзьях говорить вовсе не обязательно. Существуют и другие темы для разговора. Я ясно выразился?

– Спасибо за совет, – ответил Тоцкий и посмотрел собеседнику в глаза. Внимательно так посмотрел. – Я подумаю.

– Подумай. В конторе кабинеты пишутся. Там не поговорим, – Миронов потянулся с хрустом в суставах и заразительно зевнул. – Ладно, философ, садись, поехали. Еще полчаса, и там забьют тревогу – куда подевались. К тому же в кабинете у меня есть бутерброды. И чайник.

Они сели в машину, и Миронов завел двигатель. На лобовом стекле мелкими каплями лежала ночная роса.

– Ты серьезно собираешься делиться с преступником бутербродами? – спросил Тоцкий.

– С преступником? – переспросил Миронов, оглядываясь через плечо. – А что, суд уже состоялся?

Андрей негромко рассмеялся.

– Пока нет.

– Значит, бутерброд получишь бесплатно. А судью купишь чуть позже. И выйдешь сухим из воды.

– Ты начал рассуждать как банкир.

Они проскочили ночной Новомосковск, быстро вырулили по виадуку на основную трассу и в конце Подгородного натолкнулись на опущенный шлагбаум поста ГАИ.

Судя по бронежилетам и каскам ОМОНа, по трем гаишным машинам, запаркованным возле уродливого строения «дежурки», ловить и просеивать через мелкое сито все живое с утра не переставали. Проверяли «с душой», особенно грузовики «дальнобоя», где можно было поживиться, и поэтому, несмотря на поздний час, возле шлагбаума скопилось полдюжины машин – четыре легковушки и пара груженых «камеонов». Александр Сергеевич притормозил и, уверенно объехав стоящие легковушки, мигнул фарами.

Несмотря на это, высокий, худой как жердь гаишник, окинув равнодушным взглядом «Опель» Миронова, указал на обочину светящимся жезлом.

– Номера не разглядел, – сообщил Тоцкому Миронов, останавливаясь, – сейчас буду воспитывать.

И привычно полез в нагрудный карман за удостоверением, одновременно опуская водительское стекло.

– В чем дело, старшина, – сказал он официальным тоном подходящему к машине патрульному. – Цифры не различаете? Или буквы? Капитан Миронов, СБУ. Освободите проезд.

– Старший сержант Киреев, областное ГАИ, – сказал гаишник без особого испуга и пиетета. – Ваши документы, пожалуйста.

Миронов показал ему удостоверение, не выпуская из рук, в открытое окно, чуть сощурившись от яркого света фонаря, которым подсвечивал патрульный.

– Рассмотрели?

– Прошу прощения, – сказал сержант более вежливо. – Кто у вас в машине?

За его спиной вырос боец «Беркута» – в полном боевом снаряжении, с АКМ на животе и надвинутой на лоб каске. Второй, брат-близнец первого, тенью скользнул к машине со стороны пассажира. От «дежурки», придерживая рукой малиновый берет, трусил командир наряда – старлей, чуть пониже ростом, чем его бойцы, но широкий в плечах настолько, что казался квадратным.

– Арестованный в машине, – сказал Миронов уверенно. – А в чем дело? Моего удостоверения недостаточно?

– Выходит, что нет, господин капитан, – сказал сержант, не скрывая неприязни, – попрошу вас выйти из машины. И вашего пассажира тоже.

– На неприятности нарываетесь? – спросил Александр Сергеевич, добавив в голос изрядную толику стали.

– У меня приказ, – отчеканил сержант, – выйдите из машины.

Стоявший за ним омоновец по-кошачьи мягко сместился влево, обходя жердеобразного гаишника. Челюсти под надвинутой на глаза каской равномерно двигались. Тоцкий заметил, что и второй боец, шагнув, замер истуканом у правого крыла, направив ствол автомата в салон автомобиля.

Миронов, нехорошо усмехнувшись, открыл дверцу и, бросив Тоцкому коротко «Сиди!», вышел на улицу, под неприятный, мертвенный свет ртутных фонарей.

– Капитан Миронов, – представился он подоспевшему офицеру.

– Старший лейтенант Фролов! – омоновец небрежным движением отдал честь. – Чего требованиям не подчиняетесь, господин капитан?

Миронов молча продемонстрировал свое удостоверение и спрятал его в карман.

– Понятно, – сказал старлей. – Только это сути не меняет. У нас особые распоряжения, так что попрошу выполнять.

– Рискуешь, старший лейтенант, рискуешь! – процедил сквозь зубы Миронов, но дальше нагнетать обстановку не стал, а открыв заднюю дверцу, произнес официальным тоном, обращаясь к Тоцкому:

– Выйдите из машины! Андрей молча повиновался.

– Так, – сказал омоновец, с любопытством разглядывая его, – а это что за окольцованная птица?

– Это арестованный, – пояснил Миронов спокойно.

– А документы у арестованного есть? – осведомился старлей, поворачиваясь к нему.

– В Управлении его документы, – сообщил Миронов, – я, кстати, сейчас туда позвоню, а завтра утром подам на вас рапорт.

– Рапорт? – омоновец улыбнулся, и при этом его лицо окончательно потеряло немногочисленные скругления на углах черепных костей, превратившись в геометрически правильную фигуру – квадрат. – Рапорт – это можно. Это нам, капитан, раз по тридцать за день обещают. Мы привычные. Багажник откройте. Гриша, осмотри салон.

Миронов молча обошел «Опель» и открыл багажник, который был девственно чист и пуст. Омоновец, стоявший у правого крыла, сопя, полез вовнутрь машины, цепляясь за сиденья автоматным стволом.

Александр Сергеевич достал мобильный и набрал номер дежурного по управлению, но нажать на кнопку вызова не успел – старлей ловким и стремительным движением выхватил трубку из его рук.

Миронов задохнулся от ярости и, побелев лицом, шагнул вперед, но натолкнулся грудью на руку омоновца, выставленную вперед широкой, как лопата, ладонью. Ощущение было такое, будто бы в солнечное сплетение ему уперлась толстая дубовая ветвь.

– Не спеши, капитан, – сказал старлей дружелюбно. – Погодь! У тебя своя работа, а у меня своя. Что там, Гриша?

Боец уже лез из салона наружу, радостно щерясь и преданно глядя командиру в глаза.

– Ствол, товарищ старший лейтенант! Ствол у них под сиденьем! Импортный!

Тоцкий бросил на Миронова быстрый взгляд и получил ответный. И во взгляде СБУшника особой уверенности не было. А вот растерянность была. И страх – был.

– Тряпкой бери, – приказал бойцу старлей, – и аккуратнее, «пальцы» не сотри.

– Ваш пистолет? – спросил он Миронова, по-совиному склонив голову к плечу, отчего залихватски сдвинутый набекрень берет стал под прямым углом к земле.

– Мой в сейфе, в кабинете, – ответил Миронов, беря себя в руки, – а это ваш, наверное.

– Товарищ командир, – заголосил восторженно Гриша из «Опеля», – у них тут еще и «глушак» под ковриком!

– И «глушак» мой? – спросил старлей удивленно. – Ну, капитан, ты даешь! Или ты не капитан вовсе, а, Миронов? Что ж ты с собой левые стволы возишь?

– Я капитан СБУ, Фролов! – сказал Миронов сдавленным от злости голосом. – А вот ты завтра Фроловым останешься, а вот старлеем – вряд ли.

– Будет обидно, – сказал Фролов, насупившись, – но, посуди сам, капитан, очень все подозрительно выглядит. Человек без документов – в наручниках на заднем сиденье, ствол с глушителем под ковриком. А по городу – «Перехват», говорят, «жмуров» кто-то настругал немерено, и банкиров каких-то беглых ищут. Что мне, сироте, делать? А вдруг у тебя «корочки» левые, а борзеешь ты, чтобы на понт меня взять? Проверить надо. Позвонить. Удостовериться. Не каждый день такое вижу.

– Позвони, – сказал Миронов, кривя рот. Ему явно было не по себе от такого наглого «наезда». – Удостоверься. У тебя телефон в руке и номер набран – только кнопку нажать.

– У меня? В руке? – удивился Фролов. – Ах!

«Нокия» грянулась об асфальт и разлетелась на несколько кусков, один из которых, особенно крупный, омоновец для верности прибил подошвой ботинка. Хрустнула пластмасса.

– Ай-яй-яй! – сказал Фролов, картинно морщась. —

Какое горе! Разбилась. Дорогая, наверное? Извини, капитан, я такой неуклюжий. Как же мы сейчас позвоним?

– Если ты думаешь, что я брошусь на тебя с кулаками, то ошибаешься.

Миронов при виде разбитого вдребезги телефона вдруг почувствовал спокойствие. Все становилось понятно, хотя от понимания веселее не стало, скорее уж наоборот – совсем грустно. Он взглянул на Тоцкого и увидел, что Андрей смотрит на него с сочувствием, как на собрата по несчастью.

– Жаль, – признался Фролов, – что не бросишься. Я, честно говоря, надеялся. Ну не все коту Масленица. И так хорошо. Пистолетик оформим – поедем к нам, разберемся, а утром ты меня увольнять будешь.

– А пакетик с белым порошком где? – спросил Миронов.

– А что – надо? – осведомился старлей. – Сейчас поищем! Гриша! Давай пушку сюда!

Боец Гриша со свертком, из которого торчала массивная рифленая рукоять, подбежал, топая ногами.

– Рядовой Совенко! – скомандовал Фролов.

– Я!

– Пакет с белым порошком в машине был?

– Никак нет!

– Плохо искал, рядовой Совенко! Еще раз осмотри салон. И запаску в багажнике.

– Есть!

– А пока рядовой Совенко ищет, – продолжил Фролов, глядя на Тоцкого, – ты, птица, скажи мне, как тебя зовут. А то мне твое лицо знакомо до боли.

Андрей молчал. Это был спектакль. Вызывающая демонстрация силы. И было в ней что-то искусственное, что-то рождавшее в мыслях Тоцкого сравнения с плохим кинофильмом. Наигрыш, что ли? Так вели себя гестаповцы в детском кино про «войнушку», энкавэдэшники в американском муви категории «В», снятом режиссером, никогда в глаза не видевшим живых чекистов.

Но настоящий ОМОН, а с «красными шапочками» Андрей сталкивался неоднократно, вел бы себя не так.

Жестко, нагло, безжалостно, но не так. И кураж бы был, но не такой.

– Вопрос слышал, голубь? – спросил Фролов, подходя ближе. – Или повторить?

– Слышал, – сказал Андрей. – Кисилев. Павел Афана-сиевич.

– И за что тебя, Павел Афанасиевич, повязали?

– По восьмидесятой.

– Валютчик, значит? – переспросил старлей, задумчиво потирая квадратный подбородок рукой.

Тоцкий не отрываясь смотрел на тыльную сторону ладони Фролова, на которой из-за линии синего горизонта вставало синее солнце с тонкими синими лучами. На синий перстень, охватывавший короткий, поросший рыжими волосками палец с крепким желтым ногтем. В голове его защелкал тот самый компьютер, который неоднократно выручал его в трудных ситуациях на протяжении всей жизни.

Стальная «фикса» во рту улыбчивого «рядового» Совенко, татуировка на руке «старлея» и его приблатненный говорок, разлетающийся на куски телефон Миронова…

Он перевел взгляд на Александра Сергеевича, стоявшего в окружении вооруженных автоматами людей, потом – на опустевшую площадку с уродливыми бетонными блоками перед «дежуркой» ГАИ, с которой за эти десять минут исчезли и легковушки, и грузовики «дальнобоя». На пустую ночную трассу, теряющуюся в темноте, и на далекие огни города, расцветившие небо на юге призрачным электрическим заревом.

Он посмотрел прямо в глаза Фролову и спокойно спросил, уже понимая, что мышеловка захлопнулась:

– А тебя как зовут, браток? Или хотя бы «погремуху» скажи…

Фролов в первый момент опешил, но тут же весело рассмеялся.

– Сообразил-таки, голуба? Мне говорили, что ты, бля, смышленый! Аментенок-то, лох конченый, схавал. Молодец, Андрюха!

До Миронова наконец-то дошло, что происходит, и он инстинктивно рванулся к «старлею», но получил от ближайшего «бойца» стволом по ребрам и, согнувшись, упал на колени. «Боец» с удовольствием добавил ему ботинком по почкам, окончательно вжившись в роль омоновца.

– Я не молодец, – сказал Тоцкий, – просто ты заигрался. Так был похож, что было непохоже.

– Ну это ты зря, – огорчился Фролов, – вас мы все-таки развели.

– Развели, – согласился Тоцкий. – А что дальше?

– А дальше, – сказал Фролов, – для вас – ничего. Были – и нету. Купил ты чекиста, Андрюха. Купил со всеми потрохами. И ушли вы вдвоем в светлую даль. В Мексику, например. Классная страна, Андрюха, гадом буду. Был там в прошлом году: телки – зашибись. На пляже – половина с голыми сиськами. Тебе понравится, братан!

«Как глупо, – подумал Тоцкий, – как все-таки глупо. Как мерзко будет умирать от рук такого приблатненного мудака, мнящего себя уголовным авторитетом. Сопляк зеленый, гнида с ходкой на год по хулиганке, собравший вокруг себя «качков» и прочих толстолобиков. Попандопуло из «Свадьбы в Малиновке», опереточный бандит с настоящим «калашом». Но смерть от него будет самая настоящая, вот в чем проблема».