Текст книги "Жажда снящих (Сборник)"

Ты был в том же зале, где принял меня утром, только теперь сидел, вытянув ноги к огню. На миг мне показалось, что ты спишь, хотя твои глаза были открыты. Они совсем остекленели, но я знала, что ты жив. Как ни прискорбно, но всё ещё живы мы оба, мой лорд.

Я вошла так тихо, как могла, но ты, видимо, всё равно услышал и сказал:

– Сядь, Генриетта.

Я подошла, опустилась на скамью рядом с твоим креслом, потупив взгляд, неловко пряча ладони между колен и пытаясь унять дрожь. Никогда прежде я не слышала от тебя «ты». «Господи, что же это?»

Твоя рука лежала на подлокотнике и выглядела пугающе слабой. Казалось, если схватить сейчас меч и ударить по ней, ты и не подумаешь её отдёрнуть. Отсеченная, она упадёт на пол к твоим ногам и останется лежать там так же спокойно, как лежит сейчас – только ладонью вверх.

Что бы ты сделал, мой лорд, если бы я упала на колени и прижала её к своим губам?

– Я хочу поговорить с тобой, – сказал ты и умолк, а я всё глядела на твою руку, не смея смотреть в лицо.

Ты долго молчал; в камине трещал огонь, в дымоходе выл ветер.

Потом произнёс:

– Я знаю, ты осуждаешь меня.

Я немедленно вскинулась, забыв про страх.

– Нет!

– Осуждаешь, – без выражения повторил ты, всё так же остекленело глядя перед собой. – Ты и другие… те, кто остался в Галенфорте. И те, кто ушли сюда со мной. И Уокерс…

– Милорд, мы не вправе…

– Вы не вправе, но вы осуждаете! И вы правы, да! Я никогда не сдаю свои крепости – но я должен был остаться там с вами! Должен был! И вы все так думали. Умирали и думали, что ваш лорд – трусливый подонок, принесший вас в жертву своим понятиям о чести. – Твоё лицо потемнело, словно эти оскорбления произносились не тобой. – Но я не мог. Генриетта, я не мог оставить Тэленфорт. И её могилу. Я не мог допустить, чтобы они вошли сюда и осквернили её, понимаешь?

– Понимаю, милорд, – сказала я. – И все это понимали. Вам не в чем себя упрекнуть.

Ты посмотрел на меня – в первый раз за этот вечер.

– Думаешь? А о чём же тогда просил меня Уокерс?

Я не смогла выдержать твой взгляд – и никогда не могла. А потому не знаю, смеялся ты надо мной или… неужели настолько сильно ненавидел?

Я почувствовала, что ты перестал на меня смотреть, но не смогла поднять голову.

– Я должен был вернуться, – повторил ты. – Должен был. Я не был рядом с ней, не смог защитить её, когда она умирала. Но я могу по крайней мере защитить то, что осталось… в память о ней.

То, что осталось… в память о ней, да, мой лорд. Разве не это – всё, что ещё держит тебя среди нас? Память о твоей Аделине? Могила твоей Аделины? За милорда и его проклятую ведьму, которая и из могилы так цепко держит его в своих руках. Так цепко, что… даже смешно.

Я зажала рот ладонью. Ты посмотрел на меня, я зажмурилась, зажимая рот всё сильнее, чувствуя, как содрогаются мои плечи.

Твой голос был непривычно мягким, почти нежным:

– Ну, ну… что я вижу? Если уж старина Генри ударилась в слёзы, что делать нам? И вовсе кидаться с наружной стены?

Какое счастье, что я не стала заплетать волосы, и теперь они скрывали мое лицо, а ты думал, что я плачу.

Отдышавшись, я опустила руку и хрипло сказала:

– Простите.

– Ты тоже любила её, – произнёс ты, и что было в твоём голосе? Сочувствие? Удивление? Обвинение? Злость?

Я смогла лишь кивнуть. Любила ли я твою ведьму Аделину, мой лорд? Наверное… наверное, да, хотя кто знает.

И вдруг я сказала то, что не должна, не имела права говорить:

– Я была с ней, когда она умерла.

Ты вскочил, схватил меня за плечи, грубо – вовсе не так, как брал за плечи её. Я посмотрела тебе в глаза. У тебя такие длинные ресницы, мой лорд – наверное, в детстве соученики по оружию высмеивали тебя за это, но ты же помнишь, как эти ресницы целовала твоя Аделина – сначала веки, а потом ресницы…

– Почему ты раньше не говорила?!

– Не знаю. Не было случая.

– Что она сказала?

«Смотри на меня, мой лорд… смотри же. Смотри, смотри…»

– Сказала, что будет любить вас и после смерти, милорд.

Ты отпустил меня, словно у тебя разом ослабли руки. Сел.

Сказал – разочарованно и устало:

– Это я знаю и так.

«Неужели?»

У тебя задрожали губы.

– Она… Господи, Генриетта, она всегда была такой слабой. Такой бледной, хрупкой, тоненькой. Я всё время боялся, что она простудится, или сломает ногу, споткнувшись на лестнице. Мне казалось, она ломкая, как соломинка… Я должен был лучше оберегать её. Я…

– Вы не виноваты, милорд, – сказала я совсем тихо. – Поверьте, я знаю, я уверена: вы ни в чём перед ней не провинились. Это…

Я сглотнула окончание фразы, прежде чем успела совершить непоправимое. Перевела дыхание и закончила:

– Я была с ней до самого конца. Я знаю, что она любила вас, как никогда… не мог бы любить кто-то другой. Она не считала вас повинным в её слабости. Она хотела бы быть сильной, но… не смогла. Смогла только остаться с вами. Хотя бы в памяти… на это её сил хватило, но только на это. Так что это вы… простите её.

Ты протянул руку и положил её на моё запястье. Отблески пламени высветлили твою кожу и сделали её тёплой.

Мы долго сидели, глядя друг другу в глаза.

Ты сказал:

– Генриетта, послезавтра мы дадим последний бой. При Тэленфорте. За могилу моей Аделины. Ты будешь рядом со мной?

– Я буду рядом с тобой, – ответила я.

«Буду и умру рядом с тобой. Это то, чего я хотела. Всё, чего я всегда хотела. Просто – не умирать вдали от тебя».

Я встала, не дожидаясь приказа, и твоя рука соскользнула с моей – почти нехотя. Молча поклонившись, я двинулась к выходу. Ты окликнул меня уже в дверях.

– Больше Аделина тебе ничего не сказала?

Я остановилась. Помедлила, улыбаясь – ты же не мог видеть моего лица, а если бы и видел – ты разучился читать по губам.

Покачала головой и ушла.

Твоя Аделина ничего не сказала мне, мой лорд, Боже, да она просто не могла ничего мне сказать, но я… я так много могла бы сказать тебе.

Могла бы сказать, что народ не зря зовёт твою Аделину ведьмой, ибо она действительно была ведьмой. Насколько сильной – сложно судить: она не сумела отвратить свою смерть, но знала, как её пережить. Она позвала к себе глупую старину Генри, потому что знала, что та любит тебя до одури, до воя, до судорог, и сказала: «Хочешь, он будет любить нас обеих? Только, – добавила твоя Аделина, – мы должны стать одним человеком. Моя живая душа в твоём живом теле, потому что моё тело умирает, а твою душу он не полюбит никогда». И глупая, некрасивая Генриетта согласилась. Мы выбрали время, когда никто не мог нас застать, и провели ритуал…

Я могла бы сказать тебе это – но глупая Генриетта оказалась не столь уж глупа: в последний момент она заставила меня поклясться, что ты никогда не узнаешь о произошедшем. Вас с ней роднит лишь одно: она тоже никогда не сдавала свои крепости. А я была уже слишком слаба, чтобы пытаться уговорить или обмануть её. Я была так слаба… я всегда была слишком слабой. И вот теперь я сильная. Твоя слабая прекрасная Аделина в сильном уродливом теле, и теперь я могу быть с тобой, плечом к плечу, но только тебе ведь это не нужно. Ты тяготишься мною. Ты не видишь меня в её глазах.

Порой люди остаются рядом, хоть ты и думаешь, что они тебя покинули.

Завтра твоя последняя битва – наша последняя битва, мой лорд, за тебя и твою Аделину. Я не хотела умирать без тебя и теперь, наверное, наконец-то смогу умереть с тобой. И пусть ты не знаешь об этом – не важно. Я всё равно остаюсь.

Я остаюсь.

Дорога в Баэлор

Д. и Б., вам обоим.

На сей раз это были гарпии, и их оказалось шестеро. Взрослая, правда, только одна, остальные птенцы – мать вывела своих дочерей на первую охоту. Что ж, первая охота станет для них и последней – так часто случается в долине, и для гарпий, и для людей.

Мать мы убили первой. Взрослая гарпия, сражающаяся за своих птенцов – один из самых страшных противников, и с ней нелегко совладать даже Рику. Поэтому на неё он бросил всю свою мощь: воздух над долиной дрогнул, помутнел и окрасился золотом. Всего на мгновение, и это заметила только я, но и крестьянские дети, сбившиеся в кучку посреди луга, не могли не понять, до чего туго приходится господину магу. Рик стоял спиной ко мне, направив распрямлённые руки в землю, из которой по его напряжённым сосудам вливалась сила. Это тоже видела я одна: толстые чёрные жгуты, тянущиеся из травы и ввинчивающиеся в раскрытые ладони Рика.

Взрослая гарпия была мертва, её огромное тело лежало чуть поодаль серо-стальной горой. Молодые чудовища в ярости били крыльями над трупом и кричали – тонко и визгливо. Одна из гарпий вдруг сложила крылья и камнем понеслась вниз, к Рику, но через мгновение с воплем отпрянула, со всего размаху ударившись в защитный купол. Перья на её груди задымились. Воздух подёрнулся бронзовой дымкой.

– Кейт! Защита! – крикнул Рик.

Мне и думать не хотелось, чего ему стоил этот крик: в последний удар он, не рассчитав, вложил слишком много мощи. Гарпию сразило наповал, но теперь Рику нужна была передышка, пока он не вытянет из своей стихии достаточно силы. Пот струился по его лбу и подрагивающим от напряжения рукам, взмокшие волосы облепили лицо, и он даже не мог оправить их. Я-то тем более не могла: из моих ладоней рос купол, ограждавший меня, Рика и сгрудившихся на лугу детей от нападения разъярённых тварей. Рик тоже не мог бить сквозь эту плёнку, но сейчас я должна была защищать и его.

Я должна его защищать: это единственное, что мне позволено делать.

– Всё в порядке, Рик! Я держу!

– Усиль!

Я хотела сказать, что нет нужды, но тут сразу три гарпии ринулись на купол одна за другой – возможно, поняв, что убийца их матери ослаб, и я осталась против них одна, но скорее это были лишь отчаянные метания глупых птенцов, не знающих страха смерти. Все трое отпрянули, как и их сестра минутой ранее, но цель была достигнута: три удара подряд были слишком большой нагрузкой для Бронзы. Скрипнув зубами от злости, я шевельнула пальцами, усиливая защиту. Плёнка над нашими головами дрогнула, уплотняясь и белея. Вдоль сферы одна за другой побежали серебристые искры. Молодые гарпии испуганно взмыли выше, будто почуяв исходящий от купола ток.

«Проклятье. Слишком сильно».

– Удержишь? – прохрипел Рик. – Я уже почти…

– Удержу, – с видимым трудом выдавила я.

Крестьянская ребятня – два мальчика и три девочки, на крики которых мы с Риком примчались этим утром – сидели у моих ног, ошарашенно озираясь. Они видели только господ магов, смешно и странно махавших руками, и жутких тварей, отчего-то не смевших подлететь ближе – остальное оставалось скрыто от их глаз. Как и от глаз любого, кто никогда не ткал руками хотя бы Бронзу и никогда не пил чёрную кровь из земли.

Я сузила купол, уменьшив покрываемую им площадь. Плёнка сразу вспыхнула ярче, засеребрилась, почти скрывая небо.

– Удержишь? – снова крикнул Рик. Он волновался, и это было понятно: я редко выставляла полное Серебро.

Ответа он не дождался – чёрные жгуты, по которым в его тело лилась сила, истончились и растаяли. Рик вскинул руки, стиснул в замок напротив лба.

– Готова? Давай!

Я швырнула в Рика сгусток Серебра, мгновенно облепивший его тело, и одновременно открыла в куполе щель. Рик выскользнул в неё, как угорь из мокрых ладоней. Гарпии, в отличие от людей прекрасно чувствующие магию, с радостным воем ринулись на него, и на несколько секунд Рик исчез в бешеном водовороте взъерошенных серых перьев.

– Господин Рик! – вскрикнула одна из девочек.

– Тише, милая, всё хорошо, – ответила я, чуть ослабляя защиту. Серебряная плёнка стала медленно темнеть, возвращаясь к Бронзе. Ни к чему показывать, что я могу держать полное Серебро без необходимости… Но на Рике Серебро я оставила и даже усилила – всё равно он сейчас не заметит. Он был в самом пылу драки: двоих гарпий уже убил, ещё троих та же участь ждала самое большее через несколько минут. Памятуя о недавней ошибке, Рик метал в них Бронзу – с одного удара ею не убить даже гарпию-птенца, но это надёжнее, чем растрачивать силу на удары Серебром или Золотом. Конечно, он мог бы ударить в полную мощь и подзарядиться снова, благо земля здесь была хороша – душистый жирный чернозём, истекающий жизненными соками. А я прикрыла бы его – с лёгкостью.

Но как раз о последнем он не знал. И поэтому дрался, как мог себе позволить, имея в тылу лишь посредственного мага-защитника, сдерживавшего удары противников. Это его дело – бить. А моё – защищать. Так было всегда.

Осталось всего две твари – и вдруг одна из них, словно осознав, что битва проиграна, с гортанным воплем взмыла в небо. Я развернулась за ней, ни на миг не ослабляя защиты на Рике, и смотрела, как она, заходя по крутой дуге, мчится прямо в землю. Никогда не слыхала, чтобы гарпии убивали себя сами – и эта мысль меня не на шутку встревожила. И ещё я никогда не слыхала, чтобы эти дряни отличались такой изобретательностью, какую проявила последняя из сестёр. Как она узнала, как почуяла, что щель в куполе, которую я открыла для Рика, не закрылась до конца – не знаю. Обычно подобные вещи чуют только высшие демоны. Хотя в том и моя вина: я слишком сосредоточилась на Рике, ослабив сферу до полной Бронзы. И маленькая гарпия прорвалась сквозь неё. Она сожгла большую часть перьев и ворвалась под купол окровавленная, дрожащая – но ворвалась, и с победным криком вцепилась когтями в волосы ближайшего к ней мальчика.

Дети закричали, я тоже. Бронзовая плёнка купола, теперь бесполезная, лопнула.

– Рик!!!

Он уже был рядом и швырнул в гарпию Серебром. «Как глупо, – успела подумать я сквозь вязкую пелену паники, – зачем теперь, эта дрянь чуть жива, а ребёнок…» Довести мысль до конца я не успела: гарпия с хрипом повалилась наземь, заливая тёмной кровью ярко-зелёную траву. Едва она упала, одна из девочек постарше с криком бросилась к ней, рухнула на колени перед одуревшим от ужаса мальчишкой, с рёвом выдиравшим волосы из когтей мёртвой твари. Рик наклонился к ним, помог мальчику освободиться от хватки чудовища. Потом пнул ногой изуродованный труп гарпии.

– Погань! – его глаза обратились на меня. – Кейт, всё. Можешь отпустить.

И я только теперь поняла, что по-прежнему держу на нём защиту. Полное Серебро.

Я отпустила, и у меня задрожали ноги. Мир вокруг, передёрнутый белыми и жёлтыми разводами, понемногу прояснялся, восстанавливал чёткость. В воздухе над полем, усеянным трупами гарпий, висел запах крови и палёной плоти. А ещё над этим лугом несколько дней будут вспыхивать бронзовые и серебряные искры, но этого не увидит никто, кроме нас.

– Дети, вы в порядке? – спросила я, слыша, как предательски подрагивает голос.

Дети были в порядке – даже мальчик, которого схватила гарпия, отделался испугом да немного поредевшей шевелюрой.

– Рик, я доведу их до дому.

– Не надо, мы сами дойдём, – сказала самая старшая из девочек, прижимая к себе зарёванного брата. Взгляд у неё был серьёзный и, кажется, слегка осуждающий. А впрочем, после каждого боя мне что-то мерещится – не одно, так другое… Нас ведь не за что осуждать, не так ли?

– Хорошо, – я не стала спорить. – Скажите вашим отцам, что нужно сжечь тела.

Могла и не напоминать – они скажут. Это стало уже привычным. Здесь, в долине, окружённой горами, в которых какая только погань не водится, то и дело происходят сцены вроде сегодняшней. Твари прилетают, мы с Риком их убиваем, мужчины сжигают тела и траву, залитую кровью демонов, потом женщины засыпают место битвы песком, а дети играют с обломками когтей и клыков тварей, жертвами которых едва не стали. Здесь уже никого этим не удивить. Только нас – городских господ, привыкших к комфорту и безопасности и первое время напивавшихся после каждой битвы. Мы пили малиновую наливку, которую здесь делали на совесть, раздевались догола и танцевали во дворе нашего домика, перед костром, хохоча как безумные. «Раз уж мы живём в диком месте, будем дикарями», – говорил тогда Рик и смеялся, а потом колотил кулаком в стену дома и кричал, что он так больше не вынесет. Тогда я обнимала его и говорила, что со мной он вынесет всё. Как и я с ним.

И ещё я говорила, что однажды мы попадём в Баэлор. Я правда в это верила. А значит, верил и он. Когда мы оказались в этой затерянной деревушке, расположенной, кажется, в самом сердце ада, у нас только и осталось, что вера.

Рик подошёл ко мне и обнял за плечи. Я привалилась к его груди, закрыла глаза, как делала всегда. Он погладил меня по голове, усмехнулся пересохшими губами, хотя и с трудом.

– Ничего-ничего, ты умница, – сказал он, поддерживая моё внезапно обмякшее тело. – Ну, сорвалась, бывает. Но ведь всё закончилось хорошо, так?

– Так, – повторила я. Он не злился на меня, и в самом деле не винил за то, что я не до конца закрыла щель. Ведь это трудно, он знал, что трудно – держать одновременно Бронзовый купол над землёй и полное Серебро над человеком. Это трудно. Для обычного мага средней руки, каким я в его глазах всегда была – на грани возможного. Ничего удивительного, что я дала сбой. Так что не в чем себя винить… верно?

И я ведь не могу сказать ему, что мне есть в чём себя винить – что я попросту зазевалась, и что если бы я не сняла с купола Серебро, гарпия бы не прошла даже сквозь щель. Что мне ничуть не трудно держать полное Серебро и на куполе, и на нём, да и Золото, чего уж там. Но я решила, что это не нужно – и в итоге могли погибнуть дети. Из-за моей глупости, моей безответственности. Моего страха, что он узнает.

Последнее было самым главным.

* * *

Наша хижина стоит на холме, оттуда вся деревня как на ладони, и приближение большинства опасных тварей мы можем видеть издалека. Но сегодня вглядываться в горы нет нужды: сполохи искр над лугом на какое-то время отпугнут новых охотников до человечины. А мы с Риком пока сможем отдохнуть. Хотя бы немного.

Нам так редко это удавалось в последнее время.

Всю дорогу до дома Рик меня обнимал – крепко и нежно, и меня жгло прикосновение его горячего потного тела. Мы не разговаривали – и сил не было, и нужды, а переступив порог, направились в спальню. Как бы мы ни уставали, мы всегда шли в спальню с поля боя. Раньше я считала, это оттого, что азарт битвы разжигал в наших телах страсть. Но сегодня – сейчас, когда я откинулась на спину и обхватила шею Рика руками, я подумала, что, может быть, только азарт битвы и способен ещё нас разжечь.

– Страшно хочу есть, – сказал Рик позже, одеваясь.

– Я тоже, – призналась я.

– Ты сильно устала? Хочешь, я приготовлю?

Я рассмеялась, и он виновато улыбнулся. Не злится. Ни капли. И всё-таки – не подозревает. Несмотря на полное Серебро…

– Устала и впрямь, – солгала я. – Но не настолько, чтобы есть твою стряпню. Сиди тут, я быстро.

– Да нет, я пока Линию поищу…

Я кивнула, отвернувшись, чтобы он не успел заметить того, что могло проскользнуть в моём взгляде. И только слышала, как Рик выходит на задний двор. Снова Линия. В последнее время это всё больше напоминает одержимость. Наверное, потому, что уже почти перестало быть мечтой.

Когда я вынесла ему горшок с супом, Рик стоял посреди ровно очерченного квадрата перекопанной земли и пил из неё кровь. Это место за заднем дворе, на обратной стороне холма, он перекапывал ежедневно вот уже три года подряд, освежая плоть земли. А потом выпивал её – как мог, до дна, и часами чертил в дымке над долиной Золотые спирали. Это место было его алтарём, его тренировочным полем, его домом и, если так будет продолжаться, станет его могилой. Я знала, что всё тщетно – если за эти три года он ни разу не смог соткать хотя бы искры Платины, значит, ему не соткать её никогда. А значит, и не увидеть Линию. А значит, не найти дороги в Баэлор.

Если только… но я об этом я боялась думать.

– Подкрепись, – попросила я, и золотая змея, стремительно чертившая в небе виражи, дёрнулась и растаяла. Ещё до того, как Рик обернулся, я знала, что будет написано на его лице и потребовала: – Только не злись!

– Как ты не вовремя!

– Я всегда не вовремя, – ответила я с улыбкой, хотя мне не хотелось улыбаться.

Рик взял из моих ладоней горшок, быстро выпил – он всегда пил суп, а не ел, на ходу пережёвывая куски картофеля и свеклы – но вместо того, чтобы вернуться к Линии, вдруг попросил:

– Посидишь со мной?

Конечно, я не могла отказать – он всё реже и реже меня об этом просил, хотя в первые месяцы мы все вечера просиживали на этом склоне холма. А потом Рик как-то ощутил (или ему показалось, что ощутил) силу земли в этом месте, устроил свой алтарь, и началось…

Но сегодня, кажется, был особенный день. Я села на прогретую землю в нескольких шагах от перекопанного участка – туда Рик даже ступать не позволял, – Рик сел рядом и обнял меня за плечи. Я ткнулась лицом ему в подмышку. Он пахнул свежей землёй и усталостью. И горечью. И всё равно – верой.

Какое-то время мы сидели молча, и лучи закатного солнца гладили наши лица.

– Я её почти увидел, – сказал Рик.

Я подняла голову.

– Правда?

– Ты не веришь? – он нахмурился. – Почему ты не веришь?

– Кто сказал, что я не верю?

– Не увиливай. Я же вижу.

– Просто… – я умолкла, не зная, что сейчас можно сказать, а что нет. Рик вздохнул.

– Ну да, понимаю… Сколько раз я уже тебе говорил, что почти её вижу. Да? Но сейчас – и правда вижу, Кейт. Я уверен, потому что она не такая, как раньше. Когда я только… хотел её видеть.

– А… какая? – робко спросила я.

– Я пока не могу объяснить. И это меня обнадёживает. Ты же не думаешь, в самом деле, что это и правда выглядит как линия?

– Не знаю, – ответила я, и Рик, кивнув, перевёл взгляд на горизонт.

В самом деле, что я могу знать? Я всего лишь обычный маг средней руки, как и он. Впрочем, он ещё и подавал большие надежды – но в этом была вся разница между нами, студентами университета магии и оккультизма, когда мы встретились, влюбились и решили, что если когда-нибудь нащупаем Линию и пойдём в Баэлор, то вместе. О Баэлоре знали все, но большинство лишь мечтали: нас учили, что это место, в котором каждый истинный маг находит своё настоящее «я». А попасть в Баэлор можно только идя по Линии, но увидеть её способен лишь тот, кто готов. Среди студентов даже ходили байки, что Линия – это живое существо, и его надо попросту поймать, как зайца в силки, но я никогда не слыхала, чтобы адепты подобных кощунственных идей уходили в Баэлор. Впрочем, туда вообще никто не уходил. А те, кто уходил, наверное, не возвращались.

Конечно, это была сказка. Я это знала, и Рик тоже знал. Но когда нам пришлось бежать из города, а потом и из страны, когда мы, обычные маги средней руки, долго бродили по миру в поисках места, где будем нужны, когда в конце концов судьба забросила нас в эту кишащую монстрами долину, когда мы поняли, что это лучшее, на что мы можем рассчитывать – мы снова поверили в сказку. И каждый день, возвращаясь после битвы, взмыленные, окровавленные, испуганные, мы думали, что не вынесем этого. Но вынесли – потому что были друг у друга, а у нас – обоих – была Линия. Пусть её не существует, но это единственная дорога – по крайней мере для нас, – по которой нам есть куда идти.

Рик не мог жить без этой мысли. Прилежный студент, подававший большие надежды, на экзаменах уверенно демонстрировавший начальное Золото, любимец женщин и фортуны – до тех пор, пока его бахвальская шутка не убила человека, – он не мог жить без стремления к большему. А я могла.

Мы никогда об этом не говорили.

Я не смела об этом говорить. И не посмею. Никогда. И даже не захочу, если он хотя бы время от времени будет отрываться от своей Линии и просить меня посидеть с ним на закате. А его тело будет пахнуть жизненной силой земли.

– Ладно, я ещё немного попробую, – сказал Рик, и я беспрекословно встала. Настаивать – себе дороже. Он сразу замкнётся… и станет пахнуть по-другому. Но прежде чем вернуться в дом, я поцеловала его. Он целовался так же, как много лет назад, в переходах студенческого корпуса, под фонарями, и, если закрыть глаза, можно было представить, что мы снова там. А можно и не представлять.

Мне и так было хорошо.

Я вошла в дом, зажгла свечи и наконец поела сама. Я почти не устала, в отличие от Рика – но его сон сморит не скоро, и до поздней ночи за окном будут мелькать золотые искры. Поев, я легла спать. Закончился ещё один день – обычный день, один из тех, с которыми я успела свыкнуться. И я вдруг поняла, что была счастлива сегодня. Никто не погиб, и мы тоже живы, и крепкая рука Рика обнимала меня за плечи, а его поцелуи не меняются уже столько лет – что мне нужно ещё? Может быть, ребёнка… да… пожалуй, мы здесь уже достаточно долго, чтобы подумать о ребёнке…

Я задремала с этой мыслью, и когда много позже в полусне ощутила тепло тела Рика, только слабо улыбнулась про себя. А когда услышала стук в дверь (стук?.. да, стук… вот только…), не подняла век. Голос Рика был далёким, а сон – сладким, и мне не хотелось просыпаться.

– Кейт! Ты слышишь или нет?

Он умолк. Будить не стал – вот ещё одна польза от того, что он знает обо мне… точнее, чего не знает. Думает, что и впрямь устала. Ну и отлично, пусть откроет сам – непонятно, правда, кто это в такое время. Не иначе как кто-то из родителей спасённых сегодня детишек пришёл поблагодарить. Так бывало: частенько они не могли дождаться утра. Пусть Рик с ними разбирается, у него это всегда получалось лучше…

Но я открыла глаза – всё равно открыла, ещё до того, как Рик отпер дверь, он только взялся за ручку, а я уже кричала: «Нет, нет, Рик, не открывай!!!» Или нет, не кричала. Ведь тогда он не мог бы не услышать?

Стук не был стуком – скорее скрежетом… будто кто-то тихонько царапается в дверь снаружи..

И кто мог подумать, что эти твари в самом деле так хитры. Как она догадалась подкрасться, когда мы уснём? Маленькая, несмышленая малышка-гарпия – шестая сестра, видимо, отбившаяся от стаи во время охоты. О гарпиях говорят, что они мыслят и чувствуют почти как люди, только их мысли и чувства дики и яростны, как мысли и чувства человека, горящего в огне. И это верно – если бы я даже горела в огне, я бы всё равно жаждала отомстить тем, кто убил того, кто мне всех дороже.

Так что я понимала её, малышку-гарпию. Я знала, зачем она пришла.

Взрослая гарпия в дверной проём бы попросту не поместилась, но молодая тварь ростом была как раз с человека. Когда Рик открыл, она ударила когтистыми лапами по его груди. Красные брызги крови казались странно тягучими и тяжёлыми – я-то привыкла видеть совсем иные россыпи. И швырнула одну из них, не вставая с постели, одной рукой – сгусток полного Золота. Этот сгусток подхватил Рика, пока тот падал, и когда его бесчувственное тело коснулось пола, в плоть уже намертво впиталась самая сильная защита из всех, которые я могла соткать.

Когти гарпии попытались ухватить Рика за грудину, но немедленно вспыхнули, соприкоснувшись с Золотой защитой. Гарпия взмыла к потолку, врезалась в балку спиной, заверещала, но вместо того, чтобы броситься на меня, снова ринулась вниз. Она чувствовала, эта гарпия, она ненавидела, я почти слышала, как она плачет. Это была нечеловеческая ярость и нечеловеческий плач: и я вдруг поняла, как сильно она любила своих сестёр. Когти гарпии царапнули по золотой плёнке, и меня ожгло ужасом понимания: поскупись я снова и выстави Серебро, гарпия оторвала бы Рику голову.

– Оставь его! – закричала я. – Слышишь, оставь его в покое!

Она бросила на меня взгляд бешено выпученных глаз, зашипела, щёлкнула клювом. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, в комнате, залитой мягкой желтизной полного Золота, и я, кажется, понимала её, а она – меня.

Потом я ударила в неё Серебром – Золотом не могла, иначе вместе с гарпией загорелся бы дом, но и этого хватило. Она сползла по стене, свалилась в угол. Я бросилась к Рику.

Раны, пересекавшие его грудь, были глубоки и сильно кровоточили, но важных органов когти гарпии не задели. Я возблагодарила небеса: даже моего полного Золота не хватило бы, чтобы срастить лёгкое. Но срастить сосуды и мышцы я могла. Хотя и никогда не пыталась.

Если бы я это делала, Рик бы мне не простил.

Я уложила его в постель, потом выволокла во двор труп гарпии и сожгла. И долго стояла, глядя на чёрный дым, и на искры – бронзовые и серебряные, вихрем гулявшие по долине.

– Что ты сделала?

Не думала, что он очнётся так скоро. Впрочем, я ведь вылечила его. И знала, что он спросит. Можно было сжечь труп, но ничего не поделаешь со снопами золотых искр, носящихся по нашей тёмной маленькой спальне.

Рик приподнялся на локте и смотрел на меня. Его лицо по-прежнему блестело от пота, и за спутанными волосами я не видела его глаз. Впрочем, и не хотела видеть. Не теперь.

– Что ты сделала, Кейт?

Как он мог спрашивать, видя эти искры?

И как я могла ответить?

– Я защищала тебя.

«Это ведь правда, ты знаешь. Я только это и делала все эти годы. Ты сам так решил. Мы – пара боевых магов, твоё дело – атака, моё – защита. И дело вовсе не в том, что защитная магия низших уровней – самая лёгкая и под силу почти каждому. Не в этом причина, правда, Рик? Ты просто не хотел подвергать меня лишнему риску. Так ты говорил, когда находился в добром расположении духа. А когда злился – кричал, что с чем-то большим я не справлюсь. Ты правда так думаешь, Рик.

Ты за это меня и любишь. За то, что я не справлюсь. За то, что я только помогу тебе, пока ты сделаешь всю работу. И за то, что ради меня – ведь ради меня? – ты до сих пор грезишь о Баэлоре. Ты говоришь, что хочешь лучшей жизни для нас обоих. И я не смею даже упомянуть о том, что счастлива здесь с тобой. Что буду счастлива с тобой где угодно. Что я всегда знала это. И поэтому когда на втором курсе в своей каморке сделала Золото, никому об этом не сказала. Никто никогда так рано не делал Золото. Даже ты. И, конечно, я не сказала тебе об этом.

Я никому не сказала.

Я не тягалась с тобой. Я просто защищала тебя. Как могла».

Я говорила ему всё это, не говоря – но уже и не пряча глаз, когда в них непременно должно было читаться всё то, на что мне не хватало ни слов, ни смелости. Не знаю, сколько длилось молчание. Потом Рик сел, выставил перед собой раскрытую руку. Облачно золотых искр осело на его ладонь.

– Что ты сделала, Кейт? – спросил он в третий раз, и я поняла, что он не слышал моего ответа. А если и слышал – это не тот ответ, который ему нужен.

Нужный ему ответ таков: «Я сделала Золото, Рик. Да, Золотую защиту и Серебряную атаку сразу. Да, я знаю, что атака и защита одновременно – это за пределом даже твоих возможностей. Что уж говорить о силе. Но ты спросил, что я сделала, и вот тебе ответ».

Рик медленно сжал кулак. Золотая крошка захрустела под его пальцами. Он опустил голову, какое-то время разглядывал белые шрамы на своей груди. Потом сказал: