Текст книги "Музей"

Тем временем Лиза взяла лопату Копальщика.

– Можно, я пока для гербария чего-нибудь найду?

Почему-то Лизе очень хотелось взять хоть одно растение с этого поля, усеянного костями. Тут всё казалось особенным. Печальным и значительным.

А Миша-Копальщик продолжал рассказывать.

– Я здесь с детства копал. Сначала с отцом, потом с братом. Разные вещи попадались – солдатский подсумок, сапоги, фарфоровая немецкая статуэтка. Часто каменный уголь – немцы топили им печки в блиндажах и еду готовили. А под Александровкой мы с Комиссаровым в девяносто втором году откопали блиндаж где, кроме оружия и листовок, – представь, листовки почти не истлели, – нашли рюкзаки с вещами. Была даже крышка от посылочного ящика с адресом в Штутгарте – жалко, не взял на память.

Лиза примерялась ещё к одному растению и попутно расспрашивала:

– А какое оружие попадается?

– Разное: пистолеты, автоматы, винтовки… Но всё восстанавливать надо. И, конечно, боеприпасы – снаряды, гранаты, мины…

– И никто ни разу не подорвался?

– Слышал я от отца о таких историях. Но со мной, слава Богу, ничего подобного не случалось. Наверное, потому что мать разрешала сюда ходить, как бы благословляла, она сама блокадница и спокойно относилась к тому, что мы с отцом копали на линии фронта. В школе – да, ругали, к директору вызывали. За то, что свои находки ребятам приносил. А подорваться теперь – это надо ещё как глубоко копнуть! За шестьдесят лет в земле всё сгнило и вымокло. В костре полдня пролежит, пока рванёт. Ну что, за дело?

Лиза втыкнула лопату возле Миши-Копальщика и начала раскладывать растения между страниц журнала «Америка».

Миша-Копальщик встал и, торопясь, углубился в ближайший окоп. Когда дорыл до уровня дна, начал выбрасывать на отвал гильзы и патроны. Костик отряхивал находки от земли и собирал в мешок.

– Сдадим, как цветной металл, заработаем, – пошутил Костик.

Миша-Копальщик протянул Лизе патрон.

– Бери, Лиза, дома порох достанешь, подсушишь, и можно использовать как петарду. Правда, бойся полиции: одному моему другу за хранение таких боеприпасов чуть не пришили четыре года лишения свободы.

Лиза заколебалась, но всё же взяла патрон.

– Ну что, ребята? Обратно?

Наскоро собрав вещи, копатели побрели в сторону города.

Проходя мимо мальчишек, удивших рыбу у плотины, Миша-Копальщик высыпал возле них из мешка позеленевшие гильзы.

Дети отложили удочки, подняли гильзы с земли. Начали их рассматривать.

Костик, Лиза и Миша-Копальщик продолжили идти по грунтовой дороге.

– Зачем ты высыпал патроны мальчишкам? – не поняла Лиза.

– Чтобы помнили про войну. Однажды я старую гранату без взрывателя поставил на Китайском мостике в Александровском парке. Мимо мамочки с колясками идут, и вдруг раз – граната. Оборачиваются на неё в ужасе. Все уже позабыли про войну. Я им так напоминаю. Вот и этим мальчишкам напомнил. Мои-то сыновья уже не удивляются ни гранатам, ни патронам. Не интересно им это сейчас. Как говорит Комиссаров, Госдеп их захватил. Сидят за компьютером. Книг не читают, на природу не ходят. Другая какая-то жизнь пошла… Сейчас глаза у всех замылены виртуальностью и рекламой. Я, когда встретил в девяносто втором году американцев, предлагал им берёзовый сок, а они отказываются, говорят: кока-кола вкуснее. Я не мог понять. А теперь все пьют кока-колу, все уткнулись в интернет, живут в придуманном мире. В поле выйти, руками землю потрогать никто не хочет.

Грунтовая дорога заканчивалась у шоссе, обсаженного берёзами. Лиза, Миша и Костик почистили в луже сапоги, смывая окопную глину. Ступили на городской тротуар.

Лиза всё смотрела на патрон, подаренный Мишей. Она до сих пор сжимала его в руке:

– Я и не задумывалась раньше, что линия фронта почти вплотную к домам, и мёртвые рядом с живыми на этой земле лежат. Никогда эти кости не забуду… – Лиза вздрогнула. – Правильно ты, Миша, им гранату на Китайский мостик положил, пусть помнят.

«ДАМА СДАВАЛА В БАГАЖ…»

На втором этаже посетителей музея встречал уже не бравый крестьянин Крюков, а бородатый директор Всероссийского общества глухих.

Его нарисовал местный глухонемой художник.

Супруга императора Павла Мария Фёдоровна основала в Павловске первую в России школу для неслышащих детей. И по сей день в Павловске учатся глухонемые в специальном колледже.

Они приходят на экскурсии в музей с сурдопереводчиком.

Ещё одни странные завсегдатаи музея – люди с синдромом Дауна. Их обычно водит по музею Капа.

Как раз сегодня визит даунов. Звякнул колокольчик.

– Неужели им интересно в музее? – изумилась Лиза.

– Ещё как, – ответил Костик.

– Они из интерната?

– Нет. Интернаты теперь – редкость. Для самых тяжёлых случаев. Наши дауны живут в семьях. Представь, каково их родителям?

– Не представляю, – помотала головой Лиза. – Иметь на руках беспомощного больного…

– Вот социальные работники и помогают таким семьям, организуют походы в музеи. Для даунов – это окошко в обычную жизнь, они учатся общаться с миром, понимать его. Тем более Капитолина научилась доступно для них рассказывать. Не каждый бы с этим справился.

– И всё-таки это ужасно – растить ребёнка, зная, что из него ничего не вырастет. Трисомия по двадцать первой хромосоме… – грустно посмотрела на Костика Лиза.

– Как это ничего не вырастет? Ты рассуждаешь как биолог, Лиза. Но для истории каждый человек имеет ценность. Ну, не станут они учёными и космонавтами. Но, может, встреча с дауном кому-то напомнит о милосердии. В конце концов, и даун может кого-то спасти в этой жизни…

Вот они вошли в большой зал музея. По росту – взрослые. Лица с немного детским выражением.

Толстушка – пирамидка на ножках.

Фанат в зенитовской шапочке протянул руку Костику

Другой счастливо улыбался. Точь-в-точь христианский проповедник.

У третьего было выпячено пузо, он держал на нём руки и изредка поглаживал.

На этот десяток даунов – две пастушки из собеса. Они застёгивали подопечным молнии, завязывали шнурки. Вытирали сопли.

– Дама сдавала в багаж… – Капитолина взяла в руки и показала детям большую куклу в старомодном пальто. – Знаете, что такое багаж?

– Диван… – Капитолина ткнула пальцем в диванчик девятнадцатого века.

Вдруг толстушка схватила куклу и прижала её к щеке. Руки у девочки задрожали, казалось, она вот-вот расплачется.

– Она у нас куклы любит, – пояснила сопровождающая.

– Чемодан… – нисколько не смутившись, продолжила Капитолина. – Где здесь чемодан?

Дауны удивлённо озирались. Капа полезла под стол и начала что-то увлечённо искать.

– Это саквояж. А это чемодан, – вытащила она два объёмных предмета.

– Че-мо-дан, – мычал проповедник, и зенитовский фанат за ним повторял.

– Вот молодцы! Давайте посмотрим, что в чемодане лежит. Кто-нибудь хочет открыть? – предлагала Капитолина. – Не получается? Смотри, вот так нажимаешь. Кто ещё хочет? Ты? Давай, я закрою ещё раз. Все хотят попробовать открыть чемодан? – Капитолина снова в центре внимания.

– Картиину, корзиину, картоонку…

Капа по очереди демонстрировала эти предметы.

– И маааленькую собачооонку… – из корзины извлеклась резиновая игрушка.

– Мииш-ка, – мычали проповедник и фанат.

Уши у пёсика, и вправду, казались медвежачьими.

Дальше Капитолина текста не помнила. Она произносила его по детской книжке, которая лежала всё в той же корзине.

На второй странице ей это надоело.

– Кто будет читать? Кто умеет?

Вызвался самый добродушный, с выпученным пузом.

Он произносил стихи по слогам. С блеском в глазах и жаждою одобрения. Вскоре к нему присоединились проповедник и кто-то из девушек.

Зенитовский фанат показывал большой палец вверх.

Капа хвалила чтецов и в паузах показывала предметы.

Когда дело дошло до подмены собачки, с телевизора Ольги Форш сняли большую фарфоровую овчарку.

Пройдя по рукам, овчарка осела под мышкой у проповедника.

– Разбойники! Воры! Уроды! Собака не той породы! – издала коронные выкрики Капитолина.

При этом она топнула ногой и картинно подняла руки.

Немая сцена.

Дауны в ауте. Они замерли от восхищения представленным спектаклем, в котором сами же и поучаствовали.

Вместе с работниками собеса они покинули зал.

– Ловко вы с ними! – восхитился Костик.

– Я ещё и не так могу, – Капитолина зарделась. – Если вдруг придут без меня, можно им про сестрицу Алёнушку почитать, – она кивнула на витрину с советским фарфором. – Таким деткам главное – ни в чём не перечить.

– Это я знаю, – встрял Лукич. – Ходили мы как-то в школе в Дом офицеров кино смотреть. И туда привели интернатовских даунов – ха! Сидят они с нами в зале, а один сбоку пристроился, где бюст Ленина. Я заглянул туда, а он штаны спустил, разложил свой прибор и что-то с ним делает.

– Фуууу, Лукич, постыдился бы! – Капа побежала вниз на лай телефона.

Лиза перебирала гербарий.

Костик рядом за столом рассматривал голову орла.

– Кость, я вот о чём подумала? А вдруг эти дауны такие, как Миша?

– Какие такие?

– Ну, ведь Миша тоже выглядит неадекватным. А в глубине у него – добрый мир. И он может приносить радость.

Костик кивнул:

– Конечно. И дауны тоже приносят кому-то радость. А Миша – наш музейный уникум. Он очень хрупкий человек. И никогда не знаешь, где сломается. Он временами попадает в психушку. Мы с Комиссаровым его как можем ободряем. Не так уж много нас тут таких. Нам и держаться нужно вместе.

– Но ведь на Кузьминке он совсем не выглядел сумасшедшим.

– Да. Хотя и предупреждал, что на грани срыва. Но он был в деле, которое считает главным в жизни. На линии фронта, пусть и бывшей, Миша всегда в форме. Это его последний рубеж.

– И всё-таки мне непонятно, почему он считается сумасшедшим?

– Ну, во-первых, нервы. Они у всех расшатаны. А во-вторых – очень часто сумасшедшими называют тех, кому открывается нечто недоступное другим. Видение прошедшей войны, например… Да и кто может окончательно знать, кто из нас сумасшедший? Тот, кто делает что-то не так как все? Так ведь и монах Авель в восемнадцатом веке делал не так, как все – он будущее России предсказывал: когда убьют императора, когда какая война начнётся, когда царскую династию изведут… За это его и в Шлиссельбург, и в Петропавловку заточали. Писхушек тогда ещё не было… И меня, наверное, можно назвать сумасшедшим. Мне вон Павел во сне мерещится и Авель…

Костик покрутил голову металлической птицы, снова уйдя в свои мысли про сон и предсказания Авеля.

КАНДЕЛЯБР

К обеду в кабинет Капитолины ввалился Комиссаров.

– Слава музею!

– Копальщикам слава, – в секунду ответили Костик и Рабкин.

Прислонив к холодильнику заляпанную лопату, Леонид расстегнул китель и уселся к столу.

– Лёнечка! Ты не помыл руки, – поморщилась Капа.

Комиссаров нехотя пошёл к раковине.

– Опять Капа шпыняет Лёню за то, что он грязь разводит, – шепчет Костик Лизе.

Капитолина проверила, как вымыты руки, и поставила перед Комиссаровым антикварную фарфоровую тарелку с павлинами. Плеснув в неё изысканные волны костяного супа.

– А почему ему такая тарелка эксклюзивная? – покосилась Лиза на свою деревянную плошку.

– Так любит Капа Леонида, вот и балует, – подмигнул Костик.

Сам копатель по обыкновению не замечал, чего он ест и из какой посуды. Пребывая в задумчивости о своих находках и о борьбе с Госдепом.

К тому же его влюблённость в Капитолину превращала любое поданное ею блюдо в волшебное, и зря она так беспокоилась об интерьерах.

– Что новенького в подземельях графини?

Леонид отставил суп.

– Погоди, Капа. Помнишь, я тебе показывал сточную канаву у церкви святой Екатерины? Так вот, сегодня, обмывая в ней сапоги, я увидел там ра-ри-тет…

Комиссаров взял в руки пакет, оставленный у холодильника, и достал из него массив ажурной заляпанной землёй бронзы, напоминающий не то вазу, не то сложной формы подсвечник, и протянул его Капитолине.

Лукич очки в кармане нашарил, чтобы разглядеть раритет:

– Ха! Ваза, не ваза… На птичьих лапах.

Костик задумчиво:

– Скорее нижняя часть канделябра.

Капитолина сияла:

– Лёнечка, какой ты у нас молодец!

Комиссаров довольный развалился на табуретке. Капитолина продолжала смотреть на него нежным взглядом.

– Я и хотел тебя порадовать. Знал, что ты любишь находки для музея. Вот отмоешь и в витрину поставишь. Будешь смотреть на него и про меня вспоминать.

– Да я и так про тебя всегда помню.

Комиссаров сиял, как пуговицы на его кителе.

– Хорошо, когда тебя помнят. И когда ты кому-то нужен. Я вот суп только и ем у тебя, Капа. Дома мне готовить некому. Мы с котом кильку в томате зажуём, вот и весь наш ужин.

Капа, жалостливо охая, продолжала доставать из сумки какие-то домашние угощения, раскладывая их перед Леонидом.

– Кушай, кушай, Лёнечка…

– Изящная вещица, – Костик смотрел на потемневший, местами блистающий позолотой, местами позеленевший подсвечник, и вдруг в голове у него мелькнули кадры из сна про Авеля. Он аж сам перепугался, отчего вдруг сон припомнил? И почему подсвечник как-то связан с ним?

– Лукич, ты канделябр почисти. А я освобожу место в витрине, – раскрасневшаяся Капитолина одаряла Леонида влюблёнными взглядами. Ну как не отвечать взаимностью этому честному и грубому старателю?

Все в музее замечали, что любовное притяжение подстёгивало земляные поиски Комиссарова и стимулировало приготовление Капитолиной костяных супов.

Но одержимость обоих общим делом коренилась не в делах амурных, а в знании великой тайны. Что сила России не только в современных танках и ракетах, но и в нетленности баранок, самоваров и лаптей.

Что сила эта и в солдатской гимнастёрке деда Костика – фронтовика.

И в письмах деда Рабкина – репрессированного перед войной.

И в портрете Сталина, вышитом старательной пионеркой из Павловска.

И кем сейчас эта сила сохраняется? Оборванцами. Полубезумными, больными и юродивыми энтузиастами.

Дохлебал Леонид суп, взял свою лопату и пошёл довольный дальше на раскопки.

Лукич после обеда пыхтел над канделябром.

Костик тоже думал про канделябр, ожидая, когда Лукич его расчистит, чтобы рассмотреть подробнее детали.

Лиза на диванчике всех доставала праздными вопросами. После похода с Мишей-Копальщиком на линию фронта ей не давала покоя тема войны и немцев. Вот лезут Лизе в голову мысли всякие. Ну наших ясно-то похоронили, а немцев-то куда?

– Кость, а помнишь, Копальщик рассказывал, что находил на Кузьминке останки немцев?

– Это было несколько лет назад, – ответил Костя.

– И что из Германии ему ответили?

– Миша мне по секрету шепнул, что кости он отдал на хранение в церковь к отцу Геннадию.

– А дальше?

– А дальше отец Геннадий купил себе «Мерседес». Поговаривают, что останки немцев он выгодно продал, они же были с медальонами, он написал официальное письмо в немецкие архивы. И там родные обнаружились. Отблагодарили щедро. Но Копальщик на отца Геннадия не в обиде. Он же не может осуждать церковь.

– Неужели батюшка так нехорошо поступил? – не поверила Лиза.

– А может, кости просто захоронили. Тогда создавалось немецкое кладбище в Сологубовке.

– Вот-вот. Я тоже в этом участвовал, – подал голос Лукич.

– Как?

– Сейчас всё расскажу. Когда я учился в «Мухе», преподаватель рисования попросил раздобыть для занятий череп. И мне дворовый приятель Вовка подсказал, где были во время войны похоронены фрицы. Пошли мы с Вовкой на дело. Ближе к сумеркам. Место – недалеко от дороги. В парке. Копнули неглубоко. Сантиметров шестьдесят. Нашли череп. Внутри него ещё не всё разложилось. Воняет. Я задержал дыхание, сунул череп в ведро. И быстро – к лесу. Уже на опушке думаю: что-то не то. Глянул – а череп без челюсти. Пришлось второй раз откапывать.

– И как вы его вымыли?

– Зачерпнули в ведро воды. Развели костёр и на этом костре череп сварили. Прополоскал, высушил – ха! – то, что надо.

– А при чём здесь Сологубовка? – всё не понимала Лиза.

– Когда там создавали немецкое кладбище, приехали к нам в Павловск. Стали искать людей, которые знают захоронения немцев. А я стеснялся признаться. Вдруг с меня ту голову спросят? Еле уговорили показать им место. Так они там восемь скелетов откопали. Так-то.

АХТУНГ! НЕМЦЫ!

Практика Лизина продолжалась. Каждое утро она доставала свой ватник. Проверяла, насколько он квадратный. Взбивала в нём вату. Одевала валенки. И падала в избе на лавку, впадая в истовый патриотизм. А впрочем, в музее в него впадали все. Начиная день с поклонов крестьянину Крюкову и заканчивая разговорами о борьбе с Госдепом.

То утро шло по заведённому порядку. Но продолжилось оно весьма неожиданно.

Дверь распахнулась. Зазвенел колокольчик.

Лиза еле успела вскочить с лавки, как из проёма лестницы показался Леонид в кителе и с лопатой:

– Ахтунг! Собирайтесь!! Немцы!!!

– Ну вот, немцев накликали… – Лиза в ватнике заметалась между этажами.

Пока Костик торопливо выключал компьютер, а Лукич доставал из подвала вторую лопату для Костика, прояснились подробности.

В городском сквере Павловска готовили ямы под саженцы липы.

Рабочие начали копать и наткнулись на ботинок и кости. Глубина – около полуметра.

По сотовому вызвонили Комиссарова, по совместительству руководителя поискового отряда.

А он сразу в музей к Костику.

Лиза увязалась с ними.

До места дошли почти бегом.

Нашли нужную яму.

Лиза села у края ямы. Мужики разрывают, а она глядит, и мурашки ползут по коже.

Комиссаров достаёт из земли находки.

– Немец. Видно по застёжкам от плащ-палатки. Немецкий ботинок, смотри! Вот косточка, это кисть… – подаёт Костику. – А это от ноги…

В районе рёбер нашёлся и медальон – половинка овала с цифрами и буквами. Но всё сразу не прочитать – повредить можно. На ключицах – клочки истлевшей мундирной ткани – синей или зелёной.

Череп с прекрасно сохранившимися зубами. Стали извлекать – развалился. Костик на подхвате помогал Комиссарову складывать останки в кульки из супермаркета.

Раскоп в самом центре города, всем любопытно. Люди останавливаются.

Какая-то пенсионерка прошамкала:

– Чего копаете?

– Яму под липу, – ответила Лиза.

– Такую огромную?

– По две сажать будем.

Полиция подъехала.

– Чё роем?

– Поисковый отряд «Последний рубеж», – отрапортовал Комиссаров.

Полицейский отдал под козырёк.

С недавних пор поисковая работа ведётся официально. В отряд «Последний рубеж» записаны Комиссаров, Миша-Копальщик и Костик. Для круглого счёта добавили Капу и Рабкина. И выдали на всех официальную бумагу на раскопки.

Местные алкоголики зачем-то стали помогать Комисарову упаковывать берцовую кость в пакет.

Комиссаров орёт:

– Не трожьте! Здесь могут быть раритеты.

Костик в чёрных очках наезжает на любопытных:

– Товарищи, понятыми будете? Видите, человека уконтрапупило.

Зевак как ветром сдуло.

Лиза сидела у раскопа, боясь чего-либо трогать.

Больше всего её впечатлил кованый немецкий ботинок. Гвоздей – штук сорок, в пять рядов. Шляпки крупные, весомые. И коррозия их не съела, не то, что патроны от шмайсера, превратившиеся в прах.

– Вот такими ботинками и топтали они наши дороги, – бурчал Комиссаров.

Земля в раскопе жёлтая и серая. Кости как корни деревьев. Тёмно-бурые. Комиссаров рубит корни, под коричневым слоем проступает белое.

– Кто был этот человек? – машинально спрашивает Лиза у Костика. – Судя по зубам совсем молодой.

– Скорее всего – фашист, – отвечает Костик. – Похоронен в январе сорок четвёртого. За несколько дней до драпа от Ленинграда.

– Надо бы над каждым убитым посадить липу, – рассуждала Лиза. – Если человек хороший был, дерево примет его душу и вырастет красивым. А над сволочью – не приживётся.

Комиссаров, копая, почти не слушал Лизу и говорил про своё:

– Я за свою жизнь шестьдесят наших бойцов выкопал. Деревья только мешают, куда ни ткнёшь лопатой – сплошные корни, рубишь их, рубишь. И откуда это осины на линии фронта после войны вылезли? Раньше было поле, теперь – сплошной лес. Растут из каждой воронки, из каждого блиндажа.

И Лиза замолчала. Только слушала. Как деревья шелестят. И скрежещет лопата.

ПОДСВЕЧНИК-ГОРЫНЫЧ

На следующий день Костик и Лукич опять продолжили возиться с канделябром, который нашёл Комиссаров.

– Может, пастой ГОИ попробовать обработать? – спросил Костик.

– Нет, паста ГОИ для чистой бронзы, – возражает Лукич, – а здесь – позолота и так слезает.

– Ну тогда – щёлоком.

– Да, пожалуй, ты прав!

Лукич лезет под стол и достаёт пятилитровую стеклянную бутыль с какой-то жидкостью.

– Ого, а ты, Лукич, запасливый! Может, и перчаток пара найдётся?

– И не одна.

Лукич достал из ящика стола две нераспечатанных пачки с резиновыми перчатками.

Лиза, подмигнув крестьянину Крюкову, тихо вошла в зал.

– Доброе утро!

– А, Лиза! Привет! Как раз к началу работы.

Слышен бой разных часов. Из корпуса деревянных часов на стенке выскакивает кукушка и несколько раз кукует. Другие часы играют мелодию «Боже, царя, храни».

– Не смущай девушку, – цыкнул на кукушку Лукич.

Костик и Лукич надели резиновые перчатки. Реставратор открутил пробку на бутыли, принюхался и отлил немного в пол-литровую банку. Достал ветошь, порвал её на мелкие тряпочки. Осторожно смочил одну и начал протирать подсвечник.

– Ух ты! Блестит! – восхищался Костя.

Лукич остановился, любуясь своей работой.

Костик ему помогал чистить. Они по очереди работали зубной щёткой, протирали фланелью.

Вещь, и правда, выглядела всё более удивительной.

«И кто выдумал так переплести птичьи тела?» – думала Лиза.

Она первая заметила, что лапы пернатых – разные.

– Две с перепонками, как у гуся, а другая птица – хищная.

– А почему шей – три? – засомневался Лукич. – Змей Горыныч какой-то?

– Наверное, это двуглавый орёл, – предположил Костик. – Лиза, эти когти могут быть орлиными?

– Могут.

– Орёл и гусь? Что у них общего? – сомневается Лукич.

– А если это не гусь, а пеликан? – задумчиво сказал Костик.

– Ну кто же будет объединять пеликана с орлом? – заколебалась теперь уже Лиза.

– Масоны. Точнее розенкрейцеры. В Павловском дворце есть ваза с такими же птицами. Её подарили Павлу Петровичу в Штутгарте, – вспоминал Костик.

– Мальчики, девочки! – внезапно ворвалась Капитолина. – Только что звонила пенсионерка из Купчино. Она желает передать нам в дар комод.

Капа обзванивала знакомых шофёров, умоляя перевезти экспонат сегодня же.

– Лиза, ты ведь поможешь Костику? Комод старенький, усохший, вдвоём легко погрузите.

Лиза покорно кивнула.

Костик неохотно вернул подсвечник в витрину.

– Выйдите на угол, – приказала Капа, – ждите, скоро подъедет «газель».

Лиза и Костик стояли на углу дома, болтали.

– Кость, а чего подсвечник такой странный?

– Я тоже ломаю над этим голову. Вроде, литой, но по весу должен быть полый.

– Да я не об этом. Никогда не видела подсвечника с птицами. Ну, допустим, были здесь птичьи головы. А куда свечки вставлять – в клюв, что ли?

– Погоди, у меня не выходит из головы та штуковина, что нашла старушенция.

– Медная голова орла?

– Да.

– Но в неё же не вставишь свечку?

– На этой голове снизу какой-то штырь, а на макушке маленькое отверстие.

– Чашечка для свечи была на макушке? – догадалась Лиза.

– А почему бы нет.

– Пойдём, посмотрим ещё раз на подсвечник-горыныч. Всё равно машина не едет, уже двадцать минут прошло.

Но прорваться наверх к витрине ребята не смогли.

Капа закричала из своего кабинета:

– Ждите! Сейчас подъедет другая машина!

Пришлось коротать время на ступеньках возле фрагмента мраморной вазы.

– Чёрт побери, так мы не успеем сегодня проверить! – нахмурился Костик.

– Не бери в голову.

– Лиза!

– Да.

– Мне кажется, я схожу с ума…

– В чём дело?

– Помнишь мой сон с императором Павлом?

– С книгой Авеля?

– Да.

– И что?

– Такой же подсвечник стоял у императора на столе.

– Ты фантазёр.

– Нет, я почти уверен.

Костик и Лиза аж подскочили, глядя друг на друга.

– Лиза, я уверен, такой подсвечник был во сне!

Говоря это, Костик поглаживал фрагмент вазы с вензелем Павла I.

– Стоп! Не может быть!!!

– Что не может быть?

Костик с трудом развернул вазу вензелем к стене.

– Смотри!

– Ну и что. На вазе птица какая-то… Постой… Она очень похожа на подсвечник.

– Точно. И видишь, здесь третья голова сколота на вазе?

– Ну и дела! – расширила глаза Лиза.

– А самое главное, этот фрагмент вазы был найден в тот же самый день, когда мне сон приснился. Выходит, я не сошёл с ума. И вправду, знаки нам посылаются.

Костик и Лиза стояли поражённые.

Они забыли про комод и про время.

Потом бежали наверх. Не слушая вопли Капитолины.

Подсвечник на столе у Лукича был почти расчищен. Блестя позолотой там, где она сохранилась. Костик раскрыл витрину и достал оттуда медную голову. Торопливо подошёл к подсвечнику и хотел за него взяться.

–Та-та-та! – закричал Лукич. – Перчатки одень! Ещё не высохло.

Костик положил медную голову рядом с подсвечником. Торопясь, надел перчатки. Приставил голову птицы к одной из шей. Четырёхгранный штырь, выходящий из головы орла, вошёл в отверстие в шее подсвечника. Раздался щелчок.

– Оба-на есть! – подпрыгнул Костик. – Есть!!!

Голова орла приросла к одной из шей канделябра, как будто там всегда и находилась.

– Как ты догадался? – ошарашено спросил Лукич.

– И голову, и подсвечник нашли почти рядом. Возле церкви Святой Екатерины.

– А ведь ты прав!

– И ты тоже был прав. На фрагменте вазы изображены те же птицы. Что на канделябре!

– На каком фрагменте вазы?

– На мраморном, который я нашёл. С вензелем Павла I.

– Ну-ка, пойдём посмотрим…

Они спустились вниз.

Лукич и Костик ещё раз осмотрели и ощупали фрагмент вазы.

– Вот это да! Теперь ясно, как нам восстановить подсвечник.

– Ну да, сделать вторую такую же голову орла и одну голову пеликана.

– Эх-ма, насчёт пеликана без Синицына не обойтись!

– А на головах – короны, как чашечки для свеч.

Лукич улыбался, показывая Костику кулак с большим пальцем вверх.

Лиза, аж не веря в разгадку такой сложной тайны, смотрела на Костика восхищённо:

– Ну ты гений! А знаешь, Костя, я впервые поверила в то, что твой сон не бред.

– Эх, Лиза, нас ещё и не такое ожидает, – Костик со священным безумием в глазах возвратился в зал к канделябру. Сияя, он бегал по комнате и припрыгивал, как мальчишка.

Лукич окликнул Лизу:

– Лиза, я понимаю, что молодой человек в неадеквате от радости. А ты мне не подскажешь, какой могла быть голова пеликана?

– Сегодня вечером найду все варианты пеликанов в интернете и распечатаю, – пообещала Лиза. – В музее интернета нет, а рисовать сама я пеликанов не умею.

Капитолина снова выгнала ребят ожидать комод. Лиза с Костиком сидели рядышком на ступенях музея – счастливые сообщники открывшейся им тайны.

ИМПЕРАТОР ПАВЛОВСКА

По улице надвигалась большая группа школьников.

Костик, глядя на них из окна, пробормотал:

– Нет, только не это.

Но школьники упорно сворачивали к музею.

Голос Капы из кабинета требовал:

– Костик, спустись! Дети из летнего лагеря пришли! Начальная школа.

Запустив всех в зал истории, для разогрева Костик задал детворе стандартный вопрос:

– В честь какого человека назван наш город?

Дети:

– В честь Петра Первого!

– Ай-я-яй. Нет, конечно! Павловск назван в честь императора Павла, сына императрицы Екатерины Второй.

– И меня зовут Катя, – сказала какая-то девочка.

– Хорошо. А ты знаешь, Катя, что цариц Екатерин было две – Первая и Вторая. Первая была как раз женой Петра Первого.

– А какая более знаменитая? – спросила Катя.

– Вторая.

– Значит я буду Вторая.

Костик одобрительно кивнул и продолжил:

– А жену императора Павла звали Маша. Мария Фёдоровна.

– И у нас в группе есть Маша, вот она!

– Очень хорошо.

Уставшие от жары дети заняли свободные стулья. Те, кому не хватило стульев, сели на полу.

– Итак, Павел Петрович был императором чего?

– Императором Павловска!

Костик мотнул головой.

– Нет же, он был императором России. А в Павловск он ездил на дачу.

– Разве? – недоумевала Маша.

– Маша, а кто у нас сегодня правит Россией?

– Путин.

– А кто такой Путин?

– Президент.

– Сейчас Россией правит президент, а раньше, сто лет назад и двести, Россией правили императоры и императрицы. Так вот Павел был императором и правил всей Россией…

Павел – любимый персонаж у Костика, не зря он ему снится.

Когда школьники ушли, Лиза попросила:

– Кость, а расскажи мне про Павла. Я его не представляю, кроме картинок, где нарисован маленький курносый человек.

– Он был разным, – задумчиво ответил Костик. – Когда он воодушевлялся, он переставал быть некрасивым и располагал к себе людей. Но Павел мог быть и вспыльчивым, причины на это были. Его жизнь изгадили женщины, хотя наши историки прибили бы меня за такую формулировку. Они везде талдычат стандартно: Мария Фёдоровна – дивная супруга, Екатерина – мудрая мать и правительница, а Павел – отвратный сын.

– А разве было не так?

– Да какая Екатерина мудрая?! Убила отца Павла – Петра Третьего. Неглупого, кстати, человека. Украла его идеи. И стала править сама.

– Ужас какой!

– Потом жена Павла Мария Фёдоровна. Нарожала детей, окружила мужа заботой, но уж очень хотела власти. Истрепала Павлу все нервы. Влезала в любые интриги, чтобы Павел взошёл на престол, а когда наконец муж стал императором, пыталась влиять на его решения.

– А как же Павел? Он же мужик, император, цыкнул бы на неё, – не понимала Лиза.

– Императором он был недолго. Четыре года и четыре месяца. А до этого ждал сорок лет. И на жену старался не цыкать. Потому что её любил.

– А она?

– А она больше любила власть. Подражая Екатерине, Мария мечтала править Россией. И этому были сторонники. Потому что были недовольные Павлом. Он наводил в стране порядок, раздражал дворян дисциплиной и своими реформами. В итоге – заговор и убийство.

– А почему сам Павел так долго ждал престол, а не отобрал его у матери?

– Как ни странно, мать он тоже любил. И исполнял перед ней сыновний долг. А мать этим пользовалась. Но всё равно побаивалась и прибегала к уловкам, чтобы себя обезопасить. Например, скрывала от Павла, чей он сын. Распускала слухи, что его отец вовсе не Пётр Третий.

– И Павел знал про это?

– Знал, и сомневался, кто его отец…

– Но ведь это ужасно!

– Зато позволяло сдерживать партию сторонников возведения Павла на престол.

– История похлеще, чем у Дюма, – Лиза впервые ощутила, что история не сухая выжимка из дат и событий, а живая жизнь живых людей.

– История Павла никем правдиво не описана, да и кто об этом напишет, – досадливо сказал Костик.

– Ты напиши, кто же ещё Павла оправдает. А Павел, выходит, почти святой?

– Не зря же Копальщик ему молится, – улыбнулся Костик. – Ну не святой, конечно. Но человек чести.

– Миша знает о предсказаниях Авеля?

– Да. И от этого император только вырастает в его глазах! Ведь Павел предвидел, что его предадут самые близкие – сын, жена, и стойко пошёл на смерть.

– Павел мог бы себя спасти? – заглянула в глаза Костика Лиза, будто Костик знал ответ.

– Мог. Монах ему всё рассказал наперёд. Но для этого надо было нарушить рыцарский кодекс – постричь жену в монастырь, арестовать сына Александра. Сделать то же самое, что его знаменитый прадед Пётр I.