Текст книги "Призрак Одетты. Книга седьмая"

– Дружок, – ласково потрепал его Яков, – ты ведь наверняка знаешь, как мне помочь.

Пони утомленно выдохнул и закрыл глаза. Яков прижался лицом к его гриве и уже было снова заговорил, но Остин внезапно поднял голову и осмотрелся по сторонам. Вдруг он встрепенулся, вскочил на короткие ножки и поспешно рванул из зеленого убежища.

– Остин! – позвал Яков.

Топот копыт поглотился мягкой травой, растворившись в фантомном тумане. Якова не покидало ощущение, что всё это ему только снится. Как только топот Остина напрочь стих, сад снова погрузился в удушающую тишину.

Яков, кряхтя, как старикашка, начал разминать спину. Послышался приятный хруст позвонков и тяжелый выдох. Внезапно до его слуха донесся мягкий шорох листвы. Он обернулся на звук и увидел перед собой ее. Она стояла в том же самом фиалковом платье, с чуть растрепанными волосами. Тихая и спокойная, как несколько часов назад.

– Можно мне присесть? – спросила она.

Яков, не сводя с нее глаз, кивнул. Она присела рядом, поджав под себя лодыжки. Снова подул ветер, выхватив пригоршню запаха ее волос, и донес его до Якова. Возможно, она после озера приняла душ или ароматную ванну, но эти пьянящие запахи, исходившие от ее волос, выдавали в ней Лолу. Неведомым чутьем Яков ощущал, что перед ним сидит именно Лола. Та, другая, тоже рядом, но теперь она прячется в ней, как призрак.

– Я, наверное, тебя напугала? – заговорила Лола.

Яков вздрогнул. И тембр голоса, и то, как она говорила, напоминало другую, но Яков был уверен, что перед ним Лола.

– Дай мне тебе всё объяснить, – продолжала она. – Ты, наверное, заметил, что я не люблю говорить о прошлом. Всё потому, что мне сложно принять его таким, какое оно есть. Я никому об этом не говорила, но тебе хочу рассказать.

И Лола поведала ему о том, что родилась половинкой от целого. Яков снова услышал историю ее необычного рождения и об исчезнувшей в утробе матери сестре. Всё в точности, как ему рассказала Анна.

– Порой я закрываю глаза и хочу вспомнить ее. Я знаю, что это звучит глупо, но ведь какой-то отрезок жизни мы были одним целым, пока не разделились. А потом мы с ней какую-то часть жизни пробыли бок о бок. Я ведь должна что-то о ней помнить, но я не помню. Я так стараюсь, но не могу, и поэтому мне порой кажется, что она живет во мне. Я словно слышу ее голос и упреки. Она рвет меня на части и хочет жить. Но ведь я не виновата в том, что она исчезла. Иногда мне хочется вспомнить, какой она была там, в утробе, поэтому порой я веду себя так странно. Но ты должен верить мне: всё это я. Я и только я. Нет другой во мне. Я просто пыталась вспомнить, какой была моя сестра. Мне захотелось немного поиграть. Побыть собой, а потом ею. Но теперь я вижу, что всё это слишком далеко зашло. Ты так странно сказал, что любишь не Лолу, а меня. Но ведь это я. И тогда тоже была я. Не надо делить меня. Я просто скучаю по своей сестре, поэтому порой играю в ее образ. Мне кажется, она была бы именно такой: бледной, тихой, бесцветной. Просто как-то странно, что ты полюбил выдуманный образ…

На глазах Лолы засверкали слезы. Она аккуратно провела пальцами под глазами, как это обычно делают девушки, чтобы не размазать макияж.

– Ты только не думай, что я не в себе, – продолжала Лола. – У всех бывают свои причуды. А я всегда была такой: не стеснялась быть собой и принимать все свои странности спокойно. До тебя у меня были отношения, но они были недолгими. Никому из них я не рассказывала свою историю. Но с тобой всё иначе. Ты сказал, что любишь меня. Ты сказал это мне. И тогда, и сейчас это я. Я не склонна верить в такие сильные чувства, но ты – совсем другое дело.

Яков продолжал молчать. Он упорно удерживал в голове плотину, чтобы не дать словам Лолы ворваться в его мысли и смешать правду, в которую он уже поверил.

– Ты мне не веришь… – с горечью сказала Лола. – Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу.

Яков позволил ей взять себя за руку и провести через весь сад к дому. Миновав гостиную, они вошли в просторную спальню на первом этаже. Лола закрыла дверь, дважды щелкнув ключом.

Комната была большая, светлая, с огромным окном вместо стены, выходившим на море. Вся обстановка была в светлых тонах, придавая спальне невообразимую бледность, пугающую нейтральность или даже мертвенность. Пол был застелен бежевым ковром; кремовые стены, молочное покрывало на широкой кровати, белый платяной шкаф, растянувшийся во всю стену. Даже тяжелые шторы напоминали запылившиеся покрывала в старых домах. Огромное зеркало на раздвижных дверцах платяного шкафа углубляло эту призрачную обстановку, от чего Якову стало не по себе. Он отвернулся от зеркала, уставившись на голые стены.

Лола быстро задвинула тяжёлые шторы, напоминавшие огромные крылья моли, и попросила его подойти к письменному столику. Она стала рыться в нижних шкафчиках, а затем выложила на стол крошечную коробку, толстую тетрадь и стопку листов.

– Мама рассказала о моей сестре, когда мне исполнилось двенадцать, – сказала Лола. – Она отдала мне эту коробку, чтобы я могла хранить воспоминания о ней.

На дне коробки лежали фотография и свёрнутый вчетверо носовой платочек. Лола отодвинула угол носового платка.

– Это кусочек от ее пуповины, – произнесла Лола. – Мама сказала, что она была почти полностью сформировавшаяся и длиной достигала целых восемь сантиметров. А это ее фотография.

Яков посмотрел на старый затертый снимок, на котором отчетливо можно было увидеть крохотный зародыш.

– После того как я узнала о ее существовании, я стала играть в эту игру. Я наряжалась в нее, говорила и думала так, как это, по моему мнению, делала бы она. Но всё это было просто подростковой игрой и ничем больше. Вот, смотри, – Лола вручила ему стопку листов. – Это черновики моих стихов, которые я тебе посылала. Это я писала тебе эти стихи. А это мои наброски по тому самому докладу на кафедре биологии. Я сама вела эту исследовательскую деятельность, встречаясь с разными учеными в этой области. Здесь я храню платья, в которые я наряжаюсь, когда представляю себя своей сестрой.

Лола вынула стопку льняных платьев фиолетовых оттенков.

– Фиалковые платья… – вымолвил наконец Яков. – Почему ты решила, что твоей сестре будет нравиться именно такой цвет?

Лола улыбнулась и пожала плечами.

– Я не могу объяснить. Просто я так чувствую, – незатейливо ответила она. – Скажи, что еще ты хочешь знать? Что еще мне сделать, чтобы ты поверил, что я не вру? Прости, что не сказала тебе правду сразу. Я думала, что между нами просто флирт и ничего больше. Но теперь ты мне действительно нравишься. Поверь, я могу быть разной, но своей сестрой я больше быть не хочу. Давай вместе похороним ее в саду. Я обещаю больше не играть с этим. Ты сказал, что любишь меня. Мне так это важно!

Лола взяла его за руку и повлекла его за собой к широкой кровати. Яков послушно поддался ее ласкам. Закрыв глаза, он постарался соединить эти два образа в одном лице. Сомнения утекали, как песок сквозь маленькое отверстие. Он признался в любви Лоле, и нет у нее никакого раздвоения личности. Это всё Герман со своими теориями… Запутал всё так, что Яков чуть было не сошел с ума. Сейчас, когда она была так близко, всё стало будто бы медленно вставать на свои места. И в то же время Яков понял, что тех сильных чувств он больше не испытывает. Телом снова завладела привычная дрожь, исходившая исключительно из его инстинктов. Наконец в нем прорвалось былое желание просто завладеть телом, которое все эти полгода дразнило его своей красотой и гибкостью. Яков перестал сдерживаться. Он с жаром накинулся на Лолу, полностью отключив разум.

Но в самый разгар прелюдии внезапно раздался глухой удар, повлекший за собой жуткий скрежет, напоминающий хруст разрываемого капустного кочана. Лола приподнялась на локтях и обернулась к зеркалу. Яков проследил за ее взором и тоже посмотрел на дверцы гардеробного шкафа. От увиденного у него всё похолодело в груди. По широкому зеркалу, начиная от центра, охватывающей паутиной расползались уродливые надломы. Зеркало трещало, а всё новые и новые зигзагообразные линии ползли ко всем его углам, искажая отражение комнаты, словно деля ее на мелкие миры. Лола вскочила с кровати и что-то воскликнула. Яков был так взволнован, что даже не разобрал значения ее слов.

– Что такое? – едва слышно промолвил он.

– Понятия не имею, – торопливо ответила Лола, оглядывая спальню.

Яков коснулся ее плеча и ощутил мелкую дрожь под тонким фиолетовым платьем.

Лола отстранилась от него и поспешно обратилась к нему с извинениями:

– Яков, прости, но сегодня я не готова к новому этапу наших отношений. Давай всё будем делать постепенно.

Она крепко сжала его ладони, словно желая поскорее с ним распрощаться. Яков стоял как приросший к полу, глядя на потрескавшееся зеркало. Он пропустил мимо ушей ее последние слова. Лола снова сжала его руку, стараясь обратить на себя внимание.

– Тебе лучше сейчас уйти, – настойчиво подгоняла она.

Но Яков, не слушая ее, быстрым шагом приблизился к гардеробу и раздвинул дверцу. Зеркало, служившее раздвижной дверцей, было толстым, тяжёлым, с плотным прозрачным покрытием с обратной стороны. За дверцей висела одежда, а нижние стеллажи были плотно заставлены обувью. Так что ничего странного тут не было, если не считать того, что зеркало вдруг неожиданно начало раскалываться.

– Почему так произошло? – не унимался Яков, оглядывая шкаф.

– Я не знаю. Нужно сообщить маме, она вызовет мастера. Давай уйдем отсюда скорее. Я буду спать сегодня с мамой. Подожди меня в гостиной, хорошо?

Яков наконец понял, что Лола хочет, чтобы он поскорее покинул ее спальню. Глядя на ее растерянность, ему пришлось подчиниться. Он нехотя вышел в гостиную. Как всегда, когда с ним происходит что-то необычное, его рука сама тянется к трубке, чтобы обо всём рассказать Герману. Вот и в этот раз он пошарил в карманах, но телефона не обнаружил. «Наверное, обронил где-нибудь в спальне Лолы», – подумал он и побрел обратно. Дойдя до порога, Яков хотел было легонько постучать, но дверь была приоткрыта. Он заглянул в комнату и остолбенел от ужаса. Лола стояла напротив зеркала и, водя пальцами по трещинам, говорила со своим преломлённым отражением.

– Ты его не получишь, – ледяным и насмешливым голосом произнесла она. – Ты всего лишь призрак. Тебя не было и не будет. А я буду жить и получу всю его любовь.

Лола зловеще искривила рот и издала тихий противный смех, больше похожий на свист при бронхите.

Яков отшатнулся от двери и бесшумно побрел в гостиную. Он упал на мягкий диван и, уронив голову на руки, до боли сжал зубы.

ГЛАВА 2. АННА

Сжимая в руках красочную табличку с заветным именем, Анна оглядывала выходивших из терминала иностранцев. С тех пор как она начала работать гидом, аэропорт Шереметьево стал для нее вторым домом. Чуть ли не каждый день Анне приходилось встречать и провожать гостей, улыбаясь во все зубы и отвечая на все вопросы. Но в этот раз она ждала одного-единственного гостя, летевшего именно к ней. Нилс Янсен – так звали человека, который совсем недавно весьма трогательно и галантно признался ей в любви по телефону. Еще прошлым летом она встречала Нилса вместе с толпой других туристов. Тогда она и думать не могла, что между ними может вспыхнуть нечто подобное. И даже когда перед отъездом Нилс осторожно попросил у нее разрешения позвонить, Анна не думала, что это было всерьез. И хотя на тот момент ей уже стукнуло тридцать, она всё еще страдала комплексом неполноценности, как какой-то подросток. Возможно, раны детства всегда будут преследовать ее, всё время напоминая о том, что она всего лишь скучный синий чулок. Такой ведь она всегда выглядела на фоне своей родной сестры Карины, по которой она вот уже шестой год носит траур. Анна с болью в сердце снова подумала о сестре. Карина была ее половинкой. В их роду близнецы не такая уж редкость. Мамина мама была одной из близняшек. У мамы родные братья тоже близнецы. Поэтому ни для кого не стало чудом, когда на свет появились две девочки – Анна и Карина. И, как это часто бывает между сестрами такого типа, их связывали и любовь, и ненависть одновременно. Даже сейчас Анна корила себя за страшные мысли, ютившиеся в ее голове вот уже не первый день. С тех пор как у нее завязался роман с Нилсом, Анна с невообразимым ликованием думала о смерти сестры. Ведь не погибни та в автокатастрофе шесть лет назад, то Нилс непременно бы влюбился в Карину. Или как минимум начал бы их сравнивать, как это делали другие. Все влюблялись в Карину. Одного Анна не могла понять: если все твердили, что они похожи как две капли воды, тогда почему же парни всё равно выбирали Карину, а не ее? И хотя тоска по сестре заполняла всё ее сердце, всё же Анна немало утешилась, когда такой статный голландец, как Нилс, положил на нее глаз. От этого она приходила в восторг и тут же стыдила себя, пытаясь отогнать неприятное злорадство. Даже сейчас она всё так же люто любила свою сестру и ненавидела, едва только представляла, что, останься та жива, она неизбежно вскружила бы голову Нилсу. И тогда Анна снова осталась бы ни с чем. Природным обаянием и харизмой Карина отнимала у Анны всех, кто ей был хоть капельку дорог. От этих мыслей у Анны перехватило дыхание, и снова перед глазами всё поплыло. Вот уже который раз за всё время ожидания она отгоняет от себя эти думы, а потом снова к ним возвращается, обсасывая их со всех сторон, как леденцы. Когда Анна в очередной раз начала борьбу с совестью, в воротах терминала наконец показался он. Анна вмиг позабыла всё на свете.

– Нилс! – воскликнула она, махая ему табличкой.

Светловолосый мужчина лет тридцати трех оглядел встречающих и, увидев желанное лицо, расплылся в приветливой улыбке. Волоча за собой чемодан, он проворно протиснулся сквозь толпу и вплотную приблизился к Анне. По сравнению с высоким голландцем Анна казалась совсем маленькой и щуплой, хотя на свой рост она никогда не жаловалась. Нилс с горячностью взял ее ладони и прижал их к своим губам. Между ними всё это время были только пылкие письма да длительные разговоры по телефону. Тогда казалось, что они стали совсем родными, но сейчас, когда они находились так близко, оказалось, что им даже неловко обнять друг друга. Нилс с упоением смотрел на Анну, легонько касаясь ее волос у виска. Светло-серые глаза готовы были потопить в себе ее образ. Анна не могла прийти в себя от счастья. Такой красивый, умный и состоятельный мужчина смотрит на нее с нескрываемым обожанием. Неужели такое происходит именно с ней?

– Я так скучал по тебе, – заговорил он с ней на английском.

Анна прильнула лицом к его груди и ответила взаимностью. Всё-таки сложно говорить на неродном языке слова, исходящие от сердца. Поэтому какое-то время они молчали, наслаждаясь легкими прикосновениями. Даже в такси они ехали, не сказав друг другу ни слова, но всё время держась за руки. Анна впервые за всю жизнь ощутила себя такой нужной и любимой. Она наконец ощутила себя отдельной личностью. Ведь ранее она была лишь одной из сестер. И причем не самой яркой частью этого родственного тандема. Мама и папа всегда были без ума от смышлёной и вечно смеющейся Карины. А Анна была лишь фоном для своей сестры. Ведь как только их встречали вместе, то тут же невольно начинали сравнивать. И Анна по неясным причинам сразу же блекла рядом с сестрой. И, как бы это ни было досадно, приходилось с этим мириться. А теперь всё сложилось куда более удачно, чем она могла себе вообразить даже в самых смелых мечтах. Карины больше не было, и в этом нет ее вины. Теперь Анна стала для всех страдалицей по своей сестре. И хотя своей смертью Карина привлекла к себе больше внимания, даже чем при жизни, всё равно ее больше не было. И это успокаивало ревность Анны. В особенности же сейчас, когда ее руку поминутно покрывал поцелуями любимый мужчина, Анна всё больше приходила к мысли, что судьба вознаграждает ее за все прежние лишения и страдания.

Закрыв глаза, она снова увидела перед собой смеющееся лицо сестры. Даже сейчас Анна ощущала силу и влияние Карины. Но теперь она только в воображении и в воспоминаниях. Карина больше не вторгнется в ее жизнь. И, дабы крепче утвердиться в этом, она поплотнее прижалась к Нилсу и зажмурила глаза.

– О чём ты думаешь? – вдруг ворвался в ее думы Нилс.

Анна вздрогнула от неожиданности. Как только она слышала английскую речь так близко, ей снова казалось, что она на работе.

– О многом. Всего и не перечислишь, – ответила Анна, придя в себя. – А ты?

– А я думаю о том, что нам о многом предстоит поговорить.

– Звучит немного угрожающе.

– Тебе не о чем беспокоиться. Это лишь говорит о том, что я приехал к тебе с очень серьезными намерениями.

Анна с признательностью посмотрела на него и снова прильнула к его груди.

– Тогда предлагаю начать как можно скорее, – сказала она.

– Обязательно. Но сначала оставлю вещи в отеле и приведу себя в порядок.

– В отеле? Зачем? Я ведь снимаю здесь квартиру. Ты можешь остановиться у меня. Квартира хоть и однокомнатная, но там есть диван.

Анна осеклась. Ей стало стыдно за такое недвусмысленное приглашение. Она уже много раз слышала от самих иностранцев, что среди них существует клише о русских девушках: дескать, все русские девушки спят и видят, как бы охмурить иностранца и свалить за границу на постоянное место жительства. Но Анна не относила себя к таким девушкам. Она искренне любила Нилса и готова была даже остаться в Москве, если он этого захочет. Хотя сбежать подальше от скорбящих по Карине родителей она была бы не прочь. Вот почему она так испугалась, что он примет ее за одну из охотниц за богатыми иностранцами. Но Нилс даже и не думал ни о чём таком. Он улыбнулся и сказал, что с большой радостью примет ее приглашение.

Так что тем же вечером они сидели на кухне, как образцовая русская семья. Анна наотрез отказалась ужинать в ресторане. Она превосходно готовила, и ей не терпелось произвести впечатление на своего возлюбленного. И, судя по довольному лицу Нилса и пустым тарелкам в конце ужина, ей это удалось.

– А все русские женщины так превосходно готовят? – спросил Нилс, откладывая в сторону салфетку.

– Я не могу сказать за всех. К тому же я русская только наполовину – с папиной стороны. Моя мама – чистокровная татарка. А у татар чутье к изысканной еде закладывается еще в утробе матери.

– Как интересно. Ты мне об этом не рассказывала.

– Я много о чём тебе не рассказывала.

Нилс снова взял ее за руку и, заглянув в ее смущенные глаза, убедительно попросил:

– Давай с самого начала будем говорить друг другу правду и только правду. Чтобы потом нам не было трудно друг с другом.

Анну нисколько не напугала такая просьба. Она с самого начала их знакомства старалась быть честной даже в мелочах. Это Карина могла что-то приукрасить или приуменьшить в разговоре, а Анна была совсем другой. Она была прямолинейной и честной. Может быть, потому и не всегда интересной. По крайней мере, так считала сама Анна.

– Нет нужды просить меня об этом, – ответила она с мимолетным упреком. – У меня нет привычки врать. За год общения со мной по телефону ты уже это успел заметить, не так ли?

Нилс кивнул.

– Да, – ответил он. – И всё же я бы хотел знать о тебе больше.

– Насколько больше?

– Насколько ты сама решишь. Расскажи мне только о том, о чём можешь. Я не настаиваю на большем. Но только то, что ты расскажешь, пусть будет правдой.

– Хорошо, – сказала Анна, одарив его мягкой улыбкой. – Мне даже приятно, что у тебя такой интерес ко мне.

– А как может быть иначе с женщиной, с которой собираюсь построить семью.

От услышанного взор Анны заполнила блестящая пелена. Она едва верила своим ушам и готова была на месте разрыдаться от счастья. Нилс заметил ее изумление и без долгих раздумий встал перед ней на одно колено, выпрямил спину, слегка откашлялся. Вынув из кармана брюк маленькую коробочку, обтянутую зеленым бархатом, он торжественно произнес на английском:

– Анна, ты самая прекрасная женщина из всех, кого я встречал. Я не вижу смысла медлить и поэтому делаю тебе предложение. Ты выйдешь за меня?

Анна не нашлась, что ответить. Слезы, покатившиеся по ее щекам, были громче любого «да». После этого он встал с колена и поцеловал ее в губы.

Разговоры о будущем и прошлом пришлось ненадолго отложить.

Время на часах пробило три ночи. Анна и Нилс лежали на узкой кровати, тесно прижавшись друг к другу. За окном стояла глухая ночь, и весь дом окутала тишина. Только приятное бормотание Анны и Нилса чуть слышно разносилось по комнате.

– Я ведь только однажды была с мужчиной, – призналась Анна. – Так сильно любила его, что переступила все мамины наказы беречь честь смолоду. Мы с ним только один раз были вместе, и я сразу же забеременела. Папа отнесся к этому терпимо, но мама погнала меня из дома веником так, что всем соседям стала известна причина нашего скандала. Правда, потом она всё равно меня простила и приняла обратно. Так что мою дочурку мы уже воспитывали вместе. Мама мне очень помогла в то нелегкое время. Я была совсем юной и неопытной. Мне едва стукнуло восемнадцать. Сама еще, можно сказать, была ребенком. Ничего не знала о том, как ухаживать за детьми. Не знаю, как бы я справилась сама.

– А как зовут твою маму? – спросил Нилс.

– Лола Эльдаровна.

– То есть дочь ты в честь мамы назвала?

– Да. Я всегда любила маму больше, чем моя сестра. Но они с папой почему-то этого упорно не замечали. Карина никогда не стремилась завоевать их расположение или внимание. Ей было даже не до них. У нее и так была куча друзей и подруг. А мне было очень одиноко, поэтому я так сильно тянулась к родителям. Они же, будто назло, меня игнорировали. Только когда Карина ушла жить к своему мужу, а я с дочкой осталась жить у них, мама стала более ласковой со мной. Но спустя шесть лет, когда Карина и ее муж разбились насмерть в автокатастрофе, мама снова закрылась от меня. А папа, и без того считавший меня тенью сестры, напрочь перестал меня видеть и слышать. Я будто бы совсем перестала для них существовать. Они просто закрылись в своем горе и меня с Лолой вычеркнули из своей жизни. По сей день мама с папой оплакивают Карину. Мне это просто невыносимо видеть. Я так стараюсь для них… Поддерживаю их финансово, навещаю каждый месяц, вожу по больницам. У мамы ведь давление скачет, а у папы после смерти Карины развился сахарный диабет. Я всё для них делаю, а они, как назло, будто бы ничего не видят. Всё вздыхают по Карине. Одно радует: что они о Лоле не перестали заботиться. И с тех пор как я начала работать в Москве гидом, они присматривают за дочкой. Хотя что за ней присматривать? Она у меня такая самостоятельная! Я ее с пяти лет оставляла дома одну и не боялась.

Анна тяжело вздохнула. От воспоминаний на нее снова нахлынули волнение и грусть. Едва она думала о несправедливом отношении родителей, у нее начинали закипать нервы.

– Не будешь против, если я спрошу у тебя про отца Лолы? – осторожно вопросил Нилс.

Стараясь скрыть напряжение в голосе, Анна спросила:

– А что ты хочешь знать о нем?

– Почему вы с ним расстались? И знает ли он о том, что у него есть дочь?

– Мы расстались потому, что он меня не любил. Это я его любила и хотела сделать всё, чтобы удержать его рядом. Но он всё равно меня бросил. О том, что у него есть дочь, он не узнает никогда.

– Ты не скажешь ему об этом?

Анна покачала головой:

– Нет. К сожалению, это всё, что я могу тебе о нем рассказать.

Нилс коснулся губами мягких волос на макушке Анны, как бы давая ей понять, что больше не будет беспокоить ее неприятными расспросами. Анна снова обмякла в его руках.

– Я немного переживаю, как отнесется ко мне твоя дочь, – сказал Нилс. – Я ведь для нее совсем чужой человек.

– Я вас познакомлю. Лола – очень общительный ребенок. Уверяю тебя, через месяц вы с ней станете лучшими друзьями.

– Это очень обнадеживает, – облегченно вздохнул Нилс.

Через две недели, сразу же после того, как Анна и Нилс зарегистрировали брак в четвертом московском загсе, новоиспеченная семейная пара прибыла в небольшой городок Ленинск в Волгоградской области. Пыльный маленький городишко открылся взору сразу же, как только они нырнули под указательный щит на главной трассе. Ленинск, как и многие села и города этого района, располагался в низине с левого берега от реки Ахтуба. От такого странного расположения казалось, что городок этот образовался на дне когда-то большого высохшего озера. Серые облезлые крыши, немногочисленные многоэтажные дома с облупившейся штукатуркой, ямы и ухабы на дорогах, пыль, поднимавшаяся столбом летом, и невообразимое месиво грязи осенью и весной, тьма мошек в начале июня и покрывавшие землю серой движущейся пеленой маленькие лягушки в июле; всё это и не только – вот Ленинск во всей его красе. Здесь Анна родилась и выросла. И в этом ухабистом городишке она знала все закоулки и заброшенные амбары. Взору отрылись знакомые деревянные домики с высокими крышами и фундаментом. Такси ехало медленно, аккуратно объезжая все ямы и бугры. А там, где объехать дыру в дорожном покрытии было невозможно, таксист мягко нырял и выныривал, раскачивая своих пассажиров во все стороны. Наконец они завернули на знакомую улицу. Показались почерневшие от копоти и грязи первые два деревянных дома. Анне сразу же припомнились события, связанные с этими почерневшими домами. В одном из дворов сгорела летняя кухня. Тогда Анне и ее сестре было всего по восемь лет. Они с Кариной решили построить шалаш рядом с маминым огородом. В тот день они потоптали несколько грядок с томатами и сильно переживали за это, в особенности Анна. И, чтобы ее успокоить, Карина сказала, что возьмет вину на себя. Но мама даже не обратила на это внимание, так как вся улица только и говорила о случившемся пожаре. За черными домами следовали другие деревянные дома – большие и маленькие, от серо-коричневых до бледно-голубых оттенков. Почти в середине улицы стоял трухлявый расписной домишко. Светло-лиловая краска облупливалась со всех сторон, а белые лебеди у оконной рамы от старости напоминали серых летучих мышей. Когда-то этот сказочный домик был самым любимым местом для Карины. Анна же, напротив, не любила это место. Там жили их соседка тетя Ксения и ее сын Максим. А они оба любили только Карину.

Воспоминания, как картинки, мелькали перед глазами Анны всякий раз, как только она въезжала на родную улицу, где вот уже много лет ничего не меняется. Та же разбитая дорога, те же дома, тот же странный болотистый запах. И только деревья на обочине дорог с годами поменяли свой облик, превратившись в тихие могучие столбы.

– Ты шокирован? – спросила Анна, заметив, как Нилс не сводит глаз с вида из окна автомобиля.

– Немного, – ответил он. – Если не считать дороги, то тут довольно миленько.

Анна рассмеялась. Другого ответа она не ожидала.

Они остановились у старой калитки. Нилс расплатился с таксистом и осмотрелся по сторонам. Время близилось к вечеру, и раскаленная от дневного солнца земля начинала постепенно остывать. То и дело шуршали в иссушенной траве жирные жабы, а на крышах под лучами вечернего солнца лениво дремали коты.

Встреча с родителями Анны прошла в тихой незатейливой обстановке. Анна скупо объявила родителям о том, что вышла замуж и собирается переезжать в Голландию с дочкой. Сергей Петрович и Лола Эльдаровна приняли эту новость без должного восторга. Словно они знали, что рано или поздно всё именно так и сложится. Сидя в прохладной кухоньке за чаем с покупными пряниками, Анна объявила родителям, что времени на прощание у нее не так много, так как нужно уладить в столице визовые дела. Сначала за столом воцарилась мертвая тишина, и только назойливое тиканье настенных часов било по ушам, как набат.

– Если ты так решила, что мы можем сделать? – выговорил наконец отец, потирая морщинистой рукой загорелую шею. – Ты уже взрослая и сама знаешь, как для тебя лучше.

– Может быть, так оно и правильно, – сказала мать. – Мы уже становимся старыми и не в состоянии усмотреть за твоей дочкой. Она в последнее время совсем от рук отбилась. Никого не слушает.

– Кстати, где она? – спросила Анна.

– Гуляет, как всегда, – недовольно пробубнила Лола Эльдаровна. – Обычно она поздно приходит.

Сергей Петрович натянул шляпу с москитной сеткой по краям полей и равнодушно произнес:

– Раз мы всё тут решили, то я, пожалуй, пойду. У меня дел еще невпроворот. Вечером еще пообщаемся.

Он подошел к Нилсу и протянул ему свою большую влажную ладонь.

– Скажи своему мужу, что я был рад с ним познакомиться. По глазам вижу, что он хороший человек и позаботится о тебе и твоей дочке, – без какого-либо восторга заключил Сергей Петрович и вышел на крыльцо.

Нилс даже не успел сообразить, что ему сказать в ответ. Анна готова была разреветься от досады.

– Вы что, не рады за меня? – спросила она маму. – Я наконец вышла замуж за хорошего человека. Что еще вы хотите? Почему у вас такие лица, как будто я снова в чём-то провинилась?

Чуть пошатываясь, мать встала со стула и прошла к мойке.

– Анна, мы очень рады за тебя. Просто ты ведь знаешь своего отца: он не умеет выказывать свои чувства. А я немного утомилась в огороде. Да и дочь твоя нам уже изрядно потрепала нервы.

– Всё ты врешь, – вспыхнула Анна, не обращая внимания на присутствие Нилса.

В ней снова начинала кипеть обида. Анна каждый раз, перед тем как навестить родителей, давала себе обещание держать себя в руках, но едва она видела их суровые лица, в ней снова поднималось негодование. И даже присутствие Нилса не удержало ее от жажды снова выразить свою обиду.

– Теперь тебя моя дочь не устраивает? А что с ней не так? Почему всё, что связанно со мной, тебя вечно не устраивает?

– Анна, ты хоть мужа постыдись, – буркнула мать. – Не ори при нем на родителей.

– А я не ору. Я просто не понимаю, чем ты недовольна? Посмотри на мою дочь. Она веселая и энергичная. Ты ведь всегда любила именно таких детей. Поэтому ведь я тебе не угодила своей пассивностью и закрытым характером. Что теперь не так? Карина ведь была такой же непоседливой, как и Лола.

Нилс обеспокоенно взял Анну за руку, но она не отреагировала. Не в состоянии удержать свой гнев, она продолжала:

– Я была слишком тихой, а Лола слишком шумная. Просто признайся, что вы с папой никогда меня не любили. Не потому что я плохая, а потому что я не Карина.

На глаза матери набежали слезы. Она промокнула их вафельной салфеткой и устало бросила дочери:

– Зачем ты снова начинаешь этот разговор? Мы с отцом любили тебя и сейчас любим. Поддерживаем тебя, как можем. Что ты еще хочешь?