Текст книги "Первая работа. Возвращение"

Глава 16
Радость учиться

Разбудили меня крики с кухни. Папа ругался с бабушкой! Вот это новости… Они обычно вышучивают друг друга. Да и как можно поругаться с моей бабушкой, книжным червячком, которая только и делает, что занимается учёбой, гораздо больше меня? К чему можно придраться?

– Неужели трудно?! – возмущался папа. – Неужели так сложно сварить ребёнку нормальный суп? Человеческий? Ирина Игоревна! Почему у вас не еда, а вечные национальные выкрутасы? Ей нужна каша с утра! Борщ в обед! Отварная картошка на ужин!

Я выскочила в коридор. Бабушка стояла, уперев руки в боки, и хмуро смотрела на папу.

– Не нравлюсь – сегодня уеду, – процедила она.

Папа схватился за голову.

– У вас не бывает полумер? «Не нравлюсь – уеду». Или не готовлю совсем, или готовлю какие-то бараньи почки под соусом бешамель!

Папа простонал, бросил на меня суровый взгляд, как будто я собственноручно пристукнула несчастного барана и извлекла его почки, и побрёл в спальню. Он совсем плохо выглядел: стал уже не бледным, а каким-то серо-зелёным, и зарос щетиной. Бабушка покачала головой и принялась собирать кресло-кровать, в котором она спала на кухне.

– Давай помогу, – вызвалась я.

– О, ты тут. Слышала? – прошептала гневно бабушка, сдёргивая простыню. – Нет, ты подумай! Двух дней ещё потерпеть не может. Заявить такое – мне! Ты знаешь, что шотландцы говорят про отношения зятя с тёщей?

– Нет…

– Я тоже не знаю, – нахмурилась бабушка. – Надо посмотреть.

– Папа стал невыносимым! – возмутилась я. – Сры-вается по пустякам, кричит, психует, не даёт вставить ни слова. А ещё во всём подряд винит меня.

– Безобразие, – покачала головой бабушка. – Хотя, в общем-то, он прав. Я действительно целыми днями сижу за книгами. Борщ не варю.

– Если бы папа поинтересовался у меня, – с достоинством заявила я, – то узнал бы, что я не хочу борщ. А хочу твоих необычных блюд.

– Правда?

– Ну, – замялась я, – почки, конечно, не моё любимое блюдо…

– Найду что-нибудь другое! – воодушевилась бабушка. – Что-нибудь полезное. Чтобы Николай был доволен.

– Он никогда не будет доволен, – печально сказала я. – Стоп! Погоди. Ты сказала, ещё два дня?

– Да, маму выписывают в среду.

– О! – воскликнула я и едва не пустилась в пляс. – Как же я буду рада её видеть! Как никогда!

Перед уходом в школу бабушка окликнула меня:

– Мэри! А не сделать ли мне на обед хаггис? Это национальное шотландское блюдо. Очень питательное!

– Давай, – согласилась я. – А из чего оно?

Бабушка вгляделась в экран ноутбука.

– Из бараньего желудка, сердца и… лёгкого. А ещё немного бараньего жира-сырца. Не уверена, что удастся достать жир-сырец, а вот всё остальное… Да и почки пригодятся.

– Знаешь, бабуль, – задумчиво сказала я, – сегодня мне обед не нужен. Я после школы забегу к Ромке, занесу ему домашнее задание. А его мама вечно принимается меня кормить, едва я появляюсь в дверях. Так что… наверное, лучше без хаггиса!

– Тогда я приготовлю его послезавтра! – крикнула бабушка мне вслед. – Порадуем маму после больницы!

Ни перспектива получить на обед бараний жир-сырец, ни ночной спор с Ромкой по вотсапу о том, нужно ему учиться или нет, ни папино возмущение, ни вчерашняя стычка с Розой Васильевной не могли мне испортить настроение перед началом уроков. Ведь сегодня я увижу сразу двух любимых учительниц! Ольгу Сергеевну и Беатрис! Да-да, наконец-то у нас начался испанский. Мне не терпелось показать свои знания, да я и соскучилась по шелковистой испанской речи, которая заполняла мою голову всякий раз, когда я натыкалась на ту или иную вещь, привезённую из Барселоны.

К слову, на занятия я надела голубую, с розовым отливом блузку, которую мы выбрали вместе с Мариной. Никогда не подумала бы, что решусь надеть такую яркую вещь в школу, но уж очень она подходила под моё настроение.

Беатрис и сама была в эффектном платье – бананово-жёлтом, как солнце Барселоны. Наверное, мы с ней походили на двух канареек, которые случайно попали в стаю голубей, одетых во всё чёрно-серое. Состав нашей «стаи» сильно изменился, я почти не видела знакомых. Понятное дело, многие решили тратить время на подготовку к ЕГЭ, и Беатрис соединила несколько групп в одну. Я всё вглядывалась в лица, надеясь встретить Марину, но её не было видно.

– Мария! Как дела? – воскликнула по-испански Беатрис, едва завидев меня. – Как поездка?!

Она подошла поближе и приобняла меня за плечи. Я заметила, как кое-кто из девчонок бросил на нас косой взгляд.

– Отлично! – улыбнулась я. – Было очень здорово! Просто счастье, что удалось там побывать!

– А твой испанский! – всплеснула руками Беатрис. – Ты говоришь почти без акцента! Скоро сможешь заменить меня. Мне пора опасаться за своё рабочее место?

– Вы шутите, – смутилась я. – Мне ещё учиться и учиться… Как ваши каникулы?

– О! Я посетила Страну Басков. Это север Испании. Я навещала друзей. Там всё другое, Мария. И горы… Горы – моё место силы.

Я заметила, что Беатрис по привычке говорит медленно, делая паузы, как для учеников начального уровня, чтобы они поняли её речь. Со мной можно было разговаривать гораздо бойчее, без этой обучающей интонации. Но последнюю фразу она явно добавила от себя. И я была особенно довольна, что поняла её.

– Сегодня пишем тест! – объявила Беатрис, когда мы все расселись вокруг неё. – Я должна знать общий уровень в группе.

– Только тест, и всё? – удивилась я.

– А тебе что, мало? – прошипела по-русски одна из тех девчонок, которые разглядывали нас с Беатрис.

Рыжеволосая, она была одета во всё чёрное, а на шее поблёскивал кулон в форме сердца, пронзённого стрелой.

– Хочется побольше узнать, – объяснила я по-испански, чтобы Беатрис поняла, о чём мы спорим.

– Для тех, кто хочет узнать больше, у меня есть журнал «Ола», – жизнерадостно откликнулась Беатрис.

– Августовский номер? – обрадовалась я. – А то я только июльский успела купить.

Беатрис кивнула, а девчонка в чёрном закатила глаза и громко прошептала своей соседке что-то про звёздную болезнь.

Рыжеволосую девчонку звали Снежана. «Снежная Анна» – окрестила я её мысленно. Это имя совершенно не подходило ни к её рыжим кудрям, ни к чёрному одеянию и больше шло её соседке-подружке, чьи светлые волосы были заплетены в тугую косу. Насмешливые взгляды, которыми меня одаривала Снежана, были неприятны. Однако не смертельны.

Мне очень хотелось поскорее начать заниматься. Прямо руки чесались схватить журнал и изучить его от корки до корки. Когда я увидела испанские слова, знакомые и пока неизвестные, меня охватила трепетная радость. Я была похожа на голодного человека, которого позвали к столу, заставленному вкусными блюдами. Я выбирала то одно слово, то другое, проверяла значение по словарю, искала более точный эквивалент, повторяла слово несколько раз про себя, «делая его своим», глотала их одно за другим, будто те самые блюда, и была счастлива.

«Откуда она берётся, эта радость учиться?» – размышляла я, наблюдая, как Снежана шепчется с подружкой, пока Беатрис объясняет что-то, и кривится, когда её просят перевести тот или иной абзац.

Наверное, ученики, как и учителя, делятся на два типа. Первым нравится учиться, они получают удовольствие, развиваясь и узнавая что-то новое. Вторые считают, будто учатся не для себя, а потому что кто-то за них так решил, и поэтому всеми силами избегают встречи с новыми знаниями.

Почему так происходит? Мне кажется, все дети любят учиться. Я помнила, как мне нравилось узнавать, какие корма, клетки и игрушки для животных продаются в магазине. Я мечтала стать зоологом, поэтому интересовалась такими вещами с удовольствием. На испанский я тоже бежала с радостью, потому что на занятиях мы пели песни про алфавит и животных. Но вот беда: то, что детям нравится изучать, взрослые не считают полезным. Детям хочется бросать о стенку попрыгунчик, а не решать примеры. Хочется карабкаться на холм, а не зубрить правила.

Мне повезло: я съездила в Испанию и догадалась, зачем мне испанский. Чтобы говорить на нём! Чтобы получить работу переводчика! Поэтому теперь я учусь с огромной радостью. Она так и булькает во мне. Хотя я поняла далеко не все слова из статьи в журнале «Ола».

А Снежана, похоже, учится не для себя. Мне стало жаль её: так сёрфингист, летя на гребне волны, жалеет всех, кто в эту минуту мокнет под дождём вдали от моря.

Вот бы донести эту радость до Ромки!

– Ну как, Мария? – окликнула меня после занятия Беатрис. – Ты ещё поедешь в Испанию?

– Конечно! Вы меня раздразнили Страной Басков. Теперь буду копить деньги на поездку туда!

– О нет, лучше ехать на учёбу. Ты была в Барселоне. Может, теперь исследуешь Мадрид? Или Малагу? Она тоже на море!

Я только счастливо выдохнула. Удивительное чувство, когда понимаешь, что твоя жизнь – в твоих руках.

– Конечно, – громко сказала Снежана своей подруге, – они зазывают учеников в эти поездки, потому что сами процентик с этого дела имеют.

Обе рассмеялись и как ни в чём не бывало попрощались по-испански с Беатрис. Моя жалость к Снежане вмиг испарилась и уступила место стыду.

– Тебе жарко? – спросила Беатрис. – Ты покраснела. Да, забыла спросить! Как у тебя сложилось с Мариной? Всё в порядке? Она девочка с характером, я переживала за тебя.

– Всё отлично! – заверила я её. – Мы даже подружились.

– Прекрасно! – обрадовалась Беатрис. – Марина осталась в другой группе, а здесь учится её одноклассница. Я могу вас познакомить, будете дружить втроём. Впрочем, ты её видела! Это Снеджа… Снежана!

– Нет, спасибо! – отказалась я. – У меня вряд ли будет время дружить с ними втроём. Много работы! Надо же заработать на Малагу.

Кому: Любомиру Радлову

Тема: Что случилось?

Привет, Любомир!

Я обеспокоена. Волнуюсь. Что случилось? Я написала что-то не так? Задела твои чувства? Я писала от всей души! Переживаю.

С волнением,

Маша

Глава 17
Негеройский случай

Ромка был мрачен. Нахмурился, едва открыв дверь. Повернулся ко мне левой стороной. Чтобы не смущать его, я постаралась отвернуться. Мой взгляд упал на зеркало. Чуткий Ромка повернул голову, и наши взгляды встретились. Вышло так, будто я нарочно уставилась в зеркало, чтобы разглядеть его пятно! Он помрачнел ещё больше. А я не знала, куда мне девать глаза! Если взглянуть вниз, то в поле зрения попадают его спортивные штаны с пузырями на коленях и дырявые тапки. Опять обидится, что я их рассматриваю…

Зато Оскар был мне рад. Он легко подпрыгивал на толстеньких лапах, тянул ко мне свою умильно-несчастную мордочку и глухо лаял, словно вежливо покашливая и напоминая о своём присутствии.

– Привет, дружище! – Я села на корточки и потрепала его по голове.

Моя рука утонула в шерсти. А он жмурился и урчал как медвежонок.

– Он ведь с нами пойдёт?

– Нет. Пусть в коридоре остаётся. Он вообще-то сторожевая собака. Их за этим в Древнем Китае вывели. – Ромка снова строго глянул на меня, едва я подняла голову.

Пришлось сделать вид, что у меня на глазах шоры – как у лошадей. Смотря строго перед собой, я пробежала в Ромкину комнату.

На столе высилась гора котлет, заботливо прикрытая бумажной салфеткой. Рядом стояли стеклянная мисочка с соусом и тарелка с огурцами. Почищенными огурцами! Вот это забота!

– Смотри. – Я извлекла из сумки пачку ксерокопий от разных учителей. – Тут тест по алгебре, статья для перевода по английскому, дополнение к таблице от исторички и расписание.

– Это мне ни к чему, – буркнул Ромка, возвращая расписание. – Я не собираюсь туда ходить.

– То есть как? Совсем?

– Ты хочешь, чтобы надо мной смеялись? Называли уродом? Вот спасибо!

– Кто? – удивилась я. – Кто тебя будет так называть?

– Все, – жёстко ответил Ромка, устраиваясь на подоконнике так, чтобы щека с пятном была мне не видна. – Даже учителя. Не вслух. Про себя.

Я открыла рот, чтобы спросить, надолго ли это пятно, но потом вспомнила своё обещание не расспрашивать про него.

– Как же ты собираешься учиться?

– Пройду какие-нибудь курсы онлайн. Вся эта учеба не стоит того, чтобы меня дразнили калекой.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – покачала я головой и сняла салфетку с горы котлет. – Делаешь из наших каких-то монстров.

– Ты не обязана это есть, если не хочешь. Я ей говорил, чтоб не готовила. Она меня не слушала.

– О, я хочу! Ещё как хочу. Знал бы ты, какая у меня альтернатива была бы дома… И огурцы мне давно уже никто не чистит.

Я поискала вилки, их не было. Тогда взяла котлету пальцами, окунула в соус.

– Он чесночный, – предупредил Ромка.

У меня на языке заплясала шутка про то, что его мама явно не подозревает нас с ним ни в чём таком эдаком. Но тут я вспомнила, что так же шутит его папа, и промолчала.

Котлеты были такие вкусные! Я так увлеклась, что незаметно съела три штуки. Точнее, сообразила это, когда взялась за третью. Салфеток у меня тоже не было, кроме той, что накрывала тарелку, но она вся была промаслена. Задумавшись, я облизала пальцы, а потом смутилась и посмотрела на Ромку. Он разглядывал что-то за окном, а может, просто повернулся ко мне нетравмированной щекой. О чём-то размышлял.

«А хорошо, что между нами действительно нет ничего такого, – подумала я, всё же вытирая пальцы о края промасленной салфетки. – Если бы я была в него влюблена, я бы не смогла съесть при нём ни кусочка. А ведь теперь трудно будет ему кого-то найти…»

Ромка как будто услышал мои мысли. Он резко развернулся, словно вскрикнул «Перестань!», и спросил:

– Ты говорила, что у тебя дома проблемы?

– Да нет, уже нет, – ответила я. – Мама возвращается. Всё будет хорошо.

– Везёт, – сказал Ромка. – А мои вообще меня не понимают. Гонят в школу. У нас ругань из-за этого целыми днями.

Я молчала. Вопросы так и кололи мне язык, словно я съела не котлету, а кактус. Отчего это пятно? Как его можно убрать?

– Ром, – осторожно начала я, – у каждого своя история. Помнишь, Арсен в восьмом классе свалился с «бэ-эм-икс» в скейт-парке? Ногу сломал, в школу на костылях ходил? Ну да, посмеивались. Но незло. Он отшучивался. И ты сможешь.

– Я не смогу! – рявкнул Ромка. – Я не умею отшучиваться! Тебя что, моя мамаша подослала?! Подговорить меня? Или она что-то в котлеты добавила?

Он орал как псих. Правда. Наверное, нормальная девушка давно бы уже ушла и хлопнула дверью, не позволив с собой так разговаривать. А я сидела и думала: меня окружают сплошные невротики. Я их притягиваю, как магнитом. Марина, Хорхе, Роза Васильевна, Дана; наконец, мой папа. Все вопят. Наверное, поэтому я не обиделась на Ромку. Сидела и ждала, пока он успокоится.

А он и правда умолк, глядел на меня исподлобья.

– Чего молчишь?

– Дзен отращиваю. – Я послала ему ангельскую улыбочку. – Точнее, пользуюсь выращенным. Мне Дана и не такие истерики закатывала, будь спок.

– Ты считаешь себя самой умной? – прищурился Ромка. – А меня – дураком, который капризничает, как шестилетний ребёнок?

– Семилетний, – поправила я его с улыбкой.

– Хватит издеваться!!! – заорал снова Ромка. – Хорошо! Я расскажу тебе, что со мной случилось. И ты поймёшь, почему я не могу ходить в школу.

Я перестала улыбаться. Кивнула ему и сжала руки в замок, приготовившись слушать.

В тот день Ромка договорился с мамой, что сам приготовит себе завтрак.

– Звучит, как будто я маленький, но моя мама меня так и воспринимает, поэтому приходится договариваться, – объяснил он. – Хотя… лучше б маленьким оставался.

В общем, Ромка поставил на огонь сковороду и направился к холодильнику. Он собирался пожарить яичницу. Окно на кухне было открыто. Хороший июльский день, солнце, птицы… («Последний хороший день», – подчеркнул Ромка.) Вдруг Оскару приглянулась одна из птиц. Он подбежал к окну и подпрыгнул.

– Понимаешь, – Ромка от волнения забыл держаться «нужной» стороной, – он никогда так раньше не делал. Он же не кот – за птицами охотиться. В общем, он встал передними лапами на подоконник и принялся лаять. Я испугался, подбежал к нему, стал оттаскивать. А он сильный. Честное слово, я думал, он вывалится! Наконец я оттащил его. Закрыл окно. Вспомнил про сковородку. Взял бутылку масла и плеснул.

Дальше Ромка помнил плохо. Всё загорелось в один миг. Он не успел отпрянуть. Вообще растерялся. Ему показалось, что полыхает вся кухня. И вдруг – ужасная боль в щеке. Он закричал, отскочил, скорчился от боли.

– Как во сне, – вспоминал Ромка. – Как в жутком сне, когда больно-больно-больно, а проснуться не можешь. Я упал на колени, стал искать телефон. А потом моя рука потянулась сама, как будто кто-то её тащил, и выключила газ. Это спасло нас от пожара. Но от уродства не спасло…

Я прерывисто вздохнула.

– И что теперь?

– Теперь я калека.

– Но с этим пятном… нельзя что-то сделать?

– Можно. Стоит дорого.

– Я… могу помочь. Немного. Наверное, – неуверенно сказала я.

– Прекрати. Я не возьму твои деньги. Но теперь ты понимаешь, почему я не буду ходить в школу?

– Нет, – честно ответила я.

Ромка вздохнул.

– Послушай, Арсен откуда упал? С «бэ-эм-икс». У Сани, помнишь, травма была? Сотрясение мозга. На соревнованиях о футбольные ворота треснулся. А я? У меня совершенно негеройский случай.

– Почему?

– Я жарил яичницу и опалил личико, – горько сказал Ромка. – Как барышня кисейная. Тьфу! Только не смей меня ни в чём разубеждать. Над тобой никогда не издевались. Так что ты не представляешь, что это такое.

Я и не собиралась его уговаривать. Мне хотелось ему помочь. Но я не знала как. Говорить об этом вслух я не решилась.

У меня было странное ощущение. Я смотрела на него, и он казался совсем другим человеком. Не тем Ромкой, который запускал фейерверки с моим папой и с которым мы учили историю, сидя на полу в этой самой комнате. Не тем Ромкой, над которым я подтрунивала и который, забыв о собственном триумфе, поддержал меня на истории, дав рассказать про мастера Дионисия.

Передо мной сидел совершенно другой человек, и дело было вовсе не в пятне. Пятна-то я совсем не видела. Мне казалось, что летним днём я обхожу огромный каменный валун, поросший цветами, глажу его тёплый бок, а потом отдёргиваю руку, осознав, что это вовсе не нагретый солнцем камень, к которому хочется привалиться и отдохнуть, а спина драконистого чудища. «Конечно, я стал чудищем, с таким-то пятном», – сказал бы горько Ромка, услышь он мои мысли. Но ожог, повторюсь, был тут ни при чём. Он стал другим изнутри. И я, из своего «внутри», это чувствовала.

– Ладно, – наконец произнесла я, поднимаясь. – Мне пора. Пока сиди дома. Я буду носить тебе домашку. А ты – её делать. И я буду относить её в школу. А там посмотрим. Договорились?

– Зачем тебе это? – повторил свой вопрос Ромка. – Зачем тебе такой урод, как я?

– Слушай! – рявкнула я. – Прекрати-ка называть себя уродом! И прекрати поворачиваться ко мне необожжённой стороной. Между прочим, пока я гуглила всякие пятна, пытаясь понять, что с тобой, я и не такого насмотрелась. Я понимаю, что тебе хочется себя жалеть. Но, по-моему, такая жалость разъедает тебя, как… как кислота! Если ты, конечно, помнишь, что это такое, поскольку пропустил уже пять или шесть уроков химии!

– Не думал, что ты можешь так орать, – удивился Ромка.

– Мне было у кого поучиться, – ворчливо ответила я и взяла ещё две котлеты.

Одну себе, другую – древнекитайской собаке, которая, судя по вежливому покашливанию за дверью, была не прочь отведать чесночного соуса.

Кому: Хорхе Рибаль

Тема: Город

Привет, Хорхе!

Ах, какой это город, Хорхе! Он мой друг, настоящий друг. Однажды он выручил меня из беды. Точнее, не меня, а Марину. Он помог мне найти её, хотя и сам был нездоров. Я думаю о городе как о человеке. У человека есть голос. Какой голос у твоего города? Крик чаек, шум моря, смех за столиками кафе! Утром он шепчет, когда гоняет по двору опавшие листья платана. В обед – перекрикивается на всех языках мира с туристами и зазывает их шуршанием волн. Ночью радуется жизни, играя музыку в барах и кафе, распевая во весь голос так громко, что иногда эхо доносится до моей Москвы.

Послушай свой город, Хорхе!

Ты много всего услышишь. Не только печаль, но и радость.

Лови её!

М.

Глава 18
Мама вернулась

Ранней осенью бывают такие яркие солнечные дни, что кажется, будто снова настала весна. Я представляла себе весну во всём зелёном – как на детском празднике. Она забегает в дом, то есть в мир, бормоча «что-то я забыла, что-то я забыла», хватает какой-нибудь жёлудь, который по ошибке проклюнулся на зиму глядя, и, быстро посмотрев на себя в осеннюю лужу, как в зеркало – на счастье, хватает ветер-попутку и улетает прочь. В один из таких пропитанных солнечными лучами дней мама вернулась домой.

Мы с бабушкой ждали её у подъезда, чтобы помочь донести вещи. Обычно тихая бабушка бушевала так, что даже соседка со второго этажа вышла на балкон и слушала, делая вид, что снимает бельё.

– Отправить беременную жену на такси! – возмущалась бабушка. – Нет, ты просто вдумайся, Мария! Такси! Её растрясёт на ухабах! А если таксист – преступник? У твоего отца, что, много жён? Он многоженец?

– Если ты будешь так громко говорить, та женщина решит, что у папы – гарем, – мрачно предупредила я, наблюдая за соседкой, которая протянула руки к простыне, да так и застыла, словно позировала для восковой фигуры.

– Куда ему гарем! Он и об одной женщине позаботиться не может! – фыркнула бабушка.

«Теперь я поняла, – подумала я. – С этой беременностью все съехали с катушек».

Наконец подъехала машина, и из неё вылезла сияющая мама. На ней была новая блузка восточной расцветки с турецкими огурцами, а волосы закручены в мелкие кудряшки, словно мама собралась в театр.

– Ты точно из больницы? – не поверила бабушка. – Не из санатория «Весёлые мамаши»?

– Точно-точно! – засмеялась мама, обнимая меня и передавая сумку. – Мы подружились там с одной девчонкой, представляешь, у неё тоже старшая – Маша! И ждёт тоже мальчика. Бывает же так. Она сама парикмахер, уложила мне волосы с помощью каких-то бумажек.

– Папильотки, – сказала бабушка.

– Как бабушкины любимые англичане в девятнадцатом веке, – добавила я.

– Наверное, – улыбнулась мама. – Вам виднее. Это было весело. А я заказала в интернет-магазине нам с ней две блузки. Прямо в больницу привезли! Красивая, да?

«Похоже, мамина крыша тоже слегка поехала, – с печалью подумала я. – Только у остальных – в негативную сторону. А мама у нас теперь оптимистка. Новая подружка – новое счастье». Я была рада за маму, но ничего не могла поделать с приступом ревности, который вдруг обхватил меня, как железный обруч – бочку. Новая подружка, ишь! Ещё один конкурент в борьбе за мамино внимание.

– А самое интересное, – оживлённо продолжала мама по дороге к подъезду, – что у неё брат познакомился по интернету с японкой. Поехал в Токио и там женился. Я ей говорю: «О! В точности как моя сестра. Только она в Шотландию поехала!» Кстати, как дела у Кати? Она мне не писала…

«Ну вот, теперь про Катю разговор, – с тоской подумала я. – Про кого угодно, только не про меня».

– А у вас-то как дела? – спохватилась мама, когда мы поднялись в квартиру.

– Раньше я думала, что неожиданные капризы – удел беременных женщин, а пожив у вас, убедилась, что иногда они передаются их мужьям, – со значением сказала бабушка.

Она поставила мамину сумку на кухонный подоконник и принялась собирать со стола свои учебники по английскому, а потом укладывать в полотняную сумку с логотипом книжного магазина.

– Вообще-то не обязательно начинать разговор с гадостей! – вспылила мама.

– Ты сама спросила, как дела, – пожала плечами бабушка.

– Это не значит, что нужно бросаться подшучивать над моим бедным мужем! Твоя ирония неуместна!

– О да! Бедный, очень бедный муж! Даже не забрал жену из больницы!

– У него работа! Он прислал за мной прекрасного водителя, своего знакомого!

– Конечно, его величество слишком занят!

– Вы ссоритесь? – присвистнула я. – Вот это номер! Интересно, у детей хоть когда-нибудь наступает возраст, когда они перестают ругаться с собственными родителями?

– Сто десять лет, – мрачно ответила бабушка.

– Хорошо, что у меня не будет детей, – покачала я головой.

– Почему это? – хором спросили они обе.

– Да потому, что детям всё время что-то надо, – устало ответила я, присаживаясь на табуретку в ожидании, пока бабушка соберёт вещи. – Они всё время чего-то требуют от родителей. А от меня и так все постоянно чего-то требуют. Надоело. Хочу прожить свою жизнь спокойно. Без дерготни!

– И чего же я от тебя требовала? – нахмурилась мама, уперев руки в боки.

Выглядела она внушительно: живот и раньше был немаленьких размеров, а после больницы и вовсе округлился, как будто мама проглотила фитбол.

– Ты, мам, боевая из больницы вернулась, – заметила я.

– Не груби матери! – вмешалась бабушка. – Не то заберу её с собой. Вы её тут обижаете. Один вопит, другая грубит.

Я едва удержалась от того, чтобы снова присвистнуть. Выходит, бабушке можно говорить маме всё, что вздумается, а мне нет?

– Ты предатель, – обиженно сказала я. – Я, между прочим, не выдала папе, что у нас на обед не борщ, а хаггис!

– Хаггис? – повторила мама. – Это же подгузники! Как это может быть на обед?

Мы втроём переглянулись и расхохотались так, что, наверное, здорово напугали ребёнка, который сидел у мамы внутри. Бабушка до слёз смеялась. Они по-настоящему потекли у неё по щекам. А потом мы помогли бабушке уложить вещи и проводили её до остановки, хотя она упиралась и требовала, чтобы мама легла.

– Лягу, лягу, – пообещала мама. – Борщ сварю и лягу.

– Там хаггис есть!

– Ах да. Я забыла…

– Ты всё-таки смотри за мужем, – серьёзно сказала бабушка, перед тем как забраться в маршрутку. – Он у тебя какой-то беспокойный стал. Может, у него на работе что-то?

– Ему страшно, – задумчиво ответила мама. – Наша жизнь так круто меняется.

Когда мы вернулись с мамой домой, я с порога почувствовала: даже воздух в квартире изменился. Дело не в том, что запах стал другим (по-моему, наша квартира ещё недели две будет пахнуть бараниной после бабушкиных кулинарных экспериментов). Изменилось что-то неуловимое: в квартире появились уют и покой, словно наш дом выпил чашку какао и теперь счастливо мурлыкал. Всё было как обычно, но вместе с тем празднично. Сквозь мою ревность, как лучи солнца сквозь пожухлую листву, пробивалась радость. Мама вернулась домой…

Мы занялись обычными делами: я – уроками, мама – готовкой. Я делала русский – выписывала из «Анны Карениной» фразы с союзом «как», объясняя, нужна ли запятая или нет. «…Он терпеть не мог, когда к нему обращались не как к Константину Лёвину, а как к брату знаменитого Кознышева». Простое дело, но каждый взмах ручки казался особенным, правильным, оттого что мама вернулась. Даже в шелесте страниц слышалось: «Вернулась, вернулась, вернулась». «Счастлива, как никто», – подумала я и приписала это предложение к столбику с примерами, иллюстрирующими употребление союза «как».

Запахло тушёной свёклой, потом капустой. Борщ на ужин – какая глупость! Борщ на ужин – какое счастье.

Доделав домашку и подготовившись к очередному занятию с Даной, я заглянула к маме. Она лежала и улыбалась, поглаживая живот. Красивая блузка уже висела на стуле; на маме была папина выцветшая футболка, но от этого мама казалась ещё милее.

– Иди поешь, – попросила она.

– Потом…

– Не хочешь?

– Очень! Очень хочу. Можно, пока папы нет… Ну или дело не в папе… Можно мне полежать с тобой на кровати?

Мама молча протянула ко мне руки.

– Только я на правом боку не могу, – виновато сказала она. – Он почему-то сразу начинает пинаться.

– Ничего, – пробормотала я, забираясь к ней и прижимаясь к её спине. – Так тоже хорошо.

Некоторое время мы лежали молча, слушая бульканье увлажнителя. Я следила, как клубы лимонного пара поднимаются к потолку, медленно доплывают до окна и разлетаются на тысячу частиц, столкнувшись со стеклянной реальностью.

– Почему жизнь состоит из одних обломов? – спросила я.

– Не только, – тихонько сказала мама.

– В основном же так. Вот смотри. Я ездила в Испанию. Повышала там свой уровень знаний. Я думала, это всё пригодится на уроках с Даной. А вот нет… От меня требуется совсем не то.

– В этом году с ней труднее?

– Гораздо, – призналась я, – и всё из-за памяти. Из-за удара головой. Сегодня мы занимались с Даной испанским. И это какое-то хождение по кругу. Топтание на месте. Я вставляю в диалоги новые слова, а она их как будто не замечает. Прошу повторить, она не против. Но через секунду уже забывает. Иногда я чувствую такое отчаяние… Как будто копаю землю в поисках сундука с монетами, а все, кроме меня, знают, что никакого клада там нет. Я никогда и нигде не чувствовала себя такой бесполезной, мам.

– Надо бы поговорить с врачами.

– Какими? Они были у всех. Невролог, психолог, даже хирург. Всех обошли. Я тут как-то Розу Васильевну с журналом про звёзд засекла. Она обычно про певцов или певиц читает. А тут на последней странице открыла. Увидела меня, захлопнула. Но я потом нашла такой в киоске, посмотрела. Там реклама каких-то целителей народных. Так и представляю: приду к Дане, а там сидит заклинатель змей, на дудочке играет, а Данка перед ним выплясывает. А сколько она уже орехов ей скормила, мам! У Даны скоро беличий хвост вырастет.

– Не нравится тебе Роза Васильевна…

– Она бы и тебе не понравилась. Резкая, грубая. Думает только о себе. Чуть что не по ней – язвит.

– А тебе лучше бы подружиться с ней…

– Что-о? Ты издеваешься? Чего ради?

– Ради Даны.

– Ей всё равно, – неуверенно сказала я.

– Допустим. Но, когда ты станешь работать в школе, тебе придётся привыкнуть, что твои коллеги могут быть разными. Нужно уметь если не дружить, то хотя бы сотрудничать.

– Я не стану работать в школе, – заявила я. – Я передумала поступать в педагогический.

– Почему? – удивилась мама.

– Надоели дети, – буркнула я.

Мы помолчали. Я была благодарна маме, что она не расспрашивает и не разубеждает. Может, в её положении ей трудно со мной спорить. А может, она хочет меня поддержать… От этого тянуло раскрывать ей душу всё больше и больше.

– Знаешь, что самое обидное? – сказала я. – Что раньше было одно с Даной. А теперь – совсем другое. Вот мне прямо больно бывает от этого, мам. Она в том году целую фразу запомнила с первого раза. Про мороженое. А теперь – забывает, куда поехали мышки. По-русски, мам. По-русски сказать не может. Хотя мы только что обсудили это.

– Вот и папе тяжко, – сказала мама. – Раньше было одно. Сейчас – совсем другое. И он боится не справиться.

Я вздохнула. Зачем она снова говорит о ком-то ещё?

– А я тут при чём? – проворчала я.

– Как при чём? Он же не только меня, он и тебя подвести боится.

Я задумалась. Выходило вот что. Маму интересовала куча народа. Её новая подруга, сестра, муж, новый ребёнок. Но получалось, что все они связаны и со мной – через маму. То есть я к ним тоже как бы подключаюсь по секретному передатчику. Мама – мой передатчик. Но несмотря на то что она думает не только обо мне, а о них всех – сразу или по очереди, сейчас я чувствовала: мама со мной, сейчас она только моя, и никто у меня её не отнимет. Поэтому я уткнулась носом в папину футболку, пахнувшую мамой, и затихла, а секунда всё тянулась и тянулась, как жевательная резинка, которую растягивают пальцами, и казалось, что она может стать бесконечной…