Текст книги "Святослав. Возмужание"

Глава вторая
Праздник богов

Пройдя по звериной тропке вдоль ручья, Велесдар вышел к тому месту, где прозрачные струи сливались с небольшой рекой, а на поляне возвышался Священный дуб. На высоте примерно пяти саженей, там, где начинались ветки, можно было разглядеть выступы четырёх кабаньих челюстей. Когда-то аккуратно вставленные в древесину, они давно заросли и стали единым целым с Перуновым дубом. Потому что дикий кабан – вепрь – является одним из священных животных Перуна. Он силён, могуч и бесстрашен, а дубовые желуди служат ему любимым лакомством.

Под раскидистой кроной старец остановился. Оглядевшись, прислушался. Никаких посторонних звуков, кроме журчания воды, шума молодой листвы и щебета птиц.

Велесдар, опершись руками на свой посох, прислонился спиной к грубой коре старого дуба. С этой стороны кора была тёплой, видно, солнце, отражаясь от зерцала водной глади, нагрело ствол.

– Здравствуй, Дуб-отец! – запрокинув голову к зелёной кроне, приветствовал его кудесник. – Мы оба прожили долгую жизнь, но моя по сравнению с тобой – будто капля из этой реки. Человеческий век недолог, мои годы уже на закате, а ты по-прежнему силён и крепок. Ты – обиталище самих богов и имеешь могучую силу, что растекается по твоему стволу и ветвям. Поддержи и укрепи моё стареющее тело. Не для себя прошу, Дуб-отец, важное деяние предстоит мне исполнить от имени всех кудесников…

Волхв постоял, тесно прислонившись к дереву, с закрытыми очами. Постепенно стала исчезать усталость от долгой ходьбы, тело наливалось крепостью. Потом, отойдя от ствола на несколько шагов, Велесдар поднял посох над головой, держась за него обеими руками, и потянулся вверх, к Хорсу, так что все члены тела захрустели, а жилы натянулись, подобно тетиве лука. Кудеснику показалось, что он начал быстро расти, и скоро достиг руками упругой синевы сварги. Всё так же, крепко держась за посох, он медленно прогнулся назад, а затем наклонился насколько мог ниже, наслаждаясь приятной болью в натруженной пояснице. После третьего наклона боль вовсе исчезла, а внутри появились лёгкость и радостное ощущение силы и бодрости. Старик удовлетворённо крякнул, сказав себе, что теперь ещё полдня можно идти без устали.

Выбрав место на берегу, он сел на шелковистую траву подле вербы, положил рядом посох и стал ждать.

Солнце уже коснулось верхушек деревьев за рекой, когда послышался едва различимый конский топот. Он то появлялся, то пропадал, становясь с каждым разом всё явственнее. Старик прислушался: без сомнения, с низовья реки походной рысью приближались два всадника. И когда на полузаросшей дороге, вьющейся по противоположному берегу, в самом деле показались два верховых – высокий и маленький, Велесдар остался доволен. Волховское чутьё не подвело и подсказало, что именно нынче он должен поспешить навстречу долгожданным гостям.

Когда всадники приблизились, Велесдар поднялся и помахал им, указывая, где удобнее переправиться на левый берег. Лошади осторожно вошли в воду, нервно подрагивая разгорячённой кожей, но река в этом месте была неглубока и едва доходила им до брюха.

Свенельд, крепкий рыжеволосый и рыжебородый муж лет сорока, облачённый в лёгкие и красивые византийские доспехи, соскочил с коня, на котором также была дорогая и искусная сбруя. Придержав за повод невысокую, с широкой спиной лошадь Святослава, хотел помочь ему спешиться, но малец резво соскочил сам и стал рядом, с интересом глядя на Велесдара своими голубыми очами.

– Здрав будь, отец Велесдар, вот привёз тебе ученика, принимай!

– Здравствуй, воевода, – степенно отвечал старец, – и ты, юный княжич! – Кудесник положил руку на плечо мальца, с удовлетворением отмечая, что тот хоть и невелик ростом, но крепок, резв и вынослив. Проскакать целый день на лошади может далеко не каждый отрок. Значит, и с учением справится. – Не передумал ли, по-прежнему хочешь познавать Тайное? – спросил он Святослава.

– Хочу! – твёрдо ответствовал юный княжич.

– Вот и добре! – улыбнулся старик. Потом повернулся к воеводе: – Как путь одолели, не случалось каких помех, не встречали ль кого по дороге?

– Нет, – отвечал Свенельд, – мы выехали до рассвета, как велел Могун, чтоб не приметили чужие глаза. Далеко ли ещё, отче? – спросил он. – Мне хорошо бы до заката тронуться в обратный путь.

– А мы уже на месте, – ответствовал Велесдар. – Так что можешь ехать.

Свенельд огляделся, ища глазами пристанище волхва, но ничего похожего на человеческое жильё не обнаружил. Он хотел что-то спросить, но потом пожал плечами и пошёл к лошадям. Взяв под уздцы лошадь Святослава, подвёл её к волхву и протянул повод. Похлопав по массивным перемётным сумам, пояснил:

– Тут снедь на первый случай, одежда для княжича, коня вот оставляю. Что ещё будет надобно, ты, отче, только дай знак через своих кудесников, мигом всё доставлю.

Велесдар взглянул на Святослава, который осматривался на поляне, взял лошадь и свёл её к самой воде. Свенельд со своим конём пошёл следом. Оказавшись у воды, животные стали пить, а кудесник о чём-то вполголоса беседовал с воеводой, так что слов не было слышно, да Святослава это и не занимало. Он весь был поглощён новыми впечатлениями и прохаживался по зелёной молодой траве, слушая лесных птиц и глядя на бабочек и жуков. Небольшая рыжая лисичка шмыгнула через кусты, и Святослав свистнул ей вслед. Взглянув опять на взрослых, удивился, с каким вниманием Свенельд, всегда такой уверенный в себе, слушал каждое слово волхва, стоя перед ним чуть не на вытяжку. Затем медленными движениями, будто сам удивлялся тому, что делал, воевода привязал Святославова коня к луке своего седла, вскочил на вороного жеребца и так же молча, не попрощавшись, поехал через брод.

Велесдар проводил его взглядом до поворота реки. Только когда фигура всадника с лошадьми скрылась за деревьями, Святослав опомнился и стремглав кинулся с пригорка к волхву.

– Конь! Мой Снежок! И весь скарб – одежда, снедь, что матушка передала, зачем Свенельд их забрал? – одновременно гневно и растерянно кричал он.

Лицо старика оставалось спокойным, даже добрым.

– Так надо, княжич, – мягко ответил он.

– Но куда Свенельд уехал? Он скоро вернётся?

– Он вернётся только на следующее лето, когда закончится твоё учение.

– Как же так? А вдруг что надобно будет или матушка его пошлёт?

– Он не найдёт дороги. Заклятие я на него положил, – пояснил Велесдар. – До следующего лета про всё забудет – и про тебя, и про эти места, и даже если очень захочет или попросит кто – не сможет вернуться…

– Но почему? – с возмущением и некоторой опаской спросил Святослав.

– Потому что с нынешнего часа у тебя начинается новая жизнь, совсем не похожая на ту, что была в княжеском тереме. А вещи твои, конь и лакомства, которыми баловали стряпухи, – они из той, прошлой жизни, будут тянуть назад к суете и праздности, мешать познавать Тайное.

– Как вещи могут тянуть меня, ежели я их хозяин? – уже не так возмущённо, сколько обиженно возразил малец.

– Порой нам кажется, что мы – владыки вещей, а зачастую случается обратное… – Видя непонимание в глазах отрока, старик спросил: – Этот красивый узорчатый пояс с золотыми львами и чудный кинжал, чья рукоять украшена дорогими камнями и финифтью, – это твои вещи, ты их полный хозяин?

– Конечно я, а кто же? – гордо выпятил губу Святослав. – Византийские послы, когда делали подношения матушке, вручили сей дар для меня!

– И ты волен сделать с ним всё что угодно?

Малец кивнул, серьёзно глядя на старика.

– Тогда возьми пояс вместе с кинжалом и брось в реку, – неожиданно предложил волхв.

Святослав некоторое время оторопело смотрел на кудесника – может, шутит? Но тот глядел так серьёзно и выжидающе, что под этим пристальным взором княжич медленно отстегнул пояс с ножнами, который был и вправду красив. Но особенно нравился кинжал, который делал его немного похожим на настоящего воина, вселяя уверенность своей тяжестью и острым блестящим лезвием. И теперь вдруг взять всё это и выбросить?! На лице Святослава написались растерянность и отражение внутренней борьбы. Он невольно прижал ножны к груди, как бы защищая их от посягательства.

– Вот видишь, – с лёгкой укоризной сказал Велесдар и, повернувшись, зашагал по направлению к Священному дубу. Остановившись под ним, прикоснулся к шероховатой поверхности ствола и стал вполголоса что-то бормотать, наверно, молитву.

– Пойдём! – спустя некоторое время уже громко позвал он, сворачивая на звериную тропу, уводящую в лес.

Святослав посмотрел на уходящего волхва, на потемневшую воду реки, на зажатый в руке пояс с кинжалом. Потом зажмурился, швырнул любимый кинжал в воду и, не оглядываясь, побежал догонять старика.

Велесдар повернулся к нему.

– Ну, как, почувствовал власть вещей?

Отрок промолчал, и они зашагали по узкой едва приметной тропе, которая совсем терялась в наступающих сумерках. Сухой валежник и лапы деревьев то и дело хватали за одежду. Красивая шёлковая рубашка цеплялась за каждый сучок и ветку, загнутые носки изящных сапожек попадали в ловчие петли корневищ. Святослав, как ни старался идти осторожно, несколько раз оступался и падал, оцарапав лицо и руки. «И как это Велесдар не оступается, видит, что ли, в темноте или землю чует босыми ногами?» – удивлялся отрок, стараясь следовать по стопам волхва. Какие-то звуки и шорохи слышались вокруг, заставляя сердце сжиматься от страха. Темнота сгустилась настолько, что продираться приходилось теперь почти наугад. Святослав взмок и устал, ему стало казаться, что этот путь сквозь лесную чащу не закончится никогда. Будто угадав его мысли, старик остановился, и они присели на какую-то корягу.

– Тяжко идти? – спросил Велесдар.

Святослав только шумно сопел, не желая признаваться в слабости.

– Жалко кинжала? – опять спросил волхв, будто заглянул в душу. – Да, чем красивее вещь, тем крепче она к себе привораживает, тем труднее избавиться от её власти… Хочешь, я тебе одну байку расскажу, – неожиданно предложил ведун.

– Расскажи! – повеселел Святослав.

– Было это в глубокой древности, когда Пращуры наши ещё землю не пахали и пашницу не сеяли. Гоняли себе скот по степям – коров, быков, коз, овец и коней, молоком-мясом кормились да степными травами, а зерно выменивали на кожи, сало и овечью шерсть.

Науки тогда особой не ведали, грамота невелика была – что надо, на чурку резали, и того для дела хватало. Жили просто, зато скот свой знали, как кудесник книгу, лечить умели, выхаживать, умели драться, защищая своё добро и семьи, и друг другу всегда говорили лишь правду. Никто не ведал тогда лжи, зависти, коварства, обмана. Слушались старейшин, которых выбирали, почитали Дедов, уважали Баб, берегли детей, помогали слабым. И всякому, кто приходил с миром, давали Пращуры есть-пить, и место у костра, ночлег и помощь, ежели требовалось. А всяких воров, что на стада зарились, отважно изгоняли прочь.

И был старейшиной того рода Усила по прозвищу Добрый, потому как незлобивый характер имел. Он, как и все его люди, спал в телеге на сене, накрывшись попоной. А ночью вставал и шёл проверять дозоры, и горе тогда тем, кто уснул в траве! Усила своим толстым кием так огреет, что надолго запомнится, стражник – он ведь за всех в ответе, проспит, не уследит – быть беде!

На Заре вставали Пращуры, умывались студёной водой, молились на восток и богов славили. И приходил к ним бог, как простой старец в свитке, говорил с людьми, подсказывал. А люди те в простоте своей думали, что это старый дед с ними речь ведёт. Отвечали ему с уважением, а потом видели, как он улетал в небо ясным соколом, а то быстрой ланью скрывался в траве.

И давали боги приумножение скота и добра всякого, что для жизни надобно. Но и лишнего не давали им боги, потому как от лишнего человек растрачивается, от лишнего жена портится, сыны гуляют, работу бросают, дочки расходятся по чужим людям, и от лишнего человек остаётся один сам с собой, всем лишний.

Так жили Пращуры небогатой, но радостной и вольной жизнью.

Но пришли как-то раз чужестранные купцы-гости, стали показывать серебро-злато, украшения всякие, каменья самоцветные, предлагая менять на овчину с говядиной.

Загорелись очи у жены Усилы – Гордыни. Набрала она серебра-злата, стала в косы вплетать, на руках кольца-браслеты носить, тело парчой-бархатом обвивать. А за ней все другие жёны и девицы стали так делать. Мужчины же и юноши начали оружие украшать, конскую сбрую и друг перед другом хвалиться – у кого уздечка красивее или бляха искуснее.

Зависть и гордость поселились в людях, исчезла прежняя простота нравов, и даже Усила Добрый заскучал от такой жизни. А Гордыня между тем мужа подтачивала своими речами, как вода крутой берег, мол, мало у нас серебра-злата, а у соседей, вон, рекут, большие богатства есть, и ежели их отобрать, всем хватило бы, а Усилу за то ещё больше величать станут…

Не утерпел Усила, приказал готовиться к войне. Пошла тогда ещё худшая жизнь – вместо того, чтоб смотреть за скотом и выполнять каждодневную работу, надо было кузницы ставить, ковать пики, мечи, ножи и идти на войну посреди лета. А соседний старейшина прознал, что Усила на него идти собирается, и тоже велел оружие делать, запасы копить и упражняться в воинском деле.

И вот сошлись бывшие соседи в злой и беспощадной сече, вытоптали зелёные пастбища, сожгли станы и перебили друг друга. Глядя на них, и другие роды войну начали, и вскоре по всей земле, где Пращуры жили, встали люди один против другого. И не было от того ни капли добра, а только реки крови и ненависти. Скотину перебили и поели, пастбища вытоптали, горшки и кувшины побили, так что ни кашу сварить, ни воды принести не в чем было. И стали русские роды как овцы без Велеса.

И пришли тогда купцы иноземные, что злато-серебро пращурам давали, да не одни пришли, а с великим войском и без труда одолели русов. Усилу, что некогда Добрым звался, зарубили, а с жены его Гордыни серебро-золото сняли, парчовые одежды сорвали, на шею верёвку накинули и привязали к возу вместе с другими пленниками. Угнали скот, продали многих Пращуров в рабство, а земли их себе взяли. И долго так было, пока не помирились роды, скопили силы, объединились и смогли вместе одолеть врагов.

– Так-то, Святославушка, – вздохнул старик, – хоть и было это в глубокой древности, о которой и самый старый ворон не крячет, однако люди с тех пор не изменились. А искушений теперь ещё больше имеют от серебра-злата, власти, роскоши, изысканных яств, дорогих одежд, богатых храмин. И ежели врага на поле храбростью одолеть можно, смелостью, умением воинским, то власть вещей намного коварнее будет. Подобно греческому вину, она захватывает в полон душу и затмевает разум, и тогда уже ничем её одолеть нельзя. Самое верное оружие против этого – Купальская чистота, Перунова правь и Велесова мудрость. Запомни, княжич, основной закон Бытия, завещанный нам богами, гласит: чего лишнего, то не надобно. Вещи только тогда послушны, когда используются по назначению. Кинжал ведь был у тебя больше для красоты и хвастовства, чем для дела, верно? Так что нынче, княжич, ты не кинжал, а оковы тяжкие выбросил. Не переживай и не жалей. Придёт время, и ты научишься владеть и вещами, и оружием, и ещё многим другим…

– А как скоро, отец Велесдар? – вскинулся княжич.

– Научишься, – улыбнулся кудесник. – Время – оно, слава Числобогу, на то и дано, чтобы ждать своего часа и готовиться. Но коли уж придёт, не проспать и крепко ухватить за узду, не то, как быстрый скакун, унесётся прочь в бескрайнюю степь…

– Зря Снежка отпустили, – вспомнил про своего коня Святослав, – на нём мы быстро могли доехать куда надо.

– Конь ухода требует, его кормить, поить, чистить, выгуливать надобно. Конюшенных тут нет, а у нас с тобой на это времени не будет, да и ездить нам некуда – кудесники всегда пешком ходят. Ну, отдохнули, пойдём дальше! Старайся ступать мягче, – наставлял старик, – хотя тебе сапогами трудно землю чуять, ну ничего, доберёмся.

Святославу казалось, что они шли всю ночь, наполненную странными звуками неведомых птиц и зверей, лесных духов и призраков. Но когда наконец вышли на поляну со старой, чуть покосившейся избушкой, над деревьями только стала восходить Луна.

– Здравствуй, мать-Макошь! – приветствовал её Велесдар. – Благодарствуем, что выглянула своим светлым оком, вот мы уже и дома!

Велесдар взял большую лучину из кучи заготовленного хвороста и зажёг её от дымящихся углей кострища, обложенного камнями посреди поляны. Прикрывая ладонью дрожащий огонёк, внёс его в избушку, отворив дверь, подпёртую палкой. Святослав вошёл следом. Внутри приятно пахло травами и мёдом. Поднеся лучину к старому кувшину с узким горлом, стоявшему в миске с водой, волхв зажёг ещё две, опустив и принесённую. Огоньки, потрескивая, осветили колеблющимися язычками скромное убранство избушки, показавшейся Святославу чрезвычайно низкой и тесной.

– За стеной послышалось жалобное блеяние.

– Сейчас, сейчас, Белка! – отозвался Велесдар и, указав Святославу на лавку у дощатого стола, вышел в другую половину.

Вскоре он вернулся и поставил перед мальцом кринку с парным козьим молоком, добавив горбушку чёрного ржаного хлеба грубого помола. Но они показались Святославу необычайно вкусными, почище тех изысканных снедей, что увёз Свенельд.

Слабый огонёк в старом кувшине, обгоревшие угольки падают, шипя, в миску с водой. Пряный запах трав, гудящие от усталости ноги, древний старик в холщёвой рубахе и козьей душегрейке, что-то говорит, но слышно всё хуже… Предметы расплываются и исчезают…

Голова княжича опустилась на столешницу. Он уже не слышал, как старик поднял его, перенося на широкую новую лаву, пахнущую свежей древесиной и застланную бараньей шкурой, как снимал сапожки и изорванную, ещё недавно такую красивую одежду. Крепчайший сон сморил Святослава, и он погрузился в сладкую темноту, объятый великим Ничто.

Утром перед рассветом, когда самый сладкий сон, Велесдар разбудил отрока. Тот долго не мог прийти в себя и сообразить, где он и куда надо идти, когда ещё темно и так хочется спать.

Выведя его за руку из избушки, Велесдар повлёк голого и сонного княжича куда-то по тропе, неся во второй руке деревянный жбан за продетую в ушки верёвку. Сырой прохладный воздух заставил мальца съёжиться, тело покрылось гусиной кожей. Шишки, сучки и камни больно кололи нежные босые подошвы. Святослав ойкал, хныкал и слегка упирался.

– Ой, ноги колет! Куда мы идём? Холодно!.. Где моя одежда и сапоги?

Спустившись в лощину, они оказались у студёного источника-криницы, в котором отражались уже слабеющие звёзды.

Велесдар торжественно произнёс:

– С сего утра и сего омовения начинается твоя новая жизнь, Святослав! А старая пусть уйдёт в землю вместе с водой!

Он зачерпнул жбан воды, настоянной на глубокой синеве ночного неба и золотистых звёзд.

– Повторяй за мной молитву богу нашему Купале, что правит всеми мытнями и омовениями: «Боже, Купало! Очисти мя от зла и всяческой скверны!»

Святослав, клацая зубами, повторил.

– Да будешь чист ты, как снега в поле, духом, телом и помыслами, чтобы к богам нашим приближаться. А они пусть наставляют тебя и хранят, чтобы мог над Киевом княжить, матери своей и близким в радость быть, а Руси – во славу и гордость! – торжественно проговорил старик и вылил на отрока из жбана.

От потока ледяной воды, обрушившейся разом на голову и всё тело, княжич завопил, а потом громко и по-детски обиженно заплакал.

– Ничего, ничего, – успокаивал его Велесдар, оборачивая холстиной, – это только в первый раз холодно и неприятно, а потом – одно удовольствие!

Старик снял одежду и медленно, с наслаждением вылил на себя воду раз, потом другой. Надев рубаху, поблагодарил Купалу. Святослав смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых ещё стояли слёзы, но уже не плакал, а только всхлипывал.

– Теперь, сынок, беги в избушку, – велел кудесник, – и оденься, там на лаве рубаха лежит. А потом ворочайся сюда, мы с тобой пойдём нынче смотреть праздник богов. Да не медли, а то не поспеем!

Святослав стрелой помчался в избушку, иногда морщась и подпрыгивая на особо острых камнях. На лаве нашёл простую льняную рубаху, длинную – ниже колен, и ничего больше, ни портов, ни сапог. Одевшись, отрок минуту поколебался: не остаться ли? Завернуться в тёплую шкуру, согреться. Но обещание волхва показать праздник богов было таким заманчивым, что княжич вновь побежал к роднику. Оттуда они с Велесдаром отправились дальше по узкой тропинке.

Пока Святослав бегал туда-сюда, а потом быстро шёл, грубая ткань тёрлась о кожу и скоро совсем высушила и согрела её, даже босым ногам было теперь не холодно. Наконец вышли к лесному озеру, подёрнутому предрассветным туманом, на чьей глади отражалась бледнеющая Луна.

– Гляди, Святославушка, слушай и запоминай, – тихо прошептал Велесдар. – Видишь, туман от берега отходит, а за ним Макошь укрывается. Этот туман в ночи и лунный свет Русалки с Вилами собирают для Макоши, а она уже делает тончайшую серебряную и золотую пряжу, из которой прядёт нити Судьбы. А на рассвете Макошь уходит по озеру туда, где вода сходится с синей сваргой. Гляди, княжич, как садится она в свою серебряную ладью и плывёт по размывающейся звёздной стезе опять в небо. А вослед ей уже спешит Червонная Заря и проливает в воду свои золотые багрянцы…

Впервые в жизни зрел Святослав рождение нового дня не своими обычными детскими глазами, а будто каким-то третьим оком, которому открывалось то, что прежде было невидимо. Завороженно следил отрок, как средь клубящегося тумана плыла по озеру небесная богиня Макошь, как над водой вставала утренняя мгла и холодные криницы у берега дымились той синей мглой, а Заря окрашивала озеро расплавленным в горниле Огнебога червонным золотом. Это было удивительное, волшебное зрелище! Оно входило в распахнутую детскую душу и память, чтобы остаться там навечно восторженным восхищением чуда.

Из тростников послышалось несмелое кряканье серой утки, ей – уже громче – ответил селезень. В лесу запел дрозд, отозвалась щебетом одна птица, за ней другая, третья…

– Слышишь? – шептал Велесдар, и очи его горели молодым радостным огнём. – Это бог Птичич разбудил дрозда, лесных и водных птиц, и теперь они поют утреннюю песнь Даждьбогу, чьё животворящее дыхание объемлет всё сущее и творит саму жизнь на земле. Ты чувствуешь его, сынок?

Тепло и свет струились сверху, рождая благословенный день.

– Да, отец Велесдар, я чувствую его, – шёпотом отвечал Святослав, разводя руки и подставляя лицо и ладони золотому дождю солнечных лучей.

– Человек, живущий по Прави, зрит праздник богов в каждом рассвете. А тот, кто не почитает богов, живёт, подобно слепцу. Для него рассвет сер и безрадостен, и нет в нём никакого божьего чуда…

В избушку они вернулись тихие и умиротворённые, будто наполненные светом, почерпнутым на празднике богов. Не торопясь, позавтракали мёдом с житным хлебом, запивая водой, сваренной с особыми травами, что укрепляют память и проясняют мысли.

Оставшиеся крошки старик бросил в кострище – малую жертву Огнебогу. Потом Святослав с интересом наблюдал, как Велесдар доит Белку – молодую и белую, как снег, козочку, как он при этом ласково разговаривает с ней, прося дать побольше питательного и целебного молока для юного княжича.

Недалеко от поляны на взгорке находилось Требище. Здесь не было кумиров, а лежал только древний Заветный камень с жертвенником. Отец Велесдар пообещал, что научит Святослава, как молиться славянским богам и приносить им жертвы. А пока он уединился на Требище и долго о чём-то просил богов. Святослав в это время лепил из мокрой глины коней и играл с ними.

Вернувшись к избушке, Велесдар усадил княжича на одну из колод, лежавших у кострища на поляне, и сказал:

– Ты вступаешь в коло познания Тайных Вед. А начинается оно с того, что по обычаям Пращуров надо обрить твои детские вихры, оставив посредине только одну прядь – осередец, а в левое ухо вдеть серьгу.

– А зачем так делать?

– А затем, сынок, что когда ещё сам Сварог на земле живым богом был, то он носил чуб и серьгу, и всем русам завещал так делать. Потому что если убьют враги русского воина, то его на поле боя по бритой голове с чубом и серьгой распознать можно и похоронить с почестями, потому как душа руса находится в его голове. Мы носим серьгу с синим камешком в знак почтения Сварога и наших Пращуров, что обитают в синей сварге. Твой отец, дед и прочие родичи там пребывают, поэтому ты должен носить серьгу как память о них…

Старик принёс ковш воды, старый, но остро отточенный нож с потрескавшейся рукоятью из рога степного сайгака и кусочек синей глины. Прошептав что-то над принесёнными предметами, он намочил голову Святослава и поводил по ней синей глиной. Волосы и кожа покрылись слизистой пеной. Тогда волхв взял нож и ловкими короткими движениями стал сбривать прядь за прядью, снимая их с лезвия заскорузлым пальцем и складывая аккуратной стопкой на подготовленный кусок коры. Несколько раз железо порезало-таки кожу, Святослав вздрагивал и морщился от боли, но терпел, даже когда увидел на ноже алую кровь.

Когда голова была обрита, они отошли чуть в сторону, Святослав наклонился, и старик полил водой, смывая слизь, кровь и остатки обритых волос. Потом Велесдар принёс из хижины какой-то свёрток, медную чашу и деревянный ковш. В чаше была какая-то душистая мазь, а в ковше лежали длинная игла и серебряная серьга с синим камешком. Святослав с опаской поглядывал на всё это, но молчал.

Волхв смазал мазью порезы на голове, потом натёр ею же мочку левого уха и быстрым движением проткнул её иглой, так что отрок даже не успел сообразить, что к чему, только вздрогнул. Боль оказалась не такой сильной, как он ожидал, не больше комариного укуса. Старик между тем вставил в прокол серьгу.

– Это твоя первая воинская кровь, княжич, и первая боль. А теперь облачись вот в это, – отец Велесдар развернул свёрток и подал Святославу белую льняную рубаху, расшитую по вороту красными солярными узорами, и пояс с обережными знаками. Помогая завязать пояс, волхв произносил не совсем понятные слова:

– Облеку тебя облаками, подпояшу Красной Зарёй, огорожу светлым Месяцем, обтычу частыми Звёздами, освещу красным Солнышком, оделю мощью на каждом вдохе и выдохе… – Потом, отстранившись, полюбовался на юного княжича и сказал: – Запомни этот день, Святослав. А теперь возьми свои обритые волосы и брось в огонь – это будет твоей первой жертвой Перуну. Пусть он хранит и оберегает тебя на предстоящем пути князя и воина.

Святослав бросил кору с волосами на угли и смотрел, как они подсыхают, а потом сгорают, превращаясь в пепел.

В эту ночь он спал беспокойно – саднили порезы на голове и прокол в ухе, болели избитые и оцарапанные о камни ноги.

Когда же следующим утром он подошёл к кринице, то увидел в спокойной воде незнакомое лицо отрока с чубом-осередцем и серьгой в ухе. Этот отрок глядел внимательно и даже сурово, как глядят настоящие мужчины и воины. Во всяком случае, он не был похож на капризного прежнего мальца.

И хотя впереди ещё случались и обиды, и слёзы, но лик отрока с чубом из криницы всякий раз напоминал юному княжичу, что теперь он совсем иной и живёт новой удивительной жизнью. Подпоясываясь волшебным поясом и трогая в ухе серьгу с синим камешком, напоминающим весеннюю сваргу, Святослав убеждался, что это – Явь, и старался вести себя, как подобает взрослому.