Текст книги "Непохожие"

Глава 3

Андрей

– А здесь мы установим балетный станок! – Мишель неуклюже подрыгивает и поворачивается вокруг себя, что, наверное, должно изобразить пируэт. У моей дочери ДЦП, но кто сказал, что это может помешать заняться балетом, когда она так этого хочет? – Ну что ты молчишь, папа! – негодует моя малышка. А после, оставив танцы, забирается ко мне на колени и, обхватив мои колючие щёки ладошками, заставляет на себя посмотреть. Один её глаз все ещё немного косит. Это довольно распространённое осложнение. Зато у неё прекрасная речь. И блестящие мозги.

– А что тут сказать? Когда ты уже всё решила, – рывком поднимаюсь с кресла, не выпуская Мишель из рук. Её хрупкое жилистое тельце напрягается, раскосые глаза наполняются хитрым блеском, она уже знает, что я задумал. Подбрасываю её высоко-высоко, чтобы оправдать ожидания дочери. Та звонко и ужасно заразительно хохочет.

– Папа! Я сейчас упаду! Упаду!!!

– Вот ещё! Привыкай. В балете знаешь, сколько поддержек!

– А это как?!

– Когда тебя партнер на руках таскает.

– И подбрасывает?!

– Ну, может, не совсем… – замечаю туманно, потому как на балете, кажется, ни разу и не был. Этот вид искусства меня не привлекает. Совсем. – Ох, дамочка, похоже, вы сегодня плотно пообедали… Слезай с отца. А то у меня поясницу заклинило.

На самом деле это, конечно, не так. Нет, спину я и впрямь сорвал, но моя крохотная по любым меркам дочь к этому непричастна. Это я, дурак, переборщил вчера в зале, в надежде выпустить пар.

– А в комнате принцессы что мы сделаем? – интересуется Мишель, когда я осторожно опускаю её на пол.

– Понятия не имею, – я хмурю брови. – И если уж на то пошло, я вообще не уверен, что принцесса захочет нам продавать свои комнаты.

М-да… Подстава. Обычно ведь хозяева коммуналок спят и видят, чтобы их расселили. Но собственница двух комнат в доходном доме, что заприметил мой риелтор, вложила в реставрацию принадлежащих ей квадратных метров столько сил, что я очень сомневаюсь, будто теперь она захочет их продать. Тут я не склонен верить шустрой бабе, которая организовала показ. Жопой чую какую-то подставу. Но всё равно хочу… Хочу выкупить всю коммуналку подчистую. Вид из окон там охрененный. Да и вообще… Мне, наверное, от деда-академика передалась тяга к истории. Или же свою роль сыграло то, что первые десять лет своей жизни я провёл в квартире, подобной этой. Пока дед не был вынужден продать ее за долги.

– Я бы тоже не захотела. – Мишель тяжело вздыхает и сокрушённо качает головой. – И что тогда? У нас не будет этой квартиры?

– Не знаю. Ты чего повесила нос? Неужели она тебе так сильно понравилась?

– Очень! Я бы могла ездить по коридору на велосипеде. Или играть с друзьями в догонялки. И в прятки!

– Ну, не знаю. Боюсь, ты вырастешь до того, как закончится ремонт. Мороки там – дай боже.

Вообще вчера мы договорились с риелтором, что он организует нам ещё один показ, на который будут приглашены специалист по реставрации и прораб. Впрочем, мне и без их заключений понятно, что проект будет (если будет) дорогим, энергозатратным и не очень-то быстрым. Даже не знаю, стоит ли в него ввязываться. Или лучше купить апартаменты в новом доме. Нам с Мишель нужен дом. Всё ж я надеялся, что съёмная квартира – это временная мера.

– Я так хочу жить там, папочка!

Ах лиса… Ну лиса! Знает, как меня разжалобить… Я усмехаюсь, делаю Женьке «сливку» и отхожу, потому что у меня звонит брошенный где-то в коридоре телефон. Номер незнаком.

– Да!

– Добрый день, Андрей Владимирович. Меня зовут Нелли Ерофеева, я обозреватель журнала «Т*»… Может быть, вы в курсе…

– Извините, я не даю интервью, – перебиваю журналистку и отвожу трубку от уха, потеряв всякий интерес к разговору, когда до меня доносится:

– Вы – может быть. Но ваша жена даёт интервью с удовольствием.

Я плотнее сжимаю челюсти. Жена… Ну да. Эта и впрямь не упустит возможности где-нибудь засветиться.

– И? Что теперь? Чего вы от меня хотите?

– Ничего особенного. Всего лишь убедиться, что вы в курсе.

– В курсе чего? – сощуриваюсь. Девица на том конце связи молчит, а я вдруг понимаю, что бедная светская обозревательница банально трусит перейти дорогу такому влиятельному дяде, как я. Вот тебе и независимая журналистика. Во всей, так сказать, красе.

– И что? Вы со всеми мужьями интервью их жен согласовываете? – усмехаюсь. – Или мне одному такая выпала честь?

– Да. То есть нет… Это политика руководства, – вроде бы ровно отвечает Нелли… Или как её там. Но мне почему-то кажется, что сдержанность ей даётся с трудом. – Нам не нужны скандалы. Редакционная политика нашего глянца заключается совсем в другом.

– И в чём же? – подхожу к кофемашине, выставляю программу и нажимаю на кнопку «пуск». Зёрна смалываются с оглушительным грохотом. В этом шуме теряется большая часть из речи светской обозревательницы.

– … у журнала многолетняя репутация, которой мы очень дорожим. Поэтому нам и доверяют свои секреты сильные мира… Мы публикуем только проверенную информацию, в отличие от всяких желтых изданий.

– Похвально.

– Тогда… в какой форме вам будет удобно согласовать текст? Я могу скинуть его вам на почту?

– Можете, конечно. Кто ж вам помешает?

Она снова медлит, прежде чем мне ответить:

– Отлично. Если вас всё устроит, достаточно в ответ прислать мне короткую резолюцию.

Что ж… По крайней мере, ей хватает мозгов подстраховаться.

– Посмотрим, – сбрасываю вызов, не обещая ничего конкретного. – Мишка, тебе сделать какао?

– С тортом? – заглядывает в кухню моя сладкоежка-дочь.

– Опять? Живот не заболит?

– От торта?! Да никогда в жизни!

– Ну, смотри. Как знаешь. Мне ещё нужно поработать.

Оставляю Мишель наедине с какао и тортом, а сам уединяюсь в кабинете. Здесь всё не то и не так. Не под меня сделано. Но это что? Я привыкну, наверное. Другого выхода нет. Как нет возврата и к старой устоявшейся жизни. Я из тех, кто долго запрягает, да… Но если уж что-то решаю – то всё… Пиши пропало.

Отодвигаю свой кофе подальше от разложенного на столе плана коммуналки. Здесь восемь комнат, по четыре по разные стороны от огромного коридора, два санузла и просторная кухня в торце… Заманчиво. Мишель, опять же, она понравилась. Нарушая размеренный ход мыслей, вновь звонит телефон. С экрана на меня смотрит жена. В скором, надеюсь, бывшая. На фото Наталья выглядит как белокурый непорочный ангел. Это даже удивительно, насколько её идеальный фасад не соответствует гнилому содержанию.

– Да… Слушаю.

– Что… с… моей… картой?

– С твоей? Я не знаю. А одну из своих ненужных я, кажется, вчера аннулировал.

– Какой же ты козёл, Казак! Это были мои деньги! Мои… Я их заработала!

– Чем, прости?

– Тем, что терпела тебя целых пятнадцать лет! Ложилась под тебя, озабоченного урода! И дочь тебе родила, может, ты забыл?! А потом таскалась с ней по врачам и реабилитационным центрам…

О, эту песню я слышал много раз. Ничего нового.

– У тебя всё?

– Ты не можешь лишить меня моей жизни!

– Жизни – нет. Что ты, Наташ, мы же цивилизованные люди. А вот отлучить тебя от кормушки мне вполне по силам. Ты сама настояла на том, чтобы подписать брачный контракт.

– Так хотел папа! Я была юной и ни черта не соображала!

– Кто ж знал, что с тех пор всё настолько изменится, правда?

И тут мне действительно надо сказать большое спасибо тестю. Когда мы поженились с Натальей, я был студентом без гроша в кармане, а она – избалованной дочкой чиновника средней руки, довольно прочно сидящего на государственных потоках. Тесть опасался, как бы я не наложил лапу на те активы, что он переписал на Наташку, заметая следы… Вот и заставил нас подписать брачный контракт. С тех пор и впрямь многое изменилось. Наташкины активы были проданы. А потом мой тесть погорел на крупной взятке. Его судили, дали срок, естественно, конфисковав всё, что у него было. А я за это время поднялся. Сделал имя в определённых кругах, разбогател и обрёл влияние.

– Я подам на тебя в суд!

– Это всегда пожалуйста…

– Я уничтожу твою репутацию! С тобой не захочет работать ни один приличный человек!

– Мне уже бояться? А я-то думаю, чего ты звонишь…

– Все узнают, что ты из себя представляешь!

– Пожалуйста. Ни в чём себе не отказывай. У тебя ещё что-нибудь?

– Да пошёл ты! – бросает напоследок моя «любимая» жёнушка и отключается. В ухо льются гудки.

Откладываю телефон, а потом, не выдержав, со всей дури бахаю кулаком по столу. Может быть, я и впрямь законченный урод. Но я действительно не понимаю, какого хрена эта избалованная сучка решила, будто я ей что-то должен. Пока я, как дурной, пахал, та ложилась за моей спиной едва ли не под каждого вхожего в наш дом мужика. Вот почему, собственно, дом я ей всё-таки оставил.

– Ой!

Вскидываю взгляд. Мишель стоит, придерживаясь за дверь. Интересно, как долго?

– Что?

– Это мама звонила, да?

– Угу. Мама… – я выбираюсь из-за стола, подхожу ближе. Сажусь на корточки, чтобы быть с дочкой на одном уровне. – Ты по ней скучаешь?

– Немножко, – отвечает Мишель слишком торопливо, чтобы это могло быть правдой. Твою ж мать! За грудиной тянет привычное чувство вины. Но чёрта с два оно возьмёт надо мной верх. Я и так ради дочки терпел непозволительно долго. Больше просто нет сил. У меня неприятие на физическом уровне. По типу того, как человеческий организм отторгает плохо подобранный донорский орган. – А она совсем-совсем не хочет меня видеть?

Ярость обжигает нутро. Бесит то, что ради спокойствия Мишель я снова вынужден врать. Врать и выгораживать.

– Конечно, хочет.

– Врёшь ты всё. Думаю, мама не хочет меня видеть из-за того, что я не такая, как все.

– Что значит – «не такая»? – холодею я.

– Ты знаешь, – шепчет Мишель.

– Не знаю, и знать не хочу. Ты самая красивая, самая любимая девочка на свете. Я не променяю тебя ни на одну другую.

Мишель отрывает взгляд от пола и робко улыбается.

– Почему же мама совсем ко мне не приезжает?

– Наверное, у неё дела.

– Какие?

Вздыхаю. Хватка у моей доченьки отцовская, бульдожья. Это, с одной стороны, хорошо, иначе она со своим диагнозом ни за что бы не сделала таких успехов. С другой… я порой совершенно не знаю, как выстраивать с ней диалог.

– Ну, вот сегодня, например, твоя мама давала интервью.

– Правда?! А кому?

– Какому-то модному журналу.

– Ух ты! Как будто она модель. Или звезда. Это, наверное, важное дело.

– Наверное.

– Важнее меня.

Ну, вот как эта хитрая лиса так легко расставляет ловушки?

– Важней тебя нет ничего на свете! – убеждённо говорю я и, чтобы положить конец этому трудному для нас всех разговору, добавляю: – Рассказывай, что ещё ты хотела бы видеть в своей новой детской. Я думаю в следующий раз взять с собой на объект дизайнера. М-м-м? Что скажешь? Будет интересно.

– И меня возьмёшь?

– Не знаю. У тебя же лагерь. Если что, я всё-всё покажу тебе на визуализации.

– Что такое «визуализация»?

– Это такие картинки, воспроизводящие то, как будет выглядеть наш дом после ремонта.

– Если старые хозяева захотят его продать.

– Да. Точно. – Растираю переносицу двумя пальцами.

– Ты их убедишь! – уверенно кивает головой Мишель.

– Почему ты так в этом уверена?

– Потому что ты – это ты, – она закатывает глаза. Как всегда в такие моменты, моё сердце пропускает удар. Есть что-то ужасно трогательное в этой её святой вере в мои возможности.

– Я постараюсь что-нибудь придумать. Ух ты ж чёрт! Только посмотри, сколько времени. Тебе уже давно пора в кровать…

– Сначала мыться!

– Точно. Сама справишься?

Мишель опять закатывает глаза и, прихрамывая на одну ногу, выходит. Для ребенка с ДЦП она очень и очень подвижная. Пока Мишель купается, я проверяю почту, вспомнив о злосчастной статейке. Пробегаюсь по сопровождающим её фото. Наталья красива, бесспорно. Но мне неприятно на неё смотреть. И читать неприятно её излияния о том, как важно составлять чертово меню. Потому что она никогда этим не занималась. Хватает меня примерно до середины текста. Чувствуя, как в душе вновь поднимается мутная злоба, я отвечаю на письмо коротким «ок» и сворачиваю переписку.

Глава 4

Нелли

Следующие три недели пролетают, как один день. Время вообще с возрастом ускоряется, а лето проносится как-то уж совсем ненормально быстро. Я порхаю с одного светского мероприятия на другое. Что-то пишу, делаю какие-то обзоры, посещаю презентации, различные ивенты, уделаю много времени развитию своего «Телеграм»-канала, тусуюсь со звёздами, выступаю в роли модного эксперта на съёмках ТВ-шоу. И вроде бы всё идет как надо. Вот она – та жизнь, к которой я всегда стремилась, но почему-то она меня совершенно не радует. Ближе к середине августа я ловлю себя на том, что уже и забыла, когда нормально спала. Когда ехала после работы домой, а не на очередную халтурку, когда сыто ела… Был ли у меня за это время хоть один трезвый день? Ведь куда не придёшь – тебе первым делом норовят сунуть в руки бокал шампанского. Не жизнь, а сплошной праздник, от которого я ужасно устала. Оказывается, выгорание запросто можно схлопотать, даже занимаясь любимым делом. Осознание того, что полностью выдохлась, приходит внезапно. Прошу у Вишневской несколько выходных. Она даёт, видно, понимая, что на работе толку от меня всё равно мало. Еду домой с единственным желанием – завалиться в кровать и провести перед телевизором несколько дней, тупо пересматривая любимые фильмы. И, наконец, выспаться. В квартире никого – свобода. Соседи днём на работе. Димка уехал проведать родителей, а Василий Александрович выбил для себя и Симочки путёвку в санаторий. Позавчера их проводили.

Захожу в квартиру.

– Есть кто? – кричу на всякий случай.

Ни-ко-го. Только эхо прокатывается. Довольно качаю головой. Заказываю поесть, иду в душ, смывая липкий пот – жара в этом году ужасная. Доставка приезжает неожиданно быстро. Расплачиваюсь. Плетусь в кухню. М-да. С голодухи я назаказывала столько, что еды теперь хватит на неделю. Щедро наполняю свою тарелку. Остатки убираю в холодильник. Настроение медленно, но верно ползёт вверх. Я красиво сервирую поднос, пританцовывая, выхожу в коридор и сталкиваюсь в дверях с…

– Вы кто?! – отскакиваю в сторону, но уже поздно. Бокал с вишнёвым соком падает, заливая белоснежную рубашку мужика, макароны съезжают с тарелки на поднос, а с подноса – на всё ту же белоснежную рубашку.

– Твою мать!

– Вы кто?! Что вам надо?! – я пячусь назад, отбрасываю поднос на стол и хватаюсь за огромный разделочный нож. В коридоре темно, кухню, напротив, заливает яркое солнце, и поэтому картинка у меня перед глазами далеко не сразу обретает чёткость. А может, это от страха.

– Нож убери. Не то поранишься. Я покупатель квартиры. А ты здесь живешь, выходит?

– Вы?!

– Да, я. Ч-черт. Дайте мне, что ли, полотенце…

Я откладываю тесак. Взволнованно облизываю губы. Промаргиваюсь и снова на него пялюсь. Ну, да… Точно. Передо мной Андрей Казак собственной персоной. Никакой ошибки тут быть не может, хотя, конечно, в подобные совпадения даже как-то не верится сходу. Скольжу взглядом по его раздосадованной физиономии, плотно сжавшимся челюстям, мощной колонне шеи, мышцам, которые облепила намокшая ткань. Во рту сохнет.

– Постойте. Что значит – покупатель?

Казак беспардонно пересекает комнату. Не дождавшись от меня помощи, берёт Симочкино кухонное полотенце и начинает растирать безобразное пятно на груди. Меня обдаёт волной исходящего от него аромата. Ух ты… Я вроде бы неплохо разбираюсь в парфюме, но это что-то совершенно мне незнакомое. Но оттого не менее привлекательное. Казак резко оборачивается и ловит мой заинтересованный взгляд прежде, чем я успеваю взять себя в руки. Приплыли…

– То и значит.

– И кто же продает свою комнату?

Наверное, чтобы не попадать в такие идиотские ситуации, мне нужно чаще трахаться с чем-то кроме работы. Отворачиваюсь к столу, стряхиваю остатки макарон в мусор. Руки дрожат. Я пытаюсь припомнить, когда бы меня так клинило на мужике – и не могу. Со своим последним парнем я рассталась года два назад. Но там точно всё было не так. Более сдержанно и… пресно, что ли?

– Все.

– О, нет. Тут вы ошибаетесь. Я, – тычу в себя длинным пальцем, – ничего не продаю.

– Ах, так это ты владелица двух комнат слева? – Козак залипает на секунду на моём лице, соскальзывает вниз. Проходится от макушки до пяток и обратно. Я переминаюсь с ноги на ногу, понимая, как сейчас выгляжу. Впрочем, какого хрена? Гостей я не ждала. Спортивный топик, оставляющий открытым живот, короткие шорты-парашюты – вполне нормальная одежда для дома.

– Именно. – Я скрещиваю на груди руки. То, как приглашающе выглядит в этом положении грудь, понимаю, лишь когда Козак начинает на неё откровенно пялиться. Его взгляд тяжелеет. Он трясёт головой, будто избавляясь от наваждения. М-да… Похоже, не меня одну приложило.

– Сколько ты хочешь сверху рыночной стоимости?

– Нисколько. Моя квартира не продаётся.

– Вздор. Миллион? Два? Больше не дам. И никто не даст…

– Вы совсем меня не слышите? Квартира не продается. Никогда. Ни за какие деньги. Кто вас вообще впустил?

И ведь меня злит вовсе не то, что кто-то из наших снова отдал ключи постороннему дяде с улицы. Бесит собственная реакция на этого самого дядю, который ко всем прочим своим недостаткам спит и видит, как бы заграбастать мою жилплощадь. Что за чёрт? Откуда такая реакция? Я ведь знаю, какой он деспот. Я сама своими ушами слышала, как о нём отзывалась жена. Неужто жизнь меня ничему не учит? Нет. Быть такого не может. Я далеко не дура. И парни у меня были всегда исключительно положительные. Будто я собственным примером стремилась опровергнуть утверждение о том, что девочки выбирают похожего на отца партнёра. Может, в этом и заключается моя проблема? В том, что не было в этих отношениях огонька?

– Дарья, кажется. Они как раз обсуждают с моим юристом сделку. А я решил ещё раз посмотреть, что покупаю. – Казак, наконец, переводит взгляд с меня на потолок.

– Не тесно вам будет в Дарьиной-то комнате? – усмехаюсь я.

– Почему только в ней? Я уже заручился согласием на продажу от всех жильцов.

Казак холодно улыбается и окидывает меня ледяным нечитаемым взглядом. У меня внутри зарождается дрожь и перекидывается на руки. Сжимаю кулаки. Врет он всё! Мы это тысячу раз обсуждали.

– Не верю. Симочка и Василий Александрович ни за что не захотят съехать. В этой квартире прошла вся их жизнь.

– Все изменилось с тех пор, как Василий Александрович сделал Серафиме Аркадьевне предложение.

Я открываю рот. Какое ещё предложение? Эх. Всё же зря я решила вести трезвый образ жизни. Сейчас бы мне точно не помешал бокал вина. Или чего покрепче.

– Предложение? Вы шутите?

– Ни в коем случае. Они решили пожениться. Разве это не мило? – и снова его красивых губ касается холодная улыбка, от которой у меня одновременно и стынет кровь, и по-новой вскипает. Соображай, Нелли! Ну, же…

– Даже если так. Я всё равно ничего продавать не стану.

– Ума не приложу, зачем вам так упрямиться. Деньги я предлагаю хорошие и…

– Не всё можно купить за деньги! – не даю ему договорить.

– Да? – Казак иронично приподнимает бровь. – Мой вам совет – подумайте о продаже. Пока я предлагаю хорошую цену.

– Вы мне угрожаете?! – изумляюсь я. В голове проносятся страшилки Симочки о чёрных риелторах и прочая дичь, которой определённо нет места в двадцать первом веке.

– Что вы. Мы цивилизованные люди. Я прошу. – Он подходит ко мне вплотную и касается пальцами разгорячённой щеки. Мое дыхание обрывается. Есть в нём что-то демоническое, какая-то сила, способная убедить собеседника в чём угодно. Не удивительно, что он считается одним из лучших адвокатов страны. – У меня, знаете ли, есть дочь. Ей страшно понравилась ваша квартира. Она называет её комнатой принцессы и мечтает в ней жить.

Это определенно гипноз. Сто процентов. Я, не в силах отвести взгляда, слежу за тем, как шевелятся его губы, как под плотной кожей перекатываются желваки, а вокруг демонических глаз собираются морщинки… На какой-то миг мне и впрямь начинает казаться, что он всё говорит правильно. Я почти готова уступить свою комнату его дочери. Можно даже без денег.

К счастью, мне хватает мозгов одуматься. Не веря в то, что это происходит со мной, я резко отступаю. Туман нехотя рассеивается. Я определённо сошла с ума!

– Очень жаль. Мне моя квартира тоже, знаете ли, очень нравится. Боюсь, вашей дочери придется с этим смириться.

Казак явно намеревается оставить за собой последнее слово, даже набирает воздуха в грудь, но наш диалог прерывают.

– Ой, а ты чего дома? – испуганно интересуется Дашка, завидев меня на кухне. Следом за ней в кухню входит неопределённого возраста парень.

– У меня выходной. А вы… что здесь забыли?

– Мы обсуждаем сделку купли-продажи! – вклинивается тот самый парень в разговор. Видно, это юрист, о котором упоминал Казак. – А вы, надо полагать, та самая неуловимая собственница двух прекрасных комнат с видом на канал?

– Почему же неуловимая?

– Потому что тебя дома никогда нет! Шляешься где попало, а у нас тут серьёзные вопросы решаются, – вмешивается Дашка.

– Решаются? Правда? А я думала, обтяпываются за моей спиной. Кстати, – оборачиваюсь к юристу, – я свою долю в коммуналке продавать не намерена. Так что, боюсь, зря вы старались.

По тому, как парень реагирует на мои слова, я понимаю, что ему известна моя позиция. Но, похоже, не очень-то она его волнует. Неужели думают, что сумеют меня убедить? Или… надеются заставить?

Ну да! Бред какой-то… Не желая и дальше продолжать этот бесполезный разговор, выхожу из кухни и запираюсь в собственной комнате. Всё здесь принадлежит мне! Так было, и так будет. Я не собираюсь никуда съезжать, а если Казак только попробует на меня надавить, я ему такое устрою! Такое устрою… что мало ему не покажется. Да, может, я не могу похвастаться его связями. И уж конечно у меня нет его влияния. Однако ему не стоит меня недооценивать. Я ведь вполне могу предать это дело огласке! У меня тысячи подписчиков. Это тоже чего-то да стоит… Казаку не по силам меня запугать. Я не из робкого десятка. Была бы такой – осталась бы жить в задрипанном военном городишке. У папеньки под крылышком.

Останавливаюсь у трюмо. Вот тебе и отдых! Будь Дашка неладна! Это она всех взбаламутила. Нормально жили, так нет же…

За дверью слышатся голоса. Я подбегаю к ней, приставляю ухо… Но слышу только, как за непрошенными гостями защелкивается замок. А потом Дашка грозно требует:

– Выходи на разговор!

– Нам не о чем говорить. Квартира не продается – и точка.

– Разве ты не понимаешь, что своим упрямством рушишь нам жизнь?!

– Я?! – всё-таки открываю, ошалев от такой наглости.

– Да! Тебя всё равно никогда нет дома. Какая разница, где тебе жить?!

– Большая разница! Я в эту квартиру всю душу вложила!

– Ну, так вложи в другую. Если уж Симочка с Василием Александровичем решились съехать…

– Не без твоей помощи, как я понимаю? Здорово же ты промыла мозги старикам.

– По-твоему, они не заслужили нормальной жизни?

– У них была нормальная жизнь здесь!

– С кухней, где семеро по лавкам?! И очередью в туалет?!

– Их всё устраивало, Даша. И если бы ты не промыла им мозг, своего решения они бы не изменили.

– Пусть так! Пусть… промыла. Но я для них хорошую квартиру с этого олигарха стрясла. Почти в центре. Этаж нижний. Кухонька хоть и маленькая, но своя. Санузел. Ты хотя бы представляешь, как это важно для стариков?

– Вот только не надо убеждать меня, что ты об их благополучии печёшься!

– Не буду. А ты о ком-нибудь кроме себя хоть когда-нибудь думаешь?! Семь человек из-за тебя одной мучаются!

Да пошло оно всё! Захлопываю дверь у Дашки перед носом. Да, может, это и так. Может, мной действительно эгоизм движет. Но я, чёрт его дери, имею на него полное право! В ответ Дашка тоже хлопает дверью. Я подхожу к окну, складываю руки на груди. Как лихо они, пока я работала, всё у меня за спиной обтяпали… Но ничего, ничего. Я что-нибудь придумаю.