Текст книги "Отечество. Дым. Эмиграция. Русские поэты и писатели вне России. Книга первая"

«Философский пароход»

 
Ах, не солгали предчувствия мне,
Да, мне глаза не солгали.
Горло сдавило, и весь я в огне,
Словно по сердцу идет пароход!
 

Песня из репертуара Леонида Утесова, слова Д’Актиля

Это песня. Это лирика. А в жизни была драма. Трагедия сломанных судеб.

Выходец из интеллигентной среды Владимир Ульянов (Ленин) люто ненавидел интеллигенцию. Какими только оскорбительными эпитетами не награждал он ученую, писательскую, творческую братию. Российская интеллигенция – г… – и всё! И никакие умники нам не нужны! Прочь с дороги! Только рабочие и революционные матросы!..

Едва оправившись от инсульта, Ленин первым же делом написал письмо Феликсу Дзержинскому «о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции». И поручение Сталину: «…Арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа!..»

18 сентября 1922 года Генрих Ягода высылает Ленину список, кого предполагается выслать в первой партии. Среди антисоветской интеллигенции Петрограда: Питирим Сорокин, Изгоев, Зворыкин, будущий изобретатель ТВ, еще Иван Ильин, Франк, Осоргин и другие. Примечательно, что против многих фамилий написано: «ар. высылается», т. е. арестован и высылается. Против некоторых – сожаление: «не разыскан».

Через несколько дней ГПУ подводит итог: «Всего высылке подлежат из Москвы – 67 чел., из Петрограда – 53 чел., с Украины – 77, всего 217 чел.»

В конце сентября интеллектуалов группами стали высылать за границу. Сначала по железной дороге в Ригу и Берлин, а затем на пароходах из Петрограда в Германию. Украинцы отправлялись морем в Константинополь. Первым рейсом в изгнание отправились в основном философы, отсюда и термин – «Философский пароход» (иногда, правда, употребляли выражение «корабль мудрецов»). И торжество ленинского решения: «Всех их – вон из России!».

Горячо поддержал высылку неугодных интеллигентов один из коммунистических вождей Григорий Зиновьев:

«Найдутся люди на Западе, которые заступятся за обиженных интеллигентов. Возможно, Максим Горький снова начнет поучать, что Советской России нужна интеллигенция, но мы знаем, что делаем. Рабочий класс не позволит никому, даже лучшему спецу, сесть ему на шею».

Первым высылаемым по желанию вождя стал Питирим Сорокин (1889, село Турья Вологодской губернии – 1968, Уинчестер, США). Профессор социологии, автор двухтомной «Системы социологии». Все социологические выкладки Сорокина о распаде семей и прочем негативе Ленин определил как реакционные, а самого ученого как «лакея поповщины». Чекисты обнаружили в трудах Питирима Сорокина «целый ряд инсинуаций против “Соввласти” (орфография ЧК). Советской власти Питирим Александрович оказался ненужным, а вот в Америке – весьма востребованным (в 1930 году он принял американское гражданство) и организовал в Штатах Центр социологического развития. Сорокин создал теорию социального изменения и исследовал влияние социальных потрясений на поведение личности. И снова цитата из Ленина:

«Вышлем безжалостно и очистим Россию надолго».

И очистили науку и бедную социологию….

30 сентября 1922 года в немецком городе Штеттин пришвартовался пароход из России «Обербургомистр Хакен». Он доставил в эмиграцию Бердяева, Степуна, Лосского и других философов.

Существует много воспоминаний пассажиров «философского парохода». Вот одно из них, не философа, а члена семьи – 20-летней Веры Рещиковой (урожденной Угрюмовой). Ее отец Александр Угрюмов, агроном, профессор. Вот маленькие отрывочки:

«…И наступил день отъезда. Дома у нас был последний прощальный молебен… мой отец, посидевший по русскому обычаю несколько минут, встал, перекрестился и начал прощаться:

– Ну, мы через год вернемся.

У нас была полная уверенность, что мы вернемся через год… На Николаевский вокзал собралось провожать нас довольно много народа, что было по тем временам некоторой смелостью… В Петрограде мы провели два дня перед отплытием в Штеттин… На пристани были проводы… Пароход уходил из Петрограда рано утром… Пока мы ехали по морю и кругом была вода, не было чувства острой разлуки, но когда мы ступили на немецкую землю, стало очевидно: чужбина…

На пристани наняли три фуры, навалили весь багаж и поехали на вокзал, чтобы дальше ехать в Берлин. А за фурами, не по тротуару, а прямо по мостовой, взявши под руки своих жен, шли профессора. Это было целое шествие по Шеттину, напоминающее чем-то похоронную процессию…»

Далее вокзал… «В одном купе с нами ехал писатель Осоргин. Он сидел и плакал, совсем “раскис”, и жена его утешала… Что будет дальше? куда деваться? где жить?..»

А дальше началась берлинская жизнь. О себе Вера записала: «Я, конечно, много плакала, много читала и училась танцевать модные танцы…» Перед молодыми открылись новые возможности…

Эта книга посвящена литераторам, а потому о философах совсем бегло, тем более что я когда-то представлял их в своей книге «99 имен Серебряного века».

Николай Александрович Бердяев (1874, Киев – 1948, Кламар, под Парижем). Русский Гегель XX века, один из величайших философов и пророков новейшего времени. Утверждал, что «в низах Россия полна дикости и варварства… Но на вершинах своих Россия сверхкультурна… Верхние и нижние этажи жили как бы на разных планетах…»

Перед высылкой на допросе следователь спросил Бердяева:

– Скажете, гражданин Бердяев, ваши взгляды на структуру советской власти и систему пролетарского государства?

– По убеждениям своим, – ответил Бердяев, – я не могу стоять на классовой точке зрения и одинаково считаю узкой, ограниченной и своекорыстной и идеологию дворянства, и идеологию крестьянства, и идеологию пролетариата, и идеологию буржуазии. Стою на точке зрения человека и человечества, которой должны подчиняться всякие классовые ограничения и партии.

Типология «русской души» выражена, как считал Бердяев, в таких началах, как утопизм, нигилизм, анархия, экстремизм, фанатизм и тоталитаризм… «Противоречивость русской души, – писал Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма» (Париж), – определяется сложностью русской и исторической судьбы, столкновением и противоборством в ней восточного и западного элемента. Душа русского народа была сформирована православной церковью, она получила чисто религиозную форму. И эта религиозная формация сохранилась и до настоящего времени, до русских нигилистов и коммунистов. Но в душе русского народа остался сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, с безграничностью русской равнины…

Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли…»

Последнее незавершенное произведение Бердяева – книга «Царство Духа и царство Кесаря» (1946–1948). Она начинается словами: «Мы живем в эпоху, когда истину не любят и ее не ищут. Истина все более заменяется пользой и интересом, волей к могуществу…»

И далее: «Если наша эпоха отличается исключительной лживостью, то ложь эта особенная. Утверждается ложь, как священный долг во имя высших целей…»

Боже, как это знакомо нам сегодня! «Люди чаще, чем думают, живут в царстве абстракций, фикций, мифов…»

Разумеется, такой философ с такими мыслями о советской власти был не нужен. «Идеологически вредный» – как написали спецы-чекисты о другом мыслителе, Лосском.

Николай Онуфриевич Лосский (1870, местечко Кеславка Витебской губернии – 1965, Париж). Среди прочих заслуг Лосского – перевод «Чистого разума» Иммануила Канта.

В истории русской философии по Зеньковскому сказано, что Лосский – один из самых плодовитых русских писателей по философии им написано очень много книг… Ясность и четкость изложения и смелость в высказываниях…

В эмиграции Лосский сначала жил в Праге, потом перебрался во Францию. Пожил и в США. В последние пять лет Николай Лосский находился на попечении в Русском доме Сент-Женевьев-де-Буа. Ушел из жизни в возрасте 94 лет.

Несколько слов о сыновьях Николая Лосского. На день отъезда старшему из них Владимиру было 19 лет, младшему

Борису -17. Впоследствии они оба стали известными людьми. Владимир Лосский – религиозный философ, богослов, возглавлял Братство св. Фотия. Участвовал в антифашистской борьбе. Младший Борис стал искусствоведом и историком архитектуры. Кавалер ордена Почетного легиона.

Семен Людвигович Франк (1877, Москва – 1950, близ Лондона). Русский философ, который мог стать и еврейским, но в 1912 году порвал с иудаизмом, принял православие. Более того, увлекся марксизмом, но потом и в нем разочаровался.

В сборнике «Вехи» Франк поместил статью «Этика нигилизма». Нравственное миросозерцание интеллигенции Франк определяет как «нигилистический материализм»: «Русский интеллигент не знает никаких абсолютных ценностей, никаких критериев, никакой ориентировки в жизни, кроме морального разграничения людей, поступков, состояний на хорошие и дурные, добрые и злые…»

Из России Франк был изгнан с такой формулировкой: «…Франк не опасен как непосредственно боевая сила, но вся его литература и выступления в Юридическом обществе и Петроградском философском обществе направлены к созданию единого философско-политического фронта определенно противосоветского характера». И прелестный вывод: «Несомненно вредный».

В эмиграции Франк жил в Берлине, потом перебрался в Париж, а в 1945-м уехал в Англию к детям. Франк полагал, что во тьме есть свет… «Символ веры русского интеллигента, – писал Франк, – есть БЛАГО НАРОДА, удовлетворение нужд “большинства”. Служение этой цели есть для него высшая и вообще единственная обязанность человека, а что сверх того – то от лукавого…»

Вернемся к началу. Как писал в статье «Золото Серебряного века» (1999) Даниил Данин: «Пароход с длинным немецким названием – “Обербургамистр Хакен” отплыл на исходе сентября 1922 – за месяц с небольшим до 5-й годовщины “Великого Октября”. И, словно в позорное ознаменование наступившего светлого будущего праздника, он увозил подальше от русской земли целую когорту ее высоколобых интеллекту-алов-гуманитариев. Для революции непригодных: слишком высоколобых…»

Вслед за сентябрьским пароходом на Штеттин в середине ноября от Василеостровской пристани в Питере отплыл на Запад корабль «Пруссия» с еще одной элитарной группой российских интеллектуалов… Это уходил в изгнание Серебряный век русской гуманитарности!..

Лев Троцкий, тогдашний второй человек в государстве, определил эту террористическую акцию как благодеянье: «превентивное милосердие»! Он сознавал, что не сегодня завтра «профессоров, помогающих контрреволюции» могли ожидать на родной земле тюремные нары или пуля в затылок…

Эстет и некогда жеманник Михаил Кузмин, яркий представитель Серебряного века, написал тогда простенькие строки:

 
Уходит пароходик в Штеттин.
Остался я на берегу…
 

Кузмин предполагал, что отправленные в изгнание, по всей вероятности обретут, на Западе свободу, а вот он остался на берегу несвободы. Он, который некогда говорил:

 
Отрадно улететь в стремительном вагоне
От северных безумств на родину Гольдони…
 

Незабываемый, эффектный, оригинальный поэт и кабаретный драматург Михаил Кузмин после революции потускнел, увял, сгорбился. Его не печатали, был мало востребован. Его интеллект, изящество и фривольность не были уже нужны, это про таких, как Кузмин, Маяковский угрожающе спрашивал: «Кто там шагает левой?!.» Изысканная поэзия Куз-мина больше не пользовалась спросом, новая советская литература была сориентирована на примитивную «простоту», на «общепонятность», на то, как писали, к примеру, Демьян Бедный, Лебедев-Кумач и прочие истинно советские литераторы. А Кузмин остался Кузминым. В дневнике он записывал: «Действительно, дорвавшиеся товарищи ведут себя как Аттила, и жить можно только ловким молодцам, вроде Рюрика (Ивнева) и Анненкова или Лурье и Альтмана».

Мысль о том, чтобы самому приспособиться, была совершенно чужда Кузмину, что в конечном итоге привело его к почти полной изоляции в 20-30-х годах. В кругу надежных людей Кузмин подчеркивал свое полное неприятие большевистской власти, пока это было можно произносить, не рискуя своей головой.

В 1907 году Кузмин придумал себе эпитафию: «30 лет он жил, пел, смотрел, улыбался…» Надпись же на могильной плите предельно проста:

«Михаил Кузмин 1875-1936

Поэт».

Философский пароход спас многих российских интеллектуалов. А у тех, кто остался в Советской России, сложились разные судьбы. Историк и философ Михаил Гершензон активно работал и после революции, достаточно назвать книги «Мечта и мысль Тургенева», «Мудрость Пушкина». Не конфликтовал с властью. А своему товарищу-философу гневно писал: «Зачем ты сидишь в Париже? зачем тебя здесь нет?» (15 февраля 1924 года).

Михаил Степанович Гершензон умер в Москве 18 февраля 1925 года, в возрасте 55 лет. На его похоронах какой-то коммунист, естественно, одетый в кожаную куртку, в «кожанке», сказал о том, что, хотя Гершензон был «не наш», все же пролетариат чтит память этого «пережитка буржуазной культуры».

* * *

Но вернемся к тем, кого выслали морем.

Федор Августовович Степун (1884, Москва – 1965, Мюнхен). В 1910 году защитил в Гейдельбергском университете докторскую диссертацию по историографии Владимира Соловьева.

После Октября оставался в Москве, где «сердце каждого человека билось не в груди, а холодной руке невидимого чекиста», читал лекции в ряде театральных студий, преподавал в Вольной Академии духовной культуры, составил сборник «Освальд Шпенглер и Закат Европы», в котором, кроме Сте-пуна приняли участие Бердяев и другие философы. Сборник попался на глаза Ленину, усмотревшему в нем «литературное прикрытие белогвардейской организации». Последовал мгновенный арест. На вопрос: «Каково ваше отношение к советской власти?» Степун ответил: «Как гражданин Советской федеративной республики, я отношусь к правительству и всем партиям безоговорочно лояльно; как философ и писатель, считаю, однако, большевизм тяжелым заболеванием народной души и не могу не желать ей скорого выздоровления».

За арестом последовала высылка из новой России. «Разрешалось взять: одно зимнее и одно летнее пальто, один костюм и по две штуки разного белья. Вот и всё. Даже нательные кресты надо было снимать с шеи…» (Ф. Степун. «Бывшее и несбывшееся»).

В ноябре 1922 года «в ветреный, сырой и мозглый день» Степун с другими учеными и общественными деятелями был отправлен в эмиграцию (кто на поезде, кто на пароходе). Первое пристанище – Берлин. И первая работа – в эмигрантском журнале «Современные записки», где он руководил литературно-художественным отделом. И еще один журнал – «Новый Град». Как христианский демократ, Степун в 20-30-е годы сосредоточился на проблеме исторической судьбы России и осмыслении феноменов революции и большевизма.

В результате американской бомбардировки Дрездена в 1945 году Степун чудом остался жив, но потерял дом и все свое имущество. Перебрался в Мюнхен, где возглавил созданную специально для него кафедру истории русской культуры в Мюнхенском университете Людвига Максимилиана. В нем Степун преподавал до 1960 года и был одним из самых блестящих лекторов университета. К 80-летию Степуна правительство ФРГ наградило его высшим знаком отличия. Через год Федор Августович Степун скоропостижно скончался, возвращаясь с одной из своих публичных лекций. Можно считать это смертью «на боевом посту».

Иван Александрович Ильин (1883, Москва – 1954, Цолликон, пригород Цюриха). Философ, в революционные годы – идеолог Белого движения, убежденный монархист. А еще можно сказать – поэт России.

Ильин любил Россию самозабвенно и писал о ней, как настоящий поэт: «Россия одарила бескрайними просторами, ширью равнин, вольно пронизываемых взором да ветром, зовущих в легкий, далекий путь. И просторы эти раскрыли наши души и дали ширину, вольность и легкость, каких нет у других народов. Русскому человеку присуща духовная свобода, внутренняя ширь, осязание неизведанных небывалых возможностей…

Созерцать научила нас Россия. В созерцании наша жизнь, наше искусство, наша вера…

Россия дала нам богатую, тонкую, подвижную и страстную жизнь чувства…

И еще один дар дала нам наша Россия: это дивный, наш могучий, наш поющий язык…»

Но Россию Ильин любил с мечом. «Теоретик православного меча» за это весьма чтим нынешними властями России, а вот Бердяев о воззрениях Ильина выразился так: “Чека” во имя Божье еще более отвратительно, чем “чека” во имя дьявола». Свою статью Бердяев назвал «Кошмар злого добра».

Высланным из России оказался и отец Сергий (Сергей Николаевич Булгаков, 1871, Дивны Орловской губернии – 1944, Париж). Философ, богослов (до богослова был марксистом и революционером), публицист, литератор и даже журналист. «Философский пароход» доставил Сергея Булгакова в Константинополь, далее Прага, Париж. После его смерти осталась книга «Тихие думы».

В книге «В своем углу» Сергей Дурылин писал о Сергее Булгакове: «Темперамент сердца, преданного неустанным волнениям “проклятых вопросов” о смысле бытия, о сущности религии, о судьбе родины… Что-то юное, что-то… вечностуденческое в этом немолодом уже лице русского человека из интеллигентов».

Еще один «пароходник» – Александр Изгоев. Сущностный, говорящий псевдоним, который избрал себе Арон Лянде (1872, Ирбит – 1935, Хаапсалу, Эстония). Яркий публицист. В декабре 1905 года, спасаясь от еврейских погромов, переехал в Петербург, где был избран в ЦК партии кадетов. Февральскую революцию воспринял пессимистически, считая, что культурный уровень большинства российского социума довольно низкий и поэтому почти невозможно перейти от авторитаризма к республиканской форме правления, к демократическим свободам. После Октября был заключен в Ивановский концлагерь, а в августе 1922 года выслан на «философском пароходе». Сначала жил в Праге, а потом обосновался в Эстонии. Изгой Изгоев. Беженец-интеллектуал…

* * *

Многие русские мыслители эмигрировали сами, не дожидаясь высылки на «философском пароходе»: Струве, Шестов, Шпет…

Петр Бернагардович Струве (1870, Пермь – 1944, Париж). Он пережил несколько фаз: от красного Струве до белого Струве. Начинал как легальный марксист, а закончил активным участником Белого движения. Ленин называл Струве ренегатом. Для Струве террор был неприемлем, для Ленина – обязательный инструмент захвата и удержания власти. Струве состоял в Национальном комитете при генерале Юдениче, вместе с белыми эвакуировался в Константинополь. Ну а далее в Париж, где поначалу занимался пропагандой интервенции в СССР.

В Париже возглавлял газету «Возрождение» и вел рубрику «Дневник политика». Немец по происхождению, он обладал типичным русским духом и был чем-то похож на Герцена и Хомякова. Страстный, неутомимый борец. Струве прожил 74 года. Из трех его сыновей наиболее известен Глеб (1898–1985). Переводчик, сыграл огромную роль в развитии славистики в США. А другой сын, Никита, остался в Париже и возглавлял крупнейшее издательство «ИМКА-пресс», которое издавало русских авторов.

Лев Исаакович Шестов (по-еврейски Иегуда Лейб Шварцман, 1866, Киев – 1938, Париж). Философ, родившийся из собственной личности в семье купца-миллионера. И, естественно, разрыв с отцом. «Трагизм из жизни не изгоняют никакие общественные переустройства, и, по-видимому, настало время не отрицать страдания, как некую фиктивную действительность, а принять их, признать и, может быть, понять».

В 1920 году эмигрировавший из России Лев Шестов с семьей осел в Париже, а потом в предместье. Жил уединенно. Преподавал в Институте славяноведения при Парижском университете. Умер от болезни.

В своем творчестве Шестов занимался великими людьми – Шекспиром, Паскалем, Ницше, Достоевским. Главная тема – трагизм индивидуального человеческого существования. Как философ-экзистенциалист Лев Шестов предлагал не бежать и не закрывать глаза на трагедию, а занять твердую стоическую позицию перед лицом смерти, и тогда, как он считал, может что-то открыться… «Мы не слепые, которых насмешливая или бессильная судьба загнала в лес и оставила без проводников, а существа, сквозь мрак и страдания идущие к свету».

Снова парадокс: абсурд жизни и все же надежда на свет.

«Никакая гармония, никакие идеи, никакая любовь или прощение, словом, ничто из того, что от древнейших времен придумывали мудрецы, не может оправдать бессмыслицу и нелепость в судьбе отдельного человека», – писал Шестов. И в то же время он же: перед лицом смерти… – «последняя тайна». «Золотая безмерность», как однажды выразился философ.

Христианский мыслитель и философ Георгий Петрович Федотов (1886, Саратов – 1851, Бэкон, штат Нью-Джерси, США).

В 20-е годы две книги – «Абеляр» и «Об утопии Данте», одна вышла, другая нет по цензурным соображениям. И Федотов понял: надо уезжать. В 1925 году под предлогом работы в иностранных библиотеках покинул Советский Союз. И навсегда. Во время Второй мировой войны перебрался в США. Выпустил много интересных работ: «Загадка России», «Запад и СССР», «Россия и свобода», «Судьба империй» и т. д.

Свою статью «Россия и свобода» (Нью-Йорк, 1945) Федотов начал словами: «Сейчас нет мучительнее вопроса, чем вопрос о свободе в России…». Если предположить, что эта федотовская статья появилась в СССР, то легко себе представить, как бы недоумевал народ-победитель, который за годы правления коммунистов забыл, что такое свободный человек и свободное общество, о чем и писал Федотов:

«…Вглядимся в черты советского человека, конечно, того, который строит жизнь, не смят под ногами, на дне колхозов и фабрик, в черте концлагерей. Он очень крепок, физически и душевно очень целен и прост, живет по указке и по заданию, не любит думать и сомневаться, ценит практический опыт и знания. Он предан власти, которая подняла его из грязи и сделала ответственным хозяином над жизнью сограждан. Он очень честолюбив и довольно черств к страданиям ближнего – необходимое условие советской карьеры. Но он готов заморить себя за работой, и его высшее честолюбие – отдать свою жизнь за коллектив, партию или Родину, смотря по временам. Не узнаем ли мы во всем этом служилого человека XVI века? (не XVII, когда уже начинается декаданс). Напрашиваются и другие исторические аналогии: служака времен Николая I, но без гуманности христианского и европейского воспитания; сподвижник Петра, но без фанатического западничества, без национального самоотречения. Он ближе к москвичу своим гордым национальным сознанием: его страна единственно православная, единственно социалистическая – первая в мире; третий Рим. Он с презрением смотрит на остальной, т. е. западный мир; не знает его, не любит и боится его. И, как встарь, душа его открыта Востоку. Многочисленные “орды”, впервые приобщающиеся к цивилизации, вливаются в ряды русского культурного слоя, вторично ори-ентализируя его…»

Прочитав эту выдержку из статьи Федотова, старшее поколение мгновенно вспомнит всё: и «на буржуев смотрим свысока…», и «я другой такой страны не знаю…», и, конечно, «кипучую, могучую, никем не победимую…». Да, был такой подлинный угар патриотизма и влюбленности в советскую власть (пропаганда недаром ела хлеб).

* * *

Все перечисленные философы и мыслители спаслись. А многие, кого не выслали и которые не решились на отъезд по тем или иным причинам, получили, как говорится, сполна. Испили горькую чашу страданий, многие из них погибли в советских концлагерях.

Василий Васильевич Розанов умер в 1919 году в крайней степени нужды. По умирающему Розанову (немного не дожил до 63 лет) отходную прочитал отец Павел Флоренский.

Отец Павел – Павел Александрович Флоренский (родился в 1882 году) погиб в заключении 8 декабря 1937 года, оставив удивительную для своего положения рукопись – «Предполагаемое государственное устройство в будущем». Без насилия? Арестов? Концлагерей?.. Флоренский много сделал, а сделать мог еще больше в науке, в философии.

В сентябре 1935 года Флоренский писал жене из Соловецкого лагеря: «…Последнее время нет-нет, а выглянет солнце, правда, лишь на время и большей частью светящее жидким северным светом. И дождит не сплошь, а временами и слабо. По виду из окна можно подумать, что находишься в Италии или в Швейцарии…»

Он был расстрелян в Соловецкой тюрьме особого назначения. В списке смертников шел под номером 190.

В одном из последних писем 13 февраля 1937 года Флоренский писал: «…Ясно, свет устроен так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за то страданиями и гонением. Чем бескорыстнее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания».

Еще одна жертва – Густав Густавович Шпет (1879, Киев -1937, лагерь в Томской области). Оригинальный философ. До революции ездил учиться по многим университетам Европы – Гёттинген, Берлин, Эдинбург, Париж. С 1918 года профессор Московского университета. Вроде бы приветствовал советскую власть и на нее работал: Институт слова, худсовет МХАТа, Академия высшего актерского мастерства, где Шпет был вице-президентом. Но в 30-е годы началась чистка…

В одно прекрасное утро пришли трое мрачных людей и сказали, что они – «комиссия по чистке». А далее последовал диалог:

– Где у вас партком?

– У нас нет парткома.

– А где у вас местком.

– У нас нет месткома.

– Что за странное учреждение, – удивились пришедшие. – А кто у вас главный? Скажите, чтоб завтра собрались все сотрудники. Мы будем проводить чистку.

Президента на месте не оказалось, и за всё и всех решил отвечать Густав Шпет. Он категорически приказал никому на «чистку» не ходить. Тогда комиссия стала разбираться с самим Шпетом. После разборки Шпет вышел к сотрудникам академии и сказал: «После всего, что я им сказал, академию закроют, поэтому уходите сами в разные места».

Академию закрыли. Из дневника Шпета: «Очень плохое самочувствие; не работается, спится, “разложение”…»

Развязка наступила 14 марта 1935 года – к ночи пришли люди из НКВД арестовывать Шпета. Что они искали? Оружие, взрывчатку, ход в Кремль из каминной трубы, списки тайной организации? Кроме книг, рукописей и записных книжек, у Густава Шпета ничего не было «политически вредного», Приговор был сравнительно мягкий: 5 лет ссылки в Енисейск. Условия оказались более или менее сносными, и Шпет занялся переводом «Феноменологии духа» Гегеля.

Там же, в ссылке, 27 октября 1937 года Шпет был арестован за участие в создании Большого немецко-русского словаря, издатели которого сели в Москве за «пособничество Германии». А дальше все простенько в духе кровавого 37 года: заседание тройки, приговор и расстрел. Жена Наталья Константиновна дожила до 1956 года и получила справку о реабилитации Густава Густавовича «ввиду недоказанности преступления» и лживое свидетельство о его смерти 23 марта 1940 года «от воспаления легких».

В дальнейшем всплыл протокол о приведении приговора в исполнение от 16 ноября 1937 года, очевидно, в этот же день и расстреляли Густава Шпета на пустыре Каштак. Сейчас там завод и новостройки.

Густав Шпет погиб в 58 лет.

И вдогонку, чтобы не было совсем печально:

«О Шпете начинают ходить легенды и анекдоты. Кто-то из профессоров жалуется, что если рядом читает Шпет, то в его аудиторию заходят только за стульями. Многие его не любят. Бердяева он как-то назвал Белибердяевым – злая шутка вполне в его духе» (М. Поливанов. Очерк биографии Г.Г. Шпета).

Лев Платонович Карсавин (1882, Петербург – 1952, лагерь Абезь в Сибири). Философ, публицист. Одна из его многочисленных книг – «Восток, Запад и русская идея» – о духовном синтезе православного Востока с культурой Запада.

Когда грянула революция, то Карсавин не принял сторону большевиков, но в то же время твердо верил в глубинный творческий смысл русской революции. А власть воспринимала профессора Карсавина как мятежника духа, и, соответственно, он был арестован, а 15 ноября 1922 года выслан на пароходе «Пруссия» с другими русскими философами. Берлин, Париж… Но Карсавину хотелось быть поближе к России, и он перебрался в Литву, в 1927 году занял кафедру университета в Каунасе. Тогда мало кто предполагал, что Литва станет советской, а она ею стала, и печальный финал для Карсавина: арест в декабре 1949 года и этапирование в Воркуту. О тех временах и лагерях создано много народных песен:

 
Жестокий закон для народа создали,
Настроили тюрем, кругом лагеря,
И тысячи тысяч этапами гнали
Туда, где в безмолвии стынет земля…
 

Или другая песня, «Лагерная»:

 
День и ночь над тайгой завывают бураны,
Крайний Север суров, молчалив и угрюм.
По глубоким снегам конвоиры шагают,
Неизвестно куда заключенных ведут…
 

Карсавина определили в Абезь, в инвалидный лагерь. Долго он там не протянул и скончался 20 июля 1952 года в изоляторе для безнадежных, на 70-м году жизни.

Среди его творческого наследия – 5 томов «Истории европейской культуры», 6-й том изъят при аресте и утрачен.

Вот такая судьба, и она отличается от судьбы его сестры Тамары Карсавиной (1885–1978), примы-балерины Мариинского театра. Петр Пильский писал о ней:

«…Вся – ослепительный блеск, великолепное колдование, сладкое и мягкое владычество, волшебство танца, непобедимая притягательность, в огнях и пыланье своего огромного таланта…» («Роман с театром»).

Тамара Карсавина связала себя не с Россией, а с балетом. Начала гастролировать по Европе с 1906 года, а с 1919-го по 1928-й блистала в труппе Сергея Дягилева. А когда оставила сцену, то в течение 25 лет являлась вице-президентом Королевской академии танца в Лондоне. И никакой совдепии, СССР и лагерей…

* * *

Ну, и что в заключении «Философского парохода»? Философы – самая интеллектуальная часть интеллигенции, той русской интеллигенции, которая радела за народ и подталкивала его к революционным переменам, наивно предполагая, что с революцией придут свобода духа, благоденствие и народное счастье. Ничего из этих мечтаний не сбылось. Революция снесла старую Россию и построила новую, отнюдь не лучше первой, а в чем-то и хуже. В этом смысле на интеллигенцию ложится часть ответственности за происшедшее в стране. Пусть маленькая, но все же вина. Стало быть, интеллигенция несет в себе некий дуализм – комплекс жертвы и палача. Впрочем, сама жизнь диалектична, в ней добро и зло, любовь и ненависть порою связаны между собою.

И еще соображение. Конечно, в судьбе народов виноваты прежде всего кормчие, национальные лидеры, наместники Бога – цари, генсеки, президенты. Они определяют вектор направления истории, устанавливают законы и порядки, регламентируют жизнь своих подданных и с натяжкой сказать – граждан. А сам-то народ? Что он?.. Писатели-классики много чего об этом написали, много чего высказали в глаза. Правду неприятную, колющую, болезненную. Как написал Гершензон о временах Герцена и Писарева: «…Полвека толкутся… перебраниваясь. Дома – грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ, – да оно и легче и занятнее, нежели черная работа дома…»