Текст книги "Полиция"

Глава 16

Катрина Братт шла по открытой площади перед «Шато-Нёф», штаб-квартирой Норвежского студенческого союза. Богатые праздники, крутые концерты, ожесточенные дискуссии. Она помнила, что Союз хотел создать себе именно такой имидж. И иногда ему это удавалось.

Студенческий дресс-код с тех пор, как она бывала здесь, изменился на удивление мало: футболки, длинные брюки, очки ботаников, старомодные куртки-дутики и «милитари». Уверенность в стиле одежды призвана закамуфлировать неуверенность, недостаток прилежания, свойственный умным лентяям, страх не состояться в социальном и профессиональном плане. Но эти студенты были рады, что не принадлежали к тем несчастным на другой стороне площади, к которым сейчас направлялась Катрина.

Некоторые из несчастных сейчас выходили ей навстречу из похожих на тюремные ворот, ведущих на территорию учебного заведения. Это были студенты в черной полицейской форме, всегда казавшейся немного великоватой, как бы плотно она ни сидела. Катрина с большого расстояния могла узнать первокурсников: они словно бы все время были заняты тем, что пытались удержаться в центре своего форменного костюма. Их фуражки были надвинуты на глаза так, что тень от козырьков закрывала лица почти полностью – то ли для того, чтобы скрыть неуверенность, напустив на себя суровость, то ли для того, чтобы не встречаться с немного презрительными или даже сочувственными взглядами студентов с другой стороны площади, настоящих студентов, свободных, самостоятельных, настроенных критически по отношению к системе, думающих, интеллектуальных. Студентов, которые зачесывали назад длинные сальные волосы, лежа на лестнице в лучах солнца; которые возвышались от своего падения, вдыхая дым того, что студенты Полицейской академии могли принять за косяк.

Потому что они действительно были молодежью, лучшими представителями общества, имевшими право на ошибки, теми, кому еще предстояло сделать свой выбор в жизни, а не теми, чей выбор был уже сделан.

Может быть, так думала только Катрина, когда училась здесь, и ей хотелось крикнуть им, что они ее совсем не знают, не знают, почему она решила стать полицейским и что она собирается сделать со своей жизнью.

Старый вахтер Каспер Касперсен все так же стоял в будке охранника у ворот, но если он и помнил студентку Катрину Братт, то ничем этого не выдал, внимательно изучил ее удостоверение и коротко кивнул. Она пошла по коридору к лекционному залу мимо двери кабинета, где было воссоздано место преступления. Там была выстроена квартира с легкими перегородками и галереей, откуда студенты могли наблюдать за работой друг друга по сбору улик, поиску следов, толкованию случившегося.

А вот и дверь в пропахший потом спортзал с валяющимися на полу матами, где студенты упражнялись в прекрасном искусстве укладывать людей на землю и заковывать в наручники. Катрина осторожно открыла ее и проскользнула в двери второй аудитории. Лекция была в самом разгаре, и Катрина пристроилась на свободное место в последнем ряду. Она уселась так тихо, что даже не привлекла внимания двух оживленно перешептывающихся девушек, сидевших впереди нее.

– Да не такая уж она хорошая. У нее в общежитии на стене висит его фотография.

– Правда висит?

– Я сама видела.

– О боже, он же старый. И страшный.

– Думаешь?

– Ты что, слепая? – Девушка кивнула в сторону доски, на которой преподаватель что-то писал, стоя спиной к аудитории.

– Мотив! – Преподаватель повернулся к ним и повторил слово, только что написанное на доске. – Рационально мыслящему и испытывающему обычные эмоции человеку убийство психологически стоит так дорого, что для совершения этого убийства ему необходим очень хороший мотив. А очень хорошие мотивы находятся обычно легче и быстрее, чем орудие убийства, свидетели и технические следы. И они, как правило, указывают прямо на потенциального преступника. Поэтому каждый следователь, расследующий убийство, должен начинать с вопроса «почему?».

Он сделал паузу и окинул взглядом аудиторию. Так поступает овчарка, охраняющая стадо, подумала Катрина.

Он поднял указательный палец:

– То есть, грубо говоря, найди мотив, и ты найдешь убийцу.

Катрине Братт он совсем не казался страшным. Не красавчик, конечно, во всяком случае не в традиционном понимании этого слова, скорее то, что англичане называют acquired taste[33]33
  На любителя (англ.).


[Закрыть]. Голос его был все таким же глубоким, теплым, с нотками усталой хрипотцы, и апеллировал он не только к молоденьким студентам.

– Да? – Преподаватель помедлил немного, прежде чем дать слово студентке, тянувшей руку.

– Зачем посылать на место преступления большую дорогостоящую группу криминалистов, если блестящий следователь-тактик вроде вас может раскрыть дело, задав несколько вопросов и немного подумав?

В голосе студентки не было иронии, только почти детская откровенность и акцент, по которому можно было понять, что она приехала с севера.

На лице преподавателя быстро сменилась череда эмоций: смущение, удрученность, раздражение, – но потом он собрался и ответил:

– Не всегда достаточно знать, кто нарушил закон, Силье. Десять лет назад, во время волны ограблений в Осло, в отделе грабежей служила женщина, которая могла узнать людей, скрывавшихся под масками, по форме лица и силуэту.

– Беата Лённ, – сказала девушка, которую он назвал Силье. – Начальник криминалистического отдела.

– Точно. Поэтому в восьми из десяти случаев отдел грабежей знал, кто были люди в масках на записях с мест ограблений. Но у них не было доказательств. Отпечатки пальцев – это доказательства. Выстреливший пистолет – это доказательство. А уверенный в своей правоте следователь – это не доказательство, независимо от уровня его или ее интеллекта. Я сегодня использовал ряд упрощений, и вот теперь последнее: ответ на вопрос «почему?» не будет иметь никакой ценности, если мы не найдем ответа на вопрос «как?», и наоборот. Но мы уже слишком углубились в процесс. О технической стороне расследований вам будет читать лекции Фолкестад. – Он бросил взгляд на часы. – В следующий раз мы обстоятельнее поговорим о мотивах, а сейчас мы еще успеем разогреться. Почему люди убивают людей?

Он снова ободряюще осмотрел аудиторию. Катрина заметила, что, помимо шрама, тянущегося от уголка рта к уху, у него появилось два новых. Один был похож на удар ножом в шею, а второй вполне мог быть оставлен пулей, вошедшей в череп на уровне брови. В остальном же он выглядел лучше, чем когда-либо. Тело высотой в сто девяносто три сантиметра было стройным и полным жизни, светлая короткая щетка волос еще не начала седеть. Под футболкой проступали натренированные мускулы, его кости снова обросли плотью. Но самое важное, в глазах горела искра жизни. Они были живыми, энергичными, почти маниакальными. У него появились морщинки от улыбок, а язык тела стал открытым, как никогда раньше. Можно было заподозрить, что в его жизни все хорошо. И если так оно и есть на самом деле, то это впервые на памяти Катрины.

– Потому что они что-то выигрывают от этого, – ответил мальчишеский голос.

Преподаватель дружелюбно кивнул:

– Так можно подумать, правда? Но убийство ради приобретения выгоды – не самый распространенный вид преступлений, Ветле.

Раздался лающий говорок из области Суннмёре:

– Потому что кто-то кого-то ненавидит?

– Эллинг предлагает убийство из страсти, – сказал преподаватель. – Ревность. Отказ. Месть. Да, определенно. Еще варианты?

– Потому что человек душевнобольной, – прозвучало предложение от крупного сутулого парня.

– Это называется не «душевнобольной», Роберт. – Снова девушка. Катрине был виден только светлый высокий хвост над спинкой стула в первом ряду. – Это называется…

– Все нормально, мы поняли, что он имел в виду, Силье. – Преподаватель уселся на краешек стола, вытянул перед собой длинные ноги и сложил руки на груди, над логотипом группы «Glasvegas» на футболке. – И лично мне кажется, что «душевнобольной» – прекрасное определение. Но на самом деле болезнь – не такая уж частая причина для совершения убийства. Конечно, есть люди, которые считают, что совершение убийства само по себе свидетельствует о ненормальности убийцы, но большинство убийств рациональны, ведь рационально искать материальной выгоды, рационально искать выход эмоциям и чувствам. Убийца может считать, что убийство заглушит боль, вызванную ненавистью, страхом, ревностью, унижением.

– Но если убийство настолько рационально… – вступил первый парень. – Скажите, сколько удовлетворенных убийц вы видели?

Наверное, главный умник в группе, предположила Катрина.

– Не много, – сказал преподаватель. – Но тот факт, что убийство становится разочарованием, не означает, что это не рациональное действие, до тех пор пока убийца считает, что получит облегчение. Однако, как правило, месть гораздо слаще в мечтах, за яростным убийством из ревности следует раскаяние. Крещендо, для достижения которого серийный убийца прикладывает массу усилий, почти всегда оказывается антикульминацией, и ему приходится начинать все сначала. Короче говоря… – Он поднялся и прошел обратно к доске. – В отношении убийства довольно справедливо утверждение, что преступление не оправдывает себя. Я хочу, чтобы к следующему занятию каждый из вас придумал мотив, способный заставить вас совершить убийство. И я не хочу слышать политкорректное дерьмо, я хочу, чтобы вы пообщались со своей самой темной стороной. Ну ладно, наверное, достаточно будет просто с темной стороной. И прочитайте диссертацию Эуне о характеристиках личности убийцы и ее проявлениях, хорошо? И да, я буду задавать контрольные вопросы. Так что бойтесь и готовьтесь. Всё, все на выход.

Раздался грохот поднимающихся сидений.

Катрина сидела и смотрела на проходящих мимо нее студентов. В итоге в аудитории остались трое: она сама, преподаватель, занятый тем, что стирал с доски, и девушка со светлым хвостом, вставшая позади него по стойке «смирно» с бумагами под мышкой. Девушка была худенькой. И сейчас голос ее звучал иначе, чем во время занятия.

– Вам не кажется, что серийный убийца, пойманный вами в Австралии, испытывал удовлетворение от убийства женщин?

Голос наигранно детский. Как у девочки, которая хочет подольститься к папе.

– Силье…

– Я хочу сказать, он же их насиловал. Так что ему должно было быть хорошо.

– Прочитай диссертацию, и мы вернемся к этому вопросу в следующий раз, хорошо?

– Хорошо.

Но она продолжала стоять, перекатываясь с носка на пятку, словно хотела встать на цыпочки. И дотянуться до него. Не обращая на нее внимания, преподаватель начал собирать в кожаную папку свои бумаги. Тогда она резко развернулась и пошла вверх по лестнице к выходу из аудитории. Заметив Катрину, она замедлила шаг, внимательно оглядела ее, снова набрала скорость и исчезла.

– Привет, Харри, – тихо сказала Катрина.

– Привет, Катрина, – ответил он, не поднимая головы.

– Хорошо выглядишь.

– Ты тоже, – произнес он, застегивая папку на молнию.

– Видел, как я вошла?

– Я почувствовал, как ты вошла.

Он поднял голову. И улыбнулся. Катрина всегда поражалась тому, как сильно изменяла его улыбка: с его лица исчезало выражение жесткости, неприступности и усталости от жизни, которое он носил, как потертое пальто. В мгновение ока он превращался в шаловливого взрослого мальчишку, излучавшего солнечный свет. Он становился похож на июльский денек в Бергене: такой же желанный, но редкий и короткий.

– Как это понимать? – спросила она.

– Я почти ждал твоего прихода.

– Правда?

– Да. И мой ответ – нет.

Харри сунул папку под мышку, поднялся к Катрине, преодолев лестницу за четыре длинных шага, и обнял ее.

Она прижалась к нему, вдыхая его запах.

– «Нет» в ответ на что, Харри?

– Нет, ты меня не получишь, – прошептал он ей в ухо. – Но ты ведь и так это знала.

– Уф! – сказала она и сделала вид, что пытается высвободиться из его объятий. – Если бы не та страшила, ты бы через пять минут уже вилял хвостом, мальчик. И я не говорила, что ты выглядишь настолько хорошо.

Он рассмеялся, отпустил ее, и Катрина почувствовала, что не возражала бы, если бы он подержал ее в объятиях еще немного. Она никогда с точностью не могла сказать, действительно ли ей хотелось заполучить Харри, или же она просто перестала об этом задумываться, поскольку это было нереально. И со временем это превратилось в шутку неясного содержания. Кроме того, он воссоединился с Ракелью. Или с «той страшилой», как он позволял Катрине называть ее: это определение было настолько нелепым, что лишь подчеркивало раздражающую красоту Ракели.

Харри почесал небрежно побритый подбородок:

– Ну, если ты пришла сюда не ради моего неподражаемого тела, тогда, вероятно… – Он поднял указательный палец. – Понял! Ради моей блестящей головы!

– Веселее ты с годами тоже не стал.

– И мой ответ по-прежнему – нет. И это ты тоже знала.

– У тебя есть кабинет, где мы могли бы поговорить?

– И да и нет. У меня есть кабинет, но не тот, где мы могли бы поговорить о том, могу ли я помочь вам в расследовании того убийства.

– Тех убийств.

– Это одно дело, насколько я понял.

– Завораживает, не правда ли?

– Даже не пытайся. Я покончил с той жизнью, и тебе это известно.

– Харри, это дело, где ты очень нужен. И дело, которое нужно тебе.

На этот раз улыбка исчезла с его лица, не дойдя до глаз.

– Мне нужно дело об убийстве так же, как глоток алкоголя, Катрина. Сорри. Сэкономь время и поговори со следующим кандидатом.

Она посмотрела на него. Подумала, что сравнение с алкоголем вылетело у него очень быстро, что подтверждало ее догадки о том, что он просто-напросто боится. Боится, что если только бросит взгляд на материалы дела, то последствия будут такими же, как и глоток алкоголя. Он не сможет остановиться, будет проглочен и сожран. На какое-то мгновение Катрина почувствовала укол совести, неожиданный приступ презрения к себе, какие случаются у дилеров. Но потом она вспомнила фотографии с мест преступлений. Проломленный череп Антона Миттета.

– Тебе нет альтернативы, Харри.

– Могу подкинуть пару имен, – сказал Харри. – Есть один парень, с которым мы вместе учились на курсах ФБР. Я могу позвонить и…

– Харри… – Катрина подхватила его под руку и повела к дверям. – А в твоем кабинете есть кофе?

– Да, но, как я сказал…

– Забудь о деле, давай просто поболтаем о былых деньках.

– У тебя есть на это время?

– Мне надо отвлечься.

Он посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но передумал и только кивнул:

– Хорошо.

Они поднялись на один лестничный пролет и пошли по коридору к кабинетам.

– Слышала, ты воруешь из лекций по психологии Столе Эуне, – сказала Катрина.

Ей, как обычно, приходилось почти бежать, чтобы поспеть за семимильными шагами Харри.

– Ворую сколько могу, он ведь был лучшим.

– Например, что «душевнобольной» – одно из немногих совершенно точных определений в медицине, интуитивно понятное и вместе с тем поэтичное. Но точные слова всегда оказываются на помойке, так как глупые специалисты считают, что пациентам больше подходит словесный туман.

– Ага, – сказал Харри.

– Поэтому я больше не подвержена маниакально-депрессивному психозу. И не нахожусь в пограничном состоянии. У меня биполярное расстройство второго типа.

– Второго?

– Представляешь? А почему Эуне не преподает? Мне казалось, ему нравится.

– Он хотел жить лучше. Проще. Проводить больше времени с теми, кого он любит. Мудрое решение.

Она посмотрела на него сбоку:

– Вы должны были его переубедить. Никому из членов общества не должно быть позволено не использовать свой выдающийся талант в той области, где он больше всего нужен. Ты не согласен?

Харри разразился коротким смешком:

– Не сдаешься, да? Я считаю, что я нужен здесь, Катрина. И академия не связывается с Эуне, потому что хочет иметь больше преподавателей в форме, а не в штатском.

– Ты в штатском.

– Вот о чем я и говорю. Я больше не служу в полиции, Катрина. Это мой выбор. И это означает, что я или что мы сейчас находимся в другом месте.

– Откуда у тебя этот шрам на виске? – спросила она и увидела, как Харри мгновенно почти незаметно подобрался.

Но прежде чем он ответил, из коридора раздался зычный крик:

– Харри!

Они остановились и повернулись. Низкий крепкий мужчина с рыжей бородой вышел из одного из кабинетов и двинулся в их сторону неровной раскачивающейся походкой. Катрина следом за Харри пошла навстречу пожилому человеку.

– У тебя гости, – проорал тот задолго до того, как они приблизились на подходящее для разговора расстояние.

– Да, точно, – сказал Харри. – Катрина Братт. Это Арнольд Фолкестад.

– Я хотел сказать, что гости у тебя в кабинете, – ответил Фолкестад, остановился, сделал пару вдохов и протянул Катрине большую веснушчатую ладонь.

– Мы с Арнольдом вместе читаем курс по расследованию убийств, – сказал Харри.

– И поскольку он взял на себя развлекательную сторону предмета, то, естественно, из нас двоих он пользуется большей популярностью, – пробормотал Фолкестад. – Мне же приходится рассказывать им о реалиях: методах, технических вопросах, этике и законодательстве. Мир несправедлив.

– А с другой стороны, Арнольд немного разбирается в педагогике, – пояснил Харри.

– А щенку достается слава, – тихо рассмеялся Фолкестад.

Харри нахмурился:

– Этот гость, это ведь не…

– Расслабься, это не фрекен Силье Гравсенг, а всего лишь старые коллеги. Я их кофе угостил.

Харри строго посмотрел на Катрину, развернулся и быстрым шагом направился к кабинету. Катрина и Фолкестад смотрели ему вслед.

– Я что, сказал что-то не то? – удивленно спросил Фолкестад.

– Я понимаю, что это можно принять за тактику окружения, – сказала Беата, поднося ко рту чашку кофе.

– Ты хочешь сказать, что это не окружение? – парировал Харри, откидываясь на стуле, насколько позволяли размеры малюсенького кабинета.

Вплотную к противоположной стороне стола за кипами бумаг сидели Беата Лённ, Бьёрн Хольм и Катрина Братт. Стадия приветствий была краткой. Быстрые рукопожатия, никаких объятий. Никаких попыток завести светскую беседу. Харри Холе ничего такого не предложил. Он предложил перейти прямо к делу. И они, конечно, знали, что ему известно, о каком деле пойдет речь.

Беата сделала глоток, предсказуемо вздрогнула и отставила от себя пластиковый стакан с неодобрительным выражением на лице.

– Я знаю, что ты решил больше не заниматься оперативной работой, – заговорила она. – И я знаю, что у тебя есть на это причины, серьезнее, чем у кого бы то ни было. Но вопрос заключается в том, не можешь ли ты сделать сейчас одно исключение. Помимо всего прочего, ты наш единственный специалист по серийным убийствам. Государство инвестировало деньги, чтобы дать тебе образование в ФБР, за что…

– …как ты знаешь, я рассчитался кровью, потом и слезами, – прервал ее Харри. – И не только собственными кровью и слезами.

– Я не забыла, что в деле Снеговика Ракель и Олег оказались на линии огня, но…

– Ответ – нет, – сказал Харри. – Я обещал Ракели, что никто из нас туда не вернется. И в кои-то веки раз я решил сдержать свое обещание.

– Как дела у Олега? – спросила Беата.

– Лучше, – ответил Харри, с подозрением глядя на нее. – Как тебе известно, он находится в реабилитационной клинике в Швейцарии.

– Рада слышать. А Ракель получила ту работу в Женеве?

– Да.

– Она ездит туда-сюда?

– Основное правило: четыре дня в Женеве, три здесь, дома. Для Олега лучше, когда мама все время рядом.

– Прекрасно понимаю, – сказала Беата. – Тогда оба они находятся вне досягаемости возможной линии огня, или как? А на неделе ты здесь один. И по будням можешь заниматься чем захочешь.

Харри тихо засмеялся:

– Дорогая Беата, возможно, я не слишком ясно выразился. Я хочу именно этого – преподавать. Передавать знания.

– С нами Столе Эуне, – вступила в разговор Катрина.

– Повезло ему, – ответил Харри. – И вам. Он знает о серийных убийствах столько же, сколько и я.

– Уверен, что он знает не больше тебя? – спросила Катрина, улыбаясь и поднимая вверх бровь.

Харри рассмеялся:

– Хорошая попытка, Катрина. Ладно. Он знает больше.

– Господи, – сказала Катрина. – Куда подевался инстинкт конкуренции?

– Комбинация из вас троих и Столе Эуне – лучшая комбинация для этого дела. У меня сейчас следующее занятие, так что…

Катрина медленно покачала головой:

– Что с тобой случилось, Харри?

– Только хорошее, – ответил Харри. – Со мной случилось только хорошее.

– Принято и понято, – сказала Беата, поднимаясь. – Но я все-таки хочу спросить, можем ли мы время от времени обращаться к тебе за советами.

Она заметила, что он собирается отказаться, и поспешно выпалила:

– Не отвечай сразу. Я перезвоню тебе позже.

Три минуты спустя после того, как Харри умчался в аудиторию, куда уже зашли студенты, Беата, стоя в коридоре, подумала: возможно, это правда, что любовь женщины может спасти мужчину. И в данном случае она сомневалась, что чувство долга другой женщины способно загнать мужчину обратно в ад. Но именно это ей надо было сделать. Он казался таким убийственно здоровым и счастливым. Беата с удовольствием не беспокоила бы его. Но она знала, что они скоро появятся снова – призраки убитых коллег. И Беата подумала: это не последние.

Она перезвонила Харри, как только вернулась в Котельную.

Рико Хэррем проснулся и вздрогнул.

Поморгав в темноте, он сфокусировал взгляд на белом экране в трех рядах от него, где жирная тетка отсасывала у коня. Он почувствовал, как яростное биение пульса затихает. Для паники нет повода, он все еще находится в «Рыбной лавке», просто он ощутил вибрацию, когда вновь вошедший зритель уселся позади него, и от этой вибрации проснулся. Рико открыл рот, пытаясь заглотать немного кислорода из воздуха, пропитанного потом, табачным дымом и чем-то, что могло быть запахом рыбы, но не было им. Вот уже почти сорок лет «Рыбная лавка» Муэна предлагала покупателям оригинальную комбинацию из относительно свежей рыбы с прилавка и относительно свежих порножурналов из-под прилавка. Когда Муэн продал магазин и вышел на пенсию, чтобы систематически убивать себя алкоголем, новые хозяева открыли в подвале круглосуточный кинозал, где крутили жесткое порно. А когда видеокассеты и DVD отняли у них клиентов, они стали разыскивать и показывать фильмы, которых в Сети было не найти, во всяком случае без риска попасть в поле зрения полиции.

Звук был уменьшен настолько, что Рико слышал, как окружающие его люди дрочат в темноте. Ему объяснили, что в этом весь смысл, что именно поэтому звук так сильно приглушен. Сам он давно перерос юношеский восторг от группового дрочения и сидел здесь не для этого. Не для этого он явился сюда сразу после освобождения и просидел здесь двое суток, прерываясь только на необходимые короткие перерывы, чтобы поесть, посрать и купить выпивку. У него в кармане оставалось еще четыре таблетки рогипнола. Надо будет растянуть удовольствие.

Конечно, он не мог провести остаток жизни в «Рыбной лавке». Но он убедил маму одолжить ему десять тысяч крон, и пока тайское посольство оформляет ему визу на продолжительный срок, «Рыбная лавка» предоставляет ему темноту и анонимность, благодаря которым его невозможно найти.

Рико вдохнул воздух, состоявший, казалось, исключительно из азота, аргона и углекислого газа. Он посмотрел на часы. Светящаяся стрелка указывала на шесть. Утра или вечера? Здесь, внутри, стояла вечная ночь, но снаружи должен быть вечер. Чувство удушья накатывало и отступало. Только не клаустрофобия, только не сейчас. Сначала он должен покинуть страну. Уехать. Подальше от Валентина. Черт, как же он скучал по камере. По безопасности. По одиночеству. По воздуху, которым можно дышать.

Женщина на экране работала без устали, но ей пришлось передвинуться вслед за конем, сделавшим несколько шагов вперед, и она исчезла из кадра.

– Привет, Рико.

Он застыл. Голос тихо прошептал эти слова, но Рико почудилось, что ему в ухо вонзилась сосулька.

– «Друзья Ванессы». Настоящая классика восьмидесятых. Ты знал, что Ванесса погибла во время съемок? Ее затоптала кобыла. Из ревности, что ли, как думаешь?

Рико хотел повернуться, но был остановлен рукой, схватившей его за верхнюю часть шеи и державшей крепко, как гаечный ключ. Он хотел закричать, но рука в перчатке уже легла на его рот и нос. Рико вдохнул запах кислой сырой шерсти.

– Я разочарован тем, как просто оказалось тебя найти. Кино для извращенцев. Довольно очевидно, не так ли? – Тихий смех. – К тому же твой красный череп светится здесь, как маяк. Кажется, у тебя сейчас обострение экземы, Рико. Экзема обостряется во время стресса, да?

Рука, закрывавшая нос, слегка ослабила хватку, и Рико смог вдохнуть немного воздуха. Он пах известковой пылью и лыжной смазкой.

– Ходят слухи, что в Иле ты болтал с женщиной из полиции, Рико. У вас есть что-то общее?

Рука в шерстяной перчатке исчезла с его рта. Рико тяжело дышал, во рту было совершенно сухо.

– Я ничего не сказал, – прохрипел он. – Клянусь. Зачем мне это? У меня ж через пару дней срок заканчивался.

– Деньги.

– У меня есть деньги!

– Ты потратил все свои деньги на колеса, Рико. Готов поспорить, что у тебя в кармане лежат таблетки.

– Я не вру! Послезавтра я улетаю в Таиланд. У тебя не будет проблем из-за меня, обещаю.

Последние его слова прозвучали как мольба смертельно напуганного человека, но ему было плевать. Он действительно был смертельно напуган.

– Расслабься немного, Рико. Я и не думал причинять вред моему татуировщику. Человек ведь может положиться на того, кто колол иголками его кожу. Или как?

– Ты… можешь на меня положиться.

– Хорошо. Паттайя – звучит неплохо.

Рико не ответил. Он ничего не говорил о том, что собирается в Паттайю, так откуда же… Рико чуть не перевернулся назад, когда его собеседник поднялся, схватившись за спинку его кресла.

– Мне пора, надо делать свою работу. Наслаждайся солнцем, Рико. Я слышал, оно полезно для экземы.

Рико повернулся и посмотрел вверх. Этот человек прикрыл нижнюю часть лица платком, и было так темно, что Рико не смог разглядеть даже его глаз. Мужчина резко наклонился к нему:

– А ты знаешь, что когда они производили вскрытие Ванессы, то обнаружили у нее венерические заболевания, до той поры неизвестные науке? Держись своего вида, это мой тебе совет.

Рико посмотрел вслед человеку, быстро двигавшемуся к выходу. Увидел, как тот убирает от лица платок. Успел увидеть, как зеленый свет таблички «Выход» осветил лицо мужчины, прежде чем тот исчез за черной войлочной шторкой. Рико показалось, что в помещение снова хлынул кислород, и он втягивал его в себя, глядя на мигающую фигурку бегущего человека на табличке «Выход».

Рико пребывал в замешательстве.

В замешательстве оттого, что до сих пор был жив, в замешательстве оттого, что он только что видел. Не оттого, что извращенцы не поленились и пометили запасные выходы – они всегда помечены. А оттого, что это был не он. Голос тот же, смех тоже. Но мужчина, которого он сотую долю секунды видел в свете таблички, был не он. Не Валентин.