Текст книги "Движение. Место второе"
Автор книги: Юн Линдквист
Жанр: Ужасы и Мистика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Черты лица Роберто разгладились, и он кивнул. Еще раз оглядел столы в зале, как будто ему было трудно увидеть картину, которую я ему нарисовал. Затем он задал мне убийственный вопрос, который, как я был уверен, рано или поздно неизбежно последовал бы:
– Ты когда-нибудь раньше с этим выступал? В каком-нибудь другом ресторане?
Еще до этого разговора я взвешивал, нужно ли мне соврать – просто написать фальшивое рекомендательное письмо из несуществующего ресторана. Но это было слишком легко проверить, и если бы обман раскрылся, то мои шансы получить ангажемент стали бы нулевыми. Возможно, даже расползлись бы слухи, что следует опасаться мошенника, который бродит по округе и ищет работу.
– Нет, – ответил я. – В ресторане не выступал. Но я уже выступал перед публикой сотни раз.
Я не упомянул, что как минимум в девяносто пяти случаях из ста это были уличные выступления перед толпой, которая расходилась быстрее, чем собиралась. Роберто сидел молча, подперев под бородок руками. Я ждал, что он откажется, но его вопрос вселил некоторую надежду:
– А что именно ты делаешь? Если точно?
Я больше не являюсь членом шведской национальной организации иллюзионистов, так что и исключить из нее меня нельзя. Тем не менее профессиональная этика крепко сидит у меня внутри, поэтому я вынужден использовать описания вместо слов, которые раскрывают секреты. Я притворился, будто ищу что-то у себя в кармане пиджака, и спрятал в ладони одну штуковину, после чего спросил:
– У вас есть банкнота в десять крон?
Роберто достал бумажник и вынул десятку, которую протянул мне.
– Хорошо, – сказал я, складывая банкноту, чтобы подготовиться к выполнению движения. – Представьте, что я на самом деле волшебник, что я на самом деле владею магией… Что бы вы тогда хотели, чтобы я сделал с этой десяткой?
Роберто на мгновение задумался и, к моему облегчению, дал правильный ответ, который дают примерно шестьдесят процентов людей:
– Превратил ее в сотню.
Я притворился, что озабочен этой непростой задачей, и Роберто сложил руки на груди и откинулся назад, радуясь своей находчивости, благодаря которой удалось подвергнуть меня испытанию. Пока я снова складывал банкноту заранее продуманным образом и производил нужное движение, я говорил, как сложно сделать так, чтобы одна вещь выглядела как другая, но что, подобно мастеру оригами, я попробую по крайней мере сделать так, чтобы десятка выглядела как сотня.
Руки Роберто, самодовольно скрещенные на груди, опустились и улыбка исчезла с губ, когда я развернул банкноту в сто крон и положил на стол. Хотя я и рисковал потерять девяносто крон, но позволил ему взять ее и рассмотреть. К счастью, он отложил банкноту в сторону, и мне удалось повторить свой трюк в обратном порядке и объяснить, что сходство с сотней теперь исчезло и он может забрать свою десятку назад.
Роберто пребывал в замешательстве чуть дольше среднего зрителя, но теперь, когда десятка лежала на столе, последовал привычный вопрос:
– Черт, как ты это сделал?
Я скромно пожал плечами и ответил:
– Тренировка. И немного волшебства.
Роберто помолчал минуту и потом сказал:
– Хорошо.
– Что хорошо?
– Хорошо, можешь показывать здесь фокусы. Попробуем.
У меня забилось сердце, и пришлось напрячься, чтобы не сорвался голос, когда я как можно более безразлично произнес:
– Отлично. Когда начинать?
Мы немного поговорили, и пришлось собраться, чтобы кивать и растягивать слова, вместо того, чтобы пуститься в пляс, размахивая руками. Мы договорились, что нужно будет подготовить вывеску и вложить в меню рекламу, оповещая о том, что с восемнадцати часов вечера в четверг, через три дня, многократный призер конкурсов иллюзионист Йон Линдквист будет развлекать и удивлять посетителей ресторана.
Уже было четыре часа, когда мы поднялись, пожали друг другу руки и договорились увидеться в четверг. Мы обменялись телефонными номерами и пожелали друг другу всего хорошего.
Когда я снова вышел на улицу Биргер-Ярлсгатан, город изменил свою форму, как будто в телескоп вставили широкоугольную линзу. Фасады, которые раньше казались мне плоскими и бессмысленными, виделись расфокусированными на размытом фоне, теперь стали трехмерными и кишели деталями и на переднем, и на заднем плане, а люди, проходящие мимо меня, больше не были статистами. Они стали исполнителями главной роли, каждый в своей собственной драме.
Я осмелился увидеть мир разнообразным и многообещающим, потому что наконец собирался занять в нем свое место, стать кем-то. Ионом Линдквистом, артистом оригинального жанра в ресторане «Мона Лиза»!
* * *
Я не хотел идти через Брункебергский туннель, нет, я даже не хотел идти домой. В порыве безрассудства я зашел в кинотеатр «Риголетто» и купил билет на «Рэмбо: Первая кровь 2». Фильм показывали в одном из малых залов цокольного этажа, и я был там единственным зрителем; на меня сыпались кадры с мечущимся Сталлоне – он кого-то убивал и что-то взрывал. Я смотрел фильм, но не вникал в происходящее на экране, потому что был занят переосмыслением своего места в жизни.
Когда я вышел на улицу Кунгсгатан в вечерних сумерках, глаза как будто освободились от еще одного слоя пленки, и все стало очень отчетливым. Щедро залитые лаком для волос прически, проплывающие мимо, окутывали химическим запахом, отчего меня тошнило. Все мои чувства обострились, и мир казался невыносимо богатым ощущениями. Чтобы быстрее вернуться домой и не видеть такого количества лиц, я поднялся по лестнице на улицу Мальмшильнадсгатан, а затем по другой лестнице спустился к улице Туннельгатан.
Я пробежал через двор, даже не взглянув на прачечную, захлопнул за собой дверь и вздохнул с облегчением. Не чувствовалось ни усталости, ни замкнутости, как в обычные дни, наоборот, я был в приподнятом настроении, чувствовал себя счастливым и предвкушал будущие изменения, так что захотелось смахнуть все с письменного стола и немедленно начать репетировать новую программу выступления.
Но тут я опомнился. Собрал со стола газеты и чашки, блокнот и ручки. Вытер стол тряпкой. Затем достал коврик для микромагии и неторопливо разложил реквизит. Хотел сесть на стул, но тут вспомнил, что потом придется все время стоять.
Письменный стол превратился у меня в ресторанный, а книжная полка – в пять-шесть лиц посетителей, заинтересованно глядящих на меня. Я перебросил из ладони в ладонь три монетки и объявил: «Здравствуйте, меня зовут Йон Линдквист. Путем упорных тренировок я научился перемещать монетки по артериям…»
Я много раз проделал трюк Дэрила «Локоть, колено, шея», изменил сопутствующие слова, чтобы выходило более складно, потренировал движения и выражения лица, поклонился в ответ на воображаемые аплодисменты, – и это впервые за долгое время принесло мне удовлетворение.
* * *
Не помню, чтобы в те дни занимался чем-то, кроме репетиций. Ах да, кое-что вспомнил: однажды вечером, когда пальцы онемели от многочасовых манипуляций, а голова раскалывалась от звука собственного голоса, я отправился в Городскую библиотеку, чтобы почитать про Брункебергский туннель.
Мышцы в пальцах расслабились, а в голове перестало гудеть, пока я ходил между полок с изданиями краеведческой серии «Стокгольмиана» и водил рукой по корешкам книг. Понадобилось полчаса, чтобы набрать из разных источников следующие сведения.
Туннель пробивали и бурили между 1884 и 1886 годами под руководством того самого Кнута Линдмарка, который пару лет до этого осуществил успешное строительство подъемника Катаринахиссен. Его идея заключалась в том, чтобы облегчить жителям Стокгольма перемещение между районами города. Разумеется, за вознаграждение.
Строительство туннеля оказалось более сложным и затратным проектом, чем сооружение подъемника. На западной стороне, то есть, собственно, на той стороне, где жил я, проект столкнулся с особенными трудностями, потому что стенки туннеля постоянно обваливались. Линдмарк решил проблему, взяв в аренду в Англии адски дорогие морозильные установки. Их устанавливали и включали на ночь, так что неустойчивые стенки туннеля промерзали и на следующий день их можно было копать, пока не оттаивали, а затем установки запускали снова.
О том, что произошло дальше, история умалчивает. На заключительном этапе строительства погибло или пропало без вести несколько человек. Когда туннель открыли, мало кто хотел им пользоваться, хотя он значительно облегчил перемещение между городскими районами. Люди охотнее ходили по крутой Брункебергской гряде, чем через туннель.
С тех пор родилась шутка. Подъемник Катаринахиссен называли «вознесением Линдмарка», а Брункебергский туннель – «провалом Линдмарка».
По неизвестной причине туннель беспокоил самого Линдмарка, и он не хотел, чтобы люди им пользовались. Несмотря на огромные понесенные расходы, Линдмарк даже пытался добиться его закрытия.
Когда это не удалось, он в конечном итоге свел счеты с жизнью.
Было чуть больше шести часов, когда я брел в сторону дома по улице Свеавэген. Желтели листья деревьев в парке Обсерваториелунден, а вокруг осушенного искусственного пруда сидело несколько молодых людей. Из ресторана «Макдоналдс» за моей спиной раздался крик: «Возьми кетчуп!» Настроение было прямо противоположно тому, что я пережил на улице Кунгсгатан. Я чувствовал, что онемел. Ощущения, воспринимаемые органами чувств, скользили мимо и никак не усиливались. Листья желтели, молодежь курила, кому-то хотелось кетчупа.
Одна из лекций, объявление о которой висело на доске объявлений Образовательного союза рабочих, носила название «Новая социал-демо-кратия?», и я внезапно подумал: а ведь выборы, на которых я с таким энтузиазмом голосовал, были совершенно бессмысленными. Если все осталось таким, как было, и даже люди не поменялись, то какой вообще тогда смысл в таких понятиях, как «солидарность» или «дом для народа»[11]11
«Дом для народа» (Folkhemmet) – лозунг Социал-демократической партии Швеции. Имеет как более общий смысл – то, что вся страна должна стать «домом» для граждан, так и более конкретный – обеспечение большинства доступным жильём.
[Закрыть] Все они основываются на заблуждении насчет общественного организма, что его якобы можно наполнить высоким содержанием. На самом деле есть только молодежь, деревья и кетчуп, которые безмолвно меняют цвета и местоположение.
Когда я свернул на улицу Туннельгатан и пошел по направлению к черному зияющему отверстию туннеля, я испытал новое для себя чувство уважения к этой аномалии городского пейзажа – уважения, которое было трудно отличить от страха. Я представлял себе, как морозильные установки с паровым двигателем работают ночами внутри туннеля, как рабочие заступами и лопатами крошат породу в постоянном страхе, что стены рухнут. Что они там увидели? На что наткнулись? Что такое знал Кнут Линдмарк, что это довело его до высшей стадии безумия и заставило погрузиться на дно озера Меларен?
Когда я уже должен был свернуть с улицы Туннельгатан и пойти по улице Лунтмакаргатан, дверцы туннеля открылись изнутри и оттуда вышла толстая женщина с маленьким горшечным цветком в одной руке. Из глубины туннеля доносились слова песни. Бард был на месте и пел: «Со мною всегда небеса».
Мир исказился – и на мгновение почудилось, что все вокруг неприятным образом наполнилось смыслами и взаимосвязями. Я остановился и стоял так в удивлении, так что женщина с цветком остановилась передо мной.
Она посмотрела на меня, а потом на вход в туннель и спросила:
– У тебя всё в порядке?
Пышная грудь, объемный живот и цветок в руке делали ее похожей на даму с картины Рубенса, которая оказалась в другом столетии. Ее лицо могло быть нежным, если бы не толстые щеки. Я кивнул и сказал:
– Все хорошо. А у вас?
– Да ничего особенного, если хочешь знать.
Я задал вопрос автоматически и не ожидал ответа. Однако выяснилось, что женщина живет там же, где и я, и, пока мы шли, она успела рассказать, что только переехала в однокомнатную квартиру. Раньше она жила в более просторной квартире, но длительный больничный и конфликт с фондом социального страхования ухудшили ее материальное положение.
Она все не отпускала меня и, уже стоя на лестнице, продолжала перечислять свои неприятности. Ожирение, сердечная недостаточность, травля на рабочем месте. Наконец она начала плакать. Это было ужасно.
Что бы я тогда сделал, если бы узнал, что всего несколько месяцев спустя буду заниматься с этой женщиной любовью? Наверное, закричал бы. Но люди меняются. В нужный момент я не закричал. Хотя нет, закричал, но не по этой причине.
Когда она на мгновение перестала рыдать, я сразу буркнул: «Извините, я очень занят» – и покинул женщину, а она продолжала всхлипывать, обнимая свой цветок. В то время у меня мало была развита эмпатия, и через мгновение я уже почти забыл об этой встрече. Остаток вечера я провел за репетицией. Перед премьерой.
* * *
Тот четверг очень много для меня значил. Я сотни раз выступал на улицах, иногда показывал по девять-двенадцать представлений в день, к концу дня горло превращалось в фарш, и я мог говорить только шепотом. Но фокусы на улице – это совсем другое. Нужно делать жесты с широкой амплитудой, придумывать, что сказать, и выдавать эффектные трюки через равные промежутки времени, чтобы привлечь и удержать внимание публики.
Зрители не должны уходить до окончания выступления, потому что тогда не будет денег. Ну, иногда бывает, что кто-то бросит монетку и раньше, но самый громкий звон монет и, если повезет, хруст купюр в шляпе раздается после последнего поклона.
В ресторане «Мона Лиза» все должно было происходить иначе. Мне выпадала возможность продемонстрировать то, что я лучше всего умел: микромагию. При этом у меня должен был образоваться запас времени на создание нужных эффектов, а риск того, что кто-то уйдет с выступления, сводился к минимуму. Это одновременно и давало преимущество, и накладывало обязательства. Уже часа в три я начал зевать – так случается всегда, когда я нервничаю.
Когда в четверть шестого я полностью оделся (черные брюки, белая рубашка, жилет и галстук-бабочка) и собрал в докторский саквояж весь необходимый реквизит (карты, пять монет по пять крон, резиновые шарики разных цветов, разобранную солонку, коврик для микромагии и лазерный пистолет), я позволил себе присесть на пять минут за письменный стол. Положил ладони на колени, закрыл глаза и попытался представить себе удачный вечер.
Получилось плохо. Вместо восхищенных лиц и бурных аплодисментов воображение навязчиво рисовало тюремное помещение. Камеру, где я провел ночь. Как я ни старался нарисовать в фантазиях ресторан и посетителей, я все время возвращался к одиночеству камеры, к той ночи, которая закончилась осознанием.
Может, так было надо. Когда я поднялся со стула, то чувствовал себя спокойнее, чем в течение всего дня до этого момента. Даже зевать прекратил.
Через десять минут я был в ресторане и столкнулся с приятным сюрпризом.
За стеклом входной двери была прикреплена вывеска с вычурным рукописным текстом:
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ:
ИЛЛЮЗИОНИСТ
ЙОН ЛИНДКВИСТ
ФОКУСЫ В ЗАЛЕ
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ
Я немного постоял и порассматривал вывеску. Это была не реклама на экране стадиона, но я впервые увидел свое имя, написанное таким образом, – это было словно послание миру: «Он здесь! Приходите и смотрите!» Вволю налюбовавшись текстом, я вошел и сделал Роберто комплимент за вывеску. Он улыбнулся и сказал, что текст написала его мама. А как же иначе. Однако уголки губ Роберто опустились, когда он сказал:
– Всего два стола забронировали сегодня. Одна компания из шести человек и еще одна из четырех.
– А обычно как бывает?
Роберто пожал плечами, и по его реакции я понял: он надеялся, что наем фокусника сработает быстрее. В зале никого не было, и я понял, как был наивен. Может быть, сыграли свою роль воспоминания об уличных выступлениях, потому что я как бы по определению считал, что люди придут. Ведь люди есть всегда, нужно просто привлечь их интерес.
Роберто растворился на кухне, а я беспомощно стоял посреди пустого ресторана. Подумывал, не присесть ли в дальнем углу, но это казалось странным. Появились бы посетители, а я сидел бы там, как гриф, наблюдающий за львами и ждущий, пока они наедятся, чтобы сделать свое дело.
Я обошел бар и пошел на кухню, где Роберто разговаривал с мужчиной в поварской одежде. Рядом с посудомоечной машиной стоял стул и маленький столик с наполовину полной пепельницей. Я сел на стул, открыл свой саквояж и порылся в вещах.
Когда Роберто выходил из помещения, он заметил меня и кивнул. Я кивнул в ответ. Я явно нашел правильное место.
Ко мне подошел повар и сказал, что его зовут Мигель. Я поднялся и указал на стул.
– Я занял ваше место?
– Ничего страшного. Ты вьедь… фокусник?
У него был довольно сильный испанский акцент. «Е» превращалось в «ие», и ударение падало не туда. Страшно́го. Фоку́сник.
– Да, так и есть.
У повара было широкое лицо и маленькие глаза, он выглядел почти как индеец. Мигель медленно кивнул, как будто мы вместе хранили какой-то секрет. Потом он и поднял руки вверх, и воскликнул: «Фокус-покус!»
Я ответил: «Абракадабра» – на этом наш разговор закончился, и повар вернулся к своей готовке.
На часах было шесть. Я пожалел, что не взял с собой ни книги, ни плеера, ничего. Просто так сидеть и ждать было неприятно. Пальцы, которые были хорошо натренированы и ждали больших дел, стали неметь и ослабевать. Я достал колоду карт и занял себя пасьянсом. Раскладом «идиот».
Было полседьмого, когда пришел Роберто и сказал:
– Всё о'кей.
– О'кей?
– Они ждут.
Трое мужчин и одна женщина в повседневной одежде сидели за одним из столов у окна. Приближаясь к ним с тремя монетками по пять крон в руке, я успел подумать: «Что это я делаю? Это сумасшествие!», – но отогнал от себя эту мысль и вместо этого нацепил улыбку победителя, остановился в торце стола и поприветствовал их: «Добрый вечер, добро пожаловать. Меня зовут Йон, и я хочу предложить вам небольшое волшебное представление».
По реакции гостей я понял, что они не заметили вывеску и не читали вкладку в меню. Они посмотрели друг на друга, как бы проверяя, всё ли в порядке.
Если я чему и научился во время своих уличных турне, так это тому, что нельзя извиняться и сомневаться. Я хотел начать с номера «Локоть, колено, шея», но этот трюк требовал полуминутной подготовки, прежде чем происходило что-то магическое. А здесь требовалось немедленное действие, чтобы не дать им прийти к выводу, что тут не все в порядке.
Я засунул две монеты в карман, а третью перекинул из одной руки в другую и спросил: «Если бы я поехал в Австралию и сделал там то же самое, то, скорее всего, австралийцы бы попадали со стульев – знаете почему?» Вопрос вызвал достаточно интереса, чтобы они временно отложили размышления об уместности происходящего. Я поместил монетку в особое место между разработанными мучительными тренировками валиками на правой ладони, произнес про себя короткую молитву, чтобы монете было придано нужное ускорение, и сказал: «Они ведь живут с другой стороны Земли, поэтому, когда они делают то же самое, это выглядит вот так». После этого я произвел выстреливающее движение.
Ладони мои немного вспотели, что как раз для этого трюка было хорошо. Монета подскочила на полметра вверх и упала прямо в левую руку.
Посетители как будто почувствовали освежающую струю воздуха из вентилятора. Я увидел, как они расслабились, а кто-то из них улыбнулся одновременно с облегчением и с удивлением. Может, они и не ожидали меня увидеть, но, по крайней мере, я знал свое ремесло. Когда они откинулись назад и стали готовы воспринимать происходящее, атмосфера изменилась. Я достал из кармана две монеты и произнес: «За годы тренировок я научился перемещать металл по своим артериям. Можете протянуть мне ладонь? Ничего, если вместе со всей рукой…»
И так далее.
Я завершил выступление трюком с десяткой, которая превращается в сотню, поклонился в ответ на их аплодисменты и отошел от стола, пожелав им приятного аппетита. Когда я вернулся в кухню, чувствовал себя так, как будто весь вечер выступал на сцене кабаре «Хамбургер-Бёрс», хотя часы показывали, что я был там всего 8 минут. Только тогда я понял, что чаевых не получил. Это необязательно значило, что люди, перед которыми я выступал, были скупыми. Просто я никак, ни словом, ни действием, не намекнул, что чаевые бы не помешали. Я выступал без шляпы, так сказать.
Я задумался об этом. На мгновение почувствовал простое удовлетворение оттого, что представление состоялось и я в принципе оказался способен развлечь публику в этих условиях.
Когда через двадцать минут заглянул Роберто и сказал, что пришла более многочисленная компания, у меня уже руки чесались начать выступление. Как любое другое средство, доставляющее наслаждение, показ фокусов вызывает привыкание благодаря тому заряду удивления и восхищения, который тебе передается от зрителей.
Второе выступление прошло еще лучше, чем первое. Эти посетители были относительно нарядно одеты. Похоже было, что они пришли прямо с какой-то конференции. Они жаждали развлечения, и осмелюсь сказать, что я им его предоставил. После того как первое выступление помогло мне преодолеть зажимы, я расслабился и поэтому больше импровизировал, вовлекая зрителей в некоторые трюки. Похоже, что люди в этой компании не очень хорошо были знакомы между собой раньше, но совместный просмотр фокусов их немного сблизил, и я это почувствовал. Когда я закончил и они разразились бурными аплодисментами, мужчина, который, по-видимому, был среди них неформальным лидером, сказал:
– Я такое раньше видел, в Лос-Анджелесе. Но у тебя получается лучше. Меня зовут Хассе.
Я пожал ему протянутую руку, скромно потупил взгляд и собрался уйти, но Хассе положил руку мне на плечо и спросил:
– Послушай, ты здесь будешь в субботу?
– Ну… А почему вы спрашиваете?
– Это, я думаю, мы с ребятами с работы хотим куда-то выбраться. Нас человек десять, типа того. Могли бы сюда прийти, если ты здесь будешь. Будешь?
Я хотел было отойти и спросить Роберто, но он стоял за стойкой бара и явно слышал наш разговор, потому что широко раскрыл глаза и кивнул.
– Конечно, – сказал я. – Буду.
– Супер, – сказал Хассе и засунул руку во внутренний карман. Я подумал, что он хочет дать мне визитку, но он достал бумажник. – Ты ведь за чаевые работаешь?
– Не сомневайтесь, – ответил я, что рассмешило Хассе. Я понял, что он хочет произвести впечатление на спутников своей искушенностью и щедростью, но я с радостью это простил, потому что он вытащил банкноту в пятьдесят крон и отдал мне со словами:
– Вот. Когда придешь домой, можешь сделать из нее тысячу.
Я вежливо рассмеялся и покинул их компанию, пожелав приятного аппетита и попрощавшись до субботы. Когда я проходил мимо бара, Роберто осторожно похлопал меня по спине и прошептал: «Так, так».
После этого в тот вечер в ресторан пришло только четверо новых посетителей. Две пары, севшие каждая за свой стол. Одной паре хотелось развлечений, а другой нет, потому что они были заняты друг другом. Когда первая компания, перед которой я выступал, оплатила счет, они оставили двадцать крон и для меня. Возможно, их вдохновило то, что они видели и слышали за соседним столом.
Конечно, это был не концерт Спрингстина[12]12
Брюс Фредерик Джозеф Спрингстин (Bruce Frederick Joseph Springsteen) – американский певец, автор песен и музыкант. Лидер рок-группы «E Street Band».
[Закрыть] на стадионе «Уллеви», но когда я сидел на кухне после последнего выступления, то мог считать, что вечер удался. Когда Роберто должен был со мной расплатиться, я сказал, чтобы он дал мне только сотню, потому что выступлений получилось немного. Я хотел выказать добрую волю, и это ему понравилось. Мы чокнулись каждый своим бокалом пива и выпили за будущее. В тот момент оно мне представлялось исключительно прекрасным.
* * *
Я пошел домой через Брункебергскую гряду. Туннель был закрыт на ночь, да я и сам не хотел с ним связываться. На ходу я что-то насвистывал себе под нос, и, только когда нужно было спуститься по лестнице к улице Туннельгатан, я понял, что это мелодия «Со мною всегда небеса».
Я стоял прямо над входом в туннель. Рядом со мной была чугунная табличка с надписью:
1886
КНУТ ЛИНДМАРК
ИНЖЕНЕР
Я подумал про щебень. Несколько раз во время строительства рабочие проходили Брункебергскую гряду, взрывали и раскапывали улицу Кунгсгатан, пробивали туннель в скале. А куда делся отработанный камень, миллионы тонн? Его сбросили в Меларен? Построили из него что– то другое?
Там, где я стоял тем туманным октябрьским вечером, было сложно представить себе кипучую деятельность, которая в разные годы творилась вокруг. Перевозки. Движение. Все для того, чтобы оставить это место для меня, и вот я стоял тут в одиночестве на лестнице, опершись на перила и рассматривая табличку, похожую на щит.
Возможно, успехи этого вечера ввели меня в состояние неуместного эгоцентризма, потому что мне казалось, что я чувствую в перилах вибрацию: в них эхом отдавались сотни лет усилий, которые привели к тому, что сейчас там стоял я. Казалось, ничто не исчезает, все просто трансформируется и двигается дальше, и небеса всегда со мной. Я отпустил перила и пошел вниз по лестнице.
Я решил не обращать внимания на то, что происходит в прачечной, но в тот вечер это было невозможно. Когда я вошел во двор, то заметил, что там горит свет. Оттуда слышались приглушенные звуки, природа которых не вызывала сомнений.
Я подошел к двери и прислушался. Казалось, что звуки доносятся не из самой прачечной, а откуда-то из глубины. Мне удалось не зазвенеть ключами, когда я осторожно открыл замок. Звук усилился, когда я вошел в первое помещение, в котором, конечно же, никого не было. Я осторожно закрыл за собой дверь, и, хотя, кроме меня, там никого не было, щеки залились краской.
В душевой занимались любовью. Нет, здесь нужно использовать другое слово. Там трахались. Жестко. Мужчина подвывал и стонал, а женщина ритмично вскрикивала, так что наслаждение было трудно отделить от муки. Из душевой чувствовалась привычная тяга. Я не сопротивлялся, а позволил себе подойти ближе, поэтому оказался впритык к двери, стоял там с пылающими щеками и слушал.
Я слышал, как тела с глухим звуком бьются друг о друга, слышал влажные чмокающие звуки, сопровождаемые бормотанием, стонами и криками. Эти звериные звуки было сложно расшифровать, но во время передышек слышались человеческие голоса, и я был практически уверен: это те двое, что продали мне телевизор. Замороженные. Мертвецы.
Мертвые тогда, но не сейчас. Я прислушивался к тому, как они трудятся друг над другом, и это было похоже на изнасилование. На фоне их воя был слышен другой звук, который вряд ли издавали их тела. Тихий плеск, который нарастал и спадал. Как будто кто-то наступил на лягушку и расквасил ее подошвой. Этот звук был более глубоким и следовал более медленному ритму, чем бешеные колотящиеся движения Пары мертвецов.
Я посмотрел на пол, и горло сжалось от подступившей тошноты. Линолеум покрывали лужицы крови, и в одной из них стоял я. Я стал задыхаться и приложил кулак к груди. Не забывайте, это был 1985 год, и коснуться крови означало то же самое, что коснуться радиоактивного вещества, если не хуже.
На экстренных вызовах полицейские надевали толстые перчатки, а помещения, где находились ВИЧ-инфицированные, обрабатывались едкой кислотой. Кровь означала смерть, а я в ней стоял.
Наслаждения и муки Пары мертвецов близились к кульминации, но этого я уже не слышал. Прижав саквояж к животу, я попятился к входной двери, оставляя за собой неровный кровавый след. Когда вышел во двор, не обратил внимания на то, что дверь в прачечную опять хлопнула.
Я пошел к своей лестнице, снял ботинки и оставил их во дворе. Когда зашел в дом, вымыл руки и убедился, что под ногти не попало смертоносных частичек крови.
Я боялся, но всё-таки понимал, что отреагировал чересчур бурно. Из-за того, что просто находишься рядом с кровью, заразиться невозможно. Я умылся холодной водой и почти убедил себя, что беспокоиться не о чем, но тут раздался стук в дверь.
Я вцепился в умывальник и замер, почти не осмеливаясь дышать и, как ребенок, внушая себе: «Меня здесь нет». В дверь опять постучали, на этот раз сильнее. Повинуясь еще более детскому инстинкту, я запер дверь в туалет, чтобы между мной и тем, кто стучит, было две запертые двери.
Это могли быть только Мертвецы. Никто раньше не стучал в мою дверь. Они заметили кровавые следы и мои оставленные ботинки. И пришли схватить меня, чтобы… Страх обычно пробуждает детские реакции, и теперь проявилась еще одна. Когда стук в дверь раздался в третий раз, в голове закрутились строчки непристойной песенки, которые пели попеременно девушки и юноши на студенческих вечеринках прошлых лет:
ДЕВУШКИ:
Кто это стучится в двери к нам,
Кто это стучится в двери к нам,
Кто это стучится в двери к нам? —
Спросили юные красотки.
ЮНОШИ:
Это мы с ребятами пришли сейчас,
Чтобы вместе отыметь всех вас, —
Отвечал им скаутский вожак,
Вожак по имени Фрассе.
Я не хотел знать, что Пара мертвецов желает со мной сделать. Песенка про скаутского вожака Фрассе сливалась со звериным воем, который я слышал в душевой, и я легко мог представить себе самое худшее, поэтому крепко вцепился в умывальник и ждал, когда все закончится.
Стук прекратился, но я не услышал шагов вниз по лестнице, так что остался стоять на месте. Только через несколько минут я осмелился максимально бесшумно открыть дверь и выйти из туалета. В комнате ничего не изменилось, входная дверь выглядела как обычно, в окно никто не заглядывал. Да, мной по-прежнему руководил ребенок, когда я все это проверял. Мне не оставалось ничего другого, как сесть за письменный стол и положить руки на столешницу.
Взгляд мой зацепился за шрам на правой руке. Я часто закатывал рукава во время выступлений, потому что многие люди ошибочно полагают, будто именно в рукавах фокусники прячут разные предметы. Иногда кто-то спрашивал про шрам, и я всегда врал, говоря, что в детстве со мной произошел несчастный случай или что-то вроде того.
Посидев в одиночестве, я осознал: в том, что с мной происходит, виноват этот крест. На мне стояло клеймо, я был избранным – я до тебя доберусь, и теперь оно меня настигло, подобно псу Тиндалоса[13]13
Псы Тиндалоса – существа из «Мифов Ктулху», впервые упоминаются еще у самого Г. Ф. Лавкрафта.
[Закрыть], который преследует свою жертву через время и пространство, чтобы сожрать.
Интуиция – странная вещь. В один миг где-то в недрах бессознательного соотносятся между собой несколько внешних раздражителей – и вот вы приходите к определенному убеждению без помощи рассудка. Таким образом, я никак не могу объяснить, какие синаптические связи привели меня к выводу, что шрам на моей коже и то, что произошло в душевой, связаны между собой. И очень жаль, что не могу: потом оказалось, что я был прав.
В какой-то момент я напрягся, чтобы прогнать мысли о камере. До этого момента тем же вечером у меня это получалось и в тот момент получилось снова. Вставшая в воображении картина холодной безмолвной камеры заставила сердце как будто завернуться во что-то мягкое – и незаметно снизошел покой. Я раскрывал и сжимал ладони – ладони фокусника – и дышал более размеренно.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?