Текст книги "Возвращение"

– Давай, – отодвинув миску и кружку, решился мужчина, поддавшись на мою немудреную провокацию.

Не столько в силу слабой воли и склонности к чужому влиянию, сколько потому, что сам хотел действовать, а в таком случае важен только повод, сколь бы незначительным он ни был. Полагаю, начальство и инструкции достают не только простых работяг, но и специалистов щекотливых профессий.

Мы начали творить. Кейр и Лакс, позабыв про сборы в дорогу, уселись рядышком и с самым неподдельным любопытством следили за процессом. Еще бы! Ведь при них создавалась история, новое чудо, не менее диковинное, чем вся моя магия!

Об условных знаках, масштабе, единицах измерения (местных гелах, это что-то вроде наших полутора километров навскидку!) и прочей ерунде мы с Гизом договорились быстро, а вот с точной картой всего Вальдина я крупно обломалась. Тэдра Номус оказались ребятами практичными и лишней ерундой головы исполнителя забивать не стремились, поэтому точные знания мой киллер имел только о Хавале, Ланце да окрестностях Мидана, принадлежащего маленькому и не особенно гордому государству Мидарен. Профессиональные навыки работников Номус оказались на самом высоком уровне, посему там и предположить не могли, что живучей магеве удастся избегать закрытия контракта сколько-нибудь длительный срок и превысить выданный исполнителю географический лимит. Представление о более дальних землях Гизу дали лишь в самом общем виде. Но даже эта малость была куда лучше, чем почти ничто, имеющееся в головах прочих моих компаньонов, нимало не озабоченных своим картографическим местом в мире.

Спустя две трети часа несколько листков блокнота были заполнены самодельными картами: общими контурами материка размером примерно с одну из Америк и несколько более мелкими планами нашего бывшего и предполагаемого маршрутов на небольшом клочке этого участка суши.

Лакс и Кейр, не будь дураками, довольно быстро уяснили принцип составления карт и теперь удивлялись только одному: почему же никто до сих пор у них до такого не додумался.

– Так всегда с новыми идеями получается, – тоном записного знатока подбодрила друзей. – Пока никто ничего не знает, кажется невозможным это изобрести, а как только идея воплощается в жизнь, народ поражается: «Как же я сам до такого не допер, ведь так просто!» Впрочем, это даже хорошо, что вы у меня такие нормальные. Относительно, конечно, нормальные, иначе бы не связались со мной. Люди, у которых мозги устроены иначе и горазды сочинять новое, с ума сходят куда легче обычных трудяг, словно сжигают себя, да и вообще они плохо приспособлены к жизни.

– Если бы Кейр занимался идеями, а не нашей едой, было бы плохо, – глубокомысленно согласился Фаль, разряжая обстановку, и не понял, чего это мы хохочем над его мудрой сентенцией.

Так или иначе, завтрак закончился, карты были нарисованы, припасы готовы, вещи собраны, лошади оседланы, слова прощания с балаганщиками, преисполненными двойного благоговения по поводу визита в мои грезы Темного Менестреля, произнесены. Мы покинули только-только наполнившуюся первыми утренними посетителями и торговцами ярмарку у стен Мидана.

Путь наш для начала лежал по Мидарену, оттуда к северо-западному краю Ланца и далее (тут кончалась точная карта, «срисованная» из памяти Гиза!) через Карниалесские дебри к предгорьям Недранга. Там-то и находилось озеро с цветами-сердечками по берегам, где в черной воде, полной яда беспросветных отчаяния и тоски по любимой, даже в самый ясный летний день отражались лишь ночь и звезды.

Дэлькор весело гарцевал по дороге, то и дело оглядываясь, будто проверял, не исчезла ли я куда-нибудь снова в неизвестных далях, кинув бедного коня одного-одинешенька. Впрочем, несмотря на свой задор, конь шел мягко, даже мои филеи, успевшие за три недели отвыкнуть от прелестей верховой езды, ничуть не протестовали. Широкий тракт, тот, которого мы избегали в прошлый раз, дабы не привлекать к себе лишнего внимания враждебно настроенных элементов, предоставлял свободу для маневров энергичному коню, застоявшемуся в стойле. Поскольку все меры предосторожности, предпринятые прежде, ничуть не помогли, теперь я решительно воспротивилась всяким попыткам скрытного продвижения. Хватит уже партизанить! Я желала видеть мир, подаренный мне судьбой, и, что немаловажно, получать максимум удовольствия от каждой секундочки жизни. Вкусив прелести ночлегов на постоялых дворах и в лесу у костра, я хоть и признавала бесспорную романтичность последних, обеими руками и всем – увы! – довольно изнеженным телом голосовала за мягкую постель и вкусную горячую пищу, более полезную для обладателя легкого гастрита (а у кого из студентов его нет?), чем самые лучшие холодные бутерброды. Новый маршрут учитывал мою невинную тягу к комфорту, впрочем, стойкие мужчины, кажется, сдались перед напором дамы не без тайного удовлетворения, им, вечным бродягам, полевая кухня и плащ вместо кровати обрыдли поболее моего.

Утреннюю, острую, пронзительно-чистую свежесть середины лета мало-помалу сменял теплый денек. Я дышала полной грудью, подставляла лицо ветерку и улыбалась от уха до уха. Некоторое время мы молчали. Это было спокойное, умиротворенно-довольное молчание людей, объединенных общей целью и вполне расположенных друг к другу, людей, которым приятно не только беседовать, но и просто слушать. Слушать просыпающийся за нашими спинами город, случайную болтовню проезжего и прохожего люда, птиц, насекомых, дыхание ветра. Когда народа, стремящегося до жары успеть в Мидан и сладить с делами, стало поменьше, я вдруг спросила, позвав едущего впереди мужчину:

– Эй, а Гиз – это твое имя или прозвище?

– Почему это тебя так интересует, магева?

– Отвечать вопросом на вопрос невежливо. – Я показала киллеру язык. – А вообще-то Лакс, Кейр и Фаль – это ведь, сам знаешь, сокращения от имен полных, вот я и любопытствую, ты такой же длинносочиненный или как?

– Или как, – хмыкнул он. – Мое имя осталось за порогом служения. Гиз – прозвище. Я не могу перевести его точно, в местном языке нет такого определения. Это узкий, тонкий трехгранный клинок, не длиннее среднего кинжала, способный пройти сквозь кольчугу или отверстие в броне.

– Его еще и ядом небось мажут, – подсказала я.

– Мажут. – Намек на холодную улыбку тронул губы чуть удивленного моей догадливостью Гиза.

– Знаю, я читала о таком оружии, у нас оно считается разновидностью стилета, – продолжила, довольная собой (не зря папин справочник временами полистывала!). – Тебя красиво и, по-моему, метко прозвали, мне нравится. Интересно, только за профессиональные навыки или за телосложение и манеру речи?

– Думаю, за все сразу, – пожал плечами мужчина, но, кажется, я ему польстила.

– А в нашем мире Гизы когда-то были герцогами, родней короля одной весьма интересной страны, – поделилась своей ассоциацией. – Ты, кстати, не из дворян?

– Мое прошлое позади, не стоит его ворошить, магева, – замкнулся в себе Гиз, отвернулся и, похоже, собрался послать коня вперед, подальше от болтливой и любопытной девчонки.

– Ладно, ладно, не сердись, уважаю право на частную жизнь! Свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого. – Я примиряюще подняла руки ладонями вверх.

– Это как? – поинтересовался новым правилом Кейр.

– Ну вот, к примеру, коль ты захочешь добавлять в нашу кашу столько соли, сколько заблагорассудится, сыпь, но только до тех пор, пока это не покажется слишком соленым другим. А уж коли покажется, придется общий котел солить умеренно, а себе добавлять по вкусу позднее. Сам понимаешь, дело касается не только соли, но и всех прочих аспектов жизни. А конфликты возникают на границах личных свобод и нашего понятия об этих границах.

– Ты такая умная, Оса, – зазвенел над ухом Фаль, преисполнившись благоговения.

– Аж череп жмет, – насмешливо отцитировалась я, а наша компания надолго задумалась над подкинутой сентенцией о свободе.

Мы ехали в молчании довольно долго, пока Кейр не пробормотал тихо:

– Странно, магева, я столько с рождения не передумал, сколько за то время, которое с тобой провел, и дни-то по пальцам перечесть можно, а словно еще одну жизнь прожил.

– Это плохо? – задумчиво отозвалась, перебирая в пальцах гриву Дэлькора, красиво заплетенную Фалем в косички.

– Нет, я же сказал, просто странно, непривычно, что ли, – промолвил мужчина, встряхнувшись, и поправил без того идеально сидящую перевязь с мечами. – Ты меня словно наизнанку вывернула.

– Я рада, что ты нашел голове еще одно применение, кроме «я в нее ем», – улыбнулась и рассказала друзьям бородатый анекдот про боксера, переделав неизвестное название профессии на общедоступное «кулачный боец».

Заканчивать анекдот пришлось уже на повышенных тонах, потому как за изгибом дороги шумел как растревоженный улей народ. При приближении оказалось, что гомонят не несколько десятков, а всего каких-то семь потных, красных от жары и возмущения крепких мужиков явно крестьянского вида. Побросав свои возы, нагруженные товаром с ярмарки, они столпились у обочины и орали друг на друга так, что чуть не лопались от натуги. Ну точно, митинг!

– Что за шум, а драки нет? – весело, с командными интонациями вопросила разгоряченную компанию, хотя и без допроса успела выхватить из общего сыр-бора несколько фраз, по которым смутно распознавалась первопричина конфликта.

Обрывки возмущенных воплей неоднозначно подсказывали: чего-то ценное (скорее всего, деньги или ювелирные изделия!) пропало, и теперь все подозревали всех, кроме себя: «Не ты, скажешь? А чего такими завидущими глазами на мою мошну зыркал да ухмылялся?» – «Уж и своим довериться нельзя! Во времена тяжкие настали!» – «Да что тут думать, перетряхнуть его вещи, и вся недолга!» – «Кто больше всех горланит, тот и виноват!» – «Да Ситепа это, кто ж еще, Паканор с него пять монет за Наждину ввечеру требовал!»

Пока еще отношения выяснялись вербальным путем, но нешуточный накал страстей обещал в самое ближайшее время обернуться классическим мордобоем прямо посреди столбовой дороги, создавая помехи транспортному потоку. Не то чтобы мне, как Бэтмену, было больше всех надо, просто взыграло стихийное любопытство.

– Магева! Магева! Вот она-то пусть и рассудит, – на удивление слаженно для готовых вцепиться друг другу в бороды людей загомонили мужики и клином двинулись в мою сторону.

Кабы я уже не знала, что моя профессия обеспечивает в здешних краях неприкосновенность, а спутники жизнь положат, но вреда мне причинить не позволят, попыталась бы дать деру. Очень уж целеустремленно обступала меня делегация хмурых и потных крестьян.

– Покража у нас, магева, рассуди! Разыщи татя! – комкая в руках какую-то нелепую помесь панамки и кепки, впопыхах сдернутую с головы, прогудел самый бородатый и грузный из мужиков, может быть и признанный старшим за свои габариты.

– И что же, вы полагаете, украдено? – первым делом уточнила я.

– Кошель со всей выручкой за ярмарку умыкнули! – запричитал мужик в рубашке с вышивкой по вороту и по рукавам понаряднее, чем у первого, и, едва сдерживая скупую мужскую слезу, принялся перечислять, что именно он запродал, чтобы выручить денежку. Брови его, кустистые, как у Брежнева, и такие же черные, двигались вразнобой и походили на пару заплутавших на лице гусениц.

На ранних яблоках я сломалась и взмолилась:

– Стоп! Происхождение денег роли не играет. Главное – факт их исчезновения. Кошель пропал, вы не знаете, кто виноват, и подозреваете друг дружку. Так?

– Истинно так, магева, – покорно и с видимым облегчением подтвердил потерпевший, компания согласно закивала, пораженная моей мудростью.

Я обвела собрание взглядом и почесала за ухом. Да, виновного найти не большая проблема, магия поможет, даже без нее знаю, логических фокусов достаточно, не зря сказки в детстве слушала, а в юности почитывала. Вон хотя бы история про горшок с черненным сажей донцем: когда всех в круг ставят, психологически обрабатывают проникновенной речугой и дна касаться велят. Виновный ни в жизнь не дотронется, боясь разоблачения, у него-то одного рука чистой и останется. С рунами же вовсе никакие трюки, играющие на нервах, не нужны. Достаточно вызвать тейваз – руну цели и справедливого суда, формой походящую на стрелу, – на виновного останется только пальцем показать и ехать дальше. Просто, как апельсин. Мысленно улыбаясь, я вызвала свою руну и почти сразу поняла, что просто и ясно в этот раз не получится.

Нет, дело было вовсе не в том, что магия внезапно отказалась работать, Гиз-то теперь играл на моей стороне, а значит, никаких помех ни справа, ни слева не имелось. Неразрешимое противоречие имело вид лопоухого, веснушчатого, как подсолнух, соломенноволосого молодого мужика, вернее сказать, пока еще парня, только рослого, косая сажень в плечах.

Тейваз, возникшая перед моим мысленным взором, однозначно осветила его фигуру. Вот только на неосознанный вопрос: «На фига этому парню, Ситепе, чужие бабки сдались?» – руна взяла и показала ответ.

Передо мной, как при ускоренной съемке, только очень четко, мелькнуло несколько образов. Лопоухий ворюга и сдобная, как булочка с корицей, с парой толстых кос девушка, держащиеся за руки с типичным трепетом влюбленности. Потом беседа парня с грузным мужиком, тем, который просил помочь следствию, отцом девицы. Назначение выкупа за невесту – и вновь дурная от счастья парочка, обжимающаяся на заднем дворе… Ярмарка. Хмельной отец возлюбленной, по пьяни торопящий парня со сбором «дани» и грозящий выдать девицу за другого, коль женишок не поспешит. Страх потерять любимую и решение позаимствовать из отвязавшегося с пояса кошеля богатого односельчанина недостающую сумму с тем, чтобы непременно вернуть долг с лихвой. Рука, тянущаяся к кошелю, и под конец та самая общая свара, перед которой ее виновник не успел отсчитать жалкие пять монет и вернуть пропажу на место. Жгучий стыд, терзающий парня и перерастающий в беспросветное отчаяние. Потому-то вор самым красным из компании не был, слишком испугался, что теперь вся жизнь его кончена: позор, изгнание из деревни, неизбежная разлука с любимой. Такое близкое счастье рухнуло в один момент, оглушив его болью.

Ну как, скажите на милость, я могла отдать этого дурня на растерзание? Да я ж сама бы потом не спала! Вот так задачка. Мозг лихорадочно заработал, пытаясь найти решение, способное удовлетворить и жаждущих показательного суда крестьян, и мою собственную привередливую дуру-совесть. Один-единственный даже не то чтобы плохой, нелепый поступок не должен был сломать парню всю жизнь. Я чуяла не только его страх перед карой, но и стыд, и раскаяние.

Идея пришла, как всегда, неожиданно, я едва удержалась от того, чтобы не рассмеяться, когда с чинным, снисходительным спокойствием вопросила общество:

– Значит, хотите, чтобы я вас рассудила?

Мужики снова закивали, мое магевское величество тоже кивнуло и с иронией продолжило:

– А я бы вам вместо суда предложила меньше пить или лучше похмеляться поутру. Эй, парень, как там тебя, Ситепа, ну-ка сбегай за поворот. Там, в траве, у куста, в таких мелких зеленых ягодах, красный мешочек валяется. Глянь, не ваш ли?

Тускло-безнадежные глаза вора, собравшегося, не дожидаясь магического разоблачения, во всем покаяться, вновь ожили и посмотрели на меня с восхитительной надеждой, превратившей простецкое лицо юноши в почти иконописный лик. Я украдкой подмигнула проштрафившемуся бедолаге и поторопила его, пока мужики всем табуном не понеслись за поворот – выискивать кошель, покоящийся за пазухой у вора. Хвала тому богу, которому парень молился, он все-таки не стал стоять столбом и, сорвавшись с места, ринулся прочь, только пятки замелькали.

Обернулся Ситепа мигом, мужики не успели опомниться. Бедолага вопил на бегу с совершенно искренним ликованием приговоренного к казни и чудом избегнувшего неминучей участи:

– Нашел! Нашел! Вот он!

Владелец кошеля, возмущавшийся и сыпавший обвинениями больше всей вместе взятой компании, почти выхватил из рук горе-похитителя кошель, тут же вывалил его содержимое на плат в возке и пересчитал трижды. То ли не верил в свои математические способности, то ли опасался, что мошну «за время возлежания под кустом» успели облегчить окрестные зверюшки или кто из проезжих.

– Ровнехонько двадцать монет и семь бронзовок, – сконфуженно признался он. – И как там очутился? Не сымал ведь с пояса…

– Видать, права магева-то насчет опохмелки, – заулыбались крестьяне, а виновник переполоха, красный как томат, почесывая выглядывающее из кафтана пузо, стыдливо пропыхтел:

– Вы уж простите, мужики, что я так всполошился, невесть чего нес, ежели обидел кого, в ноги поклонюсь! Главное ты, Ситепа, звиняй, на тебя-то я пуще всех думал. Ты, это вот, держи-кась! – Внезапно решившись, «растеряша» слазил в обретенный кошель, вытащил из него несколько монет и провозгласил: – Бери-бери! Тебе ж как раз еще пяти для откупа за Наждину не хватает!

Ситепа несколько мгновений только открывал и закрывал рот, не веря в реальность впихиваемых ему почти насильно монет, отдаваемых хозяином добровольно, а ведь он хотел взять их тишком! Покраснев еще гуще от щедрости крестьянина, парень пробормотал:

– Спасибо, Дрол, ой спасибо! Но я только в долг у тебя их взять могу! Верну непременно! По осени верну!..

– Ну ладно, почтенные, вы тут уж друг перед другом сами винитесь хоть до вечера, а нам в путь пора, – встряла я в душещипательную сцену самым пошлым и приземленным образом. Внимание публики тут же переключилось на меня, мужики замерли, ожидая оглашения платы. Вспомнив об этом обычае, склерозная магева (я то есть!) нетерпеливо отмахнулась:

– Ничего вы мне не должны, не колдовала ведь я, когда кошель ваш под кустом разглядела. Так что бывайте да больше не теряйте ничего, не каждый день за вами по пятам честные люди путь держать будут!

Не дожидаясь ответной речи крестьян, чуть тронула пяткой бок Дэлькора, стоявшего во время разборок смирно, как памятник, и помчалась галопом вперед. Мои спутники рванули следом. Даже если бы крестьяне хотели оставить последнее слово за собой, хрен бы они догнали моего эльфийского коня. Фаль висел, вцепившись в гриву, и восторженно визжал, его крылышки развевались по ветру, как радужные флажки.

Только проскакав вперед достаточное расстояние и подстраховавшись от возможного преследования, мы пустили коней в прежнем темпе, устраивающем и всадников, и лошадей.

– Здорово ты с ними, – первым выпалил Лакс, явно гордясь моей проделкой. – Только ведь кошелька под кустом-то не было, а, Оса?!

– Конечно, не было, – покорно согласилась я.

– Парень – вор. Почему ты так поступила? Пожалела? – спросил Кейр, не то чтобы обвиняя, скорее рассчитывая на ответ. Наверное, дала себя знать палаческая привычка докапываться до сути дела приговоренного, чтобы с чистой совестью вершить правосудие и не мучиться ночными кошмарами по поводу безвинно убиенных. Впрочем, в этом мире с таковых сталось бы лично являться к убивцу призраками и портить жизнь.

– Не могла я его заложить. Ведь этот Ситепа кошель красть не собирался, хотел всего пять монет взять, чтобы выкуп за свадьбу тестю заплатить, а потом и эти деньги вернул бы. Дурень он, конечно, не подумал, что пропажи быстро хватятся, да и вообще ни о чем не думал, кроме того, что его Наждину за другого отдадут. Что ж теперь ему, из-за одной-единственной глупости всю жизнь ломать? – Я вздохнула, поискав нужные слова. – Понимаешь, Кейр, иногда надо поступать не по справедливости, а по милосердию.

– По-твоему, милосердие лучше? – уточнил Гиз, то ли посмеиваясь, то ли всерьез озадачившись моим поступком.

– Не знаю, – честно ответила я. – Только сам посуди, каждому в жизни случается ошибиться, нет безупречных и непричастных, намеренно или случайно любой совершает то, о чем приходится жалеть. Если все наши поступки взвешиваются на весах где-то наверху, то какой бы вы сами предпочли суд: справедливый или милосердный?

Молчание стало ответом, я тоже помолчала почти минуту, выдержав многозначительную паузу, и заключила:

– Вот то-то и оно. Справедливость может быть самой страшной карой и худшим проклятием. Парень оступился, но его поступок не успел вылиться ни во что дурное, и больше он никогда не совершит ничего противозаконного, я видела в его душе твердую решимость. Поэтому выручила дурика, как сумела. Коль какому-нибудь Гарнагу это не по нраву, пусть сам по дорогам ходит, сверкает глазами да суд творит, я ничуть не возражаю.

– Вольно ты о богах говоришь, магева, – с некоторой тревогой, почти с осуждением цокнул языком Кейр.

– Я и богам то же в лицо повторю, коль захотят лично выслушать, – спокойно отрезала, чуток разозлившись.

– Служительница стоит рангом выше, Кейр, и пусть она пока этого не признает, но уже чувствует, – некстати влез Гиз.

Вот упрямый, зараза, так и не уяснил, что не собираюсь становиться какой-то там служительницей, что я сама по себе и поступаю только так, как хочу. Зато Кейр на эти слова только крякнул и окончательно заткнулся, погрузившись в очередной приступ глубокой задумчивости. Ну хоть какая-то польза!

Впрочем, сие состояние не мешало ему нести службу и бдеть, высматривая всяких недругов, засевших у дороги с враждебными целями. И не вина телохранителя, что этих недругов пока не попадалось. Тракт и впрямь был относительно благополучным, разбойнички, конечно, по слухам, собранным на ярмарке, пошаливали и тут, но по сравнению с другими местами не так интенсивно. Слишком велик был шанс наткнуться на патруль, передвигавшийся по дороге без всякой закономерности, что, вероятно, бурно возмущало не только мирных путешественников, пекущихся о личном имуществе и телесном здоровье, но и самих бандитов, неспособных составить четкий график грабительских эскапад.

Словом, телохранители несли стражу, Фаль летал по окрестностям, может, надеялся найти чей-нибудь по-настоящему потерявшийся кошелек, а Лакс подъехал поближе ко мне и вернулся к разговору:

– Значит, ты пацана пожалела не потому, что он вор, как и я?

– Как ты? Ну нет, Лакс, вор вору рознь. Думаю, ты никогда не крысятничал, не крал у своих и не брал у того, кто сам нуждался в деньгах. Поэтому моя совесть спокойна. Ты, конечно, мазурик, но в данный момент никаких противоправных действий не совершаешь, и, если бы ко мне обратились с требованием выдать тебя, чтобы подвергнуть суду и наказанию за какое-нибудь былое преступление, я ни за что тебя не отдала бы. Но не потому, что мне плевать на законы, а потому что тебя знаю и ценю больше всех местных законов. Поколдовала бы или откупилась, но не отдала на расправу, – ответила честно.

– Спасибо, – глухо пробормотал рыжий и отвернулся, чтобы я не слишком пристально всматривалась в его подозрительно заблестевшие влагой глаза.

– Двойная мораль, магева? – иронично вставил Гиз, похлопывая рукой по холке своего неприметно-гнедого, но, несмотря на неказистость, весьма удачно сложенного и прыткого коня.

– Не-а, круговая порука, – усмехнулась беспечно. – Своих не выдаю. Тебя это, кстати, тоже касается!

– Заплакать, что ли, от умиления? – цинично вопросил киллер.

– Не надо, животных жалко, – попросила строго.

– При чем здесь звери? – удивился от неожиданности Гиз, даже в седле чуть дернулся.

– Просто поговорка одна на ум пришла из моих краев, – ухмыльнулась я. – Если что-то очень странное случается, у нас говорят: «Что-то в лесе сдохло». А если очень-очень странное, вроде плачущего киллера, упоминают того зверя, который в данном лесу ни при каких обстоятельствах оказаться не мог.

– Странные словесные конструкции употребляют в твоих краях, магева, – скривил губы мужчина и замолчал.

– Жизнь вообще странная штука, но от этого становится только еще более привлекательной, – отозвалась я, и Фаль, носящийся вокруг, охотно меня поддержал очередной порцией мелодичного ликующего визга.