Текст книги "Розовый узор на черном крыле…"

И с того разговора он находился словно в аду.

Кирилл прочитал выдержки дневника и сидел за столом, опираясь о локти и опустив голову. Закрытая папка лежала рядом. Вошел Савелий Иванович и молча сел напротив. Он внимательно изучал опущенную голову Кирилла, его длинную челку, упавшую на лицо, колечки пирсинга в уголках сжатых губ. Потом перевел взгляд на его сцепленные пальцы. На ногтях чернели остатки лака, и это выглядело так, словно руки были в грязи.

– Ответь мне только на один вопрос, – начал ровным голосом Савелий Иванович, – кто такой Дарк?

Кирилл остался неподвижен. Только его пальцы резко сжались.

– Как ты понимаешь, возбуждено уголовное дело по факту доведения до самоубийства, – продолжил он. – И все было бы проще, если бы не записка еще одной двенадцатилетней самоубийцы. Девочка перерезала себе вены, это было пару месяцев назад, написала, что идет в «дарк», который и есть свет. Возможно, это совпадение, тем более слово «дарк» было написано на английском. Переводится это слово, как тьма. И вроде бы все логично. Но лично я так не считаю. И эта девочка также была эмо. И вот в дневнике Ирины всплывает некий Дарк, при этом указывается, что он велел никогда не упоминать его имени. Что скажешь?

Но Кирилл словно застыл. Его лицо побелело, но он продолжал молчать.

– В зимние каникулы было еще две смерти. Грише удалось это замять, и информация не просочилась. А то газетчики подняли бы столько шума, что до Москвы донеслось бы! Но в том деле никаких упоминаний Дарка не было. Единственное, что дети написали на стене ванной кровью следующее.

Савелий Иванович встал, достал еще одну папку из своей сумки, раскрыл ее и четко прочитал:

– На стене ванной было написано: «мы вечно будем вместе, если улетим на небо в один миг». А вот это из дневника Иры: «…мы вечно будем с Кириллом вместе на небе, если улетим туда в один миг». Возможно, и это просто совпадение. Но это были тоже эмо-киды. Не находишь, что слишком много совпадений? Итак, Кирилл, повторю свой вопрос: кто такой Дарк?

– Я не знаю, – тихо ответил тот, не поднимая головы.

– Это твой окончательный ответ? – сухо произнес Савелий Иванович.

– Я ничего не знаю об этом человеке, – упрямо повторил Кирилл и поднял глаза. – Я впервые слышу это имя.

Савелий Иванович нахмурился. После длительного молчания, во время которого он изучал лицо Кирилла, откинувшего челку и смотрящего ему прямо в глаза, сказал:

– Знаешь, чтобы понять суть происходящего, необходимо проникнуть в систему. Я часами сидел в Интернете, читал дневники эмо-кидов, статьи об этой субкультуре и кое-что начал понимать.

Брови Кирилла приподнялись, на лице появилась скептическая улыбка.

– Что, думаешь, нотации тебе читать собираюсь? – усмехнулся Савелий Иванович. – Это не мое дело. Но общее направление довольно четко прослеживается. Пессимизм, возведение в культ страданий от неразделенной любви, уход во внутренний или виртуальный мир от реалий жизни, нежелание взрослеть, пассивность. Я прав?

– Эмо вовсе не пессимисты, – возразил Кирилл. – Это стереотипы. Мы свободно выражаем эмоции, у нас нет этой зажатости, как у вашего поколения. И эмоции самые разные, это и радость, счастье, а не только грусть. Вас учили, что мужчина должен быть сдержанным. В чем-то да, согласен. Но почему я должен себя сдерживать, когда хочу выразить девушке свою любовь? Вот вы наверняка забыли, когда дарили своей жене цветы. Причем просто так, а не на восьмое марта.

Савелий Иванович поднял брови и тихо засмеялся.

– Хотите вы признаться в любви – признавайтесь! – не обращая внимания на его смех, продолжил Кирилл. – Хотите выразить свою нежность – выражайте без оглядок на то, что должен делать мужчина, а чего нет. И это вовсе не слабость, как вы все думаете, а искренность. Вот суть эмо. Вот вам и вся система!

Кирилл, когда говорил эти слова, начал волноваться. Его лицо раскраснелось, на лбу и над верхней губой выступили капельки пота.

– Все это так, – после паузы заметил Савелий Иванович, – но у меня создалось впечатление, что суть эмо – жертва. А, как известно, жертва всегда притягивает палача. Мне кажется, многие эмо сознательно ставят себя в эту позицию, им нравится играть роль жертвы, всеми обиженной и непонятой из-за тонкой душевной организации. Вот и Ирина в своем дневнике много писала о том, что ее никто не понимает. И нашелся тот, кто понял ее. Меня вообще напрягает сама ситуация, когда подросток совершенно спокойно доверяет незнакомому взрослому человеку, подошедшему к нему на улице и ни с того, ни с сего начинающему откровенные разговоры. А с какой стати? Зачем адекватному человеку приставать к подросткам со своими так называемыми беседами по душам? Почему вы верите таким людям? А? – резко спросил он и в упор посмотрел на Кирилла.

Но тот промолчал и снова опустил голову.

– Знаешь, я бы обязал учителей в школе ввести какие-нибудь дополнительные часы и четко объяснять детям, кто такие педофилы, маньяки и сектанты. Именно эта категория людей выискивает себе жертв на улицах, и подростки, находящие в состоянии депрессии – самая легкая их добыча. А уж эмо, постоянно принимающие позицию жертвы!

– Я уже сказал, это не про эмо, – глухо возразил Кирилл. – И не нужно обобщать!

– Ты, возможно, никогда и не был жертвой, – упрямо произнес Савелий Иванович, – а вот Ира и другие ребята…. Сам знаешь, до чего это их довело, – со вздохом добавил он и замолчал, потирая лоб рукой.

– Я тоже был в свое время в роли жертвы…, – после паузы признал Кирилл. – Депрессия затягивает и не так-то просто из нее выбраться. Но сейчас все хорошо, – тихо добавил он.

– Не уверен, – заметил тот и остро глянул на него. – Я, кстати, много слушал вашей музыки. А так как я, старый металлист, то мне очень она понравилась, честно! Есть талантливые группы. И тем страшнее эффект, который, как я думаю, производит на чрезмерно эмоциональных ребят тексты практически всех песен. Мне кажется, это своего рода зомбирование. И вы все словно зомби под влиянием таких текстов. Даже я поддался вполне определенному настроению после прослушивания в течение нескольких часов подобной музыки.

– Но ваши металлические группы тоже пели о смерти, – заметил Кирилл.

– Не забывай, что во времена моей молодости, это были, в основном, западные группы, пели они на английском, и мы в суть слов не вникали. А тут что? Русские группы и тексты воспевают смерть. Конечно, каждый музыкальный стиль имеет право на существование, – сказал Савелий Иванович. – И с этим никто не спорит. Мы обожали «Нирвану», преклонялись перед Куртом Кобейном. Но ведь и по сей день многие его фанаты заканчивают жизнь самоубийством в день его смерти и когда им исполняется двадцать семь лет. Разве это нормально?!

– Наверное, нет, – тихо ответил Кирилл.

– Этот печально знаменитый «клуб двадцати семи»! Роберт Джонсон, Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин – все это были отличные рок-музыканты, и все они умерли в возрасте именно двадцати семи. Еще Джим Моррисон, лидер обожаемой мной группы Doors…. Думаю, кого-то забыл…

– Эми Уайнхауз, – подсказал Кирилл. – Ей ведь тоже было двадцать семь. Но я впервые слышу про этот клуб.

– Однако он существует и, на мой взгляд, наносит несомненный вред обычным ребятам!

– Но причем тут мы? – спросил Кирилл. – Мы же не рок-музыканты.

– Это понятно, – ответил Савелий Иванович. – Но все дело в романтизации самоубийства. Такова сила искусства и ярких личностей. А ведь издревле известно, что это смертный грех, раньше самоубийц даже хоронили за чертой кладбища.

– Все это крайне сложно, – заметил Кирилл, видя, что его собеседник замолчал. – Разве мы можем в нашем возрасте и при отсутствии жизненного опыта разобраться во всех этих вопросах? Тут все замешано на религии, философии, личных приоритетах и даже потусторонних силах, в которые сейчас мало кто верит. И с кем я должен говорить на такие темы? – усмехнулся Кирилл. – Мои родители? Да они и не поймут, о чем речь. Они давно живут… упрощенно, так бы я это назвал. И все их ценности – зарплата, еда, выпивка, да сериалы.

– Знаешь, Марина Цветаева когда-то высказала одну мудрую мысль: мы родителей вначале осуждаем, затем прощаем и только потом любим. За точность не ручаюсь, но смысл такой.

– А я и не осуждаю! Каждый выбирает сам, как ему жить! – ответил Кирилл. – А вот поговорить с ними на такие темы я не могу. И думаю, многие наши ребята в такой же ситуации. Наверное, поэтому мы тянемся к каждому, кто проявит хоть какое-то участие к нашим эмоциям, попытается заглянуть к нам в душу, выслушать нас.

– Вот-вот, – устало произнес Савелий Иванович, – Ира выслушала этого самого Дарка!

Кирилл вздрогнул, но тут же постарался принять невозмутимый вид.

– Мы говорим сейчас о музыке, – попытался он перевести разговор в другое русло.

– Понимаю, что тебе тяжело вспоминать…, – сказал Савелий Иванович. – Но все это звенья одной цепи! И тем страшнее ситуация, что многие эмо – группы, несомненно, талантливы. Я внимательно прослушал не одну команду, придерживающуюся этого стиля.

– Не понимаю, причем тут это, – тихо заметил Кирилл. – Да, мы любим такую музыку, но ведь это не означает, что все эмо-киды тут же хватаются за бритву после прослушивания песен.

– Да ты пойми, что вся эмо – культура это магнит для зла. Еще раз повторю, если есть жертва, палач всегда найдется. А что такое, скажем, маньяк лично в моем понимании? Это живое проявления сатаны, ни больше, ни меньше. И я в этом убежден!

Кирилл сильно побледнел, услышав эти слова. Он внимательно посмотрел в глаза Савелия Ивановича. Но тот был совершенно серьезен.

– Мы с Гришей много спорили на тему введения смертной казни, – продолжил он. – И я считаю, когда очевидно, что человек одержим дьяволом, или как любят выражаться врачи, манией, когда он насилует и убивает сериями, то его нужно уничтожать.

– Не думаю, что сатану это испугает, – тихо заметил Кирилл. – Или он прекратит воплощаться.

– Ничего, – тут же возразил Савелий Иванович, – еще как испугает, если мы будем нещадно отлавливать этих нелюдей и уничтожать! И не оставлять им ни малейшего шанса для их мерзких и страшных дел.

Он ударил кулаком по столу и нервно заговорил:

– Два года назад в одном городке, кстати, не так далеко от нашего, пятеро детей покончили с собой. Возраст от десяти до тринадцати. Они все прыгали по очереди с высоток. Самоубийства происходили в течение полутора месяцев, но власти отчего-то не видели связи между ними. Потом один дотошный инспектор установил, что все дети входили в клуб любителей одной интернет – игры. Это была игра что-то типа фэнтези. Там герои передавали какое-то кольцо. Как потом вспомнили родители, у их погибших детей тоже по очереди перебывало какое-то серебряное кольцо. Когда пятая по счету девочка прыгнула с двенадцатиэтажного дома, следствие активизировались. Под подозрение попал некий Анатолий, фамилию тебе знать ни к чему, тридцати четырех лет, системный администратор интернет – кафе, где постоянно собирались погибшие дети. Но он исчез из города. Когда начали выяснять его личность, то оказалось, что он приехал в их город три года назад, уроженец Калининграда, сирота, работал какое-то время там в школе учителем информатики. Но потом внезапно уволился и исчез. За месяц до его исчезновения была изнасилована ученица пятого класса этой школы. Она в тот же день покончила с собой.

– Ужас! – прошептал Кирилл и сильно побледнел. – Все это ужас! Я не думал, что это так страшно!

– Экстрасенсы склонны утверждать, – задумчиво продолжил Савелий Иванович, – о возможности вселения в тело чужой души, или душ, об «одержимости». И это явление было всегда! В разные эпохи и у разных народов существовали самые разные методики и ритуалы «изгнания бесов», «избавления от одержимости».

– К чему вы мне это говорите? – глухо спросил Кирилл и вытер со лба выступивший пот.

– Медики считают, что раздвоение личности – это психическое заболевание, – продолжил тот. – Под влиянием эмоционального шока или иных причин гармоничная целостность человеческого «я» разбивается, словно фарфоровая тарелка, на отдельные куски, причем линия разлома проходит по самым уязвимым участкам психики. Ими могут стать, например нереализованные амбиции, долго подавляемые желания и тому подобное. И тогда обычный человек превращается вдруг в конгломерат нескольких отдельных компонентов самого себя, каждый из которых независим от своего антагониста. Представляешь, что может натворить такая личность?

– К чему вы мне все это рассказываете? – повторил Кирилл.

– Кто такой Дарк?! – резко спросил Савелий Иванович. – Говори!

– Не знаю! – закричал Кирилл и вскочил.

Его начало трясти.

– Что за шум? – раздался недовольный голос, и из комнаты вышел заспанный Григорий Григорьевич. – Ты чего тут, Савелий, допрос устроил? А ведь я тебя просил!

– Думал, как лучше, – сухо ответил тот. – И ты не вовремя, дружище! Ладно, давайте чай пить.

Но Кирилл тут же ушел на улицу. Он накинул куртку и сел на крыльцо. Его начал бить такой сильный озноб, что зубы стучали. И он никак не мог успокоиться. То, что он узнал сейчас о Дарке, только укрепило его решимость никому ничего не говорить. Он понял, насколько страшен этот человек, и уничтожение Марики совсем не пустая угроза.

До Залесского Кирилл не поехал, так как у него поднялась высокая температура.

– Простудили мальца, – огорчался Григорий Григорьевич. – Марика меня загрызет.

– Да, что-то мы не рассчитали, – вторил ему Савелий Иванович, щупая горячий лоб Кирилла. – Но кто ж знал, что молодой парень таким хлипким окажется!

Кирилл молча смотрел на них, не зная, как ему быть. Но Григорий Григорьевич все решил сам. Он быстро оделся, нашел попутку и отправил Кирилла обратно в город.

– Но наш разговор не закончен, – на прощание сказал Савелий Иванович. – Ты давай выздоравливай и еще встретимся. И имей голову на плечах, всегда. Слышишь? Ты думай, парень, думай!

– Хорошо, – ответил Кирилл и забрался в машину.

– Приедешь домой, врача сразу вызови, – посоветовал ему Григорий Григорьевич. – А я тебе завтра позвоню.

Дома Кирилл был поздно вечером. Он выбрался из машины, оглядел почти пустой двор и быстро направился к своему подъезду. За углом раздался сдавленный крик, и Кирилл остановился. Он увидел какие-то тени в кустах, снова послышался вскрик, и он бросился туда. Увидев гладко выбритую голову, поблескивающую в свете фонаря, Кирилл притормозил. Это был Череп. С ним еще двое ребят мутузили какого-то хлипкого на вид кудрявого паренька.

– На хрен нам в городе такие голубки? – с угрозой в голосе спрашивал Череп. – Мы за чистоту расы, понял? А вы позорите мужской род!

– Отпусти его, Череп! – громко сказал Кирилл и подошел вплотную.

Драка тут же прекратилась. Парни с изумлением вытаращили на Кирилла глаза. Потом дружно расхохотались. Кудрявый паренек воспользовался этим и удрал.

– Опа! Да это ж наш соплежуй! Из-за тебя мы этого недочеловека выпустили, мало ему пенделей надавали! – начал возмущаться Череп. – Сейчас тебе наваляем от души! Ты чего тут нам мешаешь чисткой заниматься? – с угрозой в голосе спросил он и придвинулся к Кириллу.

Но тот никак не прореагировал. Его вновь начал бить озноб. Видимо, лекарство, которое ему дал перед отъездом Григорий Григорьевич, прекратило свое действие.

– Да надоели вы! – хмуро ответил он. – Все детство в одном месте играет. И когда уж повзрослеете? Скины! Чистота расы! Вы бы хоть на досуге посмотрели какой-нибудь фильм о фашизме. Сейчас в Сети много инфы.

– Чего – чего?! – изумился Череп. – Может, ты нас учить будешь? И без всяких недоделанных эмо все знаем!

– И в чем суть фашизма, по-вашему? – продолжил Кирилл, не обращая на него внимания.

– Чистота арийской крови, – вдруг сказал один из парней.

– Нет, – возразил Кирилл, – это одно из воплощений дьявола. И только это истина, поймите один раз!

– Он совсем спятил! – заметил Череп. – Ты чего, Кирюх, проповедником заделался, как звездой Рунета стал?

– Если силы девать некуда, – продолжил тот, – лучше бы всяких уродов ловили и били бы их. Мало ли маньяков, педофилов, да и других извращенцев? Вот кого зачищать надо.

– Да мы бы рады, – захохотал Череп, – на такую веселую охоту сходить. Да где мы тебе их в нашем городишке возьмем?! А ты чего такой красный? – поинтересовался он. – От испуга?

И Череп вновь захохотал.

– Да ладно тебе, – неожиданно оборвал его один из парней. – Кирюха не испугался в тот притон пойти и сняться там. Тоже, поди, не сладко там было. Я блевал с полчаса, когда фоты рассмотрел. Потом неделю пить не мог, с души воротило.

– Да знаем, знаем! – ответил Череп. – Наш эмо – бой теперь герой, штаны с дырой!

– Хотел я поговорить с тобой об одном деле, – тихо проговорил Кирилл, – да вижу, что ты как был дураком, так и остался.

– Сам дурак! – беззлобно ответил тот. – А что за дело-то? – с любопытством добавил он.

– Ничего, проехали, – сказал Кирилл и пошел прочь.

Когда он оказался в квартире, его уже бил сильнейший озноб. Мать дала ему аспирин и вызвала из поликлиники дежурного врача. Тот поставил диагноз ОРВИ, прописал лекарство и посоветовал пару дней полежать в кровати. Кирилл закрыл дверь в свою комнату, забрался под одеяло и позвонил Марике.

– Я с ума схожу! – тут же начала она ему выговаривать. – Папа звонил, сказал, что тебя домой отправили. Что произошло?

– Ничего, солнышко, – устало ответил он. – Просто промок, простудился, температура. Пару дней полежу, и все будет в порядке. Насморк еще, чувствую, начинается. В – общем, у меня банальная простуда.

– Ну, отец все у меня узнает! – с угрозой в голосе проговорила она. – Я ему все скажу! Это он нарочно! Хочет показать мне, что ты хлюпик.

– Ты не права, заюшка, – ответил он. – Твой отец настоящий мужчина, и в этом я убедился. А такой мужчина не будет прибегать к недостойным методам.

– Зачем тогда он потащил тебя в этот рейд?!

– Были причины, – нехотя проговорил Кирилл. – Ты извини, но мне лекарств надавали и, видимо, от них у меня просто слипаются глаза. Да и температура все еще высокая, горю весь.

– Это ты извини, солнышко мое, – тут же спохватилась она. – Но все из-за волнения. Я тут места себе не находила. Я завтра к тебе приеду!

– Нет, не стоит, – твердо проговорил Кирилл. – Мне лучше побыть одному, а то я в таком состоянии. Нос завтра распухнет от насморка, да и вообще. Мне будет неудобно перед тобой. Да и микробы…

– Я завтра позвоню, и там увидим, – не унималась она.

– Хорошо, солнышко. Люблю тебя, – мягко проговорил он.

– И я, – ответила Марика повеселевшим голосом. – Спокойной ночи и самых сладких снов! Целую сто тысяч раз!

– А я миллион! – улыбнулся Кирилл.

В трубке раздались короткие гудки. Он выключил телефон. И тут же провалился в сон.

Кирилл в течение трех дней отлеживался дома. Мать была постоянно с ним, приносила травяной чай, готовила куриный бульон, сидела возле его дивана. В первый день, когда у Кирилла температура поднялась до тридцати девяти, он почти все время спал. А когда просыпался и с трудом раскрывал опухшие глаза, то всегда видел мать. Она сидела на стуле, сложив руки на коленях и чуть ссутулившись, и выглядела странно скованной, словно находилась в чужом доме. Но, по сути, так оно и было. Комната Кирилла резко отличалась от запущенного вида всей квартиры. И он не любил, когда родители заходили к нему. По этой причине он всегда закрывал дверь на задвижку. Он создал свой собственный мирок и никого не хотел впускать в него. Даже присутствие Марики, а она появлялась у него крайне редко, вызывало чувство дискомфорта. Но в основном это происходило оттого, что Кирилл не мог избавиться от чувства стыда перед ней из-за убогости жизни своих родителей. В его комнате, конечно, всегда было чисто и очень уютно, но чтобы попасть в нее, нужно было пройти по длинному захламленному коридору мимо кухни и спальни родителей.

Когда на второй день температура немного снизилась, Кирилл спал уже меньше, но чувствовал себя все еще неважно. Причем ни насморка, ни кашля у него практически не было. Видимо, сильное нервное потрясение вызвало такую реакцию организма, и простуда тут была ни при чем. Он чувствовал периодически возникающий озноб, потом странную слабость. Мать продолжала сидеть у него в комнате. На второй день, после того, как они пообедали, он спросил, где пропадает отец.

– В гараже пьет, – равнодушно ответила Татьяна Павловна и пожала плечами.

– Мам, мне уже лучше, – участливо сказал Кирилл, – ты иди, занимайся своими делами. Незачем постоянно сидеть возле меня.

– Хорошо, сынок, – ответила она и не двинулась с места.

Кирилл глянул на ее бледное опухшее лицо, на растрепанные седеющие волосы, на старенький застиранный ситцевый халат, разъезжающийся на ее полном теле, на отекшие ноги с варикозными узлами синих вен и опустил глаза. Он вдруг вспомнил, как Марика дала его матери «чуть за пятьдесят».

– Мам, – после паузы неуверенно начал он, – а почему ты никогда не ходишь в салон красоты? Ты же очень симпатичная женщина! Я видел на фотографиях, когда ты была молодой.

– Что? – явно удивилась Татьяна Павловна. – Ты о чем это?

Она неожиданно залилась краской, зачем-то поправила волосы и смущенно улыбнулась. Но тут же нахмурилась.

– Это из-за Марики, да? – тихо поинтересовалась она, подняв глаза на Кирилла. – Ты стыдишься своей матери, не говоря уже об отце!

– Это нужно тебе, – мягко проговорил Кирилл. – Ну и, конечно, я испытываю неудобство, когда Марика к нам приходит.

– Ее мама такая красавица, – продолжила Татьяна Павловна, глядя в пол. – Но они такие богачи! Ох, сыночка, боюсь, не получится ничего у тебя с этой девочкой! Она, конечно, очень миленькая и воспитанная барышня, но где это видано, чтобы ублёвцы роднились с кукурузниками? Да такого в нашем городе отродясь не было! Каждому – свое!

– Вот как раз именно эти слова были на воротах какого-то фашистского концлагеря, – хмуро заметил Кирилл.

– Вот и Глебушка, – вновь начала она, не слушая Кирилла, – все надеется жениться на богатой москвичке. Но у него-то как раз это может получиться!

– Ты так считаешь? – удивился Кирилл. – Но ведь ты только что говорила, что такие варианты невозможны. Даже привела в пример нас с Марикой.

– Это разные вещи, – живо возразила она. – Столица огромный город, там все смешано, там не так видны различия. К тому же там много возможностей. А у нас городок маленький, все на виду. И как-то бросаются в глаза богачи и их жизнь. Я уважаю Григория Григорьевича. Он много делает для города. Да и все уважают его. Он, может, и спокойно относится к вашей дружбе. Но вот Мария Андреевна наверняка против, хоть открыто этого и не говорит. Да и когда ей говорить? Ты ведь не вхож в их дом! Что ты вообще думаешь, как дальше?

– Окончу школу, уеду в Москву, – задумчиво проговорил Кирилл. – Марика на следующий год туда же приедет. Сама говоришь, что в столице все грани стираются. Так что не вижу особых проблем.

– Ох, сыночка! В институт-то не поступить тебе! А платить мы с отцом за обучение на коммерческой основе никогда не сможем. Где такие деньги взять?! И будешь, как Глеб, ремонтом зарабатывать и в комнатенке съемной жить?

– У меня другие планы, – уклончиво ответил Кирилл.

Татьяна Павловна с любопытством на него посмотрела.

– Это какие? – спросила она.

– Не хочу пока говорить об этом, – после паузы ответил он.

– Ну ладно, ладно, не говори, – закивала она.

Дело было в том, что Кириллу после опубликования в Сети фотографий поступило много предложений о работе фотомоделью. Агентства обращались к Арсению, а он знал его электронный адрес. Да и сам он уже несколько раз звонил и говорил, что будет рад продолжить работу. Кирилл пообещал подумать, сказав, что в первую очередь ему нужно сдать экзамены в школе и получить аттестат.

Но сейчас его больше всего тревожила проблема с Дарком. И он пока не знал, как безопасно выйти из этой угрожающей ситуации. И был даже рад, что заболел и вынужден проводить время дома. Он хотел все тщательно взвесить и обдумать. Информация, которую он получил от Савелия Ивановича, пугала.

На следующий день Марика после занятий решила подкрасить волосы, потому что ей казалось, что цвет потускнел и появился баклажанный оттенок, что ей совсем не нравилось. Она заранее предупредила мать, и та отвела ей время в половине пятого, освободив лучшего мастера. Марика немного опоздала и, выйдя из машины, быстро устремилась в салон. Но она не пошла через парадный вход, а обогнула здание и направилась к небольшой двери, выходящей во двор. Там было что-то типа склада, где хранились упаковки с красками для волос, тюбики с кремами, чистые полотенца и прочие необходимые для салона предметы. Марика постучала, ей открыла дверь кладовщица и радостно заулыбалась. Марика кивнула ей и пошла через склад в коридор. Мария Андреевна несколько лет назад предусмотрительно разделила салон на несколько залов. И выделила помещение для VIP – персон. Марику обычно обслуживали там, вдали от посторонних глаз. У входа имелось что-то типа холла с большим шкафом и огромным зеркалом. Марика вошла, бросила сумку в кресло и начала снимать куртку. Но услышав громкий возмущенный голос матери, остановилась. Потом приблизилась к приоткрытой двери и прислушалась.

– Нет, ты это видела. Тоня? – спрашивала Мария Андреевна. – Да что она о себе возомнила! Не хватало, чтобы кукурузные жены сюда таскались! У них есть парикмахерские эконом – класса. Да и что можно сделать с такими запущенными волосами? А ее кожа? Ты это видела? Наверняка пьет, как и ее муженек! Да она мне всех приличных клиенток распугает. А у моего салона в городе отличная репутация!

– Но Маша, – мягко заметила Тоня, и Марика узнала голос лучшего и всеми любимого мастера Антонины Николаевны, которая работала в салоне много лет и с первого дня его открытия, – ты не права! Ты же всегда любезно относилась ко всем клиенткам. И неважно каков их социальный статус! Ты даже и зал специальный выделила для среднего класса, как ты выразилась. Ты успокойся!

– Откуда у нее деньги? Модельная стрижка, окраска, укладка совсем для нее недешево обойдутся! – уже тише заметила Мария Андреевна. – Да и зачем ей новая прическа? Не вижу смысла!

– Я тебя просто не узнаю, – сказала Антонина Николаевна. – И понимаю, что причина твоего необоснованного раздражения лишь в том, что это мать дружка твоей дочки. И хочу заметить, все это поймут, если ты позволишь себе что-нибудь недостойное по отношению к этой женщине.

– Сейчас еще и Марика придет! – с досадой заметила Мария Андреевна. – Но она всегда в VIP – зале, так что не пересечется с этой женщиной.

– А если и пересечется, то что случится-то? – спросила Антонина Николаевна.

Марика не стала дослушивать их разговор, развернулась и вышла в коридор. Она кусала губы от досады. Она и представить не могла, что ее мать так агрессивно настроена против матери Кирилла. Девушка прошла вглубь, открыла одну из дверей и попала в подсобку зала для среднего класса. Мастера все были заняты, и помещение оказалось пустым. Она приблизилась к приоткрытой двери и заглянула в зал. Татьяна Павловна сидела у столика возле окна. Ей уже заканчивали укладывать волосы. Марика с трудом узнала ее. Прическа была стильной. Ей сделали короткую стрижку модной формы, волосы окрасили в темно-каштановый цвет, который полностью скрыл седину. Но эффект оказался не совсем удачным, потому что лицо от этого стало выглядеть почему-то только старше и еще бледнее. Казалось, что это парик, настолько не соответствовали эти молодые блестящие волосы бледному одутловатому лицу с опухшими тусклыми глазами, обвисшими щеками и опущенными уголками губ.

– Все готово! – сказала мастер, когда выключила фен и сняла пеньюар. – Надеюсь, вы довольны? Но за волосами нужен постоянный уход. Вы их сильно пережгли химией.

– Да, да, – кивала Татьяна Павловна, растерянно глядя на свое отражение.

– Вам бы и масочки для лица не помешали, – добавила мастер, – да и массаж очень освежает. У нас отличный косметолог. Можете сейчас записаться.

– Да, да, – повторяла Татьяна Павловна и продолжала кивать, как заведенная. – Спасибо вам огромное, – сказала она, наконец оторвавшись от зеркала и глядя на мастера.

– Оплата через кассу, – добавила та и улыбнулась.

– Хорошо, – тихо произнесла Татьяна Павловна и вдруг достала из кармана мешковатого пиджака шоколадный батончик и сунула его в руку мастера. – Это вам, девушка. Еще раз спасибо!

– Да что вы? – изумилась та. – Это не нужно!

Ее выщипанные и аккуратно подведенные брови взлетели. На холеном гладком лице появилась усмешка. Но она тут же приняла невозмутимый вид и положила батончик на свой столик. Татьяна Павловна с облегчением заулыбалась и быстро направилась к выходу из зала.

– Касса у нас на ресепшн, – громко сказала ей вдогонку мастер.

Но та уже вышла в коридор.

– Ты думаешь, она знает, что такое ресепшн? – заметила хорошенькая блондинка, которая в этот момент мыла голову клиентке. – Ой, не смешите меня! Думаю, эта женщина больше сюда не придет! Видели ее лицо, когда она узнала, сколько стоят услуги, которые она получила у нас? Это, наверное, ее месячная зарплата!

Марика не дослушала пересуды мастеров, отошла от двери и села на стул возле окна, закрытого белыми жалюзи. Вся сцена вызвала в ее душе и возмущение и стыд одновременно. Кроме этого ей было очень неприятно видеть мать Кирилла в таком окружении. Татьяна Павловна выглядела жалко, весь ее вид говорил о том, какой образ жизни она вела. Пелена любви, если можно так выразиться, которая застила Марике глаза все это время, на мгновение спала. И девушка ясно увидела, какова среда, в которой вырос ее любимый, осознала, что ей придется породниться с такими людьми, войти в их семью, хочет она того или нет. К тому же она поняла, насколько отрицательно настроена ее мать против подобных отношений. Причем не именно против Кирилла, а против системы, к которой он принадлежал. Слезы обожгли глаза, но она взяла себя в руки.

«Ничего! – думала Марика, вытянув влажную салфетку из баночки, стоящей на столе. – Кирилл хочет уехать в Москву после окончания школы. Я через год по – любому поступлю в московский ВУЗ. И мы будем вместе вдали от всех этих условностей и проблем!»

Утешив себя этими рассуждениями, девушка вытерла глаза, вздохнула и вышла из подсобки. Она вернулась по коридору в зал «для особо важных персон». Мария Андреевна сразу начала выговаривать ей за опоздание и за то, что она держит из-за нее самого лучшего мастера, у которого время расписано по минутам. Но Марика была на удивление молчалива. Она села в кресло и позволила делать Антонине Николаевне все, что та сочтет нужным. Мария Андреевна, видя ее настроение, тоже скоро замолчала, а потом ушла, сославшись на срочные дела.