Текст книги "Девятый круг. Ада"

Молодые люди не двинулись с места.

– Вы знакомы? – удивлённо протянул Максим, переводя взгляд с деловитой Ады на флегматичного Сергея. Прежде чем последний успел ответить, Ада кивнула:

– Мы вместе спим… и пьём. Давай поторопись уже, у меня кончилось всё. Ах да, там у Михалыча где-то банка огурцов открытая стояла, тащи сюда, – у него жена вполне прилично маринует…

Максим посмотрел на Сергея так ошарашенно, что тот, чтобы скрыть усмешку, отвернулся и послушно пошёл искать всё перечисленное.

– Да-а… Дела… – покачал головой Максим, принимая от него полную рюмку. – Ёшкин кот, не город, а большая деревня! Я-то думал, мы с тобой обо мне поговорим… У меня, между прочим, брак развалился… Ладно, что уж там, за знакомство!

Чокнулись в тишине театра. Закусили – огурцы и правда оказались душевные. Чего нельзя было сказать о взглядах двух пар чёрных глаз – Макса и Ады.

– Ну и как же вы познакомились? – нарушил молчание оператор, неодобрительно изучая маленькую укутанную фигурку напротив.

– Ну и как же распался твой брак? – в тон ему ответила Ада; звонко хрустнул на белых зубах огурец.

Максим свёл брови.

– Это моё дело, тебе не кажется?

– Вот своим и занимайся, а чужие оставь в покое, – посоветовала Ада, наливая всем по второй. – И потом, знаете что? Нет в вас тонкости, ребята. Вот вы думаете: Михалыч – алкаш, маргинал и всякое такое. А сказать, о чём мы говорили, пока вы не ввалились? О Рильке. «Над белым замком хлопьев хоровод. В пустынных залах – леденящий холод. Повсюду смерть…» Эх, да что с вас взять! Некоторые вещи Михалыч получше вас понимает. Ладно, шут с вами, давайте выпьем.

Звон рюмок, хруст огурцов; Сергей с тоскливым восхищением наблюдал, как отточены движения Ады, как самые, казалось бы, вульгарные действия она превращает в изящный ритуал. Он чувствовал шершавые шаги подступающей ревности – не только к мужу, но и вообще ко всем, кто видит её, разговаривает с ней, спорит, касается… Словом, даже жалкого вида Михалыч вызывал у него раздражение.

– А с чего ты вообще решила сегодня напиться? – резче, чем планировал, спросил Сергей, как будто нарочитой грубостью этой фразы пытался предъявить права на Аду.

– Я ещё жива, – холодно ответила она. – Почему бы это не отметить?

Максим тут же демонстративно поморщился.

– Ой, не могу… Ещё одна кликуша – развелось же вас! Ты ещё про конец света расскажи…

Ада пристально посмотрела на него, и Сергей в который раз поразился мощи её глаз. Жгучие, глубокие, они пронзили полумрак кухоньки и впились в Максима.

– При чём тут конец света? Ты ещё майя бы вспомнил… Максим, мы просто замёрзнем. Будет холодно – так холодно, как ты себе и представить не можешь… Ещё пара месяцев… – Ада легко и бесшумно встала с лавки и прошла вглубь помещения, театральным жестом откинула кусок ткани – и из темноты выступили куклы, рассаженные по буфетным полкам. – …Ещё пара месяцев – и появятся новые болезни… Вирусы будут мутировать… Антибиотики сначала станут дефицитом, а в конце концов перестанут помогать… – Ада подхватила Айболита почти с неё ростом и, ловко управляя тростями, заставила его беспомощно развести руками. Потом снова прожгла глазами Максима – и в деланном равнодушии её голоса проскользнуло что-то хищное. – И ты умрёшь в ледяной палате – то ли от кашля, который будет разрывать лёгкие в клочья, то ли от холода, – она выдержала театральную паузу и только потом, смягчаясь полуулыбкой, добавила:

– Может быть.

Максима охватил первобытный ужас. Он почувствовал – реально почувствовал – как его рёбра сжимает жёсткий обруч боли, а из горла рвётся и не может выскочить тяжёлый, уже обречённый кашель. В какой-то момент ему даже показалось, что вместо лавки под ним – провисающая сетка больничной койки. Максим нервно вздрогнул и, отгоняя страшное видение, попытался усмехнуться, но вышло неубедительно. Ада посадила Айболита на место и продолжила почти ласково:

– Но мы с Серёжей такого дожидаться не будем, верно? – Она приблизилась и обняла его сзади; узкие ладони заскользили вниз по его груди. – Мы всё спланируем сами. Умрём красиво. Я подумываю угнать какой-нибудь крутой внедорожник и рвануть в часовню моей прабабки… Мы обольём её бензином и будем долго, долго размораживать деревянные стены – но в конце концов они займутся огнём. Представляешь, целый город будет умирать от холода, а нам станет жарко. Запах влажного дерева смешается с запахом бензина… – Пальцы Ады нежно и властно пробежали по щетине Сергея. – И может быть, пока мы будем живы, ты трахнешь меня у ещё не загоревшейся стены. Хотя… – Пальцы покинули лицо Сергея, и сама Ада вновь отступила к полкам с куклами. – Ты испугаешься. Да, уверена, ты меня разочаруешь. – Сергей с неприятным чувством увидел, как улепётывает в темноту Мальчик-с-пальчик. – Стоит только задымиться твоему ботинку, ты выскочишь из часовни. Оставишь меня одну. Потом, конечно же, пожалеешь. Скорее всего, перед смертью я закричу – и тогда ты поймёшь, что всё кончено и ты остался один. А одному страшнее. Ты почувствуешь себя виноватым… Догорит пепелище. Пройдёт много времени, но в конце концов оно остынет. Тебя перестанут согревать его угли, с которыми смешается пепел моего скелета… Ты никуда не уйдёшь. Замёрзнешь через несколько часов и останешься навечно охранять мой дух. Тебя могли бы сожрать звери, но к тому времени они все передохнут. – В темноте клацнул зубами Волк и тут же вернулся на полку.

Ада небрежным движением набросила на кукол покрывало, танцующей походкой вернулась к столу и, вспрыгнув на колени к Сергею, в тягостной тишине налила им всем самогонки. Поднесла рюмку к губам, заметила, что её слушатели не пошевелились, и тихо рассмеялась:

– Ну что, классно я умею сказки рассказывать? Эх, Михалыча нет – он бы оценил. Вот он молодец – свои любимые куклы сюда притащил. Радуют они его… Без этого антуража, согласитесь, не так эффектно бы вышло. Михалыч… Знаете, интересное дело: иногда понять тебя лучше всех может забулдыга-актёр, и самое важное ты можешь доверить только ему… Эй, ну вы чего притихли? Давайте, что ли, за искусство!

Морок отступил. Сергей почувствовал, как спиртовая горечь, согревая горло, разгоняет оцепенение, напавшее после маленькой Адиной инсценировки. Ему было не по себе: и от мрачных картин, которые, казалось, так и остались висеть в воздухе, будто нарисованные маслом, и от сведённых бровей Максима, обдумывающего услышанное, и от того, что Ада, для которой так хотелось быть настоящим мужчиной, увидела его этим дурацким Мальчиком-с-пальчик… На языке крутилась какая-то резкость, Сергея подмывало стряхнуть Аду с колен и уйти. Но он оставался на месте, пил отвратительный самогон и обнимал девушку за эфемерную талию, совсем потерявшуюся под громоздким пончо.

Впрочем, Ада активно взялась разряжать обстановку. Рассказывала анекдоты, вспоминала театральные байки Михалыча, на блокнотных листах набросала шаржевые портреты парней, даже изобразила что-то вроде шутливо-эротического танца с метлой Бабы-Яги, так что, когда они перешли ко второй бутылке, разговор бежал весело и непринуждённо. Максим смеялся над шутками Ады, даже пожаловался ей на Катю, за что получил вызвавший укол ревности у Сергея сочувственный поцелуй в висок. Всем было комфортно и уютно, когда во втором часу ночи Ада подхватила шубу и сообщила, что убегает домой.

– Может, ещё останешься? – тихо спросил Сергей, задержав её за руку, когда она наклонилась его поцеловать. Ада покачала головой.

– Хорошая жена должна знать, где грань терпения у её мужа. – Сергей понял, что она специально его дразнит, но в следующее мгновение Ада скрылась за дверями буфета.

Оставшись без женского общества, друзья молча выпили ещё по рюмке. Сергей чувствовал себя сильно опьяневшим и надеялся, что Лерка сегодня, может быть, не придёт ночевать и не увидит брата хватающимся за стены на пути к дивану.

– Серёг, не лез бы ты во всё это, – вдруг сказал Максим. Сергей изумлённо поднял на него глаза. – Ты извини, но не нужна она тебе. Девка долбанутая на всю голову. Чего угодно можно ожидать.

– И чего же? – резко уточнил Сергей. Максима тон не смутил.

– Да не знаю я! Блин, как тебе объяснить. Почувствовал я в ней что-то… не то, короче. Одни глаза, – Максима даже передёрнуло, – чего стоят – как посмотрит, так мурашки бегут до копчика! Пускай они с мужем как хотят живут, а ты давай бросай это дело. Е-моё, да я её один раз увидел – и уже не по себе. А тут… Это плохо кончится. Чувствую я.

– Да ладно! – Сергей разозлился. – Я смотрю, вокруг меня одни нострадамусы! Куда ни плюнь – в провидца попадёшь. Чувствует он…

– Не злись, Серёжа. – На тихий голос друзья обернулись. В дверях стояла Ада, сжигая Максима внимательным, как будто совершенно трезвым взглядом чёрных глаз. – Просто твой друг любит совать нос не в свои дела. Просто он не понимает, что такая привычка вредит здоровью.

В этот миг сзади раздался шорох. Инстинктивно друзья обернулись. Край полотна, скрывающего кукол, упал, и на них тяжёлым взглядом воззрился Кощей Бессмертный. Прорисованные специальной краской кости черепа и скелета фосфоресцировали в темноте.

Когда Сергей снова перевёл взгляд на дверной проём, Ады там уже не было.

Лерка вернулась в третьем часу ночи. Вечер ей понравился. Димка был интеллигентен и романтичен. Они пили шампанское в сауне, и она затруднялась сказать, что именно ей приятнее было вспомнить – мужские руки на своём теле или забытое ощущение, как тепло пробирается в каждую клеточку под кожей.

– Ну, теперь у меня есть время слушать, какая я плохая, – крикнула она брату с порога. Квартира промолчала. Лерка насторожилась, но услышала смутное бормотание телевизора и мстительно продолжила:

– Может, я и сплю с женатым мужиком, зато не сижу все свои вечера у телека, как старая…

Из комнаты вышла мать.

Первой мыслью Лерки – смутной такой мыслью, бестолковой – было: «Ой, допилась!» Второй: «Настучал, что ли?» Но за несколько часов её отсутствия невозможно, чтобы мать успела собраться и приехать. На третью мысль времени не осталось.

Вера Васильевна была простодушной, доброй женщиной с вечно усталым, озабоченным лицом. Короткая стрижка, серый, собственноручно связанный свитер, очки – видимо, она вязала, пока тревожно поджидала детей. Скорбная складка под губой без слов говорила о том, что она сидит здесь и беспокоится давно, но заготовленная фраза: «Где же ты до такого времени ходишь?!» – не вылетела, споткнулась и теперь сползала по побелевшему лицу матери.

Лерка так опешила, что даже не бросилась к ней на шею.

– Мам… привет, – глухо выдавила Лерка.

– Привет, – скорее ахая, чем здороваясь, ответила Вера Васильевна.

Лерка молча сняла сапоги и прошла в зал. Мать – за ней.

– Как доехала? – В металлической, гулкой тишине комнаты вопрос звучал более чем натянуто.

– Хорошо, – кивнула мать, рассматривая дочь и покачивая головой.

– А Серёжка где?

И тут Вера Васильевна сорвалась.

– Разве я знаю, где вы пропадаете?! Я приехала в восемь – никого не было, хорошо, хозяйка заходила, открыла мне… И с тех пор я вас жду! Я уже капли пила! Телефоны у вас обоих отключены! Что я должна думать? Время час ночи, а ты только домой приходишь! Лера… Ты пила? – Она не стала дожидаться ответа. – Отпустила, чтобы дети культурными стали, городскими, порядочными людьми… Лучше б ты дома грядки копала! Что за женатый мужик, про которого ты говорила? Где ты его нашла? Зачем он тебе нужен? Он, попомни моё слово, я долго на свете живу, с женой не разведётся, что бы он там тебе ни говорил…

– Мам, – тихо вставила Лерка, – а мне не нужно, чтобы он разводился. Я замуж не хочу…

Это было за гранью понимания бедной Веры Васильевны. Она испуганно смотрела на дочь, пытаясь разгадать, что же такое страшное произошло с её девочкой. А Лерка, видя, что мать чуть не плачет, кинулась её обнимать.

– Мама, ты это… ну… не переживай. У нас всё-всё хорошо, честное слово. А это всё так, мелочи… Ну, типа, с кем не бывает…

Тут дверь вновь открылась: послышались шаги Сергея. Лерка замолчала, прислушалась и поняла, что именно сегодня случилось то, чего не было ни разу за весь год: брат пришёл пьяный.

– Лерка, ты чего, дома? – крикнул Сергей из коридора. – Что, твой женатик номер в гостинице снять не может? На хрена тогда он тебе нужен?

«Осёл!» – разозлилась Лерка. Не гулять столько времени и вдруг начать именно сегодня! Она чуть не расплакалась, взглянув на него глазами матери: растрёпанный, с сильным запахом одеколона и алкоголя. Кто угодно, только не её собранный, скучный брат.

Сергей, в отличие от сестры, сориентировался быстро и бодро кинулся обнимать мать – задев, правда, по дороге стул, который рухнул с резанувшим уши грохотом.

– Мамуля, как здорово, что ты приехала! А почему раньше не предупредила, что приедешь? Я бы тебя встретил. Лерк, ты маме постелила? Я на полу лягу. Что, и чаю не заварила? Мы это мигом! И…

– Твоя сестра сейчас не в состоянии, – сухо заметила Вера Васильевна. – Как, кстати, и ты сам.

Сергей притворился, что не понял слов матери.

– Всё она в состоянии, мам, мы уже не дети. Лерка-то, видишь, в какую невесту выросла!

– Да, только жениха что-то раньше окрутили…

– Лерка, я что сказал? Дуй чай делать!

Лерка, подхватив свою домашнюю рубашку, пулей выскочила из комнаты.

Сергей смутно понимал, что долго ломать комедию не сможет. «На кой чёрт я так набрался?!» – с досадливым удивлением мучился он классическим вопросом.

– Ну, мамуль, как дома дела? Что там дядька Андрей, кроликов в такую-то погоду не порезал? Кормить их, поди, теперь дорого…

Вера Васильевна каким-то чужим взглядом посмотрела на сына.

– Отец хотел приехать, – глухо сказала она. – Да простудился, передумал… Вот бы он своих детей сейчас увидел…

И Сергей сник.

– Он мне давеча говорил: какие у нас с тобой дети молодцы! Учатся, Сергей вон в газете пишет, каждую неделю читаем… Видно, не такие у тебя гонорары маленькие, что ты среди недели нажираешься…

– Мам…

– Ну ты-то ладно. Ты мужик. А сестру тебе доверили? В кого она с тобой превратилась, а? Ты ей старший брат, а она как беспризорница какая-то…

Сергей хотел объяснить, что всё не так, просто так уж совпало, а ведь до сегодняшнего дня дела шли нормально… Но представил, как глупо и неубедительно будут звучать его слова, и промолчал.

– Я вам одеяла тёплые привезла… А вам тут, гляжу, и так слишком жарко. Ох, Сергей, не ожидала от тебя… В общем, отец пускай решает, что с вами делать.

– Мам…

Вера Васильевна посмотрела на сына и невесело усмехнулась.

– Что, герой, папки испугался? Ладно, сынок, не бойся, не скажу ему – как бы не поубивал вас тут. Он же не то что я, за сердце хвататься не станет, а сразу за палку, чтоб дурь эту городскую из вас выколотить…

– Мам, ну что ты уж так близко к сердцу…

– А деньги я вам больше высылать не буду. Видно, слишком их у вас много. Как затянешь ремень потуже – глядишь, на вино-то денег не останется…

– Мам…

– Я очень устала.

Сергей с детства усвоил, что мать говорила эту фразу только тогда, когда была очень сердита и расстроена. Например, когда ему было пять лет и он утопил в речке за огородом новый утюг; в десять, когда обматерил соседку, которая грозно требовала, чтобы он не играл с её сыном; в четырнадцать, когда впервые не пришёл домой ночевать, а отправился, никому не сказав, со старшими ребятами в клуб в соседнее село; в семнадцать, когда спьяну разбил чужой мотоцикл… В другое время он никогда этого не слышал: мать не «уставала», когда копала картошку, убирала дом, ухаживала за скотиной…

Сергей вдруг почувствовал себя самым никудышным сыном на свете. Получалось, что седина в волосах матери – только их с сестрой вина. Она всегда выгораживала их перед отцом, что бы они ни натворили, зная, что у мужа суровый характер и тяжёлая рука. А неблагодарные дети продолжали творить глупость за глупостью. И вот теперь… Он грустно думал о несовершенстве жизни, тем более что его мутило после выпитого.

– Мам, ты просто отдохни. Чего ты переживаешь? Мы как бы уже взрослые…

– Я вижу. И даже слишком. Куда мне до вас. Тут ведь город, красивая жизнь…

– Мам, о чём ты, какая красивая жизнь? В этом городе живут каких-то триста тысяч человек, и если…

– …вино, девочки… А сестра-то что, из… сауны вернулась?

Слово «сауна» Вера Васильевна произнесла так, как иные говорят, что видели гадюку или что сосед сделал ремонт на два-три миллиона. И, насколько Сергей знал мать, она ни на секунду не допускала, что её дочь в самом деле была в сауне. Для неё это казалось чем-то столь же далёким, как виллы героев мексиканских сериалов, само слово Вера Васильевна произнесла, считая, что издевается над сыном, высмеивает их с сестрой дурное поведение, и как результат ожидала, что Сергей брезгливо сморщится и бросит что-то вроде: «Выдумаешь тоже…» Он это понял как раз вовремя, чтобы не ляпнуть: «Да нет, наверное», и ответил как требовалось:

– Сауна! Ой, мам, ну ты и скажешь… Это же Лерка, а парни – они у всех девчонок. Не монашка же она у нас. А учится она хорошо и вообще редко гуляет. Иногда можно и расслабиться.

Тут из ванной послышались характерные звуки – «не монашку» тошнило. Леркин желудок мстил ей за выпитое шампанское.

– Я очень устала, – повторила мать.

Она уехала с первым автобусом, так и не приняв извинений детей, лишь кивала с таким видом, что в их раскаянии не нуждается и вообще ей всё с ними понятно. И без всякой пользы они всю ночь сидели на полу кухни, выкурили пачку сигарет, ругая себя последними словами, и думали, как задобрить мать. Лерка сперва спустила пар на брата: «Тоже мне святоша! Меня грязью облил и сам по девкам пошёл! Казанова хренов, мог бы хоть не напиваться как свинья, если уж берёшься учить людей жизни!» Сергей ответил, что тоже её любит, и дальше они гадали, как теперь утешить маму. Дальше расплывчатого «быть самыми милыми и трезвыми» их фантазия не простиралась.

За окном валил снег, плитка, которой были выложены стены, холодила спины, но они долго не решались прокрасться в зал и взять одеяло. Сергей ничего не сказал сестре, когда она вытянула из пачки сигарету и неумело затянулась. На душе у обоих было паршиво. За отца они переживали не так. Он был человеком резким и порой говорил им много такого, от чего они в детстве рыдали, при этом никогда не задумывался (по крайней мере, они этого не заметили), что детей может ранить какое-то слово. А мать всегда успокаивала их, как умела, и могла шепнуть что-то ободряющее, улыбнуться: «Не обращайте на него внимания, а я вам сейчас блинов напеку. А ему не дадим!» И ребята сквозь слёзы улыбались в ответ.

– Мы свиньи, Серёж, – серьёзно шептала Лерка, поспешно туша сигарету, когда казалось, что мать встаёт.

– Да уж, – хмуро кивал брат, прислушиваясь. Но в квартире было тихо.

– Что делать, Серёж?

– Похоже, мы уже всё сделали, – вздыхал он и доставал ещё сигарету.

– Да… – расстроенно вторила Лерка, и они замолкали минуты на две. Они пытались оправдать себя перед собой же, но выходило вяло: всё упиралось в «мы, конечно, два идиота» и «но она могла бы хотя бы нас выслушать, мы же ничего плохого не делали». Потом они переглядывались, снова вздыхали и возвращались к отправной точке:

– Мы свиньи…

Так прошла ночь.

10

Катя замерла у телевизора с пультом в руке. Ей было страшно. Сейчас, в своей старой квартире, которую сдавала с момента замужества, Катя впервые увидела Холод – не как стихийное бедствие, не как аномалию природы, а как самого жестокого убийцу в истории человечества. Только что её тёзка, Екатерина Андреева, едва сдерживая слёзы, сообщила с экрана, что сразу в пяти черноморских городах от мороза погибло почти всё население! На побережье резко ударили рекордные минусовые температуры. Воздух замерзал на глазах, поражая воображение тех, кто ещё мог удивляться. Подача тепла и электричества мгновенно оборвалась – а с ними и жизнь более миллиона человек. Затем на фоне Спасской башни появился президент в меховой шапке и скорбно известил, что в стране объявлена неделя траура.

Катя потерянно опустилась на пол.

…Отец ушёл из семьи, когда Кате было три года. Матери и бабушки она лишилась вскоре после окончания школы – почти одновременно. Бабушка мучительно болела на протяжении нескольких месяцев, за которые из кругленькой бойкой старушки превратилась в тощую, пугающую незнакомку, и умерла едва ли не с облегчением. А через несколько недель, вернувшись домой с рынка со свежей зеленью, Катя встретила соседку, которая сказала, что утром зашла к её матери – они договаривались вместе пойти в поликлинику, – но та всё не открывала, и пришлось позвонить в МЧС. Спасатели взломали дверь и нашли женщину – она уже не дышала… Вызвали скорую, но…

Пучки укропа выпали из обмякших пальцев.

Пока девушку медленно наполняли паника и непонимание, раздался телефонный звонок. Чужой голос сообщил, что её мать отравилась – в крови обнаружили повышенное содержание какого-то лекарства… в общем, говоря языком новостей и документов, покончила жизнь самоубийством.

Этого Катя так и не смогла простить матери. Плакала, конечно, убивалась, кричала… Но не простила. Эта обида жила в ней ежесекундно. Она пыталась объяснить самой себе, что мать не пережила горе от смерти бабушки, что жизнь её не была ни весёлой, ни лёгкой, но… Она не имела права вот так её бросить, не имела! – в миллионный, наверное, раз подумала Катя и заплакала.

Впрочем, страшная зима, которая длилась уже несколько месяцев и убивала всё больше людей, на многое заставляла взглянуть по-другому. Кате хотелось поддержки, хотелось, чтобы был у неё человек, который сказал бы, что всё будет хорошо… Но она стала старше. И сейчас представляла, как она бы волновалась за них в эти дни, как тревожилась бы о будущем и как больно и горько было бы видеть, что самые близкие люди постоянно в страшной опасности… Как переживала бы, что бабушка несмотря ни на что всё-таки выйдет из квартиры, а она так медленно ходит… Как сомневалась бы: вдруг мать заснула, не включив обогреватель… Как мучилась бы, зная, что два дорогих человека тоже понимают: все они могут погибнуть… И от этих мыслей, не смягчающих горечь утраты, к Кате приходил спокойный фатализм от того, что она знала: когда она замёрзнет, по ней будет некому плакать.

Катя расстроенно щёлкнула пультом от телевизора. По всем каналам так или иначе говорили про холод. На одном обсуждали новые японские обогреватели для квартир, на другом спорили, когда ждать потепления, на третьем истерические ведущие вещали, что именно такой конец света предсказывали несколько человек с библейских времён до прошлого века. Катя переключила на новости. Говорили про приморскую трагедию.

А она многое перевернула в сознании людей. Теперь все испугались по-настоящему. Страшно было и раньше, но можно было успокаивать себя и друг друга: в конце концов, погодные аномалии в последние годы участились, природу кидало то в страшный жар, то в бесснежные зимы, то в ледяные дожди. А на других концах света случались чудовищные цунами и наводнения, ураганы и землетрясения. Обрушившийся мороз многие восприняли как звено в череде этих бедствий. Без сомнения, холода боялись, всё переживали за родных, когда те задерживались с работы, что нагнетало мрачную атмосферу. Но катастрофа на когда-то таком тёплом побережье, манившем людей со всей страны хоть раз в год отдохнуть у ласкового моря, во всей безжалостности обнажила страшный факт: холод убивает. И не только пьяниц, медлительных стариков и беспечную молодёжь, а каждого, кто вдохнёт ледяной воздух. И сдерживаемый страх начал перерастать в массовую истерию: никто не мог быть уверен, что завтра его город не замёрзнет…

Федеральные каналы пытались придать всеобщей панике цивилизованную форму. В новостях выступали эксперты с предположениями, какие регионы находятся в наибольшей опасности, некоторые высказывались за эвакуацию – загвоздка была лишь в том, что было непонятно, куда именно перевозить людей: рекордная температура могла обрушиться на любую область и вновь за сутки убить несколько сотен тысяч человек. Многие сходились на том, что в зоне риска – Дальний Восток, Сибирь и Краснодарский край. Однако это означало, что эвакуировать надо многие миллионы людей, а центральные регионы вряд ли смогли бы их принять. К тому же остро ощущался дефицит продуктов: в магазинах ввели некоторые ограничения. В одни руки выдавали не больше килограмма муки, килограмма соли, пяти банок консервов и двух пачек макарон. Пока голод не грозил, однако в массовой истерии люди сметали с полок всё, на что хватало денег: а вдруг завтра этих долгосрочных продуктов не будет? И специалисты говорили, что это мнение не так уж ошибочно, поэтому контроль над сбытом необходим. Потепления по-прежнему не обещали. Врачи давали набившие оскомину советы не выходить из дома без крайней нужды, рассказывали про первую помощь при обморожении (напрасно – теперь этот диагноз в большинстве случаев оказывался смертельным) и пугающе-смешные наставления одеваться тепло.

В криминальной сводке мрачный корреспондент поведал о том, что в ряде городов преступники нашли новый способ убийства. Грабители врывались в квартиру, связывали хозяев и запирали на балконе, а потом выносили деньги и продукты – спекуляция процветала. А люди в домашней одежде – свитерах и валенках – замерзали на собственных лоджиях очень быстро. К населению обращались с призывом быть бдительными и почаще заходить к соседям…

Катя выключила телевизор, но и после этого несколько минут продолжала с ужасом смотреть на чёрный ящик. Ей казалось, что она уже слышит, как кто-то возится с нехитрым замком её двери.