Текст книги "Золото собирается крупицами"

18

В конторе Кулсубаю выставили еще бутылку водки, а перед Гайзуллой положили две коробки конфет. Захмелевший Кулсубай болтал без перебоя. Ему хотелось отплатить за щедрое угощение, он то и дело хватал Аркадия Васильевича за рукав, наклонялся.

– Спасибо, хозяин.. Я говорю, вот гут в чем дело-то – Хайретдинка помер, кому на кусок хлеба заработать? Мальчонка-то калека! Вот поможешь им лошадку купить, а мы тебе золото…

Аркадий Васильевич быстро понял, что от мальчика он ничего не добьется, и говорил теперь только с Кулсубаем.

– Хе, может, там и золота нету? Вот на Кундузском перевале целый месяц разведка работала, говорили, золота куча, а ничего не нашли! Как же я тебе поверю? Конечно, если жила богатая, мне ничего не жалко – водка, хлеб, деньги, все будет!

– Едем, хозяин! Раз я сказал, будет золото.

Управляющий налил Кулсубаю еще полстакана водки, дал два рубля и велел закладывать лошадей.

Кроме управляющего, Кулсубая и Гайзуллы в дорогу выехали штейгер Закиров, инженер прииска немец Мордер и около десятка старателей с кайлами и лопатами. Лошади тяжело тащили арбы в гору мимо кладбища, через березняк. Размытая дождем дорога зияла рытвинами, жирно хлюпала вода, а мелкий, надоедливый дождь все накрапывал, накрапывал, и казалось, ему не будет конца. Скоро он припустил еще сильнее, и продрогшие старатели, чтобы согреться, прижались друг к другу, накрылись рогожами. Медленно трясущийся впереди тарантас почти не был виден из-за густой пелены. Постепенно туман поднялся выше, стало свежо. При спуске лошади в первый раз за всю дорогу побежали рысью, и комья грязи, налипшие на колеса, полетели в лицо.

– Че-черт, – стуча зубами, пробормотал один из старателей. – Приспичит, так хоть в пекло беги, в любую погоду…

Добежав до луга, лошади внезапно остановились, и тотчас впереди, почуя, что-то, залаяла собака. Гнедая беспокойно заржала, и из-за кустов показалась большая медведица с медвежонком. Увидев людей, она подняла морду, как бы принюхиваясь, оскалилась на лающую собаку, встала на задние лапы, взревела и вдруг, вприпрыжку перебежав дорогу, скрылась в лесу.

За мостом управляющий повернулся к Кулсубаю и мигнул в сторону мальчишки.

– Здесь? – спросил Кулсубай.

– Нет, вон там, – Гайзулла показал рукой на ложбинку возле оврага.

Лошади остановились. И оттого, что перестали скрипеть колеса, как будто громче стала журчать мутная Юргашты.

– Здесь, вот здесь! – Гайзулла соскочил с арбы и, прихрамывая, пробежал несколько шагов.

– Я говорю, все ты перепутал, – нахмурившись, проговорил Кулсубай.

Он уже протрезвел, и теперь ему было жалко, что он выпил так много и наговорил лишнего. Заплатит или не заплатит управляющий, – думал он, – это еще куда кривая вывезет! Обещать они умеют… А мы бы сами, малайка помог бы…

– Да нет же, здесь! —удивленно, посмотрел на Кулсубая Гайзулла. – Я здесь играл, а отец на горе дранки колол! Я помню…

– Да что вы его слушаете? – махнул рукой Кулсубай. – Айда, поехали, сам не знает, что говорит.

Мордер, внимательно следивший за ним, хитро улыбнулся:

– Куда нам торопиться? Посмотрим, где мальчик говорит, а вдруг? Да и ночь скоро, темнеет уже…

Управляющий кивнул головой. Старатели выпрягли лошадей и стали сооружать шалаши. Скоро на поляне уже горели два костра, и подвешенные над ними чайники и ведра с супом громко булькали, выплескиваясь на огонь.

Напившись чаю, отправились к ложбине. Управляющий степенно вышагивал впереди, то и дело прилаживая спадающее на нос пенсне в золотой оправе.

– Во что бы то ни стало, – шептал он семенящему рядом штейгеру, – иначе разорение… На этом прииске золото кончается, рабочие все разбежались. Горим… Если не новое место…

Дойдя до ложбины, он сам вскопал лопатой небольшую ямку, отгреб камни, набрал в ковшик песку и, потряся ковшик в воде, стал выбирать руками крупную гальку. Мордер и Кулсубай внимательно следили за его движениями. Управляющий снова потряс ковшик, слил несколько раз воду и, взяв небольшой желтоватый камешек, попробовал его на зуб.

– Да… – сказал он, вздыхая, – одни шлихи.

Он повертел еще ковшик, пристально разглядывая двигающиеся по донышку песчинки, вылил остатки воды и песка на землю и поднялся, глядя на неподвижно стоявшего мальчика:

– Что ж ты, парень, а?

Гайзулла, хотя и не донимал, что говорит управляющий, по его глазам и недовольно сморщившемуся лицу сообразил, в чем дело. Он ткнул рукой в ямку, выкопанную в песке:

– Здесь, здесь!

– Мальчик не врет, Аркадий Васильевич, – сказал немец. – Не будем спешить…

Он взял ковшик и приказал штейгеру вскопать на полсажени в глубину. Промыв песок, немец поднес ковшик к глазам и удовлетворенно хмыкнул. На дне ковшика что-то блестело. Управляющий и штейгер подошли ближе. Мордер послюнил палец, взял крохотную крупицу и стал внимательно разглядывать.

– Золото! – вскрикнул Аркадий Васильевич и приказал штейгеру набрать еще песку.

На этот раз на дне ковшика остались две крупинки со спичечную головку. Лицо управляющего просияло. Забыв про Кулсубая и Гайзуллу, он бросился опять промывать и, когда после третьей промывки увидел три золотника размером побольше, бросился к Мордеру и стал восторженно трясти его за руки:

– Нашли! Это золото, золото!

Толстый немец важно отдувался и вытирал платком вспотевшее лицо:

– Подождите, Аркадий Васильевич, радоваться еще рано. Вдруг жила небольшая? Может еще так получиться, что как русские говорят, овчинка выделки не стоит!

– А жила здесь проходит? – посерьезнев, спросил управляющий.

– Трудно сказать, – ответил немец и наморщил лоб. – Может, она только на поверхности, а может, здесь золото совсем случайное, водой принесло… Во всяком случае, если жила здесь, значит, она совсем на поверхности, молодое золото.

– Молодое? – переспросил штейгер. – Это как?

– Молодое, свеженькое, как девушка, которую первый раз сватают! – улыбнулся немец. – Так говорят, когда жила на поверхности. Легкая добыча, убрал верхний слой—и бери! На прежнем-то прииске золотишко старое, глубоко лежит, сами знаете. – Мордер вылил из ковшика песок, ополоснул его, выпрямился и потер поясницу. – Ноет уже… Темно, давайте обратно, разведку завтра продолжим.

При виде приискового начальства старатели, сидевшие вокруг костров, поднялись с мест.

– Ну как, Аркадий Васильевич?

– Хоть один знак нашли? – спрашивали они.

Штейгер скорчил свирепую гримасу:

– Куда нос суете? Сколько бы ни нашли – все наше, вам ни Кусочка не достанется! Может, еще Аркадий Васильевич отчет вам должен давать?

Не смея больше расспрашивать, старатели молча уступили дорогу хозяевам, но, увидев Кулсубая и Гайзуллу, плетущихся сзади, тут же окружили их.

– Нашли, нашли, – устало отмахнулся Кулсубай, предупреждая расспросы.

– Много?

– Много, да никому не достанется! – Кулсубай сел возле костра. – Дайте-ка и нам супцу, а во весь день без жратвы. Иди-ка, садись рядом со мной, – указал он Гайзулле. – Что, устал?

Гайзулла кивнул головой.

– Так-то, брат, – продолжал Кулсубай. – Дураком я был, дураком и остался. Так и буду всю жизнь, видно, в дырявых штанах ходить! А они, – Кулсубай мотнул головой в сторону управляющего, – заплатки в жизни своей не увидят!

– Брось, кустым! – весело заметил молодой старатель в большом, не по росту сшитом бешмете, —Если здесь много золота, я смогу жениться, а вот он – семью оденет. Не все плохо на этом свете!

– А я напьюсь так, что и жена домой не до тащит! – крикнул кто-то.

Старатели загомонили:

– Эх, мне бы золота побольше намыть, си дел бы я здесь, черта с два!

– Куда б ты делся! Молчи уж…

– В Америку махнул бы!

– Ха! Чего ты там не видал?

– Дурак! Там, говорят, как в раю, – молочные реки, кисельные берега! И водки, и хлеба, всего полно, набирай карманы и живи в свое удовольствие! Говорят еще…

– Говорят, говорят! – вспылил пожилой бородач. – И у вас, говорят, золото с лошадиную голову находят, а приедешь – шиш тебе с маслом! Вот я мою, мою, а семью прокормить не могу! Говорят!..

– Вам, зимогорам, точно от золота проку нет! Сколько бы ни мыли!

– Легко тебе говорить, один ходишь! Заработал, пропил, и горя мало, а у меня семь душ – вот где сидят! – бородач стукнул себя кулаком по шее. – Год уже, как здесь, за сто верст от дома, пешком шел, а толку? Ни гроша в кармане!..

Старатели замолчали. Кулсубай подложил веток, пламя вспыхнуло сильнее и осветило верхушки деревьев, качающиеся от резкого ветра.

– Ложись, Гайзулла, завтра рано вставать.

– Завтра нас отпустят домой, агай?

– Не знаю… Ложись, там видно будет.

Костры угасали, но люди не торопились ложиться. Поляна погружалась в темноту, дальше от нее стоял уже густой ночной мрак, и полная луна, медленно плывущая сквозь голубоватые облака в прорывах между ветками, казалось, не освещала, а лишь оттеняла черноту ночи. В небе дрожали редкие звезды, изредка слышны были далеко на дороге скрип тарантаса и одинокий звук колокольчика.

Луна уже показалась над верхушками, когда Кулсубай прилег на траву рядом с Гайзуллой, подложив под голову старый малахай. Он закрыл глаза и старался уснуть, но у костра все еще шептались. Кулсубай прислушался.

– Ха, если бы я был богатым, со мной и уряд ник бы считался и начальство! А что у меня за богатство? Во, гляди! Бешмет в глине да дырявые каты! Тут еще штейгер все требует: «Не прячьте золото, не прячьте! Вы мне за него ответите!» Да если я намытого не сдам, я ж с голоду помру, где уж тут прятать! Вот она какая, жизнь!

– Да… – пробасил густой голос, и Кулсубай узнал в нем бородача. – Говорят, везет кому-то, а нам – все мимо проходит! Сколько лет уже мою, двух друзей в шахте схоронил, а куда идти? Все думаешь, найду, найду, здесь оно где-то, рядом, прямо нюхом чую! Эх, пропади оно пропадом!..

Кулсубай приподнялся с земли:

– Хватит болтать-то, сами не спите и другим не даете! От разговоров в кармане не прибавится…

Старатели улеглись. «И вправду кажется, вот-вот найдешь, – думал Кулсубай. – А оно все дразнится только! Вот и сейчас показалось и ма-иит, зовет, а что из этого выйдет – неизвестно… Может, разбогатею, а может, так обнищаю, что совсем голозадый ходить буду…»

Он придвинулся ближе к Гайзулле, обнял его за плечи. Мальчик дышал спокойно и ровно, чуть посапывая во сне.

С утра на поляне закипела работа. Разбившись по двое или по трое, старатели копали шурфы. Очень скоро внизу, из-под песка и комьев глины, выступила вода. Постепенно она поднялась по щиколотку, затем по колено, и старатели ругались вовсю. Ноги стыли в холодной воде, и при каждом ударе кайлы мутная желтая вода брызгала во все стороны. Скоро пришлось вычерпывать воду, и стало совсем тяжело работать.

Первые шурфы дали хорошие результаты. Однако по мере удаления вверх и вниз золотая жила терялась. Все меньше и меньше золотых крупинок становилось на дне пробного ковша, вместо песка появилась какая-то беловато-серая порода. В последнем шурфе совсем не оказалось золота. В небольших ямах, вырытых для снятия пробы, тоже ничего не было…

Бородач, работавший в паре с молодым старателем в большом бешмете, отбросил кайлу и стал выжимать на себе размокшую, отяжелевшую одежду.

– Всыпать бы этому мальчишке, спустить штаны и в крапиву голым задом, – сказал молодой. —Пусть вон штейгера обманывает, а мы за что терпеть должны?

Но его никто не поддержал.

– Там, где они показали, есть, – задумчиво сказал бородач, – а если здесь нет, они тут ни при чем. Жила могла и в другую сторону уйти…

– Сколько земли зря выворотили, и все пусто, – молодой сел на землю и устало вытер ладонью лицо, забрызганное грязью.

К шурфу, ежась от холода, подошел Мордер. Подобрав полы плаща, он наклонился и внимательно осмотрел выброшенную наверх породу.

– В тех вон забоях не было? – спросил он, растирая на ладони комочек земли.

– Не было! – буркнул молодой.

– А около реки?

Ему никто не ответил.

– Золото должно быть. – Мордер снял очки, протер их носовым платком и снова надел, затем обернулся и махнул рукой управляющему: —Ар кадий Васильевич!

Управляющий был не в духе. Он сердился на Мордера, и на старателей, и на поганого мальчишку, а больше всего на самого себя за то, что не послушал вчера Кулсубая, который звал их идти дальше. Он подошел к инженеру и, остановившись возле шурфа, толкнул ногой большой ком глины, лежащий сверху.

– Аркадий Васильевич, надо продолжать разведку! —пыхтя, подкатился к нему немец.

– Мордер, ну вы понимаете, что вы говори те? – брезгливо поморщился управляющий. – Если так вести разведку, можно весь Урал изрыть и ничего не найти!

– Зачем же Урал? – обиженно возразил немец. – Золото выше должно быть. Я уверен, что тот самородок, который нашел хромой мальчик, принесло сюда во время наводнения!

– Вы уверены, вы уверены! А я что, по-вашему, вообще ничего не понимаю? Так я вам скажу, у меня тоже свое мнение есть, и оно заключается в следующем – золото не может быть принесено водой, понятно? Вы же знаете, что оно под песком бывает. Если по-вашему, то и вчерашнее золото сюда водой принесло, что ли?

– Нет, согласитесь со мной, Аркадий Васильевич, – перебил управляющего немец. – Если золото, как вы говорите, не принесло сюда водой, жила будет залегать только на отдельных участках! Если вы думаете, что мальчик вас обманул, давайте расспросим его еще раз…

Немец поманил Гайзуллу пальцем и похлопал по колену, как бы подзывая собаку, Гайзулла неуверенно подошел. Лицо у него было худое, потемневшее, он казался сейчас старше своих лет. Немец ласково потрепал мальчика по плечу и, взявшись пухлой рукой за подбородок, приподнял его голову кверху.

– Малайка хороший, малайка сейчас нам все скажет, да? Ну, скажи, где ты нашел самородок, а я тебе сейчас конфету дам!

Гайзулла, не понимая, поглядел на Мордера:

– Мин русса белмейем…

– Да что вы с ним возитесь, Мордер? С ними по-другому надо, они по-доброму не понимают! – вспылил управляющий. – Эй, ты! – он повернулся к бородачу. – Передай малайке, что, если он не скажет мне правду, я велю его повесить.

Старатель перевел мальчику слова управляющего. Гайзулла в ужасе посмотрел на Аркадия Васильевича, часто-часто заморгал глазами, перевел глаза на Мордера и заплакал.

– Я же говорил, я здесь нашел… – говорил он, размазывая по щекам грязные слезы. – Я не обманывал!

– Видите, Аркадий Васильевич! —торжествующе сказал немец.

Разведку стали вести выше по течению реки. Первые пробы оказались неудачными, но после того как слили мутную грязь и выбросили камни, на дне ковша остались мелкие металлические песчинки – шлихи, верные спутники золота. Старатели повеселели. Шурф углубили. Неожиданно из-под кайлы одного из старателей вылетел самородок, похожий на деревянную ложку с отбитым черенком.

– Золото! – схватился за голову бородач, стоявший наверху. – Господи, никак в самое гнездо угодили! – и прыгнул вниз. Следок за ним в шурф стали прыгать все остальные, и бежали уже, заслышав крики, из других шурфов.

– Ребята! Ребята! —умолял один из них, прибежавший последним. – Тише, тише! Послушайте меня! Выходите из ямы, уходите все, сей час же! Да что вы, с ума посходили?! Скажем хозяевам, что там ничего нет, а потом придем и для себя намоем!

Он тяжело дышал и размахивал руками, пытаясь вытащить из ямы хоть одного, но никто не слушал его. Скоро в яме разгорелся спор из-за особенно крупного самородка.

– Я нашел! Я! Отдай – кричали старатели, выхватывая друг у друга самородок.

– А ну, разойдитесь! – крикнул подоспевший штейгер.

К шурфу уже бежали Мордер и управляющий.

Аркадий Васильевич поглядел сверху на притихших старателей и, неловко взмахнув руками, прыгнул вниз.

Оглядев мрачные, нахмуренные лица людей, он вытащил из кармана чистый платок и прищурился…

– Что же это получается, ребятки? Разве вы нашли это золото? А что скажет мне Галиахмет-бай, когда вернется из города? Так, мол, и так, Аркадий Васильевич, надо прииск закрывать, раз нового места не нашли, так, что ли? И меня с работы попрут, и вас! – Он расстелил на земле платок, еще раз оглядел старателей и кивнул головой: – Давайте-ка выкладывайте!

Старатели один за другим выворачивали карманы, подходя к платку, и отходили в сторону.

– Эй, милый, что это ты локти прижал? Ну– ну, что там у тебя за пазухой?

Старатель полез за рубаху, вытащил крупный самородок, из-за которого спорили в яме, и осторожно положил его в общую кучу.

– Вот так, милый, – Аркадий Васильевич по качал головой. – Нехорошо получается… Все положили? Ну, тогда выходите! Да, отойдите же, темно! – крикнул он сердито на людей, сгрудившихся у края ямы.

В забое стало светлее, управляющий подошел к стене ямы и потрогал породу пальцем. В породе были вкраплены яркие желтые блестки золота.

– Кварцевая жила, – заключал он, стараясь скрыть волнение!

– Да, да, – подтвердил сверху Мордер– я отсюда вижу. А что я вам говорил, Аркадий Васильевич?

– Ну, чудесненько, – улыбнулся управляющий, вылезая из ямы и отряхиваясь. Платок с золотом выпукло торчал у него на боку, оттопыривая карман.

– Ну-ка, ну-ка, покажите, – потянулся Мордер.

– Разве это самородок? Самородочек! – Аркадий Васильевич подбросил кусок золота на ладони. – Глубже надо копать, глубже! Там, видать, еще не такое будет… – Он повернулся к штейгеру: – Выдать всем по бутылке водки!

Разведку вели и ночью, при свете лучин. Перед рассветом старатели немного вздремнули и еще до восхода солнца снова приступили к работе. К вечеру Аркадий Васильевич приказал выдать еще бочку водки, и, получив свою долю, старатели пьянствовали всю ночь.

Аркадий Васильевич был доволен. Разгоряченные водкой, старатели не считали, сколько брали потом в кредит еды и вина. Скоро по прииску раздавались пьяные песни, кто-то даже подрался. «Еще поколотят, – подумал управляющий. – Нет, лучше я в шалаш не пойду». Он подозвал собаку и по узкой, освещенной бледным светом луны тропинке пошел по берегу реки к шурфам.

19

Разведка закончилась только в ноябре. Как и предсказывал Мордер, пласт золота оказался не очень «молодым», но по мере приближения к высокой горе шел все глубже в землю, и скоро глубина шурфов достигла пятнадцати – двадцати аршин. Реку запрудили и на плотине установили вашгерды, в которых промывали породу, подвезенную на подводах. Управляющий оставил на новом участке штейгера, перебрался в контору, выстроенную в верховье Юргашты, и на работах больше не появлялся. Уехал он неожиданно, и Кулсубай, все ожидавший награды, пришел наутро к штейгеру.

В шалаше, крытом драницей, было сумрачно. Закиров еще не вставал, хотя и проснулся. Услышав шаги, он спросил недовольно:

– Ну, кто там еще?

– Что, не признал? А я за расплатой пришел, тебя ж тут за хозяина оставили!

– Какая еще расплата?

– Известно какая! Золотое место кто пока зал?

– Ну, ты…

– Вот и плати!

– Ишь ты, хочешь, чтобы тебе за одно и то же дело два раза платили?

– Как два раза?

– Водку пил – пил, мясо жрал – жрал, твой мальчишка одних конфет целый мешок умял, это ведь все тоже денежек стоит, или ты думал, тебя тут даром кормили?

– Ах ты, сволочь! – Кулсубай схватил штейгера за плечи. – Лошадь, корову обещали, душу вытрясу, пока не дашь!

– Да что ты, что ты! – забормотал Закиров. – Свихнулся? Я, что ли, тебе лошадь обещал? Кто обещал, с того и спрашивай!

– Ну, подожди, – погрозил Кулсубай, – по плачешь ты еще у меня, все поплачете, и ты, и управляющий! – и вышел из шалаша.

– А урядник на что? – вслед ему крикнул Закиров.

– Идем, Гайзулла, – сказал Кулсубай стоявшему возле шалаша мальчику. – Разве от них добьешься чего? К вам пойдем, в деревню…

По лесу, утопая в сугробах, они добрели до дороги и пошли в Сакмаево. Голые деревья с головы до пят были убраны снегом, резкий ветер вздымал столбики снежной пыли по укатанной колее.

– Прыгай, дружок, прыгай, – говорил Кулсубай, – а то ноги отморозишь!

Впереди с дерева посыпались хлопья снега, и тут же протяжно крикнула сойка.

– Ну-ка, ну-ка, где она? – сказал, подходя, Кулсубай.

– Вон, – показал рукой Гайзулла, – какая красивая, голубая, с хохолком!

– А как же, птицы все красивые, не то что люди! Если бы наш штейгер в птичку превратился, не птичка была бы, а целая свинья!

Когда впереди показался поселок, Гайзулла и Кулсубай двигались уже еле-еле, лица их покраснели, мальчик едва переступал ногами, и перед воротами Кулсубаю пришлось подхватить его на руки и самому внести в дом. Старенькая Фатхия, увидев их, всплеснула руками и тут же стала хлопотать у чувала…

Уже через неделю Кулсубай понял, что в деревне ему не удержаться, не прожить. Никто больше не звал его, чтобы помочь больному или роженице. «Не иначе как Нигматулла меня охаял», – думал он.

На следующий день он пошел к Хажисултану-баю, но тот и на порог его не пустил.

– Разве ты не слышал, что говорит про тебя мулла? – крикнул он, не открывая ворот. – Ты продал веру! На том свете тебя ждет ад, ад! Для мусульманина грех даже руку тебе подать!

– А Галиахмет-бай? Ведь и он живет среди русских, почему же его не ругает мулла?

– Про Галиахмета лучше молчи, неверная со бака, он тебе не чета! Посмотри на таких же, как ты, с голым задом. На наших сакмаевских – кто из них ходит работать на прииск?

– Кто не ходит, а кто ходит!

– А кто ходит – тот враг, как и ты, таким у меня работы просить нечего! Иди отсюда, пока цел, а то собаку спущу!

После этого случая Кулсубаю и Гайзулле не давали на улице прохода, кидали вслед камни и куски навоза, кричали:

– Чужаки! Русским продались! Уходите от сюда!

Не в силах терпеть это, Кулсубай решил податься на завод.

– Может, Машу найду, – говорил он, собирая свой нехитрый скарб. – По крайней мере хоть на кусок хлеба заработаю. А ты за сына не беспокойся, Фатхия, ему там хорошо будет…

Рано утром они вышли на дорогу. Гайзулла держался за рукав Кулсубая, так как за ночь дорога заледенела, и он то и дело падал. Отойдя немного, мальчик оглянулся назад.

Толстая шапка снега покрывала крышу родного дома, из еле видневшейся трубы шел слабый дымок. Постройки двора были разрушены, еще вчера Кулсубай и Гайзулла разломали на доски и распилили последнюю стенку сарая, чтобы было чем старушке топить длинными зимними вечерами чувал.

– Не горюй, дружок, – сказал Кулсубай, видя, как сморщилось лицо мальчика. – Мы же не навсегда уходим, заработаем денег, приедем, еды привезем. Зульфие бусы купим! Знаешь, как мать обрадуется!

К вечеру впереди показалось большое село. В свете заходящего солнца казалось, что оно охвачено со всех сторон ярким пламенем, и красный расплавленный круг садится прямо в середину, на крышу одного из домов.

– Что это за деревня? – спросил Гайзулла.

– Это не деревня, это Кэжэнский завод. Видишь, труба длинная, дым идет? Там чугун варят, за двадцать верст на санях руду привозят. Таких заводов здесь пруд пруди! Ну, что приуныл?

– Нога болит…

– Потерпи, теперь уж немного осталось Знаешь, сколько у меня на заводе знакомых? У них и переночуем. – И, поглядев на осунувшееся лицо мальчика, добавил: – И поесть нам дадут…

Они остановились у небольшого домика на краю поселка. У крыльца лаяла тощая собака, по очереди поднимая то одну, то другую закоченевшую от стужи лапу. Кулсубай постучался. В сенях что-то зазвенело, и мягкий женский голос спросил по-русски:

– Кто там?

– Это я, Костя! – ответил Кулсубай.

– Какой Костя?

– Не помнишь, Наташа-апай?

– А, Константин! Где ты пропадал? —обрадовано засмеялась светловолосая женщина, открывая им дверь. – Проходите, проходите! Ого, а это кто? Костя, у тебя уже такой большой сын?

– Нет, Наташа-апай, сиротка малай, такой же, как я…

– Ну, идите же, идите! Замерзли небось? Господи, стужа-то какая!

Войдя, Кулсубай снял камзол и подсел к печке. Гайзулла, боясь тронуться с места, так и стоял, прислонившись к дверному косяку. Глаза его удивленно и испуганно пробегали по комнате, то и дело останавливаясь на иконах, висевших в правом углу.

– А ты чего ждешь? – спросила Наташа. Она подошла к мальчику и взяла его за плечи: – Ну? Так и будешь стоять? Давай-ка раздевайся!

Она сама сдернула с него полушубок, и Гайзулла с наслаждением прижался к горячему, белому, пышущему жаром, пахнущему мелом боку печки и притих, продолжая разглядывать комнату – полати, веревки, протянутые для белья, деревянную кровать у стены. «Все не так, как у нас, – подумал он. – Вот если бы вместо кровати были нары, а вместо большой печки маленький чувал, как было бы хорошо, совсем как дома! Нехорошо живут, не по-нашему! И платье у нее без оборок…»

Тем временем Наташа хлопотала у жарко натопленной печи. Скоро она поставила на стол пузатый коричневый горшок, доверху наполненный дымящейся картошкой, тарелку с нарезанными кусочками сала, полкаравая хлеба, налила в граненые стаканы крепкий чай.

– Садитесь, – улыбнулась она Кулсубаю. – Угощайтесь, чем бог послал. Мужик вчера деньги принес, вот и купили муки, сала, а картошка своя, слава богу…

– А где сам-то, Алексей Иванович? – спросил Кулсубай. Он обеими руками держал кружку с горячим чаем и время от времени дул на него.

– Хозяин? Руду на завод возит.

– Давно не видал его. Придет сегодня, нет?

– И-и, куда там! – рассмеялась Наташа. – Он у меня домой только в конце недели приходит! Да вы ешьте, ешьте! – Она —посмотрела на Гайзуллу, который сидел на лавке, опустив глаза и не притрагиваясь к еде. – А ты чего не ешь? На-ка! – Она положила перед ним несколько картофелин и придвинула ближе тарелку с салом. – Ишь какой худой… Тебя как звать-то?

– Гайзулла, – ответил за мальчика Кулсубай.

– Ох, ну и имечко, у меня язык такое сказать не повернется! Ничего, по-нашему, стало быть, Гриша будешь. Сынок мой года на два, на три постарше был бы, в прошлом году в карьере камнем придавило, царство ему небесное!

Наталья перекрестилась, глаза ее заблестели! Подняв фартук, она крепко вытерла им лицо и, как бы отгоняя горькие мысли, махнула рукой и обернулась к Кулсубаю:

– Ты-то, Константин, как, не женился еще?

– Как же, женился на вашей, на русской, Машей зовут! Богатея дочка… Год в лесу прожили, только вылезли, тут нас цап-царап! – меня в Сибирь, а она где – не знаю…

– Ой, что ты дальше-то делать будешь, горемычная душа?

– А что делать, Наташа-апай, так и живу!

– Оставайся у нас, и мальчонка пусть живет!

– Спасибо, Наташа-апай, помню я твою доброту и как дружно мы все вместе жили, и теперь бы у вас остался, да боюсь! Поймают, по головке не погладят, да и жену найти хочется! Плохо мне без нее… – Кулсубай помолчал. – Эх, кабы ты знала, до чего надоело бродяжить, так хочется на одном месте пожить, а вот…

– Да про тебя уж и забыли небось. – Наташа подперла щеку рукой и глядела на Кулсубая ласково и жалостно.

– Как же, забыли! У тех, кто каждый день вволю жрет, память в брюхе сидит, никогда ни чего не забывают! Мне бы Машу только найти, я б и носу сюда не казал… Уехали бы дальше, на север, жили бы в маленькой деревне, а то и вовсе в лесу бы построились…

Гайзулла уже не слышал, как Кулсубай поднял его от печи и уложил на лавку, он давно спал, разморенный едой и теплом, а Кулсубай и Наташа еще долго разговаривали при свете керосиновой лампы с отбитым стеклянным колпаком. Уже за полночь Кулсубай забрался к Гайзулле на теплую печь, но и там он уснул не сразу, а долго еще думал, ворочался с боку на бок и тяжело вздыхал..

Утром Гайзулла проснулся от шлепанья босых ног по полу. Наташа в белой рубахе, подбитой простым кружевом, с распущенной косой выбежала в сени. Тотчас там звякнул о ведро ковшик, и послышались звуки льющейся воды. Гайзулла перевернулся на другой бок и опять задремал. Сквозь сон мальчик слышал, как встает, потягиваясь, Кулсубай, негромкий разговор, затем чья-то рука легонько потрясла его за плечо.

– Вставай, соня! —весело говорил Кулсубай. – Все на свете проспишь!

Гайзулла открыл глаза. Утреннее солнце заливало избу светом, желтые зайчики прыгали по стенам, по дощатому полу, снег за окном искрился тысячью золотых крупинок. Наташа хлопотала у печи, двигая ухватом. Кулсубай сидел на лавке у окна и натягивал сапоги. Солнце пронизывало его бороду так, что казалось, видна была каждая волосинка. Гайзулла рассмеялся, спрыгнул с печи и подбежал к Кулсубаю.

– Агай, мы здесь останемся?

– Нет, дружок, дальше пойдем. А тебе что, понравилось на русской печке спать? – хохотнул Кулсубай.

– Понравилось, – ответил Гайзулла, опуская глаза.

– Ничего, еще наспишься! Здесь везде такие, в каждом доме! – Кулсубай натянул сапоги и встал. – Ну, попьем чаю, и айда! Я говорю, пора нам….

Уходя, они долго оглядывались и махали рукой Наташе, которая, провожая их, вышла на крыльцо. Она улыбалась и кричала что-то, но скоро уже не было слышно, что она кричит, а потом дорога свернула, и скрылась за поворотом ласковая, светловолосая женщина в накинутом на плечи полушубке, и маленький домик, и собака, вилявшая хвостом…

От дома к дому, от деревни к деревне ходили хромой мальчик и мужчина с черной бородой. Гайзулла скоро привык к тому, что каждую ночь спал на новом месте, к тому, что везде их встречали радушно, кормили, оставляли на ночь и часто просили Кулсубая пойти к больному, заговорить боль, прогнать нечистую силу. Обычно Кулсубай оставлял мальчика у хозяев и ходил по деревне сам. В каждом доме спрашивал он о своей жене, но никто не знал о ней, и надежды найти ее становилось все меньше. Кулсубай приуныл, а Гайзулла все сильнее скучал по дому и долгими зимними вечерами, сидя у печки, вспоминал мать, сестер, низенький дом с покосившимися воротами, чувал, отбрасывающий яркие блики на лица сестер и матери, хрупкую березку над могилой отца, знакомые деревенские улицы.

Однажды, когда они выходили из небольшой русской деревушки, их догнала старая женщина в зипуне и валенках. Запыхавшись, еле переведя дух, она схватила Кулсубая за рукав и, еще не в силах сказать что-нибудь, мотнула головой.

– Отдышись, тетушка, – сказал Кулсубай. – Куда торопишься? Я ж от тебя не бегу!

– Ты тот знахарь, что вчера ходил? – прерывистым хриплым голосом заговорила наконец старуха.

– Ну, допустим, я.

– Ох, догнала, слава богу! Дочь у меня старшая захворала, сделай милость, помоги! Я тебе заплачу, чем смогу…

Женщина привела их к большому дому с резными наличниками и деревянным подзором вдоль крыши, суетливо распахнула дверь:

– Проходи, проходи! В жару лежит, уже не сколько дней…

Миновав большие стены, Кулсубай, не раздеваясь, вошел в избу, оставляя за собой талые грязные следы. Больная лежала в углу, на деревянной кровати. У нее было желтое лицо, большие голубые глаза ввалились. Не обращая внимания на вошедших, она негромко и монотонно стонала, положив руки на живот.

– Катерина, лекарь пришел, – шепнула ей старуха.

На лице больной появилась страдальческая улыбка, она повернула голову и поглядела на Кулсубая.