Текст книги "Буря приключений"

Элия, как и все члены ее семьи, по желанию могла трансформировать свое тело, принимая облик существа любого пола, расы, внешности. Но одним из самых доступных было для богов обличье животного, чьи повадки и характер были наиболее близки внутренней сути. Для принцессы таким зверем стала аранийская пантера. Если же богине хотелось принять облик иного животного или человека, то затраты энергии на создание и поддержание непривычного обличья существенно увеличивались, напоминая: тот облик, что дал тебе Творец при рождении, и есть твой истинный облик.

Способность к оборотничеству, обычная для бога, являлась одной из сторон таланта трансформации исходного тела в любое другое. Лоулендцы могли менять свою внешность в рамках человеческого облика, но подобные изменения (истинная трансформация, а не простая магическая личина, надеваемая щелчком пальцев) считались дурным тоном, и к ним старались не прибегать в родном мире, среди родственников и друзей. Ибо, согласно одному из Законов Великого Равновесия, известного и Силам, и всем богам, внешность бога по воле Творца дана ему изначально в соответствии со структурой души, нравом, божественной силой и талантами.

На поведение в мирах негласное правило сохранения облика не распространялось. Там разрешалось творить что угодно, не нарушая лишь Законов Равновесия. Зачастую другое лицо было необходимо для выполнения заданий государственной важности, поручений Источника, для сохранения или восстановления самого Равновесия, даже развлекаться при собственной физиономии не всегда было удобно и безопасно. Ведь никогда не знаешь, когда и какая информация просочится о тебе в миры, друзья или враги встретятся по пути. Лучше уж заранее предусмотреть возможные эксцессы и перестраховаться, чтобы не стать жертвой многочисленных недоброжелателей или, того хуже, поклонников и адептов.

Члены королевской семьи Лоуленда были необыкновенно популярны в мирах не только как боги, в чьих храмах не переводились верующие, но и как герои многочисленных легенд, героических баллад и, разумеется, чертовой уймы анекдотов. Их имена давно стали нарицательными и вошли в поговорки: голоден, как Кэлер, красива, как Элия, проворен, как Джей, хитроумен, как Рик, и так далее. Если бы популярностью измеряли степень влияния на миры Уровня, то Источник Лоуленда был бы неизменным лидером «гонки вооружений». Почти никто из обитателей Мэссленда не пользовался такой сногсшибательной известностью, как дети семейки Лимбера. Но у любой монеты есть обратная сторона: подчас быть самими собой в мирах богам удавалось, лишь спрятавшись под личиной или трансформировав тело.

В целом же оборотничество для развлечения в обожавшем приключения и развлечения Лоуленде – как и в любом крупном Узле Мироздания – было в порядке вещей. Избранные формы родственников и друзей не являлись великим секретом. Принцесса знала, что излюбленная форма гибкого, пронырливого и вороватого Джея – сварливый хорек; неумолимого желтоволосого воина Нрэна – леопард; плутоватого, всезнающего, ушлого Рика – рыжий лис; добродушного бугая Кэлера – черный медведь; осторожного, скрытного и таинственного Тэодера – камышовый кот; хищного, безжалостного Энтиора, охотника и дознавателя, – ночной барс; тонкокостного, изящного Ноута – серебристый соболь; вдумчивого философа Ментора – сова; книгочея и историка Элтона – крупная рысь; изящного, вальяжного, но очень опасного Мелиора – белый тигр. Романтичный и ласковый кузен Лейм в своей животной ипостаси больше всего походил на обросшую длинной мягкой белоснежной шерстью маленькую лань. Известны были принцессе и излюбленные обличья многих дворян Лоуленда. Герцог Элегор, например, несмотря на внешне взрослый вид, до сих пор оставался волком-подростком с длинным нескладным телом и взъерошенной шерстью. И этот досадный факт, наглядно подтверждающий молодость бога, просто выводил Элегора из себя. Шутливое замечание Элии насчет того, что молодость – единственный недостаток, который пройдет со временем, герцога не успокаивало. Непоседливому дворянину всегда хотелось «все и сразу», он просто ненавидел ждать и терпеть!

– О возлюбленный мой господин и повелитель, – наконец донеслись до Нрэна слова Власты, и лорд понял, что настырная девка уже довольно давно и тщетно взывает к нему, да еще и теребит его одежду.

– Что? – тяжело уронил слово-вопрос бог, глядя сквозь любовницу.

Поняв, что она услышана своим обожаемым господином, барышня затараторила, взмахивая ресницами:

– Вы, должно быть, были в трансе, говорили с Источником, Силами или даже с самим Творцом? А я вас все звала, звала… Ваша сестра такая красивая, только зверь у нее очень страшный! Такие клыки, глаза! Ой, ой! Я так испугалась! Никогда так не пугалась! Ой, – тут щечки девушки вспыхнули пунцовым румянцем, когда до ее головки наконец добралась информация, уловленная в минуты ужаса спинным мозгом (информация такого рода не способна пропасть бесследно для женщины), – она говорила, что я ваша невеста, господин мой. Но ведь это неправда?.. – Власта кокетливо потупилась.

Воитель со все возрастающей брезгливостью слушал дикую чушь, которую несла Власта, и недоумевал, каким чудом ему удавалось еще совсем недавно выносить непрерывную стрекотню этой смазливой дурочки. Уж лучше слушать, как над ним издевается Элия!

– Хватит, замолчи, – коротко рыкнул Нрэн, оборвав захлестнувший его бесконечный словесный поток.

Когда бог войны сердился, это быстро понимали даже самые тупые и примитивные существа и предпочитали, если не загибались на месте, оказаться как можно дальше от гневающегося воителя, который и в мирном расположении духа не был особенно обходительным и приятным в общении субъектом. Впрочем, в любом правиле есть исключения, и влюбленные женщины из их числа.

Принцесса Санирсии не побежала прочь, не упала в обморок и не обмочилась от ужаса. Власта лишь испуганно захлопнула пухлый ротик и расстроенно заморгала, так и не дождавшись подтверждения мечтам о скорейшем бракосочетании, буйно расцветшим за несколько минут молчания любовника. Синие глаза заблестели от непролитых, но готовых хлынуть градом слез – верного средства для укрощения жестоких мужчин, еще не испробованного на Нрэне. Воитель схватил спутницу за руку и бесцеремонно, почти грубо поволок в свои апартаменты. Больше половины шагов на пути к ним Власта сделала по воздуху. Захлопнув тяжеленную дверь из железного дуба – дерева, не горящего даже в колдовском огне, – и столь толстую, что не прошиб бы и таран, Нрэн щелкнул замком и брезгливо толкнул женщину в направлении отведенной ей комнаты, рявкнув:

– Соберись. Ты отправляешься домой!

– Почему, господин мой и повелитель? Ты недоволен мною? – заломив лилейные руки, никогда не державшие что-то тяжелее иголки для вышивания или вилки, всхлипнула Власта, преданно взирая на хозяина глазами побитой собаки и все еще до конца не веря словам лорда, потому что не желала им верить.

– Потому, что я так сказал, – отрезал бог, приведя свой излюбленный еще со времен воспитания Лейма неопровержимый стандартной логикой аргумент.

– Господин мой, умоляю, не отсылай меня! Господин, возлюбленный мой! Я не смогу жить без тебя! Заклинаю слезами Улиции, покровительницы отчаявшихся, позволь мне остаться, я буду делать все, что ты только велишь, позволь мне быть твоей служанкой, твоей рабой! Пожалуйста! Умоляю, мой повелитель! – Поняв, что принц говорит абсолютно серьезно, женщина зарыдала всерьез, без всякого притворства, с искренним отчаянием, и упала перед ним на колени, заелозила по жестким коврикам-циновкам прихожей, метя их тяжелыми черными кудрями, перевитыми гранатовыми бусами. Обхватила ноги бога руками, склонилась, пытаясь поцеловать его сапоги.

Лицо мужчины перекосила брезгливая гримаса отвращения (Элия никогда, ни за что бы не стала так унижаться и умолять!). Гадливо отшатнувшись от Власты, лорд презрительно бросил:

– Приведи себя в порядок, ты дурно выглядишь. Собери вещи. Даю тебе пять минут.

Резко отвернувшись, чтобы не видеть более опостылевшую женщину, Нрэн перевернул стоящие на высоком лакированном столике в прихожей нефритовые песочные часы, оплетенные золотыми нитями, и ушел в кабинет. Власта и незаметные тихие слуги воителя, возникавшие в поле зрения господина только тогда, когда он желал их лицезреть, услыхали, как лязгнул тяжелый засов, страхуя хозяина от пустых просьб любовницы.

Почти упав в высокое жесткое кресло, лорд прикрыл глаза рукой, пытаясь привести в порядок разбредшиеся, словно репсы без пастуха, мысли. Любовницу срочно надо отослать. Срочно! Иначе он не выдержит и свернет шею этой тупой идиотке, чтобы больше не слышать ее глупой стрекотни и не видеть преданных глаз, подернутых влажной коровьей поволокой. О Творец Всемогущий, Элия, похоже, всерьез решила, что он должен жениться на Власте. А если принцесса что-то решила, то, как уже не раз убеждался мужчина, обязательно настоит на своем. Нрэн всегда был необыкновенно упрям, но ему никогда не удавалось переупрямить кузину. Или Элия пошутила? Лорд никогда не мог точно определить, говорит она серьезно или разыгрывает его… Нет, все-таки на сей раз она говорила очень серьезно. Какой же он болван: приволок в Лоуленд эту походную подстилку из завоеванного королевства, осквернил, испоганил замок, где живет она, Элия. Элия… Как прекрасна сегодня была принцесса. Снова нахлынула волна страстного желания и неистового возбуждения, когда мужчина представил роскошное тело, скрывающееся под закрытым шелковым платьем, и позволил себе помечтать о том, как он ласкал бы его, если… Если б только она не была его кузиной…

Нрэн терзался тягостными раздумьями и сладкими преступными грезами, пока безупречные внутренние часы не подсказали ему, что пять минут давно истекли. Рывком поднявшись, лорд вышел из кабинета, схватил в одну руку несколько сумок, собранных рабами, во вторую зареванную и упирающуюся Власту и телепортировался в королевский дворец Санирсии.

Бесцеремонно швырнув сумки и женщину на ковер в одном из пустующих покоев, небрежно рявкнул любопытной своре придворных, поспешивших на странные звуки:

– Позаботьтесь о своей госпоже! – и вернулся в Лоуленд.

Отделавшись от физического воплощения проблемы, бог пошел в ванную, шлепнул по крану и сунул свою светловолосую, распухшую от переживаний голову под мощную струю ледяной воды – незамысловатый, но испытанный способ немного успокоиться по-лоулендски. Вода, горький чай (ледяной или крутой кипяток – по настроению) и тренировки до изнеможения – таким способом Нрэн пытался сражаться со своими мучительными чувствами. Но методы эти приносили лишь временное успокоение. Нрэн чувствовал себя больным Красной Смертью – лихорадкой динельва, которого вместо истинного лекарства пичкают слабыми обезболивающими. Но рецепта последнего воин не знал или, уж если быть точным, смертельно боялся применить. Он скорее упал бы на меч, чем открыл прекрасной насмешнице кузине тайну своей мучительной любви.

Глава 2
Это сладкое слово – месть

Охота была удачной. Загнав быстроногую молодую лань, по глупости отбившуюся от своих сородичей и слишком увлекшуюся водопоем, пантеры жадно рвали зубами горячее, сочащееся кровью мясо. Диад по-джентльменски оставлял даме лучшие, на его привередливый взгляд, куски и конечно же печень. Жадничать не было нужды, лани с лихвой хватило на одну трапезу двум пантерам и еще осталось для мелких падальщиков. Насытившись, отяжелевшие звери подошли к извилистому ручью и под раскидистой ивой напились чистой ледяной воды, смывая с усов, морд и когтей свежую кровь и кусочки мяса. Потом Диад выжидающе посмотрел на повелительницу. Объевшуюся пантеру изрядно клонило в сон, но в незнакомом лесу, даже если чувствуешь себя в нем хозяином, спать было слишком опасно.

Пантера-богиня ответила Диаду понимающим тычком в бок и скрылась в магическом мареве. Через считаные доли секунды Элия приняла человеческий облик и, захватив довольного питомца в поле телепортации, перенеслась в свои лоулендские покои. Пантера тут же вспрыгнула на тахту в гостиной и, свернувшись клубочком, погрузилась в дрему, переваривая сытный обед. Зверь настолько наелся, что не стал даже чистить шкуру, в которой местами запутались веточки и семена трав.

Принцесса с улыбкой посмотрела на своего разомлевшего питомца. Сама богиня в процессе трансформации тела преобразовала съеденное мясо в запас чистой энергии. Так, как правило, поступали все оборачивающиеся, чтобы не страдать из-за несовместимости объемов пищи с размерами желудка и чуждого настоящему метаболизму рациона. (Элия до сих пор помнила, как маялся животом младший братишка Лейм, нащипавший травы в обличье лани, пока ему не дали лекарственной настойки.) Женщина не чувствовала себя объевшейся тяжелой пищей и готова была с удовольствием перекусить чем-нибудь более изысканным, чем сырое, пусть и наисвежайшее мясо. Блюда такого рода в истинном божественном облике включал в свой рацион лишь принц Энтиор, чьи вкусы сильно зависели от вампирской крови, текущей в венах.

Из-за разницы во времени между миром, избранным для охоты, и Лоулендом Элия вернулась домой под вечер. Солнце клонилось к закату, и ужасная дневная жара, ведя ожесточенные бои за каждый градус, медленно отступала. Город и замок, словно навеки застывшие в неподвижном янтаре зноя, начинали понемногу оживать.

Благодаря жаре семейные трапезы – один из стойких обычаев королевской семьи Лоуленда, раз в день собирающий всех родственников, находящихся в данный момент в королевстве, – были временно упразднены. Каждый питался самостоятельно, когда, с кем и чем хотел, если вообще хотел. Элия, как богиня любви и единственная, не считая склочной тети Элвы, дама в семье, пользовалась неизменным спросом в качестве компаньонки.

Братья соперничали за право пригласить принцессу к трапезе по двум причинам: во-первых, общество прелестной и остроумной женщины само по себе было весьма притягательно, а во-вторых, согласие Элии составить компанию существенно повышало личный рейтинг бога, удостоившегося этого самого согласия. Самолюбивые мужчины готовы были соперничать между собой в любой области, превратив конкуренцию в своеобразный вид спорта. Король Лимбер не имел ничего против развлечений такого рода, даже потворствовал им, полагая, что соревнования только умножают общую силу семьи, а следовательно, и государства. Элия была согласна с отцом, но иногда принцессу весьма раздражал тот факт, что ее благосклонность расценивается как переходящий приз. Но сейчас собственная популярность была юной богине на руку.

«Скоро зайдет кто-нибудь из родственников, чтобы пригласить к ужину», – подумала принцесса и, как поступала в большинстве случаев, решила отдать предпочтение тому приглашению, которое последует первым. Сегодня Элия была расположена флиртовать и кокетничать напропалую. Пусть Нрэн ревнует и злится, может, быстрее склонится пред ее чарами. А в том, что кузен прознает о ее развлечениях, принцесса ничуточки не сомневалась. Лорд обладал какой-то сверхъестественной, прямо-таки компасообразной способностью определять местонахождение принцессы и, неожиданно явившись в самый неподходящий, с точки зрения общества, момент, безмолвно маячить в отдалении, убивая трассирующими очередями ревнивых взглядов кавалеров кузины.

Переодевшись в более подходящее для летнего вечера открытое светло-серое платье без рукавов, чуть тронутое серебряной нитью, перехваченное тонким пояском, изукрашенным жемчугом, Элия опустилась в мягкое кресло. Богиня сбросила шелковые серебристо-серые туфельки с подошвой из тончайшей кожи, и ее ножки утонули в мягком густом ворсе кремового ковра.

«Интересно, избавился ли Нрэн от своей красотки?» – задумалась принцесса, постукивая пальчиками по подлокотнику. Богиня со своей стороны сделала все возможное, чтобы навести кузена на гениальную мысль о неотложной необходимости этого поступка. Большие надежды принцесса возлагала на то, что Нрэн как огня испугается распространения вести о его готовности жениться на Власте. Милое словечко «жениться» у всех родственников Элии, опуская отца и дядюшку, непременно вызывало мгновенное несварение желудка и аллергию. Нрэн таким исключением не был и, зная настырность сестры, вполне мог сообразить: Элия, а вслед за ней и все братья изведут его ехидными подколками и вопросами о грядущем бракосочетании. Тем более никаких внешних признаков ревности кузина не проявила, значит, становилось очевидно даже такой странной личности, как Нрэн, что присутствие девицы в Лоулендском замке неуместно. Выгоды никакой, одни неприятности!

«Впрочем, – решила Элия, – даже если кузен вытурил пассию из замка, я не намерена сию минуту возвращать ему свою благосклонность. Пусть негодник, заставивший меня сомневаться в собственной силе, помучается, поревнует, понервничает, хлебнет полной мерой последствий необдуманного поступка».

Дальнейшей формулировке основных постулатов партизанской войны с Нрэном помешал паж, явившийся с докладом о визите принца Мелиора. Удовлетворенно улыбнувшись, женщина решила, что изысканный красавец Мелиор – бог интриг и дипломатии, покровитель коллекционеров, знаток этикета, эстет, гурман и сибарит – как раз то, что нужно для дрессировки Нрэна.

Когда принц вошел в гостиную, Элия благосклонно протянула ему руку для поцелуя. Мелиор склонился в изящном, как любой его жест, поклоне и нежно коснулся губами тонких пальчиков принцессы.

Мужчина – живой идеал, словно сошедший со страниц «Высших правил этикетного уложения и наставлений», был, как всегда, прекрасен, а манеры его безукоризненны. Свое появление он рассчитал с точностью до секунды, придя ровно в тот миг, с которого считалось приемлемым вести разговоры о вечерней трапезе.

– Замечательный вечер, сестра, – приветствовал богиню мужчина, неохотно выпуская из своих длинных пальцев, полускрытых белоснежной пеной кружевных манжет, прелестную ручку сестры. Даже он сегодня не надел камзола, удовольствовавшись шикарной приталенной кипенно-белой рубашкой с широкими рукавами, сужающимися лишь у самых запястий. – Твоя дивная красота словно живительное дуновение горного воздуха среди плавящихся от зноя камней замка.

– Прекрасный вечер, дорогой, – улыбнулась Элия, удержав готовое сорваться с острого язычка замечание насчет того, что прохладу брату дает освежающее заклятие, а вовсе не созерцание богини любви, от взгляда на которую здоровым мужчинам с нормальной ориентацией положено сгорать в огне страсти, но уж никак не леденеть.

Принцесса небрежным кивком головы предложила брату расположиться в кресле напротив. Мелиор неспешно опустился на сиденье, раскинувшись с изящной небрежностью хищного зверя, прекрасно сознающего собственную силу и красоту. Поигрывая перстнем со светлым сиренитом на мизинце, бог промолвил, бросая на Элию косой взгляд из-под ресниц:

– Сестра, солнце ушло из восточной галереи пару часов назад. Сейчас там благодатная полутень. Не согласишься ли ты отужинать со мной тет-а-тет? Сегодня я хочу сотворить для тебя нечто особенное.

– Пожалуй. И что же это будет? – заинтригованно спросила принцесса, слегка выгибая бровь.

– О, нечто в холодных тонах. Ты не пожалеешь, что согласилась. В последнее время я экспериментировал с холодными закусками и сластями. Обещаю много восхитительных сюрпризов. – Принц таинственно улыбнулся, скользнув пальцами по витой нагрудной цепи черненого серебра.

– Звучит заманчиво… – протянула принцесса, соблазненная предложением бога-гурмана.

Мелиор торжествующе улыбнулся и перетек из кресла в вертикальное положение, чуть склонился, предлагая сестре руку. Элия едва коснулась ее, выпорхнув из кресла. Рука об руку боги направились в восточную галерею. Там, скрытые от посторонних глаз флером заклинания незаметности и отталкивающим барьером, стояли ломящийся от изысканных яств стол на витых ножках, застеленный белоснежной кружевной скатертью, и пара кресел алебастрового дерева. Кресла были удобными и в меру глубокими (иные бог-сибарит подсовывал только недругам). Для сестры же, случай редкостный, не любивший не только перенапрягаться, но и просто напрягаться Мелиор старался как для самого себя.

Если уж принц приглашал Элию на трапезу, то можно было смело утверждать: богиню ждет не заурядный ресторанный перекус, а настоящий шедевр гастрономии. Бог-гурман властью своей творил столь потрясающе вкусные и столь же красивые блюда, что подчас сии лакомства жалко было есть. Хотелось поместить их в заклятие вечной свежести и оставить для примера потомкам и поварам. Магический кулинарный талант являлся частью божественной сути бога-покровителя гурманов. Но на сей раз принц превзошел самого себя.

Брат и сестра отлично проводили время, наслаждаясь относительной прохладой, навеваемой легким волшебным ветерком, обществом друг друга и изысканной пищей, поданной, как и обещал принц, «в холодных тонах».

Остроумная беседа о новых пополнениях великой Коллекции Мелиора с показом фантомных образов особо интересных экспонатов, болтовня о первой в этом сезоне премьере в Театре Всех Миров отлично шла под яйца, фаршированные ветчиной и сырным кремом, паштет из телятины, тарталетки с куриным мясом, заливное из гусиной печенки, несколько десятков видов салатов, персики с кремом, кофе глясе, многослойное желе, лучшие лиенские вина и, конечно, мороженое с орехами, шоколадной крошкой и жидкой карамелью.

Боги мило сплетничали о последнем скандале – безумной любви баронессы Ливилэ дель Вэнс из восточной провинции Руманта и нового трагического актера с соболиными бровями и огненным взором черных, как ночь в новолуние, глаз. Мелиор всегда умел подать такие пикантные истории под нужным соусом и позабавить сестру. Упрямая в своих чувствах дама, большая (во всех смыслах, включая объемы фигуры) поклонница театрального искусства, уже больше луны засыпала короля душещипательными и многословными прошениями. Она чуть ли не штурмом брала кабинет короля Лимбера в приемные и неприемные дни, домогаясь с упорством, достойным лучшего применения, его положительной резолюции на петиции. Монарх Лоуленда спасался за баррикадами, тщетно взывал к посмеивающейся в усы страже, бдительности секретарей и продолжал упорно сопротивляться.

Болтая о глупости и упорстве вдовицы Ливилэ, принцесса неожиданно почувствовала на себе чей-то тяжелый, как чугунная плита, взгляд, одновременно с этим ее захлестнула волна чужих чувств: ревнивая безнадежная тоска, желание, странная, мрачная любовь.

«Вот и Нрэн пожаловал, – подумала принцесса, сразу узнав виновника своего беспокойства. – Однако ты быстро спохватился, дорогой. Смотри внимательней, кузен, как нам хорошо вдвоем с Мелиором, поревнуй, дружок. Может, это отобьет у тебя охоту таскать в Лоуленд своих шлюшек и демонстрировать их мне. Пора бы тебе перестать игнорировать мои намеки».

Делая вид, что поправляет прическу в моментальном магическом зеркале, женщина слегка обернулась и увидела мужской силуэт в дальнем окне галереи. Мелиор тоже ощутил яркое излучение чужих эмоций (на его долю выпала ревнивая зависть, которую Нрэн и не думал скрывать). Проследив за траекторией излучения, принц опознал наблюдателя и иронично заметил, прикрывая язвительной шуткой легкий холодок опасений:

– Кажется, милая, наш кузен недостаточно отошел после последнего похода на Санирсию, его все тянет поиграть в разведчика.

– А кто мы такие, чтобы мешать ему предаваться этой невинной забаве? – беспечно пожала плечами Элия и спокойно вернулась к мороженому.

– Правда, драгоценнейшая, будем милосердны, не станем разочаровывать Нрэна, – согласился принц и «великодушно» предложил: – Сделаем вид, что ничего не заметили, а то наш великий воитель еще решит, что утратил квалификацию, и заколется с горя. Это нанесет непоправимый урон обороноспособности Лоуленда.

– Папа опять же ругаться будет, – задумчиво покивала головой богиня, аккуратно слизывая с ложечки подтаявшее и перемешавшееся со сливочной карамелью мороженое. – Что ж, решено, мы Нрэна не видели, пусть спит спокойно, наслаждаясь сознанием собственных грандиозных талантов.

И боги продолжили ехидную беседу, демонстративно игнорируя мрачное наблюдение воинственного кузена. Элия – с легким сердцем, а принц – пряча за показной беспечностью некоторую нервозность и нехорошие подозрения, касающиеся своих дальнейших взаимоотношений с ревнивым богом войны. Взаимоотношений, чреватых если не нарушением целостности физической оболочки, то уж чередой дополнительных тренировок наверняка.

Даже выбросив Власту из замка, охладившись под струей ледяной воды и испив пять больших чашек кипящего зеленого чая кряду из любимого фарфорового сервиза с золотой росписью, Нрэн не находил себе места от беспокойства, вызванного мучительными размышлениями, сводящимися к банальной, как всякие любовные терзания, фразе: «Я болван и солдафон, недостойный даже видеть Элию». Никакие занятия, включая заточку и полировку любимого меча, впрочем не нуждавшегося ни в заточке, ни в полировке, не могли отвлечь бога от горьких раздумий, так непохожих на обычные отстраненно логичные мысли.

Наконец лорд, руководствуясь некой противоестественной, неизвестной автору, Силам Двадцати и Одной и самому Великому Творцу мужской логикой, доступной, должно быть, только избранным гениям военного поприща, пришел к категоричному выводу: он должен сейчас же узнать, где находится принцесса, что она делает и, главное, с кем! Над тем, что данное умозаключение полностью противоречит всем выведенным прежде, мужчина не дал себе труда поразмыслить.

Стремительно покинув свои апартаменты, Нрэн на мгновение остановился у дверей, давая инстинкту ревности выбрать, в каком направлении начать поисковую работу. Вопрос решился сам собой, без участия сверхъестественных чувств. В конце коридора мелькнула фигурка одного из рабов – маленького пажа. Только принцесса Элия да Энтиор держали детей-слуг для забавы, но вышколенный страхом и болью раб принца никогда не двигался бы по замку так беспечно, значит, паж принадлежал богине любви и мог раскрыть Нрэну секрет ее местонахождения. В долю секунды сопоставив все данные и решив действовать, лорд, словно леопард к добыче, метнулся к ребенку. В три шага догнав несчастную жертву, он легонько припечатал ее ладонью к стене, наклонился, взглянул прямо в расширенные от ужаса карие глаза и без обиняков спросил:

– Где сейчас твоя госпожа?

Через несколько секунд до насмерть перепуганного внезапной атакой бога войны паренька дошел смысл вопроса, и он, постукивая зубами от ужаса, прозаикался:

– Уж-жи-ннна-ет в-в во-во-сточ-ч-ной гал-ле-рррее.

Получив ответ, Нрэн моментально забыл о своей случайной жертве и понесся в указанном направлении, как грозовой фронт, подгоняемый штормовым ветром. Дрожа еще сильнее от воспоминаний о миновавшей угрозе, паж медленно сполз по стене, ощущая предательскую сырость в новеньких шелковых шафрановых штанах с кокетливым золотистым кантом.

Что и говорить, даже вид безмятежно спокойного лорда Нрэна отнюдь не способствовал сохранению душевного равновесия любого здравомыслящего существа. Общаться с богом войны без привкуса неизбежного страха могли лишь считаные единицы. В Лоуленде и прочих мирах Нрэну поклонялись, ему повиновались безоговорочно, признавали безупречный авторитет стратега, но никому и никогда еще в его обществе не было уютно. И взрослые люди без привычки с трудом сохраняли присутствие духа, что уж говорить о детях с их ранимой психикой. После прямого столкновения с Нрэном Лоулендским маленького пажа еще долго мучили ночные кошмары.

Домчавшись до стеклянных, в изящном переплете дерева и серебра дверей восточной галереи, опоясывающей часть этажа, воин приник к стеклу. Там на открытой вечернему ветерку площадке лорд увидел Элию и Мелиора. Они были только вдвоем, сидели рядышком за небольшим столиком и любезничали. Элия заразительно смеялась над тем, что увлеченно рассказывал ей брат. Да уж, Мелиор всегда умел красиво болтать! Принц томно улыбался, время от времени нежно касаясь кончиками пальцев обнаженного локтя сестры, чтобы привлечь ее внимание к каким-то особенно интригующим моментам в повествовании, наклонялся к розовому кораллу ушка принцессы, чтобы прошептать пару-другую фраз, словно ненароком касался ее волос… Заметив, как нога Мелиора, обтянутая легкой тканью черных лосин, придвинулась к принцессе и будто невзначай коснулась ее бедра, Нрэн заскрипел зубами, не в силах сдержать бешеной ревности. Будь на месте зубов камни, моментально стерлись бы в пыль, столь велика была ярость бога.

Воитель пристально вглядывался в происходящее на галерее, еще больше растравляя гноящуюся рану своей неистовой ревности и боли. В сумасшедшей от любви голове бога войны не нашлось даже крохотного местечка справедливым мыслям о том, что Мелиор имеет прав на общение с сестрой не меньше, чем он сам, и волен оказывать ей знаки внимания, а следовательно, причин для законной ревности быть не должно.

«Ну, Мелиор, ты за это заплатишь!» – твердо пообещал себе лорд, стискивая рукоять верного двуручного меча. Мрачная улыбка скользнула по крепко сжатым губам бога. Он уже знал, кого пригласит завтра поразмяться в тренировочном зале королевского замка. Пожалуй, шпаги с заостренными кончиками вполне подойдут!

Случайных любовников принцессы лорд, как правило, убивал без затей, впрочем, как и остальные братья богини, считавшие это дело не то своеобразным развлечением, не то видом спорта для избранных. Честного же вызова на дуэль, насколько вообще дуэль любого существа с богом войны могла быть честной, удостаивались лишь особо выдающиеся экземпляры, сумевшие завоевать хотя бы крупицу уважения.

С братьями Нрэну приходилось сложнее. Убить их ему не позволяло чувство долга и абсолютная преданность семье, а оставить безнаказанными за заигрывания с кузиной – бешеная ревность. Наконец лорд нашел некий компромисс между двумя раздирающими его чувствами: пользуясь правом верховного наставника по оружию, он вызывал особенно раздразнивших его ревность родственников на тренировку по фехтованию для проверки уровня мастерства жертвы. Периодически проводить подобные проверки входило в круг обязанностей бога войны, а к своим обязанностям он относится чрезвычайно добросовестно.

Немного успокаивался Нрэн лишь после нанесения брату, осмелившемуся нагло приударить за Элией, многочисленных, но несмертельных увечий. Провожаемые строгой рекомендацией воителя больше внимания уделять занятиям с оружием, боги почти ползком покидали учебный зал. Даже при своей неуемной регенерации лоулендцы вынуждены были отлеживаться в мирах после таких «занятий» как минимум пару недель, чего никогда не случалось, когда мужчины сражались между собой даже настоящим оружием. Такого рода развлечения члены королевской семьи практиковали регулярно, звон клинков в тренировочном зале редко смолкал надолго, но поскольку силы были примерно равны, то и серьезных увечий боги не могли нанести друг другу.