Текст книги "Первая работа. Возвращение"

Глава 4
Звонок Ирэны

У малины – мягкие тёмно-зелёные листья. Как будто она и не собирается сдаваться осени. Хотя лето уже перевалило за половину.

Я рву ягоды и ем, рву и ем. Рот заполнен сладкой малиновой кашей. Вроде уже и не так грустно… Незаметно для себя объедаю целую ветку.

Ем только те ягоды, что успели потемнеть с одного бока или подсохнуть. Хорошие собираю в ладонь – для Гуси.

Набрала и усмехнулась: вот, уже привыкаю жертвовать лучшим для малышей. Этому – малину, а тому – комнату. И родителей. Хотя он ещё родиться не успел. Почему-то я называю будущего ребёнка про себя он. Мама ведь сказала: «Вроде бы мальчик». Хотя лучше бы девочка. Была бы славная, как Дана. Я бы её испанскому учила…

– Маша! – кричит Гуся из окна. – У меня игра сбилась!

– Почему?

– Ну звонит кто-то!

Бегу в дом и сержусь:

– Сразу нельзя было сказать? При чём тут твоя игра?

– Я и сказал, – обиделся Гуся, протягивая мне телефон. – Это какая-то Ирэна. Она тебе ещё сообщения прислала. Я посмотрел в вотсапе.

– Где?! – кричу я и швыряю на стол ягоды малины. – Кто тебе позволил мою переписку читать?

Телефон утихает, словно испугавшись моего крика. Я продолжаю бушевать:

– Я только поиграть тебе дала! Слышал?! Поиграть! И вообще – где бабушка? Почему она за тобой не смотрит?

– Она с тётей Аней разговаривает, – лепечет Гуся, – и плачет.

У меня внутри всё обрывается. Что-то с мамой случилось! Несусь на кухню. Там бабушка. Утирает слёзы и улыбается. Потом бормочет:

– Я тебя очень прошу, береги себя. Детям нужна здоровая мама.

Я замираю на пороге. То есть одному ребёнку здоровая мама не нужна? Ради одной меня беречь себя не стоило?

Бабушка убирает телефон в карман фартука, достаёт платок, сморкается. Смотрит на меня с улыбкой, но видит не меня. Я знаю, что не меня. Так нежно можно улыбаться только младенцам. Даже если они ещё не появились на свет.

– Маша! Почему ты мне не сказала?! Такая новость!

Я пожимаю плечами. Новость как новость. Ну правда, что такого необычного?! У всех рождаются дети. Но я побоялась высказывать это вслух. Хватит того, что меня папа уже ненавидит.

Что с ними происходит? Ведь ничего не изменилось. Но такое ощущение, что изменилось ВСЁ.

Ирэна – вот что самое важное для меня сейчас. Хоть с ней всё осталось по-прежнему.

– Маняша! – бабушка зачем-то зовёт меня этим детским прозвищем, как будто я сама младенец. От этого становится совсем тошно.

Я уворачиваюсь от её объятий и заявляю:

– Пойду перезвоню своему работодателю.

Последнее слово произношу со значением. Чтобы понимали, что не нужно меня называть так, словно мне годик.

– Мария? – деловито откликается Ирэна. – Хорошо, что сразу перезвонили. Успели до конца моего перерыва. Так, слушайте внимательно. У нас тут некоторые изменения.

«Уволить хочет, – мелькает у меня ужасная мысль. – Другого преподавателя нашли».

– Да, – дрожащим голосом отвечаю ей.

– Дана в следующем году идёт в школу, – продолжает Ирэна. – Я хочу, чтобы вы её подготовили.

– Подготовила к школе? – пугаюсь я.

Как я это буду делать, я ж не знаю, что нужно для школы?

– Ирэна, извините, – тихо говорю я. – Я только испанский умею преподавать…

– Не бойтесь! – смеётся она. – У Даны будут и нормальные учителя.

Ирэна тактична, как всегда…

– Но я хочу, чтобы она не только с Розой на подготовку ездила, а чтобы ещё дома занималась. Чтобы очень хорошо к школе подготовилась. Сразу чтобы отличницей стала.

– А испанский?

– Испанский тоже пусть будет! – решает Ирэна. – Час на испанский, час на подготовку.

– А она не устанет? – удивляюсь я.

Я б сама точно устала…

– Сейчас время такое, – коротко отвечает Ирэна. – Некогда уставать.

– А как Дана себя чувствует? – спросила я. – После того случая в Исп…

– С ней всё в порядке, – перебила меня Ирэна, – в абсолютном порядке. Никаких проблем.

Она вешает трубку, не попрощавшись. Наверное, закончился её перерыв. Я сажусь прямо на каменные ступени крыльца. Их сделал ещё мой дедушка. Кое-где камень откололся, а кое-где – порос мхом. В детстве, когда я сидела здесь, мне казалось, что мох – это лес для крошечных гномов, и очень расстраивалась, что мне никак не удается этих гномов поймать, ни одного! В детстве у меня были такие простые проблемы…

Кто-то тихонько выходит на крыльцо и садится за моей спиной. Если Гуся – сбегу.

– Грусть, между прочим, часть жизни, – тихо говорит бабушка. – Не хуже остальных частей.

– Всё не так, как я хочу, – шепчу я, затылком прижимаясь к её коленям.

– Ничего, – утешает она и обхватывает мою голову. – Придёт весна, и цветы распустятся сами. Я чуть язык не сломала, пока эту поговорку на китайском выучила.

Я улыбаюсь и плачу, сама не знаю почему. Бабушка гладит меня по мокрой щеке.

– Я вот думаю, – деловито говорит бабушка, – нормальные внучки будут помнить всю жизнь вкус бабулиных пирожков с яблоками, а ты – каких-то непонятных цзяоцзы.

Наш смех разлетается по саду, смешивается с ветром и запахом скошенной травы и поднимается вверх – к жёлто-розовым, как мякоть испанской дыни, облакам, плывущим куда-то далеко, в страну на берегу моря.

«Отправлю письмо Хорхе, – неожиданно решаю я. – А то опять начнёт стены маркером пачкать».

Кому: Хорхе Рибаль

Тема: Тёплый привет из холодной России

Привет, Хорхе!

Как ты поживаешь? Как стена? Закрасил её? Как и обещала, пишу тебе письмо. Я долетела неплохо. Дома меня ждала пара сюрпризов. Отгадай какие! Мне предстоит много сложной учёбы в этом году, так что не жди от меня длинных писем. Представляешь, у меня впереди экзамены, от которых зависит вся моя жизнь! Я переживаю. А сейчас сижу на даче с бабушкой и кузеном. Dacha – это такое место… Удивительное. Расскажу тебе в одном из писем, если ты подробно опишешь, как твои дела.

Пока!

Мария

Кому: Мария Молочникова

Тема: Привет

Привет, Мария!

Стену закрасил.

С любовью,

Хорхе

Глава 5
Первое и последнее сентября

Никогда у меня ещё не было такого дурацкого первого сентября! Всё началось с того, что пиджак от костюма, который мама купила мне почти год назад для работы, оказался мал! В первую секунду я хотела крикнуть: «Мам, ты что, его стирала и он сел?!» Но потом сообразила, отчего пиджак может стать таким тесным, и от расстройства закусила губу. А я так мечтала надеть его с блузкой стального оттенка, которую мне выбрала Марина… С другой стороны, если втянуть живот и постараться застегнуть пуговицу… Тесновато, конечно. Но может, мама не заметит?

– Ну привет, – сказала мама. – Что ещё за обтягушки?

– Нормально, – выдавила я. – Это всё из-за бабушки. Она нас с Гусей раскормила, как… каких-то гусей к ярмарке.

– Да при чём тут бабушка, он тебе в груди тесен, – определила мама.

Час от часу не легче! Если живот ещё можно было втянуть, то тут-то что делать?

– Надень мой, – предложила мама. – У меня есть подходящий к твоим брюкам, только без полосок. А я накину кардиган.

– Ты уходишь? – удивилась я.

– Ну да, провожу тебя, – уверенно ответила мама. – И папа скоро подойдёт.

Интересно, мамина «беременная» рассеянность не сохранится после того, как родится малыш?

– Мам, – осторожно сказала я, – ты, наверное, забыла. Вы меня уже лет пять на Первое сентября не провожаете.

– Я знаю! – улыбнулась мама и зачем-то потрепала меня по щеке. – Но сегодня ведь последний раз!

– Почему последний? – спросила я. – Ещё напровожаетесь.

И показала взглядом на её живот. Мама помрачнела, хотя я сказала чистую правду. Впрочем, она в последнее время постоянно на правду обижается. Она хотела что-то сказать, но всё как будто не решалась. Вглядывалась в моё лицо, словно там написана её реплика.

– Синяки у тебя под глазами, – наконец заявила она. – Опять полночи в интернете сидела?

– Да. Я искала информацию. По работе, – ответила я с вызовом.

– Это хорошо, но почему нельзя днём? – спросила мама, и я в ответ просто шумно вздохнула.

Почему в последнее время она только и делает, что критикует меня? А я даже не могу толком ей возразить, ведь беременных нельзя волновать. Если у меня когда-нибудь тоже настанет такой период (хотя я вообще не могу себе этого представить), то я разрешу всем со мной ругаться. И сама буду. Да, ребёнок станет слушать эту ругань. Зато это честно по отношению к нему. Типа вот такая жизнь ждёт тебя, малыш. Готовься!

– Кашу кладу? – спросила мама.

– Кашу? – переспросила я растерянно. – А… ну да.

Обычно первого сентября мы на завтрак ели пончики. Мама покупала их накануне на первом этаже торгового центра, где находится её магазин. Но теперь мама вышла в декрет: малыш родится уже совсем скоро. Так что никаких пончиков – ешь унылую кашу. И красивая женская одежда маму перестала интересовать. Она теперь проводила время на разных сайтах, выискивая голубые комбинезончики и сравнивая цены на подгузники. Похоже, байером она тоже становиться передумала. Раньше она говорила, что не решается на эту работу из-за ребёнка. А теперь ребёнок вырос, и она зачем-то другого завела. Ну что ж, мне её жаль. Но она, честно говоря, сама виновата.

В школе тоже всё оказалось как-то не так.

Во-первых, не было Ромки. Во-вторых, я не могла удержаться от сравнения с испанским колледжем. Ни кулеров тебе с водой, ни автоматов, ни просторных холлов, где можно было бы сесть прямо на пол. Вместо дружелюбных старост – сердитые технички, а вместо стола для пинг-понга – огромный плазменный телевизор, по которому показывают пустые классы и спортивный зал. И какой в этом смысл? Намекают, что школа краше без учеников?

На уроках парадно одетые учителя толкали речи. И если торжественные костюмы у всех были разные, то речи ничем не отличались друг от друга. Все говорили о том, как важен этот последний год, какая ответственность лежит на наших плечах, как важно любить свою страну и какая удивительная жизнь ждёт нас за стенами школы. И каждая речь щедро сдабривалась отступлением о ЕГЭ. То есть выходило, что в удивительную жизнь можно попасть только с его помощью. А тем, кто не сдаст тесты, сразу на выходе вместе с печальными результатами выдадут метлу и фартук дворника.

Удивляло вот что: мы все и так понимаем важность экзаменов. Зачем в очередной раз стращать тестами и обещать нам «не дать ни минуточки свободной, а всё натаскивать и натаскивать»? Как будто мы какие-то цыплята из инкубатора, которых надо до отвала накормить суперполезным зерном. Нет чтобы сказать что-то человеческое, вроде: «Народ! Будет трудно. Но мы вам поможем, чем сможем!»

«Вот если бы я была учительницей…» – подумала я, но тут же, испугавшись, отогнала от себя эту мысль.

В прошлом году, отправляясь на первое занятие с Даной, я мечтала о том, как стану лучшим в мире преподавателем. Как я буду просвещать учеников, а они, в благодарность, в итоге повиснут у меня на шее. А сейчас, после того как я окунулась в эту профессию, я не уверена, что из меня выйдет хороший учитель.

Репетиторствовать мне нравится, но поступать в педагогический? Чтобы потом работать в школе, где меня будут ненавидеть дети? Да и учительская зарплата вряд ли высокая. Способностей быть хорошей, сильной учительницей, которая умеет держать атмосферу в классе (как Ольга Сергеевна или Беатрис), у меня нет. А быть вечно уставшей, как историчка, мне не хочется. Вот бы кто меня в Испанию преподавать позвал, вместе с Роситой и Исабель! Хотя это уже, как говорит мой папа, из области фантастики.

Нет, наверное, на переводческий надо идти… С двумя языками я точно не пропаду. Эх, подсказал бы кто. А то все упираются в ЕГЭ, как будто эти тесты сами всё за нас решат, как Шляпа-распределительница в «Гарри Поттере».

А по сути, результат ЕГЭ – оценка, причём оценка случайного набора знаний. Ну отвечу я на какое-то количество вопросов, но разве тот факт, что мои ответы будут правильными (или неправильными), может по-настоящему определить, знаю я предмет или нет? Это всё равно что оценивать знания по иностранному языку, не предлагая человеку пообщаться с кем-то на этом языке, а просто посчитав, сколько слов он уже знает.

«А хорошо было бы учиться вообще без оценок, – подумала я. – Учиться затем, чтобы в чём-то разобраться, овладеть навыками. Вот, скажем, Росита в конце учёбы оценила мои знания, но я ведь училась у неё не ради оценки, а потому что мне действительно было интересно. Про Исабель вообще молчу. „Да здравствует жизнь!“ А в нашей школе – что? Да здравствуют торжественные заявления?»

С речью не выступала только Ольга Сергеевна. Хотя от неё все как раз и ждали выступления – она ведь замдиректора как-никак. Но Ольга Сергеевна улыбнулась, коротко поздравила всех с началом занятий и принялась раздавать листочки со статьёй о жене принца Уильяма графине Кэтрин.

– Вылавливаем наречия! – объявила она по-английски и по-русски добавила: – И аргументируем правомерность употребления.

Все переглянулись, а Елфимова, которая сидит за первой партой и записывает каждое слово учителей, как секретарь в суде, подняла руку и спросила:

– Ольга Сергеевна, а вы про ЕГЭ не будете говорить?

– Буду, – откликнулась та. – Кто собирается сдавать ЕГЭ по английскому, подойдите ко мне на этой неделе. Выберем время для занятий. Все остальные продолжают изучать английский, а не расстановку галочек в тестах.

И застучала мелом по доске. По классу пронёсся недовольный стон. Ещё бы: солнышко за окном, некоторые деревья почти не тронуты осенью, словно лето загостилось, настроение праздничное, а тут – думай, напрягайся, ищи какие-то наречия, что-то там аргументируй. Я, наоборот, обрадовалась. Наконец что-то дельное первого сентября. Хоть чем-то займу своё беспокойное сознание. Тем более, возможно, перевод с английского станет моей профессией.

– Все наречия необходимо выписать и составить с каждым из них по три-четыре предложения, – продолжала англичанка. – Задание с виду простое, но будьте осторожны. Необходимо чутьё, чтобы правильно употреблять эту незамысловатую часть речи. И не перестарайтесь с наречиями на письме. Ведь, как говорит ваш любимый писатель Стивен Кинг: «The road to hell is paved with adverbs»[2]2
   Дорога в ад вымощена наречиями (англ.).


[Закрыть].

Все засмеялись. Вот как это получилось у Ольги Сергеевны: она ведь, по сути, прочла язвительное нравоучение, а атмосфера в классе разрядилась!

Впрочем, на следующем уроке атмосфера снова стала тягучей, словно Гусин лизун, размазанный по дачной стенке.

– Пахать будете как кони, – бесцеремонно заявила историчка. – Не важно, сдаёте вы ЕГЭ по истории или нет. У меня последний шанс научить вас думать. Ожидаемый провал каждого из вас в этом году становится для меня…

«Личной головной болью», – мысленно закончила я и попала в точку. Если бы всё-таки я решила пойти в педагогический, я бы себе красным карандашом на обложке конспектов вывела: никаких прилипчивых выражений. Особенно обвинительных.

– Ну а к тем, кто сдаёт ЕГЭ, у меня особое отношение, – продолжила историчка и посмотрела на свободное место рядом со мной – туда, где обычно сидит Ромка.

– Он заболел, – вполголоса сказала Уля за моей спиной.

Мне стало неприятно. Почему она знает, а я – нет? Я пересела на Ромкин стул и принялась разглядывать Данин дом.

В прошлом году он казался мне неприступным дворцом Гудвина: с изумрудно-зелёными стенами, башенками, забором. А сейчас вроде дом как дом. На стенке вообще вон трещина. А на одном из балконов на верхнем этаже висит огромная красная простыня. Окна распахнуты, и порыв ветра иногда вытягивает наружу кусок простыни: словно балкон показывает язык. В этом доме живут только состоятельные люди, вряд ли они стирают свои простыни и вывешивают на балконе. Наверное, это чья-то домработница повесила, пока хозяев нет. Интересно, что сейчас делают Дана и Роза Васильевна?

– Лена, начинай читать с первого абзаца! – велела тем временем историчка Ленке Елфимовой. – Только читай вдумчиво! Понимай сердцем каждую строчку!

Ленка принялась читать с таким выражением, словно перед ней был один из рассказов Эдгара По: то понижала голос до шёпота, то завывала в конце. Всё это было бы забавно, если бы я не вспоминала Исабель. Вот уж у кого стоило бы поучиться нашей Елизавете Ильиничне. На уроках «театра» я действительно училась думать.

До меня вдруг дошло. Раньше мне казалось, что поездка за границу на учёбу улучшит меня изнутри. Ну, то есть сделает более самостоятельной, научит справляться с трудностями, даст те знания, которые невозможно получить у нас, расширит горизонт.

С одной стороны, так и произошло. Я стала более самостоятельной. С другой, самостоятельность принесла ухудшение. Мне теперь не нравилось то, что меня окружает, моя обычная жизнь. Мне некомфортно дома, потому что мама считает меня грудным младенцем вроде того, что сидит у неё в животе. Причём, когда мне действительно нужно её внимание или совет, она либо спит, либо уезжает к врачу. В школе тоже стало всё раздражать. Все эти знания кажутся какими-то бессмысленными (кроме английского!).

«Интересно, – подумала я с опаской, – а как будет с моей работой после этой поездки? Хуже или лучше?»

Мне не терпелось проверить. Вдруг в голову пришла гениальная мысль. Мы договорились с Ирэной, что я приду к ним в среду, а сегодня только понедельник. Но, может быть, мне разрешат позаниматься и сегодня? Тем более что я и правда вчера всю ночь разглядывала разные пособия для подготовки к школе и понимаю, что делать с Даной. К счастью, в нашем с ней обучении нет никаких оценок и не будет. Она учится, потому что ей интересно. И ведь именно я помогаю ей в этом! Как приятно!

Я ужасно обрадовалась и, когда до меня дошла очередь читать вслух учебник, принялась за дело с таким энтузиазмом, что содержание стало напоминать даже не триллер, а индийскую мелодраму вроде «Принцессы специй» или «Танцора диско».

Кому: Любомиру Радлову

Тема: Из России с радостью!

Привет, Любомир!

Спасибо за письмо! Вот уж не думала, что у тебя живут три кота! Как вы с ними только справляетесь…

Как дела? Как учёба, началась? У нас – да. Школа – мучение. Русская школа очень отличается от испанского колледжа. У нас скучно. Я часто вспоминаю уроки Исабель и Роситы. Вот уж с кем было весело! Кстати, я получила сертификат. Теперь надеюсь накопить денег и приехать в Барселону в следующем году. Богдану привет!

Маша

Кому: Марии Молочниковой

Тема: Вопрос

Привет, Мария!

Так рад был получить от тебя письмо. Правда! Просто прыгал от радости. Богдан думал, я получил известие о выигрыше в сто миллионов.))) А эту радость вызвало твоё письмо.

У меня к тебе есть неожиданный вопрос. Ты когда-нибудь влюблялась? Буду благодарен, если ответишь.

Любомир

Глава 6
Я ничего не понимаю!

Алоэ в холле убрали! Вот это да.

Только я собиралась поздороваться со своим вечным оппонентом… Вместо него на столике красовалось растение с толстенькими крепкими листьями, похожими на капельки. «Денежное дерево! – вспомнила я. – Такое же у бабушки растёт». Вид у нового жильца холла был немного растерянный, он как будто недоверчиво озирался: а можно я раскину тут свои ветви? Не заругают?

Я снисходительно усмехнулась и тронула верхушку. Не волнуйся, новичок! Люди тут, конечно, живут непростые, но, поверь мне, с ними вполне можно управиться. Вот, например, охранник сегодня меня пропустил, едва взглянув на паспорт. Привык! С Розой Васильевной мы друг друга не обожаем, но она не нарушает мои границы, а я не лезу в её дела, и всё у нас преотлично. Даже хорошо, что вместо колючего алоэ возле места моей работы будет расти денежное дерево: пусть влияет на мою зарплату!

Я толкнула дверь и замерла на пороге. В полутёмном холле стояла какая-то женщина, в которой я не сразу узнала Розу Васильевну. Она застыла на месте, чуть сгорбившись и о чём-то думая. На ней было выцветшее мятое платье без рукавов, полные руки безвольно повисли вдоль тела. Заметив меня, она слабо улыбнулась, протянула руку и включила свет. Я изумилась ещё больше. Обычно Роза Васильевна красит губы таким ярко-розовым цветом, что, наверное, его можно было бы рассмотреть из кабинета исторички, а брови выщипывает в еле заметную ниточку, которую потом зачем-то прорисовывает коричневым карандашом. Сейчас её лицо без грамма макияжа выглядело таким постаревшим… Краска слезла с волос, и виднелись тёмные корни.

– Здравствуйте! – шёпотом сказала я. – Я у Ирэны уточнила, могу прийти.

– А? – рассеянно откликнулась Роза Васильевна, по-прежнему погружённая в свои мысли. – Да, конечно, Машенька Николаевна. Девочка наша очень тебя ждёт. Данусь, иди к…

Не дожидаясь конца фразы, из комнаты выбежала Дана, смуглая, весёлая, в красно-чёрном наряде танцовщицы фламенко, прижалась ко мне и сцепила руки на моей талии. Я неловко погладила её по голове, заметив, как здорово выгорели её тёмные волосы, и покосилась на Розу Васильевну. Сейчас опять съязвит, что Дана Андревна к себе прикоснуться не даёт, а тут ишь…

– Маша! Маша! – Дана смеялась не переставая, словно у меня было невероятно забавное имя. – Маша! Как хорошо, что ты наконец пришла! Мы были в Испании, ты знаешь, да? Розочка сказала, ты там тоже была, но мы тебя не видели! Ты там правда была? А почему ты не загорела? Я, смотри, как сильно загорела! А мама ругалась, что мы так сильно загорели! Но Розочка меня мазала, честное слово! Вот платье какое! В Испании купили! Я как узнала, что ты придёшь, сразу надела! Сразу! Маша! Маша!

– Не Маша, а Марья Николаевна, – строго поправила Роза Васильевна. – Ты, милая моя, привыкай уже по серьёзке с людьми разговаривать. Школа на носу!

– Да ничего, – смутилась я. – Можно и Маша.

– А я всё хотела спросить, – не унималась Дана, по-прежнему не расцепляя рук и заглядывая мне в глаза. – Ты сказала, ты линзы носишь! А я хочу посмотреть, какие они. Можешь их мне вытащить показать?

– Когда я тебе это говорила? – растерялась я, всё-таки разжимая её объятия.

– На первом занятии ещё! Ты что, не помнишь?!

– Нет, – засмеялась я, – у меня не такая хорошая память, как у тебя!

Роза Васильевна странно посмотрела на меня. Так, словно я предложила пройтись по чисто вымытому ею полу в резиновых сапогах, облепленных илом и ракушками.

– Точнее, дело в том, что память избирательна, – продолжила пояснять я. – Например, говорят два человека. Один одно из разговора запомнит. Другой – другое. Кому что важно. Так память устроена.

– Из-би-ра-те-ль-на! – повторила Данка, и я улыбнулась, вспомнив её страсть к длинным сложным словам, которыми она любит пугать материнских знакомых.

– А вы, Марья Николаевна, откуда столько про память знаете? – спросила Роза Васильевна.

– Ну как, – пожала я плечами, – я же языки изучаю. И преподаю. Без памяти это делать невозможно.

– Так вы… уроки-то ваши… для памяти полезные, что ли? – спросила Роза Васильевна.

– Конечно! – засмеялась я, разуваясь. – Но у Данки память – во! Я не помню, как мы линзы на первом уроке обсуждали, но вот помню, как Дана фразу про мороженое запомнила целиком.

– ¡Dos helados, por favor![3]3
   Два мороженых, пожалуйста! (исп.)


[Закрыть] – c готовностью повторила Дана.

– Фантастика, – развела я руками.

Но Роза Васильевна смотрела не на Дану, а на меня. Она прямо впилась взглядом в моё лицо. Последний раз при мне она так пристально наблюдала за молью, которая порхала над шубой Ирэны. Как-то неловко мне стало в роли моли.

– Ну-ка, – с загадочным видом сказала я Данке, – кто первый до твоей комнаты?

Всё было на месте: и кровать с балдахином, и короны повсюду, и ряд кукол, таращившихся на меня с подоконника. Но вся эта гвардия больше не пугала меня, хотя и не выказывала особенного дружелюбия. Мне казалось, что куклы переговариваются между собой, не разжимая губ: «Опять она пришла. Посмотрите на неё». Зато кто и в самом деле был очень рад моему приходу, так это рябиновый столик. Он так и сверкал солнечными бликами, словно приглашая меня подойти поближе и усесться перед ним на детский стул. Что я и сделала. Дана же плюхнулась на пол и принялась любоваться оборками на платье.

– Дружище, – начала я, – перед нами стоит задача. Подготовить тебя к школе.

– Фу, – поморщилась Дана. – Я и так хожу в школу готовиться к школе. Опять эта скукотень?

– Тебе нужно научиться читать и писать, – продолжила я.

– Скука зелёная!

Это было новое выражение. Вообще она выросла, вытянулась, черты лица стали более женственные, в жестах появилась взрослая грация. Даже брови как будто сделались тоньше. «И нежелание учиться тоже возросло», – подумала я.

– Ну, мы, конечно, ничем таким заниматься не станем, – заговорщически продолжила я.

– Правда? – недоверчиво уточнила Дана.

– Конечно. Мы используем волшебство. Как в прошлом году.

Но Дана смотрела с прежним недоверием. Я с трудом привыкала к ней, такой повзрослевшей. Как с ней теперь играть-то?

– Что же мы будем делать? – поинтересовалась она. – Только не говори, что играть в мышей.

У меня упало сердце. Именно это я и собиралась ей предложить! Нужно срочно придумать что-то новое, только что?! Мысли заметались. Но как важно сейчас не потерять лицо, не выдать своей неуверенности… Неужели каждый учитель вынужден быть хорошим актёром?!

– Играть? – с презрением переспросила я. – Ха! Ха! Ха! Оставим игры малышам!

Дана оживилась. Я как будто топала по шаткому мостику через ручей. Вот-вот она потеряет интерес, мостик треснет, и я провалюсь в холодную воду. Но ведь как-то нужно уговорить её учиться!

– Игры – для маленьких, – повторила я для пущей значимости. – В конце концов, ты повзрослела. И теперь нам нужно сделать очень важный шаг. Мы должны… заставить кое-кого учиться!

– Я не буду!

– А я про тебя и не говорю! Я про них!

Я указала широким жестом на кровать, надеясь, что семейство Ратон по-прежнему обитает под ней. Дана непонимающе проследила за моей рукой. Ну приехали! Она настолько повзрослела, что даже не помнит, где прятала своих любимцев?! Игрушки остались в прошлом? Я чувствовала себя престарелой бабулей, которая трясущимися руками показывает взрослой внучке куколку и бормочет: «А помнишь, милая, как ты любила эту Катю?» Того и гляди Дана Андреевна сейчас сообщит, что замуж выходит. А семейство Ратон давно переместилось в помойный контейнер.

– Где мыши? – спросила я с интонацией грабителя в банке, который интересуется нахождением денег.

– У меня в сумочке, – просто ответила Дана. – Я их с собой в зоопарк брала.

Я успокоилась. Не в мусорном баке – уже хорошо.

– Давай устроим мышиную школу? – предложила я.

Дана помотала головой и сделала печальное лицо.

– Прости, – прошептала она, – но я им уже сказала, что школа – это скука зелёная. Я ж не знала, что у них будет такая хорошая учительница, – добавила Дана с виноватым видом.

– Может, они передумают, когда узнают?

– Нет, – уверенно сказала Дана. – Никогда.

Мостик затрещал, и одной ногой я всё-таки ступила в ледяной ручей. Вдруг в голове забрезжил спасительный вариант. Он порхал, как стрекоза над водой, поблескивал перламутровыми крылышками, казалось, протяни руку – и схватишь. Но это было не так-то просто. Нужно было идти на сделку с совестью.

– Давай лучше поиграем в шопинг? – предложила Дана, поднимаясь с пола.

– Подожди, – остановила я её, взяв за руку. – Это всё Ратонсито. Он виноват. Он не хочет в школу.

– Ну да, – пожала плечами Дана. – И что?

– А Элена хочет, – пояснила я. – Она хочет учиться на одни пятёрки. А он, по-моему, самый настоящий двоечник.

Я говорила с трудом. Всё это противоречило моим убеждениям. Нельзя ориентироваться на оценки! Нельзя обзывать человека, ну хорошо, мышонка «настоящим двоечником», потому что тогда он никогда не вылезет из двоек! Но у Даны заблестели глаза.

– Давай я буду за Элену, – сказала она. – А ты – за Ратонсито. Ты будешь хулиганить на уроке. А я – ябедничать учительнице.

– Ябедничать-то зачем? – вырвалось у меня.

– Ну ладно, – нетерпеливо кивнула Дана, – учительница пусть сама всё видит. И ругает его! Только я буду за учительницу. И за Элену, и за учительницу. Я буду ставить ему двойки!

Всё это мне не слишком нравилось. По крайней мере, учительницей должна была стать я, а не Дана. Ничего, по ходу дела сообразим. Я могу ввести чуть позже директора, который объяснит им всем материал (включая «учительницу»). Главное – начать. И хоть что-нибудь успеть сегодня выучить.

– Доставай мышей! – скомандовала я. – Первый урок – математика.

Дана захлопала в ладоши, а потом обняла меня за шею и звонко чмокнула в щёку.

– Я так тебя ждала! – радостно заявила она. – Со мной никто не играл, только ты!

Подбежав к кровати, Дана остановилась и растерянно улыбнулась.

– Я забыла: за чем я шла? – спросила она.

– За мышами, – с недоумением ответила я. – Мы же в школу играем.

– А-а-а, точно! – обрадовалась Дана. – Сейчас-сейчас!

Пока она усаживала мышек на рябиновом столике, превратившемся на сей раз в классную комнату, я достала из своей сумки листик и разорвала его на две половинки. Из одной сделала «доску». Написала на ней: 1 + 1 = 2; 2 + 2 = 4. Из другой половинки сделала две тетрадки. Одну – для Элены, другую – для Ратонсито.

– Пиши за Элену, – велела я Дане, показывая на доску.

Дана переписала оба примера и показала мне тетрадку.

– Это пять? – спросила она.

– Подожди, – поморщилась я. – Чего ты сразу про оценки?

– Потому что это самое интересное!

– Ну нет, интересно, когда ученик запомнил то, что ему объяснили в классе, – покачала я головой и тут же поправила себя: – То есть мышонок запомнил! Элена, иди к доске!

Дана передвинула мышонка к моему листку. Я закрыла рукой свои примеры, дала Дане ручку и попросила:

– Пиши! Один плюс один равно…

Дана посмотрела на меня.

– Чему равно? – спросила я.

Дана улыбалась.

– Ты чего? – опешила я. – Ну если у тебя на одной руке один палец, а на другой – ещё один.

– А, два, – сообразила Дана. – Но я не помню, как пишется.

– Ты серьёзно? – изумилась я. – Ну ладно… Вот, смотри. А заодно пиши следующий пример. Два плюс два…

Снова Дана с готовностью смотрела на меня.

– Эй, так не пойдёт! – возмутилась я. – Думай сама! Считай!

– Как считать? – растерялась Дана.

– Ну как? Мы же с тобой только что считали! – воскликнула я. – Как мы с тобой только что считали?

Дана наморщила лоб. Тут до меня дошло. Она валяет дурака. Издевается надо мной!

– Дан, может, тебе за Ратонсито лучше играть? Это он у нас ничего не помнит!

Неожиданно у Даны на глазах выступили слёзы.

– Не хочу! – закричала она. – Не хочу за двоечника! Хочу быть отличницей! Мама сказала, что я должна быть только отличницей! Ставь мне пять! Быстро!

– Ты что говоришь? – напустилась я на неё. – Почему ты так грубо со мной говоришь? И за что тебе пять? Ты же ничего не сказала!

– Сказала! Сказала!

– Ну, и сколько будет два плюс два?

– Я не знаю! – У Даны полились слёзы, а крик стал резким, визгливым, я даже вздрогнула. – Я не помню! Чего тебе от меня надо? Чего?

Не успела я ответить, как дверь распахнулась и в комнату ворвалась Роза Васильевна. Она на ходу вытирала руки о полотенце, лицо её было искажено от ярости.