Текст книги "Расчет и страсть. Поэтика экономического человека"

Описание государства, бухгалтерия, диаграмма

Не случайно Лейбниц – опять-таки в трактате о «государственных сводках» – приводит различные примеры этого обращения к самому себе, например, «сухопутные и морские карты», архитектонические чертежи и прежде всего «бухгалтерское искусство», в котором «все уплотняется и превращается в очевидное и осязаемое». При этом он ссылается отнюдь не только на медиальные и административно-технические инновации в различных областях. Примечательным кажется скорее то обстоятельство (и Лейбниц также обращает на него внимание), что одно из величайших изобретений итальянских купцов эпохи Возрождения – двойная система бухгалтерского учета лишь с промедлением и, по всей очевидности, только перед лицом новых вызовов внедрялась в управление государством и государственными финансами; во всяком случае при жизни Лейбница этого еще не произошло, а, например, во Франции впервые осуществляется около 1716 года и лишь временно[154]154
   François Véron de Forbonnais, Recherches et considérations sur les finances de France, Basel 1758, Bd. 2, 429ff. Первые формы ведения бухгалтерского учета в общественном управлении возникают в итальянских городских общинах XIII века, двойная система бухгалтерского учета появляется в Генуе около 1340 года; см.: Werner Sombart, Der moderne Kapitalismus. Historisch-systematische Darstellung des gesamteuropäischen Wirtschaftslebens von seinen Anfängen bis zur Gegenwart, München u. Leipzig ⁶1924, Bd. 2, 110ff.


[Закрыть]. Ведь письменная фиксация всех деловых операций, производящаяся в рамках бухгалтерского учета, также мотивирована намерением соединить скрупулезную инвентаризацию всех имуществ с хронологией трансакций, а эту последнюю, в свою очередь, с возможностью моментального общего учета реального положения дел: посредством бухгалтерского мемориала, в котором день за днем, час за часом отмечаются все крупные и мелкие деловые операции; с помощью журнала, в котором хронологический порядок мемориала преобразуется в отдельные позиции, трансакции и платежи; и наконец, с помощью главной книги, в которой все операции дублируются, проводятся по кредиту и дебету, в результате чего достигается полный учет движимых вещей, товаров и выплат. Благодаря этой технологии совокупность всех вещей и действий становится обозримой «в прекрасном порядке» в «один момент», «одним взором» и «в каждый час дня»[155]155
   Так Форбонне (Recherches, а.а. О., 429–430) говорит об итальянском бухгалтерском учете.


[Закрыть]. Кроме того, как пишет Лука Пачоли в первом изданном типографским способом трактате о бухгалтерском учете (1494), всякий бухгалтерский учет начинается с открытия делопроизводства составлением реестра или инвентарной описи, для которой не существует никаких незначительных данных, случаев или вещей и которая включает в себя все: от золота, недвижимости, товаров и орудий до домашней утвари, одежды, платков и постельных принадлежностей. Таким образом, поскольку деловые события и происшествия, идя от мельчайших ко все более крупным, открывают какое-то словно бы бесконечное поле и тем не менее требуют точного подсчета и его проверки, бухгалтерский учет ответственен в первую очередь за диспозитив, делающий возможным непрерывное наблюдение и контролирование меняющихся обстоятельств и дающий повод для сравнения купца с «петухом, самым бдительным между всеми животными, который и зимой, и летом неустанно по ночам бодрствует и сторожит». Или, как еще лучше говорится у Пачоли: «Голову купца не раз сравнивали с головою, имеющей сто глаз, однако ж такое сравнение недостаточно ни для слова, ни для дела»[156]156
   Пачоли Л. Трактат о счетах и записях. М., 2001. С. 31.


[Закрыть]. Техника бухгалтерского учета рождает беспокойного, недремлющего и аргусоглазого субъекта, заменяющего купцу его собственную бдительность и собственный взгляд.

Следовательно, когда Лейбниц представляет бухгалтерский учет и ведение «купеческих книг» в качестве образцовой техники управления, когда позднее камерализм включит их в качестве «государственно-хозяйственного бухгалтерского учета» и «общей теории бухгалтерии» в область понятий «камеральной онтологии» и когда Симон Стевин, нидерландский математик и советник Морица Оранского, уже в конце XVI столетия, по всей видимости, первым рекомендовал их для использования монархами[157]157
   Johann Heinrich Jung-Stilling, Anleitung zur Cameral – Rechnungs – Wissenschaft, Leipzig 1786, 105ff.; Versuch einer Grundlehre sämmtlicher Kameralwissenschaften, Lautern 1779, 42ff.; Simon Stevin, Livre de Compte de Prince à la manière d’Italie, Leyde 1607.


[Закрыть], то в этом намечается совершенно определенная и далеко идущая перспектива в отношениях государствоведения и государственного существа. Благодаря перенесению купеческого метода и образа действий в регистр практики правления осуществляется не только рациональное управление государственными финансами, но и позитивизация самого государствоведения, которая и здесь снимает разрыв между простым ведением домохозяйства и политическим правлением в экономике правления, комбинирующей всеохватный контроль деталей с подсчетом прибылей и убытков и гарантирующей самосохранение государства в процессе непрерывной самопроверки. В обращении к количественным техникам бухгалтерского учета, рекомендованном Лейбницем, динамизируется проект описания государства, а само государство предстает не только как своего рода предприятие, которое удерживается в целостности суверенной властью, приказом и повиновением, единством отдельных воль, но и как предприятие, систематически и непрерывно удостоверяющееся в своих «силах» и «возможностях» и в самом широком смысле капитализирующееся, – не случайно выражением «делать государство» (faire estat) обозначают и подведение баланса прибылей и убытков в конце года, и не случайно же в немецком языке словом «der Staat» («государство») называют среди прочего и формуляр, в котором бухгалтеры записывают доходы и расходы[158]158
   Ebd., 34. О «Staats»-формуляре см.: Rudolf Stichweh, Der frühmoderne Staat, а.а. О., 171.


[Закрыть]. Таким образом в той мере, в какой начиная с XVI столетия понятие государства именно в Германии утверждалось в тесной связи с общественными финансами, а позднее с государственным бюджетом[159]159
   См.: Gerhard Oestreich, Ständetum und Staatsbildung in Deutschland, in: Geist und Gestalt des frühmodernen Staats. Ausgewählte Aufsätze, Berlin 1969, 281f. Например, в 1520 году Карл V дал сословным представителям подвластного ему Вюртемберга инструкцию для установления текущих расходов. Хозяйственный план для соответствующего ведомства обозначался как «der Staat» (ebd., 281).


[Закрыть], это государство все меньше могло рассматриваться как лицо, которое раз и навсегда удостоверяло бы свое существование каким-либо документом, договором и учредительным актом. Скорее оно представляет собой не что иное, как непрерывный расчет и баланс, который необходимо подводить регулярно и неустанно. В конечном счете это государство испытывает уверенность в самом себе лишь тогда, когда в процессе перманентного подведения баланса оно устанавливает тот факт, что у него ничего не пропало[160]160
   Leibniz, Von nützlicher einrichtung eines Archivi, а.а. О., 335.


[Закрыть].

При этом, разумеется, невозможно не заметить, что результаты подобного рода не в последнюю очередь основываются на медиатехнической операции, дающей о себе знать, когда Лейбниц сравнивает архив с «подзорной трубой» правителя, а Пачоли – бухгалтерский учет с сотней глаз купца, на двойной операции, гарантирующей появление государствоведения и открывающей взору «все понятие» государства – вследствие замены естественной видимости и визуализации того, что остается недоступным природному зрению. Тем самым устанавливается процессуально-правовое регулирование, гарантирующее, например, топографическим картам и конторским книгам ценность документальных свидетельств и доказательную силу, а вместе с этим и статус чего-то зримого. Но в первую очередь речь идет о визуализации незримых отношений и сил, о «наглядности», переводящей реальность в зримую форму и одновременно предполагающей способ доступа к изображаемому. Это изображение не производит какого-либо чистого знания, скорее оно осуществляет интеллектуальную обработку реальности, на базе которой в дальнейшем могут проводиться те или иные интервенции, развиваться политические технологии и техники правления, – подобно тому, как карты позволяют мореплавателю вести корабль по морю и как бухгалтерский учет способствует купцу в его деловых операциях. Поэтому не только примеры, приводимые Лейбницем в «Проекте надежных государственных сводок» (карты, «чертежи», бухгалтерский учет), но и выражения, в каких он описывает их функции («окинув одним взором», «иметь перед глазами», «обозреть в одно мгновение»), могут пониматься как диаграмматические операции, и именно в том точном смысле, в каком понятие «диаграмма» (diagramma) еще с античных времен очерчивает поле графических и алгоритмических практик, гарантирующих конкретную зримость в форме записей и зарисовок и одновременно демонстрирующих прескриптивный характер: будь то diagrammata у Платона, когда речь идет о зримых геометрических фигурах в отличие от идей; будь то diagraphein, то есть зарисовка геометрической фигуры, которой математик у Аристотеля сопровождает и делает наглядным геометрическое изображение; будь то строительные легенды, diagrammata, формулирующие конкретные инструкции по возведению зданий; или же те инвентарные списки, регистры, таблицы и географические карты, diagramma которых в речах Демосфена означает не что иное, как их графическое преобразование и реализацию[161]161
   См.: Wolfgang Schäffner, Diagrammatische Maschinen, Habilitationsschrift (unveröffentlichtes Typoskipt), 2f.; Ulrike M. Bonhoff, Das Diagramm. Kunsthistorische Betrachtung über seine vielfältige Anwendung von der Antike bis zur Neuzeit, Münster 1993, 7–27.


[Закрыть]. Эти диаграммы намечают специфическое поле зримости, которое не отображает, а порождает свои объекты посредством конкретных операций, в конечном счете делая их зримыми. Поэтому можно было бы сказать, что государствоведение, представленное здесь примером государственных сводок Лейбница, обладает диаграмматическим характером и отличается тремя моментами: во-первых, медиальными, письменными или графическими операциями, во-вторых, созданием объектов, не существующих до этих операций, и в-третьих, наглядным, обозримым «одним взглядом» изображением этих предметов[162]162
   При этом diagraphein очень близко по смыслу hypotypoun, которое у Аристотеля, например, означает то же самое, что «изображать в общих чертах» или давать «приблизительное изображение». Таким образом, диаграмма может полностью совпадать с характером гипотипозы, точнее, со схематической гипотипозой, как ее называл Кант. Стало быть, и гипотипоза как изображение и визуализация представляет собой наглядное изложение, subjectio ad aspectum, как формулировал Кант, следуя риторической традиции; и сама кантовская схема является местом операции, которая согласовывает друг с другом чувственные феномены и рассудочные понятия; в качестве примера схематической гипотипозы Кант также называет геометрическую конструкцию, дескриптивную фигуру, предлагающую чистому понятию рассудка чувственную наглядность (см.: Rüdiger Campe, Vor Augen Stellen: Über den Rahmen rhetorischer Bildgebung, in: Gerhard Neumann (Hg.), Poststrukturalismus. Herausforderung an die Literaturwissenschaft, a.a.O., 216; Rodolph Gasché, Überlegungen zum Begriff der Hypopotose bei Kant, in: Christian L. Hart Nibbrig (Hg.), Was heißt „Darstellen“? Frankfurt/M. 1994, 158).


[Закрыть]. В диаграмматическом изображении производится и становится зримым и очевидным государствоведение, более того, само государство, а граница государственного существа в этом отношении совпадает с границей его медиального и технологического (вос-)производства.

Политическая энциклопедия

Итак, согласно Лейбницу, чудодейственным средством государства является архив, его обращение к самому себе осуществляется в форме бухгалтерского учета, его изобразительный модус схематичен и диаграмматичен, а его позитивность – по эту сторону государства-лица – составляет отношение знания вообще. Поэтому Лейбниц вполне последователен, когда в этом кратком проекте наряду с практическим учреждением регистратур и инвентарных реестров, наряду с систематизацией политической эмпирии и с балансировкой государственных сил ставит вопрос об организации политического знания, вопрос о знании всякой науки, которая «всегда может быть в обществе столь полезна», о знании обо «всех человеческих профессиях и образе жизни разумных дельных людей», а стало быть, вопрос о знании самого знания, а это означает – о составлении некоей энциклопедии, «Encyclopaedia», которой «еще нет в наличии», но которая «весьма желательна» и «в высшей степени необходима»[163]163
   Leibniz, Entwurff gewisser Staats-Tafeln, а.а. О., 342.


[Закрыть]. Уже указывалось на ту практико-политическую ориентацию, которая определяла планы Лейбница по созданию академий и научных обществ и его универсально-научный и энциклопедический проект[164]164
   Wilhelm Roscher, Geschichte der National-Ökonomik, a.a.O., 333f.; Arno Seifert, Der enzyklopädische Gedanke von Renaissance bis zu Leibniz, in: Leibniz et la Renaissance. Studia Leibnitiana Supplementa 23, 1983, 113–124.


[Закрыть]. И именно поэтому он столь точно очерчивает поле и область задач, внутри которой с конца XVII столетия ставится вопрос об «экономическом» и, в частности, конституируется камерализм. Ведь камеральное знание, превратившееся с начала XVIII века после учреждения кафедр в Галле (1727), Франкфурте-на-Одере (1727) и Ринтельне (1730) в университетскую науку, возникает не только вследствие заботы о государственных финансах и монарших казначействах, не только осуществляет экстенсивное накопление всех данных политической эмпирии и не только вытекает из внедрения купеческой практики в административное управление. Оно проявляет себя прежде всего как своего рода энциклопедия знания о правлении вообще, в которой рассматривается вопрос о связности, структуре, организации и прагматике получения и сбора самого знания. Даже поздняя дефиниция все еще гласит: «Все, что содействует увеличению национальной силы, что способствует объединению разнородных физических и моральных сил граждан государства в самостоятельное и прочное целое, чтобы, несмотря на в высшей степени разнообразные направления этих сил, постепенно обнаруживалась одна и та же гармоническая тенденция; все это принадлежит области камеральных наук»[165]165
   Heinrich Bensen, Freimüthige Abhandlungen aus dem Gebiete der Polizei und Staatswirtschaft als Fortsetzung der Materialen für angehende praktische Staatsbeamte, Erlangen 1804, 75f.


[Закрыть]. В резюмирующей дефиниции такого рода, примыкающей к бесконечному ряду подобных дефиниций, идущему с начала XVIII столетия, примечательны несколько аспектов. Сколько бы ни трудились камералисты XVIII века над тем, чтобы трансформировать «полиматию», «бесчисленные идеи, изобретения, проекты и оценки» старой экономики в когерентный и обоснованный комплекс, они всякий раз сталкивались с предметной областью, оказывающейся столь же обширной, сколь и неопределенной[166]166
   Георг Генрих Цинкен об Иоганне Иоахиме Бехере в издании: Johann Joachim Becher, Politischer Discurs von den eigentlichen Ursachen des Auf– und Abnehmens der Städte und Länder oder Gründliche Anleitug zur Staadt-Wirtschaft und Policey der teutschen Staaten (1668), hg. v. G. H. Zinken, Frankfurt u. Leipzig 1754. Предисловие, без пагинации.


[Закрыть]. Тем самым в ряде энциклопедий, справочников и учебников формируется своего рода универсальное политическое знание, объединяющее задачи сельского, домашнего, государственного хозяйства и казначейства и в конечном счете представляющее «весь огромный мир» в качестве «фундамента экономии», как говорится в одном из первых систематических изложений, демонстративно прощающемся с аристотелевской экономикой[167]167
   Anastasius Sincerus [псевдоним Кристофа Амтора], Project der Oeconomie in Form einer Wissenschaft, Frankfurt u. Leipzig 1716, 13, 17.


[Закрыть]. Если телеологию камералистского знания можно связать с государственными целями, с «благосостоянием» государства и населения, то перечень объектов по определению остается безграничным. Специфический характер этого знания составляет именно то обстоятельство, что оно последовательно расширяет свое эмпирическое поле и пытается осмыслить позитивность государственного существа, курсируя между областями государственных финансов и ремесел, сельского хозяйства и торговли, естественной истории и правоведения, техники и денежного обращения, медицины и общественных нравов. При этом сложность определения предмета камералистского знания состоит не только в необходимости для него систематизировать «груду чрезвычайно разнородных познаний»[168]168
   Bensen, Freimüthige Abhandlungen, а.а. О., 79.


[Закрыть] и унифицировать массив гетерогенных данных, но и в том, что в отношениях и взаимозависимостях между самыми разными областями оно должно распознать способ функционирования государства. Таким образом, наряду с «общим познанием всего достояния государства» речь идет прежде всего о рефлексии по поводу конфигурации самих этих познаний, о «связи, существующей между всеми частями имущества государства, и о пропорции, в которой они пребывают по отношению друг к другу», во главе или в центре которой находится инстанция правления[169]169
   Justi, System des Finanzwesens nach seinen vernüftigen aus dem Endzweck der bürgerlichen Gesellschaften, aus der Natur aller Quellen der Einkünfte des Staats hergeleiteten Grundsätzen und Regeln, Halle 1766 [Reprint Aalen 1969], 7.


[Закрыть]. Подобно тому как и великая «Энциклопедия» Дидро и д’Аламбера соединяет комбинаторику основных понятий с эмпирико-практической ориентацией и утверждает в ней строгий «системный» характер, подобно тому как в этой «Энциклопедии» речь идет об организации, гомогенизации и классификации разрозненных сведений под политико-прагматическим углом зрения[170]170
   Ср.: Michel Foucault, Il faut défendre la société. Cours au collège de France. 1976, hg. v. M. Bertani u. A. Fontana, Paris 1997, 161. См. статью «Espèce» в: Encyclopédie ou Dictionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers, hg. v. D. Diderot u. J. le Rond d’Alembert, Paris 1751ff., Bd. 5, 957: «Le but de l’Encyclopédie n’est que de faire remarquer aux hommes les choses qui se passent sous leurs yeux; si l’on rappelle celles qui se sont passées, ce n’est que par le rapport qu’elles ont aux présentes, ou afin d’en faire une comparaison qui opère un avantage pour la réforme de ce qui se pratique» («Цель энциклопедии состоит только в том, чтобы заставить людей замечать то, что происходит перед их глазами; если мы вспоминаем то, что произошло, то только в том отношении, которое оно имеет к настоящему времени, или для того, чтобы сделать сравнение, которое дает преимущество для преобразования того, что осуществляется»).


[Закрыть], так и камералистская «Энциклопедия» – например, «Экономическая энциклопедия, или Всеобщая система сельского, домашнего и государственного хозяйства» Крюнитца – претендует именно на то, чтобы в соединении гетерогенного утвердить достоинство системы. При этом то, что связывает произвольную последовательность таких статей, как «абажур», «абак», «аббатство», «аббревиатура», «абдукция», «аберрация» и т. д., отнюдь не ориентировано на требования специальных областей, на специальные практические или теоретические интересы; скорее связь, формирующая определенный корпус из разрозненных данных и ведущая здесь алфавитный порядок «к принципам и цепи, связывающей друг другом все полезные истины вообще», существует в интересах правления, которое одно только и гарантирует взаимосвязь целого и непосредственно сочетает политическую практику с волей к знанию: «Итак, было бы ошибкой рассматривать этот труд как разрозненные и разобщенные части, не имеющие никакой связи друг с другом, каковую они получают только посредством алфавитного порядка. Наоборот, это собрание составляет систематическое целое, различные части которого легко отыскать среди самых разных статей, поскольку они, если их свести вместе и читать друг за другом, представляют собой полную и согласованную систему»[171]171
   Johann Georg Krünitz, Oeconomische Encyclopädie, oder allgemeines System der Land-, Haus– und Staats-Wirtschaft, in alphabetischer Ordnung, Berlin 1773ff., Bd. 1 (Berlin ²1782), VI.


[Закрыть].

При этом существенными представляются три аспекта этого энциклопедического корпуса политэкономического камералистского знания, уравнивающие его с системной идеей Просвещения. Во-первых, он претендует на то, чтобы привести данные опыта в согласованный порядок. Подобно «истинной системе» «Энциклопедии» Дидро и д’Аламбера, которая по замыслу ее создателей должна основываться на достаточно «проверенных фактах», исходный пункт систематически организованного камерального знания также находится в мире particularia и singularia. Дух системы утверждается именно в непрерывной связи опыта, наблюдений и материальных вещей. Во-вторых, его утверждение выражается в том, что в данной системе топический порядок (по предметным областям и подобластям) связан с прагматической расстановкой, и эта связь, например, при обращении к алфавитной последовательности предметных рубрик, одновременно обеспечивает доступ к систематическому расположению соответствующих понятий и реалий[172]172
   Georg Heinrich Zincken, Allgemeines oeconomisches Lexicon, Leipzig 1764. Предуведомление, без пагинации. – Об отношении топики и прагматики в системе «Энциклопедии» см.: Wilhelm Schmidt-Biggemann, Diderot „Encyclopédie-Konzept“, in: Christoph Jamme / Gerhard Kurz (Hg.), Idealismus und Aufklärung. Kontinuität und Kritik der Aufklärung in Philosophie und Poesie um 1800, Stuttgart 1988, 117–136.


[Закрыть]. Наконец, в-третьих, требуется перспективизация этого знания, которая одновременно с любыми отдельными данными может указать на принцип их систематического отбора. В этом отношении систематический дух энциклопедии есть воплощение знания о знании. Например, у Кондильяка говорится: «Всякая система есть не что иное, как расположение различных частей какого-нибудь искусства или науки в известном порядке, в котором они все взаимно поддерживают друг друга и в котором последние части объясняются первыми. Части, содержащие объяснения других частей, называются принципами, и система тем более совершенна, чем меньше число ее принципов; желательно даже, чтобы число их сводилось к одному»[173]173
   Кондильяк Э. Б. Трактат о системах, в которых вскрываются их недостатки и достоинства / Пер. с фр. П. С. Юшкевича // Кондильяк Э. Б. Сочинения: в 3 т. Т. 2. М., 1982. С. 6.


[Закрыть]. А вот каково аналогичное определение в камерализме: «Привести науку в систему, по суждению всех истинных, далеких от педантизма ученых, означает не что иное, как подвести принадлежащие науке положения и истины под всеобщие понятия и положения, установить в ней всеобщие принципы, основные истины и правила, дать в соответствии с ними изложение этой науки и вывести из него частные истины, положения и правила»[174]174
   Justi, Fortgesetzte Bemühungen zum Vorteil der Naturkunde und des gesellschaftlichen Lebens der Menschen, Erstes Stück, Berlin u. Stettin 1759, 549f.


[Закрыть]. Таким образом, просвещенческое понятие системы, как и энциклопедический порядок политической экономии, не допускает нередуцируемого знания. Оба подхода согласуются в том, что посредством селекции, стандартизации, классификации и централизации они определяют границы того, что достойно изучения, и тем самым достигают гомогенизации политической науки и знания вообще. Можно было бы даже сказать: подобно тому, как государство систематизируется и вообще впервые создается в знании, так и знание, в свою очередь, становится управляемым в рамках системы, – в этой связи вполне применима метафора часового механизма, в котором сила одной-единственной пружины управляет функционированием всех деталей: «Ибо подобно тому, как в часах есть главная пружина, от которой зависят все остальные, так и во всех системах есть первый принцип, которому подчиняются различные компоненты, их составляющие»[175]175
   Статья «Système» в: Encyclopédie, a.a.O., Bd. 15, 777. – О гомогенизации знания и науки с точки зрения правления в XVIII столетии см.: Foucault, Il faut défendre la société, а.а. О., 157 ff.


[Закрыть]. Энциклопедический порядок, система знания и политическая экономия обнаруживают своего рода нулевую точку, к которой сводится вопрос о всеобщем знании о правлении.

Экономика как наука о порядке

Там, где государство обращается к самому себе и своему способу существования, одновременно определяется пространство всеобъемлющего знания, знания, которое является одновременно теоретическим и практическим, интенсивным и экстенсивным и подразумевает взаимное усиление энциклопедических сведений и политической власти. Тем самым в рамках политической эпистемологии XVII–XVIII веков камерализм берет на себя выполнение функции всеобщей науки о порядке, с которой все еще в полной мере ассоциируются старые проекты mathesis universalis и scientia universalis[176]176
   Всеобщее знание, всеобщая наука (лат.).


[Закрыть], как писал, например, Юнг-Штиллинг в своих «Основах всех камеральных наук» (1779): «Я продумал всю совокупность камеральных наук и во всем этом зрелище нашел такую идеальную красоту, истину и благо, такую великолепную картину, теоретическую стройность, связность отдельного и целого, что решил: никакая наука в мире, кроме математики, не может похвалиться столь великолепным планом»[177]177
   Jung-Stilling, Versuch einer Grundlehre sämmtlicher Kameralwissenschaften, a.a.O. Предуведомление, без пагина– ции.


[Закрыть]. И отнюдь не случайно Юнг-Штиллинг в той же самой связи и в том же самом месте ссылается на естественно-историческую систему Линнея. Подобно системам естественной истории, переводящим фактическую разрозненность феноменов и существ в стабильные сукцессии самой природы, растворяющим хронологические и географические случаи в естественных соседствах таксономического пространства и тем самым воспроизводящим само непрерывное движение природы, систематическое знание камерализма понимает себя как своего рода естественную историю государства: как констатацию тех разрозненных вещей, отношений и эмпирических фактов, в которых политическое существо дано, еще не наличествуя как таковое, в которых оно формируется в упорядоченное государство лишь благодаря тому, что гетерогенное и разрозненное соединяется в связную картину преемственностей, отношений и соседств.

Рис. 2. Франсуа Кенэ, Tableau Economique, 3. Auflage, 1759, в: Philip Mirowski, More heat than light. Economics as social physics: Physics as nature’s economics, Cambridge u.a. 1989, 156

Итак, камерализм как всеобщая наука о порядке политического существа определяет пространство политической эмпирии, которая сама по себе безгранична, он обнаруживает разрозненные эмпирические поля, анализ которых апеллирует к некоей общей взаимосвязи, в разрозненности данностей отыскивает их связь и взаимозависимость, выявляет в дискретностях скрытую преемственность и демонстрирует, как эту преемственность можно воспроизвести в непрерывном изображении. Поэтому энциклопедический проект камерализма, как и «Энциклопедия» Дидро, словно бы решает две задачи одновременно: с одной стороны, устанавливает связь как вещей, так и их изображений, а с другой – накапливает знание и испытывает это знание на связность. Ведь в строгом смысле архитектура целого делает зримым не что иное, как сообразные природе соседства и связи, соотносящие друг с другом отдельные сведения. И благодаря энциклопедическому порядку, благодаря универсальности сбора знания и когерентности компонентов эти связи размножаются и усиливаются, – как говорит Дидро, – и в сплетении целого они позволяют проявиться как непрерывным цепочкам отдельных предметов, так и лакунам, интервалам, слабым местам, недостающим звеньям или изолированным деталям[178]178
   Статья «Энциклопедия», в: Encyclopédie, а.а. О., Bd. 5, 641.


[Закрыть]. Именно в этом отношении камералистская энциклопедия представляет собой систему и способна объяснить популярность понятия системы в XVIII столетии преимущественно его близостью к понятию экономического вообще: не как дедуктивное расположение высказываний, а как корреляцию проверяемых фактов и транспарентного порядка действительного, охватывающую конкретные области политической эмпирии в их совокупности и устанавливающую между ними ту неразрывную связь, которая подтверждает их природу, то есть взаимозависимость. Вероятно, в данном контексте – это обстоятельство как минимум стоит отметить – и попытки французских физиократов запечатлеть в схематических обзорах «таблицы» подвижный порядок политической экономии также следует рассматривать как связанные с той же самой эпистемической фигурой. Ведь и эта «система» обретает этимологию и дефеницию, переводящие разрозненные поля политической эмпирии в очевидность обозримой «одним взглядом» функциональной связи. Так, например, физиократ Мирабо называет три существенных завоевания, дающие буржуазным обществам прочность и постоянство: изобретение письменности, отвечающей за законы, договоры и традицию, изобретение денег, порождающих сложные взаимозависимости внутри обществ, и наконец, изобретение «Экономической таблицы» Кенэ, которая не только дает зримую схему полной и замкнутой циркуляции богатств, но и связывает друг с другом первые два изобретения, соединяя законность письма с функциональностью денег в систематической репрезентации природной закономерности[179]179
   Цит. по: Christian Wilhelm Dohm, Ueber das physiokratische System, Wien 1782, 12.


[Закрыть]. Эта таблица также понимается как спрессованное знание о правлении, эта таблица также делает зримой непрерывную связь между разрозненными областями, и эта таблица также осуществляет «наглядное изложение» порядка, который одновременно демонстрирует для тех или иных отдельных случаев закон их сопряжения (рис. 2). По крайней мере в этом отношении политическое тело – у немецких и французских экономистов – представляет собой реляционное понятие и обретает свою действительность из материальности, которая именно потому становится рациональной, что принимает форму системы, познающей собственные законы в отношениях между вещами, благами и людьми, выводящей из этих законов законы пропорций государства, а стало быть, форму той системы, которая в конечном счете делает правление философичным, а философию политической, как об этом говорил Фридрих Великий в своем первом политическом завещании: «Хорошо осуществляемое правление должно иметь столь же связную систему, какой могла бы быть система философии, дабы все принимаемые меры хорошо продумывались, а финансы, политика и армия преследовали одну и ту же цель, что означает укрепление государства и рост его силы»[180]180
   Politisches Testament des Friedrichs des Großen (1753), in: Politische Testamente der Hohenzollern, hg. v. R. Dietrich, München 1981, 174.


[Закрыть].

Универсальное знание

Провозглашаемое камерализмом знание о правлении локализует политическое существо в том привилегированном пространстве, исходя из которого организуются связь, взаимозависимость и корреляция самых разных наук и искусств. И по мере того, как камерализм распространяется в качестве знания о знании, в качестве органа управления знанием о сложных отношениях и функциях, он порождает некий новый тип эксперта, нового специалиста и представителя современной политики. Уже достаточно детально указывалось на политико-педагогическую ориентацию камеральной науки, чему способствовало учреждение университетских кафедр и создание программы образования государственных служащих. В любом случае старым авантюристам и «прожектерам», искателям приключений и автодидактам, носителям беспорядочного и разнородного знания о богатстве государей, кочевавшим от одного монаршего двора к другому, теперь был вынесен незамедлительный вердикт и дана сатирическая оценка со стороны новой науки о порядке, в центре которой находится главная фигура «универсального камералиста»[181]181
   Johann Friedrich von Pfeiffer, Lehrbegriff sämtlicher oeconomischer und Cameralwissenschaften, Mannheim 1779ff., Bd. 2, Erster Teil, 3ff. О вердикте, вынесенном прежним прожектерам см., например: Justi, Gedanken von Projekten und Projektmachern, in: Oeconomische Schriften über die wichtigsten Gegenstände der Stadt – Landwirtschaft, Berlin u. Leipzig, 1760, 256–281.


[Закрыть]. Пожалуй, это первый тип ученого, сумевшего закрепить за собой понятие универсального образования, о котором было возвещено в одном раннем трактате. Поэтому тот, кто желает стать экономистом и камеральным чиновником, чтобы как гарант и покровитель отвечать за монаршее и общественное благосостояние, должен, обладая многогранными талантами, пройти длительную дистанцию обучения с весьма многочисленными предметами. Он обладает способностями к языкам и овладел основами арифметики, риторики, теории композиции, истории и географии; он проворен телесно и обучен танцам, фехтованию и верховой езде, а также рисованию, обращению с математическими инструментами и ремесленному мастерству; он знакомится с основными понятиями математики, астрономии и архитектуры, а затем сосредоточивается в своем обучении на теологии, праве, медицине и ветеринарии; он последовательно расширяет свой опыт, он служит в армиях различных государств, совершает многолетние путешествия, прежде всего в Италию, Голландию, Францию и Англию, и, наконец, завершает программу своего образования познанием камерального и финансового дела в узком смысле[182]182
   J. H.G., Curieuseur und nachdenklicher Discurs von Oeconomia und von guten Oeconomis, o.O. 1713, 9–40.


[Закрыть]. И позднее фантастический воспитательный план такого рода отнюдь не сокращается, а лишь уточняется. Даже во второй половине XVIII столетия понятие «универсальный камералист» подразумевает телесную, духовную и моральную подготовленность и педагогический план, охватывающий 24 часа в сутки и принимающий во внимание телосложение, голос, поведение, способность к языкам, красоту почерка и любимые науки будущих специалистов; даже теперь камералист будет получать психологические познания, «служить, как солдат под ружьем» и совершать дальние путешествия; и даже теперь путь образования – в идеале – организован энциклопедическим образом, о чем свидетельствует канонизированный перечень: «логика, риторика, естествознание, математические науки, а среди них прежде всего арифметика, планиметрия и стереометрия, городская архитектура и кораблестроение, механика и родственная ей гидростатика, ботаника, химия, горное дело, география, история, естественное и международное право, политическая и коммерческая наука, финансовое дело, искусство управления государством»[183]183
   Pfeiffer, Lehrbegriff, а.а. О., 19–46.


[Закрыть]. Стало быть, если миссия камералиста, говоря попросту, состоит в том, чтобы сделать людей, «более того, целые нации счастливыми», то это счастье сокрыто в компендиуме всего доступного изучению, вершины которого достигают не просто люди, универсально образованные, но лучшие из всех людей и, наконец, люди «духа» и «гения», то есть те изобретательные, энциклопедические и систематические умы, которые не исчерпываются ученостью, а из комбинации деталей и частностей создают новый и стабильный порядок, те, кто «обладает природной способностью и соответствующей страстью, чтобы стремительно осмыслять длинный ряд наблюдений и суждений, острым взглядом и с верным глазомером обозревать их отношения, извлекать из этого новые и великие идеи, ловко упорядочивать их в согласованное целое, тем самым прокладывая новый путь в деле правления или в науках»[184]184
   Ebd., 32.


[Закрыть]. Таким образом, в центре – и как коррелят государствоведения – находится комбинаторный талант, который (по крайней мере вплоть до появления в конце XVIII столетия новых концепций гениальности) оставляет за собой право на изобретательную, гениальную субъективность, впрочем, субъективность, становящуюся воплощением государства-субъекта именно благодаря тому, что она, как никакая другая, репрезентирует государство как проект всеобъемлющего социального дисциплинирования[185]185
   О понятии социального дисциплинирования в контексте возникновения раннемодерного государства см.: Oestreich, Strukturproblem des europäischen Absolutismus, in: Geist und Gestalt des frühmodernen Staats, a.a.O., 187ff.


[Закрыть]. По поводу появления этой фигуры, заявляющей о себе как о своего рода универсальном специалисте и подобным же образом появляющейся среди систематиков естественной истории[186]186
   Ср. у Бюффона: «Tout système n’est qu’une combinaison raisonnée, une ordonnance des choses ou des idées qui les représentent, et c’est le génie seul qui peut faire cette ordonnance, c’est-à-dire un système en tout genre, parce que c’est au génie seul qu’il appartient de généraliser des idées particulières […]; le génie seul peut former un ordre systématique des choses et des faits […]». («Любая система – это всего лишь разумное сочетание, порядок вещей или идей, которые их представляют, и только гений может создать этот порядок, то есть систему любого рода, потому что только гению подвластно обобщение частных идей […]; только гений может сформировать систематический порядок вещей и фактов».) Цит. по: P. Flourens, Buffon. Histoire de ses travaux et de ses idées, Paris 1844, 250f. Нечто подобное см. у Дидро: Дидро Д. Мысли к истолкованию природы // Дидро Д. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М., 1986. С. 342.


[Закрыть], здесь можно по меньшей мере сказать следующее. Камерализм как представитель политической экономии в Германии проявляет свойство всеобщей науки о порядке, которая способна сделать зримой и очевидной взаимосвязь разрозненных данных и фактов политического существа. Он локализует способ существования государства в диаграмматической схеме, изображающей неразрывную связь отдельных компонентов и плотную сеть отношений и взаимозависимостей. Тем самым то, что объединяет различные формы, – лейбницевские государственные сводки, бухгалтерский учет, энциклопедию, систему или таблицу физиократов, – требует порядка, гарантирующего когерентную зримость государства и определяющего правителя как местоположение и фокус этой зримости. Камерализм представляет собой ту инстанцию, в непосредственном ведении которой находятся отношения, закономерности и пропорции в различных политико-эмпирических областях и которая поэтому как функция знания пронизана систематическим, энциклопедическим и комбинаторным духом, духом и талантом, становящимся привилегированным интерпретатором общества, гениальной фигурой, которая, будучи нанятой на государственную службу, гарантирует непрерывную связь и передачу универсального политического знания.