Текст книги "Цитатник бегемота"

– Ничего страшного, – еще раз успокоил Ивана старик. – Экий ты, понимаешь, пугливый…

– Ничего я не пугливый, – возразил Иван. – Просто такого раньше не видел.

– Да? – удивился старик. – А я-то думал, что ты здесь на всякое насмотрелся. Подумаешь невидаль – третий глаз…

– И то верно, – согласился Иван. – А что, дедушка, ты один здесь живешь?

– Да не то чтобы один, – раздумчиво сказал старик. – У меня тут народу хватает. Только они все в гости ушли. Пьянствовать. А ты сам-то, кстати, не желаешь?..

Иван подумал.

– Да нет, пожалуй, – отказался он. Потом посмотрел на деревья, ветви которых сгибались под тяжестью плодов. – Вот персик я бы съел.

– Персик, – задумчиво сказал старик, открыл свой третий глаз и покосился им на Ивана. – Персик, он, понимаешь, не каждому положен. Может, тебе и достанется. Смотря как себя вести будешь.

Иван фыркнул.

– Чем он так хорош-то, персик этот? – спросил он насмешливо. – Такой вкусный, что ли?

Старик посмотрел на него с удивлением, потом махнул рукой.

– Ладно, – устало сказал он. – Так и быть, бери.

– Один персик? – уточнил Иван.

– Один.

– И на том спасибо, – поблагодарил Иван, не совсем понявший причину столь странной скаредности.

Он хотел было отказаться, но уж очень захотелось ему съесть этот персик. Он взял любезно протянутый ему плод и тут же его съел. Персик оказался большой, сочный, необыкновенно вкусный – Иван отродясь ничего подобного не едал.

– Ого, – не удержался он. – Действительно. А что это за сорт такой?

Старик снова удивился.

– А ты что, не знаешь? Это… – начал он и вдруг умолк, задумчиво глядя куда-то вдаль.

Иван проследил за его взглядом и почувствовал смутное беспокойство. Всадники. На расстоянии метров в пятьсот. Иван схватился за пояс – пусто! Оружия, стало быть, сейчас ему не полагалось… Он почувствовал, что у него темнеет в глазах – не то от злости, не то от отчаяния… не то просто потому, что правда стало темнеть.

Тяжелый топот конских копыт приближался со всей стремительностью, какую только можно было бы представить, но самих всадников он не видел, потому что все кругом заволокла черно-красная пыль и стало нечем дышать, а потом ему на шею накинули аркан, еще одна петля захлестнула руки, миг – и Иван уже весь целиком оказался опутан крепкими веревками. Сопротивляться было невозможно: его подхватили, забросили в седло и со всего маху ударили по голове чем-то тяжелым.

Однако сознания Иван не потерял, хотя и все равно ничего не видел в наступившей темноте и ничего не слышал, даже конского топота; на секунду дикая мысль мелькнула у него в мозгу: показалось, что кони летели по воздуху. Иван отогнал эту мысль – не потому уже, что не верил в подобный способ перемещения в пространстве, а просто ему некогда было об этом думать. Странным было другое. Иван почему-то не ощущал враждебности всадников по отношению к себе или злого умысла в их действиях. Однако это явно были и не совсем друзья…

Внезапно Ивана сбросили с лошади. Он не успел ни испугаться, ни подосадовать на легкую бесцеремонность, как небольно ударился о землю, перекатился несколько раз и уткнулся носом в чей-то сафьяновый, расшитый золотом сапог. Иван резко напряг мышцы, и веревки, опутывавшие его, неожиданно легко подались. Он вскочил на ноги. Однако все было спокойно. Темные всадники пропали, а сам Иван оказался возле костра, вокруг которого в различных, но весьма безмятежных позах сидели восемь человек – или кто они там были. Все бесстрастно смотрели на Ивана. Иван тоже глянул на них повнимательнее. Люди как люди… одеты разнообразно и непонятно, но как-то.., по-восточному, что ли, усреднение. Все, кстати, неясно и какого возраста – не старики и не молодые. Карлсоны, понимаешь. Иван не стал дожидаться приглашения и уселся возле костра, решив поглядеть, что будет дальше. Разговаривать, впрочем, ему не хотелось. Разговорами он уже был сыт по горло.

– Ну, вот и посмотрели, – внезапно заговорил низким густым басом один из сидевших, здоровяк с абсолютно синими – без зрачка – глазами, тяжелым лицом и большой родинкой на левой щеке. Справа от здоровяка на земле лежали два нешироких, слегка изогнутых клинка в деревянных ножнах. – Вот она какая, молодежь, нынче…

– А что? – подал голос другой, у которого была длиннющая, даже непохожая на настоящую бородища прямо-таки ниже пояса. В руке он держал веер, который то открывал, то закрывал. – Вполне человеколюбив, в меру бережлив, достаточно скромен. Нормально для избранника.

Иван промолчал.

– Ладно, парень, – сказал здоровяк с мечом. – Иди вон по той дороге. Смотри свои сны дальше.

– Какие сны? – спокойно спросил Иван.

– Как это – какие? Ты, сегодня… или вчера?., избранник, ну, мы тебе и снимся. Да, кстати, возьми меч.., нет, вот этот, с краю.

Иван встал, взял предложенный ему шутником клинок и, легко ступая по каменному крошеву, отправился восвояси в указанную сторону. Шел он недолго и почти сразу же оказался у подножия какой-то горы. Снова стало совсем светло, и прозрачный, цвета закаленной стали воздух приятно холодил опаленную костром кожу. Иван на секунду остановился. Гора была довольно высокой, лезть на нее не хотелось. Он оглянулся, позади имелась лишь черная вязкая пустота. Иван пожал плечами и стал карабкаться вверх. Достаточно быстро он взобрался на верхушку горы, посмотрел вниз и невольно присвистнул: перед ним открывался вид на неописуемой красоты огромную ровную долину, где в дрожании струй накаленного воздуха лицом к лицу стояли две огромные армии – нечто доселе Иваном не виданное, не слыханное и даже не представляемое.

Здесь не было стройных рядов, подобных монолиту македонской армии; не было и пестроты огромного персидского войска. Пешие воины, выстроенные в неисчислимое количество неровных рядов, блистали оружием и доспехами самого угрожающего вида, массы крылатых боевых слонов, крылатая же конница, колесницы – все было не похоже на то, что Иван видел раньше; среди прочих животных он углядел и совсем непонятных – не то драконов, не то каких-то горгулий, не то вообще неизвестно кого… потом до него дошло, что размеры неведомых бойцов тоже выходят за рамки привычного – люди были каждый по три, а то и четыре метра ростом, а уж звери габариты имели и вовсе гипертрофированные: все они были могучи и беспощадны на вид и собирались биться насмерть – как обычно бьются за идею, мысль и место в памяти различных поколений.

Небо над равниной стремительно стало заволакиваться тучами – желтыми, клочковатыми, а потом и клокочущими; дальше Иван с изумлением увидел, что пыль под ногами и копытами бесчисленных бойцов начинает течь, завиваться в маленькие вихри и смерчи – и вот уже это не просто пыль, а зеркальное отображение облачных струй, несущихся с ворчанием над полем предстоящей битвы, и пылевые облака стремительно поднимаются вверх, и солдаты обеих армий уходят ввысь вместе с ними, остановившись между небом и землей, повиснув на волоске между бытием и забытьем, не обращая никакого внимания на ту грань, какую не каждому дано перейти…

Было совершенно тихо, и у Ивана мелькнуло смутное подозрение, что увиденное им – всего лишь мираж, изображение, перенесенное издалека в пространстве и времени… может быть, даже просто картинка из неведомой книги, свалившейся к людям прямо с неба – то есть оттуда, где есть и луна, и солнце. Однако сначала подул легкий ветерок, а потом словно кто-то в бесконечной дали не выдержал и уронил небосвод на землю – такой раздался мягкий, волнующий и безотчетно необоримый грохот рухнувшей небесной тверди. Но нет, это просто столкнулись две великие армии, шедшие друг на друга, как внезапно понял Иван, с Запада и Востока, – опять, снова, как и совсем недавно, на живой еще земле… похоже, очень похоже, только здесь и сейчас бились не простые люди, а те, по чьим стопам пойдут поколения бессмертных героев: Огромные белые слоны втаптывали в небесную твердь стада визжащих от ярости рукастых змеюк; серые слоны поменьше тыкали стальными бивнями в полосатые бока ревущих тигров, и гигантские кошки обвисали, продырявленные насквозь. Чудовищные ослы, плюясь во все стороны горячей грязью, грызли ноги статным воинам в золотых шлемах, а те разбивали с одного удара головы противникам, и брызги костей, крови и мозга летели за многие километры прочь, оставаясь в облаках семенами чудесных цветов, которые тут же прорастали и своим ядовитым ароматом убивали все и всех вокруг – только почерневшие скукожившиеся трупы спокойно болтались в застылом воздухе…

Постепенно Иван перестал улавливать суть происходящего – увиденное им выходило за рамки ощущений, и воспаленный разум выхватывал из битвы, которая кипела уже везде – вокруг него, и сбоку, и сверху, и снизу, и даже где-то внутри, – отдельные картинки, знакомые детали, доступные пониманию.

Вот рокочущая крылатая кавалерия обрушилась на беззащитную деревню, поливая ее огнем, с радостным визгом выжигая мысль о равенстве на поле боя: маленькие фигурки горели как спички – то есть сначала голова, а потом и все остальное обращалось в крохотное обугленное поленце; вот невообразимой величины птицы налетели на гигантских сонных металлических рыб, забросали их цветочными лепестками, которые тяжелели прямо на глазах настолько, что от рыб оставались расплющенные жестянки с некрасиво повылезшим в разные стороны консервированным мясом; вот статные герои в блистающих доспехах за многие тысячи километров начали осыпать друг друга тяжеловесными молниями, которые уже не щадили никого: ни своих, ни чужих, разрушая до такой степени, что оставался только мелодичный звон, все подряд – города, деревни, поля и далекие горы…

Были действия и попроще, но результат сводился к одному: горы красивых и некрасивых трупов, исковерканные доспехи и броня, изорванные знамена, втоптанные в грязь и кровь надежды, плач, боль, стоны и проклятия; но, несмотря на это, лавина за лавиной бесконечным потоком упрямо шли друг на друга неисчислимые армии Запада и Востока, абсолютно уверенные в своей правоте. Они постепенно поднимались куда-то вверх, и Иван мог различить только гнев, огонь и летящий по всем временам и пространствам пепел… Он потряс головой, увидав что-то знакомое. Да, действительно сам Александр Великий, собственной персоной, во главе своего победоносного войска не на шутку бился с огромной армией глиняных солдат. Непобедимые македонские ветераны, выставив ужасные сариссы, волна за волной, фаланга за фалангой шли все вперед и вперед, но на помощь глиняным людям приходили новые подкрепления, и они продолжали стоять, почти не двигаясь, несокрушимой стеной, и об эту стену разбивались яростные атаки македонян, которые ничего не могли поделать, и в их глазах Иван заметил страх и тоску, а во взоре самого Александра он увидал мрачное предчувствие…

Но вот эти армии куда-то пропали, словно съеденные голубоватой дымкой, и внезапно предыдущая картина сменилась новой – будто телевизор переключили на другую программу, тоже знакомую. Ну конечно, это были покинутые им в Вавилоне немцы!.. Они, уже при всех своих регалиях, крестах, свастиках и прочем, обвешанные биноклями, моноклями и другими пирогами, стояли на невысоком холмике, сплошь заросшем полынью, а за ними не правдоподобно ровными рядами стояли тысячи зловеще приплюснутых танков, и угрожающе уткнули в высокое небо свои стволы десятки тысяч орудий, а перед ними замерла такая же огромная армия, и танки, и пушки, и бойцы в выцветших гимнастерках, среди которых Иван увидал своего командира Сергиенко.

Все это, даже воздух, даже соловьиные трели, – все застыло в неустойчивом равновесии… Присмотревшись, Иван вдруг понял, что сдерживало эти два войска: стена из жидкого стекла… или застывшего воздуха, или еще из чего-то не давала двум силам ринуться на врага и подмять, уничтожить, раздавить его напрочь: солдаты замерли, не шевелясь и, кажется, даже не дыша. Иван внезапно осознал, где он должен сейчас быть, на чьей стороне, и стал быстро спускаться по склону, но едва он сделал несколько шагов, как почувствовал на затылке чей-то взгляд и быстро обернулся.

Человек в красно-коричневой не то тунике, не то тоге уже опускал на его голову длинный прямой рыцарский меч. Каким-то непонятным для самого себя образом Иван Успел за долю секунды выхватить из ножен свой клинок, отскочить, сделав шаг, вправо, и, когда тяжелый меч соперника прошел мимо, в другую секундную долю он ударил врага наотмашь, отрубив ему голову. Голова эта, подпрыгивая на неровностях, покатилась вниз, в долину, а труп, из шеи которого не брызнуло ни капли крови, остался стоять, опершись на стальной клинок. Иван не стал любоваться на живописную картину, а начал снова спускаться. Но воздух перед ним внезапно загустел и с каждым мгновением становился все плотнее, не давая сделать следующий шаг, а потом стал выталкивать прочь, и делал это так, что Иван понял – ему сейчас не справиться. Он еще успел бросить взгляд на две гигантские армии, застывшие в куске янтарного времени: там, внизу, по-прежнему ничего не двигалось, и Иван понял, что солдаты чего-то ждут – сигнала, приказа или помощи извне, но тут сверху на него стало опускаться тяжелое, будто налитое пулевым свинцом облако. Он пытался уйти, убежать в сторону, но облако пучилось, разбухало, грозя разорваться в клочья, разрасталось и вскоре настигло Ивана своим тугим краем, и вдруг со страшным грохотом лопнуло, завалив землю потоками грязи, песка, обломками искрошенных скал и частями скрученных в страшные жгуты человеческих тел. Легкие сразу же забило желтой мельчайшей пылью, стало нечем дышать: Иван не мог ни вдохнуть, ни кашлянуть, ничего не мог – не сумел даже, как ему хотелось, разорвать, расцарапать собственное тело в клочья, лишь бы только впустить вовнутрь немного раскаленного живительного воздуха стального цвета… Глаза залило слезами, как будто пыль была и впрямь ядовитой. Не в силах больше держаться на ногах, Иван рухнул на колени, продолжая хвататься за горло; потом он почувствовал, как бешено крутящийся вихрь, вырвавшийся из тучи, дергает его за ноги, поспешно складывает вдвое и вчетверо, а потом небрежно, словно потеряв интерес к собственной затее, перебрасывает его через верхушку горы на другую ее сторону.

Иван долго катился вниз, больно ударяясь лицом, коленями, локтями и по-прежнему ничего не видя перед собою: потом падение прекратилось, и все кругом моментально стихло. Неожиданно он почувствовал, что воздух стал текуч и свеж, что стало можно дышать, а сквозь веки завиднелся яркий свет. Иван открыл глаза, ничего особенного не увидел, помедлил немного и сел. Оглядевшись, он понял, что упал у подножия не совсем той горы, на которую карабкался: там склон был хоть и крутой, но зато поросший мягкой изумрудной зеленью, здесь же на блекло-желтой каменистой поверхности не росло почти ничего. Зелень, и довольно пышная, начиналась только в самом низу, метрах в десяти от того места, где сейчас Иван находился. Кроме зелени, у подножия горы имелся солдатский лагерь. Точнее, это был бивак, временный привал: несколько десятков македонских пехотинцев, сняв пропыленные, иссеченные и окровавленные доспехи, отдыхали. Рядом под натянутым полотнищем лежали раненые. Иван невольно глянул вверх: нет, ясное небо было по-девически невинно, солнца совершенно не наблюдалось.

– А! – услышал он за спиной. – Тезка…

Иван подскочил на месте и резко оглянулся. Мама дорогая! – на большом валуне в такой позе, в какой обычно курят смертельно уставшие после тяжелой и нудной работы люди, сидел тот самый кавалерист-фессалиец Леонтиск.

– Давненько не видались. – с явным трудом улыбнувшись, произнес македонянин. – Радуюсь, что вижу тебя среди тех, кто уцелел в нашем походе…

Иван закрыл рот.

– Что же ты один, без своих товарищей? – спросил фессалиец. – Или они все убиты?

– Нет, не все, – ответил Иван, гадая, как себя вести дальше.

– А… – вяло произнес фессалиец, – значит, и им не повезло…

– Что значит – не повезло? – удивился Иван.

– Ну, как же… Долго твоим друзьям придется мыкаться… а мы – все, закончили, возвращаемся в Александрию Арахосийскую. А потом – видно будет.

Фессалиец внимательно посмотрел на Ивана и вдруг усмехнулся:

– Ну что, не думал, что все так обернется? Конечно, кто же знал, что нас ждет такое. Слишком далеко зашел божественный Александр, слишком… Не надо было ему доверять чужестранным мудрецам и искать неведомые дали…

– О чем ты? – несколько недоуменно спросил Иван.

И тогда фессалиец стал рассказывать интересные веши… Оказывается, Александр и правда был сыном бога – немногие приближенные знали об этом давно, другие же убедились воочию, побывав вместе с царем в странной, страшной и загадочной подземной стране Агарте, которая находилась на западном краю Ойкумены… Это не был мир мертвых, совсем нет, но от этого становилось еще страшнее, потому что никто, даже мертвые, не могли там находиться безнаказанно. Все, кто туда приходил, обязаны были что-то унести с собою, это являлось правилом, законом, и никто не противился, потому что каждый выбирал себе дорогу по собственному желанию и призванию. Александр пришел туда, испросив разрешения в святилище своего, как он всем объявлял, отца – Амона-Ра, но был ли великий бог Черной Земли в действительности родителем царя, неизвестно…

– То есть? – спросил заинтересованный Иван. Фессалиец явственно вздрогнул и провел рукою по лицу.

– Я был в той… стране, вместе с царем, – глухо произнес он, – и я не знаю, кто из богов его охраняет. Поверь, я не трус, вся моя жизнь прошла в битвах, и я примирился с тем, что смерть надо любить, но страшнее всего, страшнее смерти и самого страха – это вот так, как он, выбирать, взвешивать и определять судьбы других… Никто, даже сын бога Солнца, не вправе делать этого…

– О чем ты? – недоуменно сказал Иван.

– Ты ведь солдат, убиваешь своих врагов и делаешь выбор – кому умереть, а кому – жить дальше, и происходит такое каждый день, и никто еще не изменил этого порядка. О чем ты говоришь?

Фессалиец покачал головой.

– Нет, не то, – с трудом проговорил он. – Я – солдат, но я – часть великой армии, и моя собственная судьба уже определена, а Александр… Александр вышел за пределы, позволенные законом человеку, пусть даже и сыну одного из богов Черной Земли.

Он умолк. Иван подождал, потом не выдержал и спросил:

– Так что там случилось, в этой самой стране?

Фессалиец посмотрел на него и невесело усмехнулся:

– Я не могу сказать тебе всего, тезка. Такого, как там, лучше никогда не видеть… Все не так, и все наизнанку, и люди ведут себя как звери.., а звери появляются – и тут же исчезают. Но главное – там Александру дали этот проклятый талисман!

– Какой талисман? – совершенно спокойно произнес Иван, вспомнив все.

– Да, талисман, – словно бы в каком-то исступлении повторил фессалиец, – и он стал почти непобедимым полководцем…

– Ara, – глубокомысленно сказал Иван, потом спохватился: – Что значит – "почти"? Фессалиец с трудом усмехнулся:

– Ты же видел… В поисках страны вечного счастья мы прошли всю Ойкумену. Мы знали, что Запад победит Восток, и так было всегда.., до сих пор. В битве за Шамбхалу мы проиграли. Все. Конец пути. Александру недолго осталось.

– Почему?

– Его талисман дал право быть сильным среди слабых… а ведь есть еще и другие талисманы. Фессалиец умолк и опустил голову.

– А откуда ты знаешь? – осторожно спросил Иван.

Фессалиец криво улыбнулся.

– Подумаешь… теорема Пифагора, – не глядя на Ивана, сказал он. – Повидаешь с мое – не будешь таким наивным. Кстати, у тебя вот, к примеру, меч – очень он похож на тот, что, по слухам, есть у кого-то из желтолицых Бессмертных.

– Ну и что? – несколько натянуто улыбнувшись, сказал Иван.

– Да нет, ничего, – вяло ответил фессалиец. – Я же говорю – просто похож на него… как и на клинок из Бахди, прекрасной страны с вознесенными знаменами, чей бич – муравьи, пожирающие хлеб. А талисманов, подобных тому, что получил Александр, несколько, и пока никто не собрал их воедино хотя бы на время…

– Это тебе в том подземелье сказали? – с любопытством спросил Иван.

Фессалиец мотнул головой.

– Нет, не там… В той стране говорили о другом, ведь каждый был озабочен тем, чтобы получить желаемое. Друзья Александра получили свое – кто царство, кто легкую смерть, кто безумие, кто раскаяние.., а царь захотел совсем другого – блага для людей, и не спросил их об этом, а такого, поверь, еще никто не добивался. Он даже не знал, что это такое: Шамбхала!..

Фессалиец замолчал и потянулся к поясу, потом отдернул руку. Иван был готов поклясться, что кавалерист искал сигареты.

– А самое страшное, – вдруг полушепотом проговорил фессалиец, – что там действительно совсем не было солнца! Зачем же тогда вообще чего-то желать?..

Иван посмотрел вверх, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Стальное строгое небо, бессолнечное и бесполезное.

– А здесь… – дрогнувшим голосом сказал он, – здешнее солнце…

Фессалиец поднял голову и долго, улыбаясь, смотрел в зенит. Потом, не отрывая глаз от чего-то жаркого и манящего, вздохнул и произнес: – Да… здесь солнце почти такое же, как на родине, в Фессалии. Никакое облако не смеет его испортить…

Он улыбался, а Иван, обмирая, смотрел то на него, то в небо. Твою мать, да что же тут такое творится?! Нет там никакого солнца!.. Он чуть было не произнес эти слова вслух, но передумал и захотел в сердцах плюнуть, однако за него это сделал фессалиец. От души харкнув в желто-коричневую пыль, кавалерист пружинисто вскочил на ноги.

– Нет, хватит, – сквозь зубы процедил он. – Домой, теперь только домой!

– Совершенно с тобою согласен, тезка, – искренне сказал Иван.

Фессалиец быстро посмотрел на него.

– Да, – произнес он, – но сначала – в Александрию Арахосийскую, в царскую ставку. Пойдем, скоро будем выступать.

Они шли по опаленной невидимым солнцем равнине, под ногами хрустели колючки, и от каждого шага поднималась мелкая пыль. Фессалиец оказался теперь в гипаспистах, к которым прибился по старой памяти и Иван – никто не спросил у него, откуда он вдруг взялся и почему клинок его не табельный, а сам он в разговоры не вступал, шел себе и думал о своем.

…Почему остальные видят солнце? Зачем занесло его в это Богом забытое место? И эти… которые дали ему меч? Восток заинтересован в нем, он дает оружие? Против кого – против Запада?.. Ладно, с этим разберемся, думал Иван, как и с битвами – тут он слегка вздрогнул, – так и с немцами.., а профессора-то, кстати, там не было! Вот ведь интересно, никогда он сам не сражается, все время за спинами других… Ну и черт с ним, сейчас, похоже, самое главное – это попасть к Александру и… отобрать? выпросить? выменять?.. словом, раздобыть у него талисман: хрена он кому еще достанется…

Опять равнина и опять горы. Они шли почти без остановок, не снижая темпа, и Ивану уже порядком надоела эта местность, как будто он уже побывал здесь когда-то и хорошо знал, что опасно идти вот так – плотной колонной, не имея по сторонам никакого охранения, а имея лишь чертовы поросшие густо-зеленой растительностью горы, от которых можно ждать чего угодно, только не добра. Но все-таки они добрались до места – до города, который основал Александр. Гипасписты расположились почему-то в палатках на окраине города. Солдаты слонялись по окрестностям в явном безделии, фессалиец куда-то пропал, а Иван решил пройтись и подумать, как бы ему пробраться в царскую ставку. Город был невелик: в нем жили семьи македонских ветеранов и те из местных, кто согласился принять обычаи завоевателей. Местных было не очень много, потому что, как мельком рассказал фессалиец, Александр, как всегда, сильно умерил численность населения в округе, повырезав большинство жителей и утопив в крови самое желание сопротивляться новой власти.

Иван в задумчивости шел по улицам, уходя все дальше и дальше от палаток гипаспистов. Навстречу ему изредка попадались македонские солдаты, но конников, как Иван отметил с мимолетным удивлением, он не увидел ни одного, как, впрочем, и за все последние дни. Выглядело так, будто кавалерия как род войск в македонской армии перестала существовать. Никто из встречных не смотрел на Ивана; будто его и не видели вовсе; солдаты попадались все реже и реже, а местных, замотанных в тряпье мрачных бородачей с горящими глазами, становилось больше, и они были, казалось, повсюду – и справа, и слева, кружились вокруг Ивана, путались под ногами, мешали думать, вызывая смутную тревогу… Иван остановился как вкопанный. Потом оглянулся. В своей непонятной задумчивости он внезапно оказался совсем один – и уже не в городе, а далеко за его пределами: домов не было видно. Позади расстилалась высохшая грязно-коричневая равнина, а сам Иван стоял у входа в какую-то пещеру. Не задумываясь, он пошел вперед, тронув рукоятку подаренного желтолицыми меча. По глазам неожиданно ударило вспышкой зеленого света: Иван зажмурился и упал на одно колено. Быстро поднявшись, он мотнул головой и открыл глаза. Слава Богу, это была просто пещера, а не другая подземная страна или еще какая гадость. Большая пещера, даже огромная, но все же обычная пещера. Посреди нее возвышалась большая трехступенчатая пирамида, на верхушке которой горел огромный, ослепительно яркий факел. По бокам пирамиды пылали еще два столба пламени. Иван оглянулся. Входа в пещеру сзади уже не было – сплошная стена. Так.

– Какая встреча!..

Иван повернулся. Со стороны пирамиды к нему, фальшиво улыбаясь и зачем-то потирая руки, шел профессор фон Кугельсдорф. Давно не виделись.

– Давно не виделись, – громко сказал Иван.

Интересно, подумал он. Профессор-то, похоже, настоящий, не двойник… Очень интересно. Профессор подошел к нему вплотную и остановился, мерзко поблескивая стеклышками, в которых плясали язычки отраженного пламени.

– Ага, понимаю… – забормотал он, бегая глазами по лицу Ивана, – как же, как же.., так и знал…

– Что знал? – спросил Иван, глядя на пирамиду.

Возле нее начинали пузыриться и копошиться, увеличиваясь в размерах, два сгустка мрака.

– Да вот то, что вы здесь появитесь, дорогой барон. Ну что же, в какой-то степени вовремя…

– То есть?

Сгустки мрака твердели на глазах.

– Да вот так получилось, что сами пришли по назначению, хоть вас и не звали… А талисман я и без вас теперь, пожалуй, раздобуду. Меч вот только дайте посмотреть…

– Какой меч? – произнес Иван и посмотрел на профессора.

Вид у того теперь был уже совершенно гнусный – куда-то пропали очки, лицо усохло и вытянулось, вылезла жиденькая козлиная бородка. Иван невольно схватился за упомянутый дареный меч – тут он, на месте…

Тут он услышал жуткий рев и резко повернулся в сторону пирамиды. Оттуда к нему не спеша топали – так, что сотрясалась земля, – две страшные черные гигантские полуптицы-полуобезьяны, объятые желтым пламенем, которое окутывало их целиком, как вторая шкура – первая у них влажно поблескивала и переливалась всеми цветами радуги. Хотя Иван уже многого навидался за последнее время, но такого ощущения противной мелкой дрожи, страха и тоскливого предчувствия последнего боя у него еще никто не вызывал.., а эти твари, оскалив жуткие клыкастые пасти, хлопая кожистыми крыльями и выставив лапы с когтями-саблями, ревели и перли вперед, дыша зловонным мертвым пламенем прямо ему в лицо… Иван выхватил меч.

– Осторожно, вы! – услышал он крик профессора. – У него меч Веретрагны!..

Твари на мгновение замерли, а потом разом бросились на Ивана. Один из гадов, дохнув огнем, опалил ему лицо: другой, полоснув когтями, задел Ивану левую руку, и та повисла, отказываясь повиноваться. Внезапно Иван позабыл обо всех своих страхах, о смерти и стал совершенно, почти противоестественно спокоен: неторопливо увернувшись от нового языка огня, он нырнул второму демону под руку и, продолжая движение вперед, резко полоснул твари по брюху, однако тварь чудом успела избежать клинка, обнаружив при этом явный страх по его, так сказать, поводу. Отскочив назад, он мельком подумал, что, может быть, все обойдется, но непонятная тоска снова навалилась на него, и тут же страшный удар обрушился на его голову сзади. Иван упал, выронив клинок.

– Ага!.. – услышал он торжествующий вопль и словно в жутком, не до конца даже придуманном сне увидел, как профессор перешагивает через него, отбрасывает палку, похожую на бейсбольную биту, наклоняется, берет меч и поднимает его вверх.

Завыло. Загрохотало. Подул резкий холодный ветер, в лицо Ивану полетели колючие песчинки, они забивали ему рот и лезли в глаза, но он не мог зажмуриться и смотрел, как пирамида изменила структуру, как камень потерял твердость и стал текучим… потом Иван понял, что это уже вовсе не камень, а головы, человеческие головы, сваленные в огромный курган, и курган этот гнил, истекая кровью и мозгом, и вот уже остались одни голые, выбеленные чужими ветрами черепа, и они разлетелись в разные стороны, разбив и разметав в пыль стены пещеры, а ветер превратился в сплошной язык пламени, занявший весь мир, всю Вселенную, и в свете жестокого огня Иван увидел, как появились люди.

Там, откуда они появились, ветер дул все сильнее и сильнее, он наваливал кучи песка и тут же развеивал их снова, но людям это не мешало, потому что они просто отдыхали, сидя прямо на земле в расслабленных позах: это были бородатые мужчины в странных круглых плоских шапках и длинных грязных одеждах. Кое-кто из них дремал, прямо вот так, сидя, кто-то задумчиво почесывался, а остальные, скаля белые зубы над растущими прямо из адамова яблока черными бородами, наблюдали за тем, как связанному Иванову двойнику отрезали голову. Этим занимались двое: один сидел, придерживая дергающиеся ноги двойника, а другой лезвием длинного ножа аккуратно водил по горлу своей жертвы. Брызнула черная кровь: еще немного – и под хохот своих товарищей бородач поднял голову за волосы вверх. Потом он отбросил ее в сторону, где уже набирался новый курган. Обезглавленный двойник еще некоторое время дергал ногами, постепенно замедляя амплитуду движений, потом наконец затих. Второй бородач поднялся, вытер испачканную кровью галошу о выцветшую грубую куртку бывшего двойника, плюнул на труп и отошел в сторону. Песок постепенно засыпал людей, но они, казалось, этого вовсе не замечали.

Странно, но мутные струи напитанного кварцем и жаром воздуха не мешали Ивану рассмотреть картину во всех деталях: он увидел и сваленные в кучу отрезанные распухшие головы с раззявленными черными провалами ртов, и скрученные – кто веревками, кто проволокой – трупы, и тех, кто еще был цел… валялись там располосованные на ремни македоняне и какие-то еще в пышных одеждах и дорогих доспехах – одному в рот из железного ковшика лили что-то горячее, судя по трепещущему над ковшиком воздуху, какой-то металл… а дальше в одной из отрезанных голов Иван снова признал своего командира Сергиенко, хотя ни глаз, ни ушей, ни даже губ у этой головы просто не было; а потом на руке голого трупа с распоротым животом он заметил похабную вытатуированную русалку, которую в отрочестве набил себе Женька Васильчиков, сосед по парте и по лестничной площадке; и в одном из связанных Иван признал десятилетнего сына той девчонки, с которой он танцевал на выпускном вечере… теперь это был просто подготовленный на убой двадцатилетний парень с выгоревшими на солнце короткими волосами и злющими глазами, в которых сквозила опасная пустота…