Текст книги "Ирод Великий"

Глава 14

Как было сказано, Гиркан ждал Ирода в своем дворце, намериваясь, подобно разгневанному Юпитеру, обрушить гром и молнии ему на голову. Предполагалось, что ослушник и преступник должен быть повержен неожиданной и небывалой строгостью по отношению к нему. Противники Антипатра и нынешнего прокуратора Иудеи Фасаила злобно потирали руки в надежде увидеть поверженным отпрыска зазнавшихся идумейских выскочек на подступах к Иерусалиму. А Иерусалим, если кто не знает, располагается на крутых холмах, так что прекрасные дворцы его, равно как и лачуги бедняков, приспосабливаются к местности, кто во что горазд. Так вот, на подступах к Иерусалиму, у подножия холма, на который нам еще только предстояло воздвигнуться с войском, грузовыми повозками и паланкинами, нас встречала кучка горожан, одетых в простые каждодневные одежды из грубого льна и шерсти, среди которых Ирод тут же приметил Антипатра. Одетый в простую шерстяную тунику и подпоясанный кожаным поясом, в сандалиях и простой накидке, великий министр ждал своего нечаянно оплошавшего сына, дабы напутствовать его, предостерегая от новых неприятностей.

– Первым делом омойся, потому что в городе, узнав о твоем приближении, будут закрыты все бани. Оденься в чистое, но не украшай себя никакими драгоценностями и не отягощай лишним оружием, – по-отечески спокойно напутствовал он. Убедившись, что сын следует его советам, Антипатр велел пришедшим с ним слугам помыть и умаслить голову Ирода, после чего строго воззрился на нас, выбрав не больше сотни человек во главе с Костобаром, которому Антипатр доверял как самому себе, и другом Ирода Гиппием, с коим тот не расставался. Это была свита для сопровождения Ирода ко дворцу хасмонеев.

Сотня, а нас было не менее полутора тысяч! Военачальники Ирода возроптали, пророчествуя немедленный арест или убийство такой крошечной свиты, но Антипатр стоял на своем, уверяя, что большая свита произведет впечатление, будто Ирод желает запугать Иерусалим. И от этого будет только хуже.

– Иди же, мой дорогой, и пусть бог Израиля и все боги Рима хранят тебя. – Антипатр обнял Ирода, и вместе они присели на обочину дороги, наблюдая за тем, как переодеваются в приготовленные для них чистые, выбеленные до боли в глазах туники умытые с дороги воины. Антипатр вытащил из заплечного мешка лепешку и, разорвав ее на две части, протянул большую сыну. Расторопный мальчик, пришедший вместе с Антипатром, подал чашу с медом.

Желая подслушать, о чем будут вести беседу отец и сын, я подсел к своему господину, а он, отщипнув кусочек лепешки и зачерпнув им изрядно сладкого меда, протянул мне.

– Я приберег для тебя тысячу талантов. Это все, что удалось скопить за долгие годы службы у Гиркана, – одними губами прошептал Антипатр, для верности прикрывая рот лепешкой, дабы враги, если таковые окажутся в свите, не могли прочитать по губам. (Тысяча талантов, как я выяснил у знающих людей, эта плата, которую необходимо заплатить за взятие Иерусалима, коли приведет к тому нужда.) Возможно, тебе еще придется поторговаться, но, если ты пообещаешь правителю Сирии еще 500 иерусалимских жен, он не сможет отказать тебе. – Антипатр оглянулся. – Если Гиркан велит заключить тебя под стражу в моем доме или бросит в темницу, мы с твоим братом немедленно вытащим тебя оттуда, после чего путь твой будет лежать в Сирию. Я дам тебе коней и заплачу жалование воинам, дабы те, увидев твое унижение, не предали. Но и только. Тебе придется скакать во весь опор, потому что войну нужно начинать сейчас или не начинать уже никогда.

– Но я не собираюсь нападать на Иерусалим, где сидит прокуратором мой брат! – Ирод брезгливо повел плечами.

– Ты сделаешь все, как сказал я, или останешься на вечные времена дураком, которым ты никогда не был. Напасть следует как можно быстрее, потому что не далее как два месяца назад Цезарь[38]38
  Гай Юлий Цезарь, диктатор (12 июля 100 или 102 г. до н. э. – 15 марта 44 г. до н. э.) – древнеримский государственный и политический деятель, полководец, писатель. Завоевав Галлию, Цезарь расширил римскую державу до берегов Северной Атлантики и подчинил римскому влиянию территорию современной Франции, а также начал вторжение на Британские острова, одержал победу в сражениях гражданской войны и стал единовластным повелителем Pax Romana. Наряду с Гнеем Помпеем он начал реформирование римского общества и государства, которое уже после его смерти привело к установлению Римской империи.


[Закрыть] милостиво разрешил восстановить крепостную стену вокруг города[39]39
  В благодарность за помощь во время военной кампании в Египте среди прочих привилегий и наград Цезарь разрешил восстановление Иерусалимских стен (приблизительно 47 г. до н. э.).


[Закрыть], но Гиркан до сих пор чахнет над своими талантами, не решаясь выделить достаточно денег для начала работ и одновременно с тем сетуя на невозможность жить в незащищенном городе. Иными словами, если ты ударишь в новую кладку, та разлетится от двух-трех пинков. Впрочем, с нашим господином стена может быть не поставлена годами. Безусловно я мог бы поднажать на него, изыскать средства, но я буду оплакивать твой побег или изгнание, позабыв обо всем на свете и ища утешения в вине.

Выслушав отца, Ирод молча кивнул, обещая быть послушным.

Если бы мой отец взял на себя труд опекать мое появление во враждебном городе, он бы, возможно, выставил своих людей на крышах, рассредоточил отряд по домам, с тем, чтобы те подкарауливали возможных убийц. Антипатр не знал, да ему и не следовало знать все эти ненужные ему военные приемы. Но когда мы шли по городу, жители которого выходили из домов для того, чтобы своими глазами взглянуть на сына первого министра, с которого за ослушание Гиркан скоро снимет его непутевую голову, я отчего-то был уверен, что никто из них не бросит в нас камня, не говоря уже о предательской стреле или ловком ноже. Мы шли, полностью защищенные невероятным авторитетом добрейшего Антипатра, слово которого было сильнее всех легионов Рима, и тверже, чем самая твердая и неприступная скала.

Глава 15

На переговоры с Секстом Цезарем[40]40
  Секст Юлий Цезарь IV – квестор 48 г. до н. э., легат одного из сирийских легионов, близкий друг Юлия Цезаря.


[Закрыть], управлявшим Сирией, Ирод решил взять меня как гражданина Рима. Что, с одной стороны, обременяло ответственностью, а с другой… Впрочем, я был одним из немногих слуг Ирода, который при любом раскладе карт остался бы в выигрыше. Хотя, несмотря на то, что мой подлинный хозяин Марциалий Нунна Алауда и учитель Люций Грасса Вулпес, да ниспошлет им долгие жизни Добрая Богиня[41]41
  Благая Богиня, часто Добрая богиня, иногда Фавна (Фауна) или Фавния – в римской мифологии богиня плодородия, здоровья и невинности, богиня женщин. В низших слоях римского общества богиня почиталась как освободительница от рабства. Среди ее почитателей было много вольноотпущенников и рабов, а также членов простых плебейских родов. Ее именовали Благая Богиня, Добрая богиня, потому что имя богини считалось святым и не произносилось вслух.


[Закрыть], время от времени просили подпустить какой-нибудь слух, порочивший Ирода, что, разумеется, не могло повредить ему напрямую, но все же… Впрочем, им ничего не стоило приказать отравить господина, что я сделал бы не поведя бровью, потому что, как бы я ни был привязан к Ироду и его двору, а все-таки настоящего «Черного паука» не переделаешь. Если мы не кусаемся, то, считай, что и не живем.

Дамаск… ох, не люблю я все-таки перемещаться с места на место, изображая из себя скромного слугу правителя, ненавижу спать на голой земле и в шатрах, не терплю постоялых дворов с их вездесущими насекомыми. А тут еще предстояла война. Бр…

Во что бы ни стало Ироду следовало отыскать симпатичное местечко, на котором он мог бы проявлять свои таланты и не мешал бы мне надзирать за ним. Так как случись война, еще не известно, где будет мой господин, а где доведется коротать денечки мне, грешному. Да, одно дело быть свободным человеком, и совсем иное – слугой повелителя. Тем более повелителя, которому не сидится на своей родной земле, а которого гоняют привередливые боги по свету, забрасывают, точно управляемое ветром судно под парусом, то на юг, а то на восток, на запад или на север, и нет ему покоя, тихой, отрадной гавани.

Доколь, спрашиваю я богов, будет продолжаться сие?

На подъезде к Дамаску на нашей дороге возникла неучтенная преграда в виде двух перевернутых возов, обойти которых не представлялось возможным. Тут же невидимые лучники начали обстреливать нас со всех сторон, так что несколько воинов тут же пали замертво, словив светлооперенные стрелы. Этого еще не хватало. Я извлек из-за пояса несколько метательных ножей и, выскочив на мгновение из-под щита охранявшего меня воина, послал их по назначению, ловко срезав одного из разбойников. Разумеется, «Черному пауку» не следует демонстрировать свою сноровку в присутствии посторонних, но тут уж не до соблюдения правил.

Мой защитник захрипел и упал бы на меня, придавив тяжелым щитом, но я успел кувыркнуться по земле, одновременно уворачиваясь от очередной стрелы и успевая метнуть ответный гостинчик.

Дальше пошло быстрее. Натренированные в пограничных отрядах Идумеи – воины Ирода во главе с ним самим и постоянно находившихся при правителе сотниках Костобаре и Тигране – разместили собственных стрелков под прикрытием вражеских телег. Одновременно со всех сторон на нас поперли грязные оборванцы с копьями и мечами наизготовку. Ну, привалило счастья! Я выхватил меч и, уже не пытаясь скрывать свою настоящую сноровку, принялся за ратное дело в шаге от своего благородного господина. Рядом со мной плечом к плечу рубились закаленные в боях воины Ирода, сдержанные, как все горцы, в начале сражения и неистовые после первой крови. В считанные минуты они покрошили непрошеных разбойников, так что я сразу же утратил интерес к происходящему.

Я осмотрелся, уже не опасаясь получить нежданную стрелу, – не от кого.

– Ну, вот, они разбойничают, а нам теперь порядок наводить вместо тутошних властей, – ворчал в бороду Ирод, вытягивая тонкую стрелу из бедра. Будучи крайне подозрительным, он не доверял подобную работу даже своему лекарю, из-за чего тот вечно клял свою судьбу.

– Так навели же вроде как. Эти больше озоровать не полезут, – передал правителю бурдюк с вином бившийся несколькими минутами до этого плечом к плечу с Иродом сотник Тигран.

– Да где навели-то? Кровью все загадили. Трупы опять же. Провоняют или звери дикие по клочкам растащат, а прохожему, проезжему неприятно, опять же прокуратору донесут… мол, прошли и нагадили на дороге. Распятья рубить надо. Живых развешивать. – Ирод уже извлек стрелу, и только теперь позволил лекарю осмотреть себя. Из-за спешки рану не прижигали, а всего лишь приложили тряпку, смоченную в крепком галльском вине.

– Распять – это первое дело, да вот уже ребята… – сотник кивнул в сторону трудившихся воинов. Кто-то разбирал служившие преградой телеги, кто-то возился с неосмотрительно оставшимися в живых разбойниками. Шла обычная походная жизнь.

Глава 16

– …Слава Цезарю! – Я по-солдатски вытянулся перед прокуратором Сирии, ожидая милостивого разрешения продолжить. Давно источивший запас своего красноречия Ирод стоял рядом, ожидая, когда можно будет снова ринуться в бой. По нелепой прихоти Секста Цезаря[42]42
  Секст Цезарь (родственник Гая Юлия Цезаря) был назначен наместником Сирии в 47 г. до н. э.


[Закрыть], мне позволили предстать перед ним после того, как Ирод введет его в курс дела. Так что теперь оставалось только гадать, какую роль в этой игре уготовили мне как гражданину Рима, охочие до шуток соотечественники.

– А ты кто такой? – Секст Цезарь насупил брови, задиристо поглядывая на меня. Мелькнула мысль: сколько же ему – двадцать пять? Тридцать? Нет, сорок. Старик!

– Я гражданин Рима. Мое имя Квинт Публий Фалькс.

– Он мой помощник, оруженосец и книгочей, – попытался вступить в разговор Ирод.

– Перьещипатель, – прокуратор презрительно повел плечами, – могу я спросить напрямик, в каком легионе служил этот юный книжник? Потому как у нас есть одно непреложное правило: не служивший по армейской части мужчина – мужчиной не является, а следовательно, я не обязан внимать его речам. Публий! Как же, знал я одного Публия, помнится, он был настолько слаб здоровьем, что был не в состоянии мощно потрясать щитом!

Присутствовали на аудиенции министры дружно загоготали.

– Квинт Публий служил под моим началом в пограничной службе Идумеи.

Ирод чуть покраснел, на лбу выступил пот. Вот уж честолюбец, не иначе как сам бог Гонор дергал его за язык заступаться за ближнего. Хотя какой я ему ближний?

– Идумея? Важные места, – крякнул Секст Цезарь, скорее всего, выискивая, чем бы еще поддеть гостенька. – А скажи мне, любезный книжник, чем кормят легионеров во время походов?

– Известно чем, – я выпятил грудь вперед, как это обычно делают солдаты. – Сало им дают, творог и поску на запивку. Сказать, из чего делают поску? Тоже знаю, потому как помогал не однажды. Из воды, уксуса и яиц, а ты никак забыл, на прокураторском месте-то сидючи?!

Теперь уже не смеялся никто. Дурной знак.

– Я на своем месте сижу, братом моим двоюродным Гаем Юлием доверенным, и твоего совета спрашивать не собираюсь. Впрочем, можешь мне за своего господина разъяснить, по какому такому праву вы без суда и следствия истребили уважаемых граждан Галилеи, ибо я его идумейского юмора не понимаю? Ну, говори, книгочей, коль в разговор встрял, да еще и самому прокуратору Сирии вопросы задавать осмелился. Говори или вместе примете смерть лютую. Не по приказу Гиркана, ясное дело, а в связи с возникшей необходимостью ввиду вашей крайней опасности и по причине внезапного нападения на особу прокуратора Сирии.

– Позволь еще вопрос: а что бы ты сам сделал, коли в твоих владениях наглые разбойники начали бы мирных жителей обижать? Если бы твоих людей резали ночью и днем, и над тобой, прокуратор, при этом потешались?

– Что сделал, что сделал, уж твоего совета точно бы не спросил! Ясное дело, что с разбойниками делают… – он смутился и расхохотался, шлепая себя по голым коленям. Допер, должно быть, к чему я клоню.

– Скажи еще: если бы в твой дворец или сад пробрался вор, ты бы ему кишки выпустил или наперво Цезарю прошение отослал, мол, разъясни мне, двоюродный братец, как с вором в собственном доме поступать? Если бы насильник подол твоей дочери задрал, ты бы пырнул того ножом, разрубил мечом или опять ждал бы, – я сделал непристойной движение бедрами.

– Понял, понял я, – Секст Цезарь дружески похлопал меня по спине, чуть не сбив при этом с ног. – Вот так бы сразу и говорили, а то развели высокую политику, пилум вам в глотки. А ты молодец, Ирод! В Сирии уважают решительных людей, а хлюпиков, которые только и знают, что за мамкин подол держаться, мы отродясь не жаловали, ибо противно. Ну – он покосился в сторону сигмы[43]43
  Сигмой называлось ложе, напоминавшее своей формой греческую букву.


[Закрыть], на которой восседал рослый мужчина в багряном хитоне. – А ты говорил, что Антипатров сын будет просить нас напасть на Иерусалим.

– И буду, – снова подал голос успокоенный похвалой Ирод, – потому как для Иудеи я теперь все одно – вне закона и… Идумея поддержит и… тысяча талантов.

В этот момент я заметил одетого на светский манер юношу приблизительно моего возраста. Легкой неслышной походкой он проскользнул за спину Секста Цезаря и, шепнув ему что-то на ухо, вручил письмо. Это было странно, так как все собравшиеся были одеты, как это и подобает в легионе, а значит, и докладывать посланник должен был по установленному правилу, но, по всей видимости, к нему это не относилось. Впрочем, никто из собравшихся и бровью не повел, что нарушается устав. Из чего я заключил, что юношу здесь все прекрасно знали и не удивлялись его невоенному виду и поведению.

– Гиркану я весточку подам, он обвинения с тебя снимет, не вопрос… – Секст Цезарь развернул послание и, пробежав его глазами, вернул юноше, – …а вот что касается взятия Иерусалима, то пойми и меня. Как могу я, гражданин Рима, посягнуть на собственность Рима? Нет уж! Если тебя ваш правитель чем-то обидел, стучись в сенат, к Гаю Юлию, к Цицерону[44]44
  Марк Туллий Цицерон родился 3 января 106 г. до н. э. в семье, принадлежавшей к сословию всадников. Политик и философ, блестящий оратор, поэт.


[Закрыть], перед ними слово держи. Пусть рассудят по справедливости. Но лучше у меня оставайся со всеми своими людьми. С твоим опытом приграничной службы – быстро порядки наведешь на нашей с Иудеей границе. К тому же – кто ты теперь? Должность прокуратора Галилеи потерял, новую не обрел. Правитель Идумеи? Никакой ты не правитель Идумеи, там свой господин имеется. Получается – перекати поле. Вольный господин с тремя когортами воинов. Не сегодня-завтра с голодухи или скуки ради начнешь селения грабить, на штурм городов пойдешь. Тут тебя уже как разбойника бить придется, к кресту приколачивать.

А станешь служить Риму, ты уже не сам по себе, а государственный муж. Кто такой твой брат Фасаил? Прокуратор Иудеи, Римом одобренный. Кто такой Гиркан? Этнарх Иудеи, милостью Рима на престол посаженный. А кто станешь ты против них – равный! Потому как вы все Римом поставлены на свои места, свое дело делаете. А хорошо дела пойдут, я тебе правление Самарией доверю. Тоже приграничное и волнительное для меня местечко. Туда я бы родственника своего хотел поставить, племянника, но, боюсь, не выдюжит он приграничной жизни. Хватки твоей, опыта нет, да и откуда взяться? А я твоим воинам в помощь своих ауксилариев бы дал.

Проведать своих пожелаешь, никто, даже Гиркан, тебя арестовать не посмеет, потому как за тобой империя. Да и рядом это, чихнуть не успеешь, как из Самарии в Иудею или разлюбезную тобой Галилею доберешься. Смекаешь, о чем я?

Правитель Самарии! А ведь и то верно. Можно, конечно, воевать с Гирканом воинской силой, а можно и так. Как законный представитель римской власти засесть в двух шагах от Иерусалима, как бы сказал мой отец, на расстояния пинка. Сидеть и мирно улыбаться, дожидаясь момента, когда никудышный правитель встанет в подобающую случаю позу и…

Глава 17

Я уже писал, что в первую мою встречу с Иродом меня поразили не его двор и слуги, не храбрые, привычные к нелегкой жизни в приграничье воины. А та нежность, которая исходила от правителя, когда тот прикасался или когда хотя бы видел свою супругу – несравненную Дорис, подарившую ему старшего и на тот момент единственного сына Антипатра.

Происходившая из родовитой идумейской семьи, Дорис подходила Ироду настолько, что иногда казалось, что они созданы друг для друга. Спокойная, рассудительная, как оазис в пустыне, усмиряла она не в меру разгулявшиеся страсти своего супруга. Дорис была не просто законной женой и госпожой его постели. Дорис, если можно так выразиться о женщине, сидящей на своей половине дворца, была истинным спутником жизни Ирода – его музой и грацией, его путеводной звездой, женщиной, в которой была его судьба, оберег от всех возможных бед, пристань для кораблей, желанная земля любви.

 
Вкушает благоприобретения свои —
не гаснет ночью светильник ее.
Протягивает руки свои к прялке и длани ее держат веретено.
Длань свою простирает бедному и простирает руки свои нищему.
Не опасается она за семью свою при снеге, ибо вся семья
ее одета в алую ткань.
Она делает себе ковры, виссон и пурпур – одежда ее.
 

Это именно ей не доверявший лекарям Ирод позволял осматривать и даже зашивать свои раны, на ее коленях покоилась его голова, когда правителя мучили мигрени и мир казался зловеще подкрадывающимся к нему адом. Это она шептала тихие молитвы и мудреные идумейские заклинания, заготавливала защитные амулеты, клала поклоны в храмах и на алтарях местных богов и горных духов, дабы те уберегли ее суженого от жданной и нежданной опасности. И именно с разрывом их отношений соотношу я начало упадка Ирода. Начало его падения, хотя для всех остальных это был высокий полет. Выше некуда!

Впрочем, обо всем по порядку.

Я остановился на том, что двоюродный брат Гая Юлия, Секст Цезарь отправил Ирода вместе с его полуторатысячным войском в Самарию, где стоял легион, прежде служивший под безвольной рукой Марка Луция, чьей отличительной чертой было то, что куда бы ни прибывал сей мужественный воин, первым распоряжением его неизменно была немедленная постройка сортиров для простых воинов, командного состава и для себя лично. Говорят, что, будучи неопытным юнцом, он решил как-то приласкать безродную пастушку, имевшую неосторожность пасти своих овечек в непосредственной близости от Аппиевой дороги, вдоль которой живописными украшениями высились распятия с подгнившими на них мятежниками, а по дороге возвращались в свой лагерь легионеры.

В то время когда его друзья ловили и резали молодую мясистую овечку, дабы достойным образом перекусить перед тем, как снова вокруг зазвучат свистки и команды легатов, а над головой воспарит золотой штандарт легиона, Марк Луций отвел под ближайшее деревце тощую девчонку и, задрав ей подол, принялся за дело. Есть ему тоже хотелось, но не будешь же рвать зубами сырое мясо. К тому же в благородном искусстве разделывания туши у него имелся существенный пробел, зная о котором юный легионер не спешил выказывать удаль, портя шкуру несчастному животному, и занялся тем, что было ему приятнее и привычнее.

Нежно припекало весеннее солнышко, в траве шебуршали жучки, а над сочной свежей травой порхали бабочки. Марк Луций размеренно вдувал пастушке, стараясь не замечать ее костлявости и слушая пение птичек и предсмертный хрип овечки, которые слились для него в единую божественную мелодию. Да, Марк Луций был истинный поэт, никак не хуже благородного Марка Туллия Цицерона, творения которого отчего-то не вызывали в душе нашего героя ни малейшего отклика. Да и о чем он пел?.. о том же, о чем пели все вокруг, – о женщинах. А вот он – Марк Луций, разве он не воздает дань красоте и любви? Разве не служит Венере и, может быть, даже в результате этого совокупления безродная плебейка зачнет в своей утробе потомка благородного рода, прославившись через это. Хотя вряд ли, он ведь не собирается открывать девке свое настоящее имя. Он вообще не будет с ней разговаривать, а стало быть, откуда ей знать, как звали отца ее будущего сына. И надо же, чтобы именно в этот момент отвратительный запах свежего дерьма оскорбил благородный нос легионера, поэта и ценителя женских прелестей.

Марк Луций повернул голову, силясь отыскать источник зловония и, к величайшему отвращению, обнаружил, что это он сам невольно подмял правым сандалием кучку свежего собачьего говна. Настроение тут же упало, не позволив вкусить итог наслаждений. Марк Луций оправил одежду и, горестно вздыхая, направился к друзьям, по дороге старательно вытирая загаженный сандаль о траву.

Говорят, что именно этот неприятный конфуз Марк Луций пронес в памяти через всю жизнь и, став центурионом, а потом легатом, завел обыкновение уделять особое место сортирам, дабы не вляпаться ненароком еще и в человечье дерьмо.

Для наведения дисциплины Секст Цезарь приставил к нам четырех десятников из первого легиона, что было весьма почетно. Поначалу я простодушно решил, что на четырех надзирателей у нас стало больше, но ребятам было велено подчиняться Ироду, что они и выполнили, быстро организовав прием крестьянских пареньков, желавших проходить воинскую службу, и раздавая направо и налево подзатыльники и зуботычины, занимались муштрой и воинской дисциплиной.

Поставив Ирода на новый пост, Секст Цезарь практически не касался его дел, справедливо полагая, что сын Антипатра обойдется без нянек. Впрочем, он был более чем желанным начальником, к которому можно было обратиться за советом и помощью. Так что если Ироду было нужно переговорить с Секстом Цезарем, он посылал голубей или направлял меня, в крайнем случае ехал сам. Если же Сексту нужно было передать что-то нам, он высылал своего помощника Силлая[45]45
  Силлай – знатный сириец, правивший впоследствии царством вместо неспособного управлять страной царя Обода. Официально Силлай занимал пост первого министра. Этот человек отметился в истории в связи с персоной Ирода, царя Иудеи. В дальнейшем он неоднократно будет появляться и на страницах этого романа.


[Закрыть], сирийца по рождению, весьма знатных кровей, который приносил послание в день нашего с Иродом первого визита в Сирию. Вежливый и расторопный, Силлай отличался дипломатической любезностью и умением настолько хорошо скрывать свои чувства и доверенные ему клятвы, что можно было позавидовать. Впрочем, пройдет чуть более двадцати лет, и я узнаю о Силлае нечто такое, что объяснит и его таланты и скромный, невинный вид.

Прошли три года, за которые доверенный Ироду гарнизон полностью преобразился. Меж тем власть в Риме заметно пошатнулась, от рук убийц пал Гай Юлий Цезарь, и в Сирии сел Кассий[46]46
  Гай Лонгин Кассий был квестором в войске Лициния Красса во время его похода против парфян. Не раз давал Крассу полезные советы, но Красс не прислушивался к ним, вследствие чего потерпел полное поражение. Остатки войска были спасены Кассием и дали ему возможность не только защитить Сирию от нападения парфян, но даже одержать победу над ними близ Антиохии. В 49 г. до н. э., будучи народным трибуном, он соединился с Помпеем и разбил флот Цезаря у Сицилии. После Фарсальской битвы перешел на сторону последнего и стал его легатом. Гай Юлий Цезарь, несмотря на не раз доказанные блестящие способности Кассия, не доверял ему, что и стало причиной заговора против Цезаря, который составил Кассий.


[Закрыть], коронованный молвой как убийца Гая Юлия. Приблизительно в это же время мой учитель Люций Грасса дал мне знать через своих людей в Самарии, что в Риме объявился мой отец, который желает встретиться со мной. Дело для «Черных пауков» небывалое. Как гласит закон: «тайных дел мастера» не имеют ни отца, ни матери, ни дома, ни родного берега», но тут сердце мое дрогнуло, и я попросил правителя отпустить меня в Рим. Не просто так, разумеется, а с поздравлениями и подарками Марку Антонию, которые я должен был доставить в сохранности через бушевавшую восставшими плебеями страну и бродившими в поисках легкого заработка бывшими воинами Цезаря.

В мое отсутствие Ирод должен был явиться пред начальственные очи Кассия, дабы тот подтвердил его назначение в Самарию, либо избрал туда другого не менее достойного кандидата. Впрочем, еще раньше к новому правителю Сирии явился лично засвидетельствовать свое глубочайшее почтение и заверить в полном содействии на будущее отец Ирода Антипатр, так что к моменту знакомства Ирода с Кассием последний был настроен более чем благостно. Да и почему бы ему и не расположиться к молодому и весьма полезному военачальнику, который, прослышав о том, что Кассий явился в Сирию собирать войска для вступления в заварушку между наследником Цезаря Октавианом[47]47
  Гай Юлий Цезарь Октавиан Август (при рождении – Гай Октавий Фурин), 23 сентября 63 г. до н. э., Рим – 19 августа 14 г., Нола) – римский политический деятель, основатель принципата (с именем Imperator Caesar Augustus, с 16 января 27 г. до н. э.), Великий понтифик с 12 г. до н. э., Отец отечества со 2 г. до н. э… Внучатый племянник Цезаря, усыновленный им в завещании.


[Закрыть] и Марком Антонием, честно и благородно принес последнему не только уверения в своей дружбе, но и сто талантов – собственную честную долю от сбора налогов. Поэтому Кассий не только подтвердил назначение, но и поручил Ироду собирать долги в давно и надолго перепуганной близким соседством с обманутым и опороченным ею идумеем Галилее. Жаль, что об этом новом визите Ирода к некогда оскорбившим его галилеянам я узнал только от знакомых идумеев, сопровождавших его в этом путешествии. Представляю, как тряслись поджилки у совета старейшин, когда они учуяли приближение своего врага – человека, которого они оклеветали перед Гирканом. И вот теперь еще вчера с позором изгнанный «князь-жених» пришел, уже не предлагая брачного союза с напуганной до смерти Галилеей, а чтобы брать ее всякий раз, когда ему это заблагорассудится, не принимая на себя право защищать ее народ, вершить суды, умножать ее благосостояние. Теперь Ирод ставил Галилею на колени и делал с ней, что ему вздумается, на правах, данных ему свыше.

Рассказывавшие о произошедшем придворные давились от хохота, проливая на свои хитоны виноградное вино, по эллинскому обычаю перемешанное с водой, описывая, как крестьяне, некогда плевавшие вслед удалявшемуся от них правителю, ныне стояли на коленях вдоль дороги, а горожане осыпали цветами путь кавалькады Ирода от городских ворот до дворца правителя. Везде была заблаговременно собрана дань, причем она не только превосходила обещанное. На отдельных грузовых повозках Ирод вывозил подарки, собранные лично для него благодарными за его приезд жителями Галилеи. Раньше срока к Кассию явился Ирод с собранной данью и не потеряв за время похода ни одного человека.

На радостях Кассий тут же поручил Ироду собирать подати по всей Сирийской провинции, а также высшей римской властью он был допущен к складам оружия легионов, находившихся в самой Иудее. Таким образом, спустя всего три года после позора в Галилее и суда в Иудеи, Ирод, образно говоря, получил право входить, когда ему вздумается, и в Иудею, и в Галилею, не спрашивая на то разрешения и действуя на основании приказа Рима. Это был триумф!