Текст книги "Идеальный обман"

9

– Длинноволосый, значит, и долговязый? – удивилась Флавия. – А фотография? Там была какая-нибудь фотография?

– Откуда? Я думаю, это было его первое дело, связанное с кражей картины.

– Надо же! Обязательно спрошу при первой встрече.

– И я тоже. Может, удастся узнать что-нибудь о картине.

Его отсутствие явно пошло жене на пользу. Давно уже она не была такой веселой и улыбчивой.

– Дорогая, что случилось? – спросил Аргайл.

– Наконец-то дело сдвинулось, – призналась Флавия. – Меня ведь больше всего мучила неопределенность. Да еще чертов желудок.

– Полегчало?

– Мутит иногда. Но это не так важно. Главное, совсем скоро я получу картину в обмен на деньги. А потом начну как следует разбираться.

– Неужели?

– Да. Он назначил свидание в полночь, на Аппиевой дороге. Как всегда театрально. Боттандо предложил сопровождать. Он поведет машину. Предвкушаю волнующую встречу.

– Слишком волнующую. Не считаешь ли ты, что это опасно?

Флавия пожала плечами:

– Нет. Саббатини получит деньги, а больше ему ничего не надо. К тому же он обычно работает один и не склонен применять насилие.

– Ты говорила, он террорист.

– Не настоящий. Пистолеты у него исполняют музыку Верди.

– А если сейчас он прихватит с собой какой-нибудь не музыкальный?

Она развела руками.

– Флавия, я серьезно.

– Я тоже. Очень хочется поскорее с этим разделаться. Сотрудников я взять с собой не могу, они не должны ни о чем догадываться. Свидание отложить нельзя, даже если бы на это имелась серьезная причина. – Она посмотрела на мужа. – Джонатан, не беспокойся, со мной будет Боттандо.

– Не забывай, что ему шестьдесят пять, – буркнул Аргайл. – И он ужасно растолстел. Что он сделает, если Саббатини, например, захочет взять тебя в заложницы? Начнет сражение? А если преступник будет не один? Пожалуйста, позволь мне поехать с тобой.

– Нет.

– Флавия…

– Ни в коем случае. Я понимаю, ты беспокоишься, ну и беспокойся потихоньку. – Она чмокнула Аргайла в щеку, взяла плащ и открыла входную дверь. – Я недолго. Обещаю.

– Вот видишь, я тебе говорила! – весело воскликнула Флавия через четыре часа, влетая в квартиру.

Это были самые длинные четыре часа в жизни Аргайла. Было почти два. Он постоянно ходил по комнате и стонал, воображая всевозможные ужасы.

– Почему ты не позвонила?

– Извини, сел аккумулятор. Как всегда забыла зарядить. – О, Джонатан… Джонатан… – Флавия бросилась ему на шею.

– Я не знал, что и думать… – недовольно пробормотал он.

– Сейчас я тебе все расскажу. – Она сбросила плащ. – В общем, и рассказывать особенно нечего. Все прошло как по маслу.

Аргайл усмехнулся:

– Да, этот случай можно поместить в учебнике.

Он потянул Флавию за руку и усадил рядом с собой на диван. Через секунду она встала, налила себе виски, добавила содовой. За льдом на кухню решила не ходить: не хотелось оставлять мужа одного.

– Так вот, мы встретились с Боттандо и в без десяти двенадцать были уже у мавзолея Иродиады. Ты знаешь это место.

Аргайл кивнул.

– Большой, круглый, рядом никаких строений. Машины нигде видно не было, значит, он притопал туда пешком. – Она глотнула из стакана. – Потом мы заспорили.

– Кто?

– Я и Боттандо. Он потребовал, чтобы я осталась в машине. Говорил, что женщине идти на встречу с бандитом опасно. Выступал примерно как ты. Я не соглашалась. Затем он заявил, что официально по-прежнему числится моим начальником, поэтому приказывает мне подчиниться и позволить ему совершить обмен. Я упорствовала. Тогда Боттандо пустил в ход свое главное оружие. Мол, это последняя в его жизни полицейская операция, и он просто не может отсиживаться в машине.

– Хороший довод, – заметил Аргайл.

– В общем, он меня уломал.

– И что?

– И все. Боттандо схватил сумку с деньгами и скрылся в темноте, а через несколько минут вернулся назад с картиной Клода Лоррена. Целый и невредимый. Преступник находился там. Все прошло по-деловому. Они не произнесли ни слова. Боттандо сказал, что приятно иметь дело с такими корректными похитителями, как синьор Саббатини.

– А как он определил, что это был Саббатини?

Флавия пожала плечами:

– А кто же еще? Боттандо сообщил, что тот натянул на лицо лыжную шапочку, но комплекция вроде соответствовала описанию. Честно говоря, в данный момент мне все это безразлично. Мы вернули картину. Предотвращен международный скандал.

– Ты уверена?

– Да. – Флавия улыбнулась. – Я предупредила Маккиоли, чтобы он ждал, и мы сразу отправились в музей. Директор ходил взад-вперед по кабинету, я думаю, примерно как ты. Взял картину трясущимися руками, очень внимательно осмотрел. Все было в порядке. Она подлинная. Метки на задней стороне холста, читаемые в ультрафиолетовых лучах, места, где произведена реставрация, и так далее – все на месте.

– Ты довольна.

– Очень. Премьер-министр тоже. Нет, он не был в диком восторге, но поблагодарил, а это уже кое-что значит. Неприятно лишь то, что он приказал не трогать Саббатини.

– Почему?

Флавия грустно усмехнулась:

– Тогда придется обнародовать факт похищения картины, что крайне нежелательно.

– Итак, он вышел сухим из воды. Счастливчик. Или умник.

– Пожалуй, и то, и другое. Но я постараюсь максимально усложнить ему жизнь. Если он когда-нибудь поставит машину в неположенном месте, пусть пеняет на себя. – Она улыбнулась.

– Ну что ж, поздравляю, – сказал Аргайл, – ты закончила очень важное дело. А о картине с Боттандо удалось поговорить?

– Разве я могла в тот момент думать о какой-то иной картине? Спрошу позднее. А теперь – в постель, в постель, в постель… Я так устала, что просто валюсь с ног.

Прошло несколько дней. Жизнь вернулась в почти нормальное состояние. Почти, потому что маятник качнулся в другую сторону. Все было тихо, мирно, ничего не происходило. Аргайл прочитал последнюю лекцию, начались каникулы, пора было серьезно браться за подготовку доклада. Флавия сидела почти без дела, видимо, все похитители картин в Италии устроили себе каникулы. Сотрудники отдела успешно выполняли рутинную работу, а Флавии оставалось навести порядок в столе да ходить по коридорам власти, выбивая кое-какие средства.

В должности ее пока не утвердили, но она старалась об этом не думать, потому что здесь от нее все равно ничего не зависело.

Флавия наслаждалась весной. С Боттандо они больше не встречались, он занимался оформлением отставки. Генерал позвонил, попрощался, сказал, что наконец-то уходит на заслуженный отдых и намерен обосноваться в одном тихом местечке. Спокойно так сказал, без эмоций, словно не было тридцати лет напряженной работы.

Флавия была разочарована. Довольна, конечно, что он не переживает, но и немного расстроена. Неужели и с ней будет вот так же? Придет время, и она настолько пресытится этой работой, что без всякого сожаления расстанется со всеми друзьями и коллегами? Кроме того, Флавия всегда считала, что у нее с генералом особые отношения. Он мог бы попрощаться с ней должным образом, а не ограничиваться телефонным звонком.

Но надо торопиться наслаждаться антрактом. Торопиться, поскольку она знала, что он не продлится долго. Рано или поздно что-нибудь произойдет. И произошло, причем раньше, а не позже. Началось все с небольшого облачка на горизонте, ставшего предвестником жестокого урагана.

В одной газете появилась небольшая статейка, в которой сообщалось, что художник-авангардист найден мертвым на собственной выставке. Событие не бог весть какой важности, но в стране установился временный застой, и журналисту, очевидно, было не о чем писать. Вот он и принялся изгаляться. Юмор порой выходил у него далеко за рамки дурновкусия.

В заметке было сказано, что некий художник, Маурицио Саббатини, ухитрился утонуть в чане с алебастром, где сидел, создавая перформанс под названием «Еще раз к вопросу о Помпеях». Своеобразный парафраз на тему археологических раскопок древнего римского города, где тела горожан навечно застыли в позах, в которых их настигла смерть. В аннотации к перформансу указывалось, что это протест художника, недовольного тем, как бездушная наука превращает человеческую трагедию в музейный экспонат. Голый Саббатини погружался по горло в жидкий алебастр и сидел, устремив невидящий взор в пространство. Посетители могли застать его спящим или заунывно поющим неаполитанские песенки. Предполагалось, что все это символизирует быстротечность жизни и неизменность искусства.

Впрочем, публика не понимала, что это все означало. Один художник, тоже практикующий перформансы, заметил, что в этом и заключалась слабость (фатальная, как потом оказалось) Саббатини как творца. Его перформансы были такими туманными, что их никто не понимал. В тот день Саббатини был пьяный (еще одна его слабость). Он сел в чан, но, перед тем как алебастр начал твердеть, погрузился туда с головой. Никто из публики ничего странного не заметил. Администрация галереи очухалась (этот факт особенно веселил журналиста), когда иссяк запас фирменных шоколадных конфет, которыми Саббатини угощал посетителей выставки. О том, что он в чане, догадалась уборщица. Позвонили в полицию. Тело художника пришлось извлекать с помощью отбойного молотка. Данный факт журналист счел очень забавным и долго его смаковал, забыв даже упомянуть, какого же числа великий художник умер.

Флавия прочитала заметку еще раз, и когда удовлетворение от того, что злодея все же настигла Божья кара, уступило место рассудительности, сообразила, что где-то там, в его жилище, должна лежать огромная куча денег, и надо поторопиться, прежде чем ее кто-нибудь обнаружит. Не то чтобы она совсем не доверяла коллегам, просто хотелось избежать ненужных объяснений.

С покойниками работать легко. Они не станут возмущаться, когда вам вздумается покопаться в их имуществе. Получить разрешение коллег на обыск квартиры Саббатини было делом очень тонким, ведь афера с картиной Клода Лоррена была строго засекречена. Но у Флавии уже имелся большой опыт отделываться туманными намеками на некие нити в расследовании сложного ограбления и подслащивать пилюли обещаниями объяснить все позднее.

На улаживание этого вопроса ушло все утро. После обеда Флавия вызвала к себе стажера Коррадо: она решила взять его с собой. С образовательными целями.

– Вы помните гипотетическое дело, над которым работали несколько недель назад? – спросила она в машине. – Так вот, гипотетическим оно не было.

– Я не сомневался, – ответил развитый не по годам молодой человек.

– Да. Картина была настоящая, и похищение тоже. Сейчас мы отправимся в квартиру к преступнику.

– Предстоит задержание?

Флавия быстро прояснила ситуацию. Реакция Коррадо была более чем сдержанной.

– Бедняга, – произнес он. – И какую же он похитил картину? Ценную?

– Сама точно не знаю. Впрочем, не важно. Она уже на месте.

Коррадо даже бровью не повел.

– Так вот, – продолжила Флавия, – в квартире этого человека мы поищем что-нибудь полезное. Дневники, записи, телефонные счета… В свое время он участвовал в движении левых экстремистов и наверняка знаком с конспирацией. Так что я не ожидаю никаких открытий. Но никогда не знаешь, где повезет. Мне представляется, он должен быть беден, как церковная крыса, и последние двадцать лет жить впроголодь. Ведь сидение в чане с алебастром никак нельзя назвать прибыльным занятием.

Стоило Флавии сделать это замечание, как автомобиль въехал в один из самых фешенебельных кварталов района Париоли. Ей не понравилось, что стажер засомневается в ее дедуктивных способностях.

– Вы уверены, что мы прибыли туда, куда надо? – спросила она недовольным тоном водителя.

– Да, – бросил он с еще большим недовольством. Впрочем, удивляться не приходилось. Водитель был известный грубиян.

Квартира, где жил измученный нищетой бывший революционер, оказалась просто роскошной. Современная обстановка, дорогая мебель, картины, среди которых был даже, кажется, подлинный Шагал. В ходе осмотра обнаружились гардеробы с одеждой от самых дорогих модельеров, холодильник, набитый деликатесами и достаточным количеством шампанского, чтобы в один присест напоить террористов всего мира. Полы в комнатах покрывали изысканные персидские ковры.

– Видимо, он все же имел какое-то прибыльное занятие, – тихо заметил Коррадо. – Какой ему заплатили выкуп?

– А кто говорил насчет выкупа?

– Не знаю… мне показалось…

Флавия кивнула:

– Вы правы, он действительно получил выкуп. Но думаю, это все не оттуда. – Она постояла перед подписанной Уорхолом литографией знаменитой банки с супом, затем рассмеялась. – Вот вам, молодой человек, прекрасный пример того, как опасно делать поспешные выводы.

Коррадо заулыбался. Открытость Флавии подкупала. За это ее и любили подчиненные. Заменить Боттандо было невозможно, но ей это удалось.

– Итак, – сказала она, повеселев, – вы поройтесь в ящиках – записи, фотографии и прочее, а я попробую опросить соседей.

Главным было отыскать кого-то, кто очень сильно не любит того, кем вы интересуетесь. Симпатия в таких делах плохой помощник. Даже среди богатых, где дружеские взаимоотношения большая редкость, вы не найдете охотников распространяться насчет соседей, к которым они испытывают симпатию. «К сожалению, мне ничего о кем (о ней, о них) не известно». Сколько раз подобные фразы заводили в тупик расследования даже тяжких преступлений. Однако напряженные отношения между соседями развязывают язык.

Увы, у Саббатини не было привычки включать музыку на полную громкость в два часа ночи, он не баловался наркотиками, не мусорил на лестничной площадке. После опроса пятерых соседей выяснилось, что он жил как самый добропорядочный римский буржуа. Неожиданно повезло в шестой квартире, когда Флавия уже отчаялась. Здесь соседка имела на Саббатини огромнейший зуб. Из-за парковки.

Из-за чего, как вы думаете, разгораются самые большие страсти? Из-за политики, религии, может, шума или грязи, недостойного поведения? Ничего подобного. Больше всего конфликтов между соседями возникает из-за места стоянки автомобиля. Алессандра Маркезе вела непрекращающуюся войну с Саббатини уже целых шесть месяцев. Если ее место было свободно, то он обязательно ставил туда свою машину, зная, что это ее место, и зная, что его место в это время тоже не занято.

– Он делал это намеренно, чтобы досадить мне. Ужасно, ужасно. – Возмущению синьоры Маркезе не было предела. На ее лице проступили красные пятна. Она поправила дрожащими руками прическу. – Я жаловалась в домоуправление, но они, конечно, оказались бессильны что-либо сделать. Потому что у него нужные связи…

Флавия сочувственно кивала. Женщина была очень противная – глупая, самоуверенная, преисполненная важности, но в данной ситуации – просто настоящий клад.

– Расскажите мне об этом человеке подробнее, – нерешительно попросила она.

Через полчаса Флавия имела достаточно четкий портрет Маурицио Саббатини. Некоторые детали, несомненно, были преувеличены, кое-что выдумано, однако синьора Маркезе сообщила весьма ценную информацию. Она заметила в соседе такое, на что обычно живущие рядом не обращают внимания. Потому что каждая встреча, да что там встреча, каждый раз, когда синьора Маркезе слышала голос Саббатини или ощущала в лифте запах его одеколона, она застывала на месте и потом несколько часов больше ни о чем не могла думать.

Синьора надолго выезжала в город, в основном за покупками, так что длительного наблюдения обеспечить не могла, но и того, что сделала, было вполне достаточно. Очищая ее рассказ от шелухи злобы и мстительности, Флавия увидела человека, который, не считая склонности к растворам алебастра и чужим местам автостоянки, жил тихой, совершенно неяркой жизнью. Вставал поздно и, судя по всему, нигде не работал. Синьора Маркезе вела похожее существование и потому не находила это странным. Флавия спросила, откуда у Саббатини деньги. В ответ синьора пожала плечами:

– Родственники.

Универсальное объяснение, ничего не объясняющее.

Иногда к соседу заходили мужчины, очевидно, приятели. Очень редко. Никаких девушек, и мальчиков тоже. Всю последнюю неделю он отсутствовал, хотя в эту среду в квартире кто-то находился. Синьора слышала стук и шарканье, будто там передвигали мебель.

– Вы говорите, он был художник? – Синьору Маркезе это сообщение шокировало. Она, конечно, подозревала его в ужасных грехах, но чтобы такое… – Тогда он занимался этим где-то еще.

Здесь Маурицио Саббатини знали лишь как праздного богача, который коротал дни, тыкаясь туда-сюда, не задумываясь тратил деньги на все, что понравится, и не делал никому ничего плохого. Кроме, разумеется, синьоры Маркезе.

Коррадо тоже времени зря не терял и собрал достаточно информации, чтобы дополнить картину. Главное открытие: на банковский счет Саббатини ежемесячно поступала значительная сумма. Переписка с адвокатской конторой указывала, откуда приходили деньги.

Превосходно, теперь все нужно обдумать. Флавия отправила Коррадо на такси поговорить с судмедэкспертом, а сама поехала в мастерскую Саббатини.

Видимо, она никогда не будет выглядеть солидной в глазах подчиненных. Потому что разве это ее дело копаться в грязи? А в мастерской Саббатини в небольшом полуразвалившемся гараже, построенном лет двадцать назад, наверняка без разрешения, как все остальные, грязи было по колено. Повсюду насыпан алебастр, понаставлены отвратительные скульптуры из старых консервных банок и домашнего хлама, стены увешены дурацкими картинами. Саббатини как художник, оказывается, был бездарным дилетантом. К этому выводу Флавия пришла буквально через несколько минут. Но ей удалось обнаружить здесь одну вещь, которая оправдала поездку. Нового она ничего не узнала, зато подтвердились предположения.

В ящике стола лежала дешевая книжечка карманного формата. «Метаморфозы» Овидия. Разумеется, это ничего не доказывало, но все же. Ведь, вероятно, именно отсюда Клод Лоррен заимствовал сюжет своей картины, а Саббатини, прочитав об этом, вдохновился на ее похищение. Он мертв, и ни о каком судебном процессе речи быть не могло, но Флавия вдруг представила выражение лица судьи, если бы она сказала, что подоплека преступления основана на содержании одного из фрагментов данной книги. Теперь стало окончательно ясно, что она двигается в нужном направлении, и надежда на возвращение денег существует. Ей было трудно отогнать мысль, что оно может ускорить утверждение ее в должности начальника отдела.

Приехав на работу, Флавия сразу вызвала Коррадо. Он впервые побывал в морге. Удовольствия, разумеется, не получил, зато ознакомился с протоколом вскрытия.

Ничего примечательного. В организме обнаружено много алкоголя. Смерть наступила в результате утопления. Никаких признаков насилия. Но свидетельства, исключающие насилие, также отсутствовали.

Флавия рассеянно кивнула, продолжая жевать бутерброд с ветчиной.

– Время смерти зафиксировано? Или они, как обычно, ничего определенного утверждать не могут?

– Самое позднее – утро среды, – ответил Коррадо, – или вечер вторника.

Она перестала жевать.

– Что?

– Вечер вторника – утро среды, – повторил стажер. – А почему вас это удивляет?

Флавия поспешно его отпустила, поблагодарив за помощь. Не станет же она делиться с Коррадо шокирующей новостью. Оказывается, когда выплачивался выкуп, Саббатини был мертв. А скорее всего он был мертв еще до того, как поступило требование о выкупе.

10

Но если Саббатини в истории с выкупом не участвовал, зачем с ним дальше разбираться? Характер у Флавии был упрямый, и она привыкла все доводить до конца. Флавия потащилась в адвокатскую фирму, которая много лет перечисляла деньги Саббатини, заранее зная, что это ничего не даст. К тому же не прекращались неприятности с желудком. Наверное, там уже образовалось несколько страшных язв.

Развязать язык адвокату было не легко, но ей удалось. Помогли служебное удостоверение и не в меньшей степени плохое настроение, а также отсутствие желания церемониться. То, что Флавия услышала, снова все невероятно усложнило.

– Да… интересно, – задумчиво протянула она. Адвокат промолчал, поскольку был с ней полностью согласен.

Ну что, пора возвращаться в управление? Жаль, Боттандо больше нет под рукой, не с кем посоветоваться. А поддержка ей сейчас очень необходима, ведь на горизонте возник не кто-нибудь, а сам Ди Ланна.

Это был не только самый богатый человек в Италии, но и влиятельный. Последние несколько лет именно его партия формировала правительство. Никто не знал, что означает название «Партия демократического прогресса», левой или правой она ориентации, но ее влияние на политическую жизнь страны было огромно. Ди Ланна контролировал значительную часть итальянской промышленности и финансового капитала через обширную группу холдинговых компаний. О его могуществе ходили легенды.

И вот выясняется: ныне покойный бывший террорист и похититель картины состоял с этим человеком в родстве.

Ди Ланна являлся членом палаты депутатов, и Флавия рискнула направиться туда, хотя обнаружить его в будний день в своем кабинете надежды было мало. В период между сессиями депутаты такого калибра появлялись здесь лишь по особым случаям, чтобы предстать перед телевизионными камерами. Она вошла в приемную. Странно, место секретаря пустовало, никакой охраны, помощников, снующих туда-сюда, посетителей, суматохи, обозначающей присутствие в кабинете важной персоны. На двери – небольшая табличка, прикрепленная поверх другой, более помпезной, объявляющей, что прежде здесь сидел лидер партии христианских демократов. Флавия была убеждена, что в кабинете никого нет, но все же решила постучать, потому что открывать дверь без стука казалось неприличным.

И тут свершилось чудо: дверь ей открыл сам Ди Ланна. Немыслимо. Назовите хотя бы одного серьезного итальянского политика, который способен на подобное. В том-то и дело, что таких нет. Не может серьезный политик вдруг вот так подняться со своего кресла и открыть посетителю дверь. Ведь это будет означать, что он не такой уж серьезный. А вот Ди Ланна, кажется, не испугался упасть в ее глазах. Он улыбнулся Флавии и вежливо кивнул на кресло. Ясно, изображает простого человека, обозначает свою левизну, подумала она. Или это так называемая американская простота свободного раскованного бизнесмена. Не может такое поведение быть искренним.

– Что-то вы рано, – промолвил он.

– Вы так считаете? – удивилась Флавия.

– Да. Ведь я назначил вам после четырех. Впрочем, если пришли, давайте займемся делом. Но не ожидайте, что я расскажу что-нибудь интересное.

– А я как раз на это надеялась, – сказала она. Ди Ланна откинул голову и рассмеялся:

– Садитесь, садитесь. Как вас зовут?

Он занял свое место за столом и внимательно посмотрел на Флавию. Его глаза озорно блеснули. Позднее, размышляя об этой встрече, Флавия решила, что именно озорным блеском Ди Ланна ей сразу очень понравился. Ни у кого из «нормальных» политиков таких глаз просто быть не может. Преобладание твида в одежде предполагало намек на английский стиль, однако все остальное – прическа, манера сидеть, двигать руками – свидетельствовало о простоте и демократичности, что необыкновенно подкупало любого собеседника.

– И кто же я, по-вашему? – спросила Флавия.

– Журналистка? Пришли выпытывать, когда я собираюсь сменить кабинет министров?

Флавия протянула ему удостоверение. Ди Ланна не выказал удивления.

– Я хочу уточнить, – произнесла Флавия, – в вашем кабинете можно вести конфиденциальные разговоры?

Он взглянул ей в лицо.

– По средам утром я обнаруживаю здесь «жучок» или два и сразу убираю. Они это знают, но продолжают ставить. Не потому, что ожидают услышать что-либо интересное, просто извещают, что я под наблюдением. Но в данный момент здесь чисто.

– А кто они?

Ди Ланна пожал плечами:

– Понятия не имею. Видимо, какие-то темные государственные структуры. Ладно, лучше расскажите, почему мной заинтересовалось управление по борьбе с кражами произведений искусства?

– Вы можете иметь отношение к одной из краж. Я предполагаю, что это вы на прошлой неделе прислали мне три миллиона долларов для выплаты выкупа.

Ди Ланна усмехнулся, давая понять, что прислать кому-то три миллиона долларов – дело для него пустяковое. Что скорее всего так и есть.

– Странно. Меня заверили, что никакого расследования не будет.

– Можете быть спокойны, официально расследование не ведется. Я пришла сюда, поскольку возникли определенные проблемы, связанные с гибелью вашего родственника.

Упоминание Саббатини не вызвало на лице Ди Ланны ни смятения, ни печали.

– А мне казалось, – сказал он, – это снимает все проблемы.

– Наоборот. Дело в том, что, когда позвонили насчет выкупа, он скорее всего был уже мертв. Это означает, что у Саббатини был сообщник, у которого сейчас эти деньги, или кто-нибудь другой намеренно использовал его стиль игры, чтобы сбить нас с толку.

Ди Ланна внимательно слушал.

– Предположим, я не единственная, кто знает о вашей родственной связи, – продолжила Флавия. – В таком случае следует предположить и вероятность того, что трюк был нацелен на вас.

Он качнулся несколько раз в кресле. Очередной американизм, подумала Флавия.

– Думаю, вы правы. Если об этом станет известно, то моей репутации будет нанесен ущерб.

– Да, – согласилась Флавия. – Человек, получивший ваши деньги, знает все о похищении картины и выкупе. И у него есть доказательства. Вы бы желали, чтобы средства массовой информации раструбили, что из музея похищена картина, сохранность которой гарантировал сам премьер-министр Италии, и которая была возвращена незаконным способом при вашем содействии?

– Разумеется, нет.

– Именно поэтому я пришла к вам. Все-таки неплохо выяснить, кто за всем этим стоит. Тогда уменьшится вероятность неприятного сюрприза, что однажды утром вы раскроете газету, а там…

Ди Ланна кивнул:

– Мудро. Вообще-то я чувствовал, что этот мерзавец так или иначе обязательно сделает мне какую-нибудь гадость.

– Вы с ним часто встречались?

– Нет. Я не видел его почти двадцать лет. Даже не разговаривал по телефону. Для меня этот человек просто не существовал. Он предатель.

– Зачем же вы присылали ему деньги?

Ди Ланна вопросительно вскинул брови.

– Я была в адвокатской фирме, перечислявшей ему ежемесячное содержание.

– Это деньги его отца, они находятся в доверительном управлении. Я изрядно потратился на адвокатов, чтобы ограничить сумму выплат, и кое-что удалось. Но все равно средств у него было достаточно. Поэтому я очень удивился, узнав, что он решился на грабеж. До сих пор не понимаю, зачем ему это понадобилось. Он обладал одним хорошим качеством, очевидно, единственным, – ему было наплевать на деньги. Если они у него были, он их тратил. Если нет – ему было безразлично.

– Но сейчас получается так, что это похищение к деньгам отношения не имеет.

Ди Ланна пожал плечами.

– У него были какие-то друзья, приятели? – спросила Флавия.

– Тут я вам не помощник. – Ди Ланна помрачнел. – Лучше покопайтесь в полицейском досье. Что касается меня, то я об этом негодяе знать ничего не желаю.

– Чем же он так перед вами провинился? Подумаешь, однажды по-шутовски ограбил банк.

– При чем здесь это, синьора? Его кривляния меня совершенно не трогали. Он виновен в гибели моей жены. Своей сестры.

– Извините, – произнесла Флавия после непродолжительного молчания. – Я этого не знала.

– Маурицио водил дружбу с теми людьми, и, естественно, они знали все о его родственниках. Ему нравилось изображать революционера, но он не хотел, чтобы кто-то забывал, что он происходит из богатой и влиятельной семьи. Может, таким способом Маурицио бунтовал против своего отца, сильного человека, который имел диктаторские замашки, желал, чтобы все было только, как он сказал. Отец души не чаял в своей дочери, а к сыну относился прохладно. А те люди доверяли Маурицио не более, чем он им. Они держали его за шута и, конечно, пользовались его деньгами. А когда надумали провернуть эту акцию, использовали его на сто процентов. Выпытали все о родственниках. Главным образом их интересовала сестра. Он рассказал им, какой у нее распорядок дня, какие магазины она посещает и прочее. – Ди Ланна на несколько секунд замолчал, затем произнес сдавленно: – Синьора, никого в жизни я так не любил. Мы были женаты всего восемнадцать месяцев. Ее похитили, потребовали выкуп. Деньги были готовы – я заплатил бы много больше, – но вмешалась полиция. Они вычислили место, где, по их мнению, террористы держали мою жену. Окружили дом, потом начался штурм со стрельбой. Всех террористов уничтожили, но Марии там не оказалось. Ее нашли на следующий день на холме Яниколо рядом со статуей, с простреленной головой. Марии было всего двадцать четыре года. Я обезумел от горя. Ее отец слег и после этого не оправился. Двадцать пятого мая тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Это день, когда закончилась моя жизнь.

– Странно, но я ничего не слышала о той трагедии, – промолвила Флавия.

– Неудивительно, – отозвался Ди Ланна. – Она нигде не зафиксирована. Власти решили – и мы согласились – не способствовать популярности террористов. Они явно рассчитывали, что поднимется шум. Тело жены забрали, прежде чем пресса что-либо пронюхала. Официально объявили, что она погибла в автомобильной катастрофе. Люди так и не узнали истинной причины. От этого было еще больнее, но… Я в этом и сейчас уверен. – Он устало развел руками. – До сих пор не могу с этим смириться и, наверное, никогда не смирюсь. И уж определенно никогда ему не прощу. Так что, пожалуйста, не спрашивайте меня о нем.

– Извините, я не знала, – повторила Флавия.

– Как вы могли знать? – Ди Ланна качнулся в кресле. – Министром внутренних дел тогда был Сабауда, нынешний премьер-министр. Он первый сообщил мне горестную весть. Постарался утешить. – Он усмехнулся. – От меня все ждут, когда я его сменю. Но разве я могу ответить черной неблагодарностью человеку, поддержавшему меня в столь тяжелый период? Открыто заявить об этом нельзя. Если бы стало известно, что я поддерживаю его из благодарности, это повредило бы моей репутации как политика. Поэтому приходится говорить о поддержании стабильности в обществе, единстве рядов партии и прочем. Однако считается, будто я выжидаю подходящий момент, чтобы всадить ему в спину кинжал.

Флавия внутренне поежилась. Насколько все проще с обычными преступниками. В конце концов, там хотя бы знаешь, чего от них ждать.

– Что же все-таки замышлял Саббатини?

Ди Ланна поморщился:

– Какая разница. Картина возвращена, он наконец-то умер. И это прекрасно. Пусть сгниет. За такое удовольствие не жаль и трех миллионов.

Он взял со стола фотографию в рамке и протянул Флавии. В объектив улыбалась молодая женщина с букетом белых цветов. От фотографии уже веяло историей.