Текст книги "Будь здоров, человек! Плутание по длинным и извилистым коридорам медицины"

Существует предрассудок, что «природа не ошибается». Это неверно. Если бы это было правдой, не было бы моей профессии: зачем существуют врачи, как не для того, чтобы поправлять природу, когда она ошибается?

Основоположник учения о стрессе Ганс Селье (1907–1982)

Человек умирает не от болезней, а от тайного решения не оказывать им сопротивления.

Советский писатель Юрий Маркович Нагибин (1920–1994)

Мифы о Гигиее и Асклепии символизируют никогда не прекращающиеся колебания между двумя разными точками зрения в медицине. Для поклонников Гигиеи здоровье есть естественный порядок вещей, положительный атрибут, на который человек имеет право, если мудро распоряжается своей жизнью. Согласно им, самая важная функция медицины – открыть естественные законы, которые обеспечат здоровый дух в здоровом теле, и научить им. Последователи Асклепия, которые более скептичны или лучше знают жизнь, считают, что главная роль врача состоит в том, чтобы лечить болезнь, восстановить здоровье путем исправления всех несовершенств, вызванных родовыми травмами или травмами жизни.

Йоргос Витулкас «Новая модель здоровья и болезни»

По существу, если представить всю медицину в виде «медали», то одной ее стороной является все, кроме гомеопатии, а другой – гомеопатия. Основными лечебными принципами всей остальной медицины является «противоположное – противоположным», в гомеопатии же – «подобное – подобным». Если в первом случае жар устраняется холодом, влажность – сухостью, воспаление – противовоспалительными средствами, боль – обезболивающими, температура – жаропонижающими, судороги – противосудорожными, вялость – тонизирующими, интоксикация – детоксикационными и т. п., то во втором – микродозами средств, вызывающих в больших дозах те же патологические симптомы. То есть в гомеопатии царствует один из основных принципов натуропатии – вызвать контролируемый врачом и организмом кризис выздоровления, мобилизовать собственные скрытые резервные возможности организма.

К сожалению гомеопатия, многие годы испытывавшая на себе определенное давление официальной медицины, не избежала и некоторых издержек. Как бы ни был замечателен метод, следует понимать, что это метод сверхслабых воздействий и, как говорилось выше, все же метод симптоматический. В связи с этим гомеопатия не всесильна, не все ей подвластно, ее возможности имеют пределы. Тем не менее многие гомеопаты «заражены» панацейным мышлением. Мне же не понятно, почему надо отказываться, например, от не менее физиологичной домашней физиотерапии, от музыко-, психо-, ароматотерапии, массажа, гимнастики и проч., теряя при этом колоссальный эффект в пользу здоровья.

Владимир Васильевич Коновалов «Совсем другая медицина»

Гомеопатическая доктрина держится на следующей максиме – подобное можно и нужно лечить подобным. Если перейти на латынь, то следует произнести слова: similia similibus curentur, что в переводе означает «подобное лечится подобным».

Впрочем, для древней медицины такая мысль не новость. Так, Гиппократ впервые сформулировал этот принцип, как одну из составляющих лечебной практики. Как и подобает великим, Гиппократ, впрочем, не выделял принцип подобия в качестве единственно правильного, и высказывался за грамотное применение его в совокупности с принципом противоположного.

Своеобразную интерпретацию принципа подобия можно найти и в медицине Востока. К примеру, применение лекарственных растений в древней индийской медицине строилось на этом же принципе.

Для лечения костей использовались корни, стволы – для лечения мышц, кора – для лечения кожи, ветви – сосудов, листья – шести полых органов, цветы – пяти органов чувств, плоды – пяти плотных органов. Ясно, что тут ведущую роль играло анатомическое сходство частей растений и человеческого организма. В Средневековой Европе похожих взглядов придерживался и Парацельс.

Но мы ведем рассказ о Самуэле Ганемане. Медицину он изучал в Университете Лейпцига, а затем в Вене. Диплом врача получил в возрасте 24 лет. Увы, врачебная практика не приносила ему морального удовлетворения.

Ведь тогда считалось, что болезнь – нечто, поселившееся в человеке, и мучающее его. Задача была – всеми способами «вывести или вытравить» болезнь из организма. Средства лечения? Рвотные препараты, кровопускания, пиявки, слабительное. Ганемана подобная врачебная практика не удовлетворяла. Ему было стыдно брать деньги с пациентов за такое неэффективное лечение. И в какой-то момент он, не выдержав, оставил врачебную деятельность.

И тут в его жизни ключевую роль сыграла работа переводчика. Он был завзятым полиглотом и занимался переводом различных мудреных медицинских трудов. В 1790 году (Самуэлю 35 лет) его крайне заинтересовала книга шотландского врача и химика, профессора Эдинбургского университета Уильяма Каллена «Materia medica». И Ганеман взялся за перевод этой книги с английского на немецкий.

В книге речь шла о лечении малярии препаратами хины. Болотная лихорадка (малярия) издавна преследует человечество. Приплывшие в Америку европейцы прознали, что индейцы лечат малярию красными настойками хины, извлеченной из коры деревьев, растущих в Андах, горной системе, окаймляющей северо-запад Южной Америки.

Ганеман не согласился с тем, как Каллен объяснял лечебное действие хины, который приписывал противомалярийные свойства хинной корки (из нее изготавливают хинин), ее горечи и вяжущим свойствам, ибо известно, что многие другие горькие растения малярию не лечат.

Мысли о хине не давали ему покоя. И он начал ту практику, которую будет продолжать затем всю оставшуюся ему жизнь и которая демонстрирует его честность и любовь к знаниям: он провел эксперимент с хиной на себе.

И тут немецкого врача Ганемана ждал сюрприз. Он выяснил, что хинная корка вызывает у него, здорового, не болеющего малярией, те же симптомы, которые наблюдают у больных малярией. Это открытие и стало основой для первого закона гомеопатии – закона подобия, гласящего: «Подобное излечивается подобным». Поэтому-то Ганеман и назвал свое учение «Гомеопатией».

У больных малярией наблюдаются такие клинические проявления. Появляется лихорадка, имеющая периодичность в 3–4 дня, а также дрожь в теле, появление жажды, скованности в суставах, притупление чувств, появление чувства онемения. И это у здорового-то, принявшего раствор хины человека!

Другим краеугольным понятием гомеопатии стало так называемое потенцирование. Поясним эту фразу подробнее. Вкратце суть здесь та, что гомеопатия использует метод лечения, вызывая у людей симптомы, подобные симптомам болезни (так сказать, «то, что является причиной болезни, ее же и излечивает») и кроме того – важный момент! – орудует при этом малыми дозами лечебных средств.

Проводя эксперименты на себе, добровольцах и больных малярией пациентах в продолжении ряда лет, Ганеман столкнулся с еще одной странностью. Лекарственные хинные средства в обычных дозировках способствовали усилению болезненных симптомов, а не ослабляли их.

Тогда Ганеман стал уменьшать дозировку препарата (разводил хину в воде, в спирте) и результаты просто ошеломили его. Вместо ослабления лечебного действия, которого он ожидал, возникало усиление эффекта лечения. По мере дальнейшего разведения лекарств, которые были назначены по принципу подобия, лечение становилось все более и более эффективным и лучше переносилось пациентом.

Постепенно Ганеман создает особую технологию, с помощью которой готовились гомеопатические препараты. Исходная порция лечебного вещества разводилось в 10, 100, 1000, 10000 раз и так далее. При этом каждый этап разбавления сопровождался встряхиванием пробирки определенное количество раз. Конечным раствором пропитывали крупинки сахара. И вот эта технология приготовления лечащего препарата стала называться потенцированием.

Такая сильная степень растворения лечащего вещества многим кажется подозрительной. Ведь в растворе практически ничего нет! Как же такой «раствор» способен лечить? Гомеопаты приводят тут ряд объяснений, одно из них такое.

Вода способна хранить память о растворяемом веществе. Структура воды изменяется под действием растворяемого препарата, и эта память сохраняется водой. Это можно сравнить с тем, как компьютерная дискета «помнит» и удерживает заложенную в ней информацию.

Итожа все сказанное в этом разделе, перечислим три принципа гомеопатии, три правила, которых следует придерживаться при лечение пациента:

Первый и главный принцип: ЗАКОН ПОДОБИЯ. «Подобное лечить подобным» – пациента нужно лечить веществами, вызывающими у здоровых людей симптомы, похожие на проявления его болезни.

Второй основополагающий принцип: ЗАКОН МАЛЫХ ДОЗ. Принцип потенцирования – гомеопатическое средство готовится за счет многократного разбавления действующего вещества и встряхивания раствора. Токсическое вещество разводится до очень низкой концентрации в растворе или в порошке. При этом его токсические свойства слабеют, а целебные силы нарастают. Последние растут тем больше, чем интенсивнее и дольше происходит встряхивание посуды, в которой разводилось вещество.

Третий немаловажный принцип: ОДИН БОЛЬНОЙ, ОДНО ЛЕКАРСТВО. Ганеман избегал сложной рецептуры. Считал, что каждое вещество связано с определенной болезнью и определенным набором симптомов. И только это лекарство «направляет и стимулирует» жизненные силы организма на борьбу со своим заболеванием.

Последнее замечание. История с малярией и растворами хины подвигли Ганемана к изучению клинической картины отравления многими другими ядовитыми веществами. С этой целью он пошел на беспримерный по своему научному героизму шаг, испытывая яды на себе. В последствии, в период преподавания в Лейпцигском университете, у Ганемана появились единомышленники и ученики, включившиеся в подобные исследования. Первые 60 средств вошли в состав «Чистого лекарствоведения», вышедшего в четырех томах в тот период.

Движение растений к свету и отыскивание истины путем математического анализа – не есть ли это, в сущности, явления одного и того же ряда? Не есть ли это последние звенья почти бесконечной цепи приспособлений, осуществляемых во всем живом мире?

Академик Иван Петрович Павлов (1849–1936)

На мой взгляд, существует четыре степени нервного напряжения. Первая степень тренирует, закаляет. Вторая – тоже полезна, но уже при условии, что заканчивается разрядкой. Третья безусловно вредна – она вызывает угнетение. Четвертая же степень – это уже невроз, болезнь. Искусство состоит в том, чтобы уметь регулировать свои отношения с окружающим миром с расчетом на ту меру напряжения, которая будет «работать» на вас, а не против вас. Думаю, в этом самая большая мудрость жизни.

Григорий Иванович Косицкий, советский физиолог, член-корреспондент Академии медицинских наук СССР (1920–1988)

В науке важно не кто был первым, а кто оказался последним.

Американский биохимик Эрвин Чаргафф (1905–2002)

 
Капля дробит твердый камень,
Камушки родят лавину.
Получается иначе,
Чем считалось иногда:
Порождает много следствий
Очень малая причина
И секунды часто значат
Много больше, чем года.
 

Любовь Хаймовна Гаркави

Рецепты гомеопатического лечения полны загадок. Особенно непонятен закон малых доз. Отчего-то выходит, что в гомеопатии важно не качество, это было бы еще понятно, а количество. Складывается впечатление, что живой организм – структура не только чрезвычайно сложная, но еще и крайне чувствительная, не переносящая с собой грубого, не деликатного обращения. А потому и доза лекарственного воздействия должна быть невелика.

В прошлом веке у всех на устах было слово «стресс». Это слово склоняли и так, и этак. Обсуждали на все лады. Сейчас же стресс словно бы вышел из моды, споры о нем смолкли. Но при нашем разговоре о гомеопатии кое-что о стрессе и его коварных особенностях будет полезно вспомнить.

При описании стресса чаще всего употребляются такие эпитеты, как «чрезмерный», «чрезвычайный», «мощный». Использование превосходных степеней подчеркивает силу стрессоров.

Итак, стало быть, стресс – общая приспособительная реакция организма на различные, но обязательно сильные раздражители? Вовсе нет. Даже специалисты (и сам Селье в том числе) утверждают, что стресс встречает человека на каждом шагу, а не только при событиях «катастрофических».

Но ежели стресс подстерегает нас повсюду, то отчего мы не гибнем? Поголовно не испытываем всех неприятных последствий стресса? Отчего не несем губительные потери в здоровье?

С другой стороны, возникает такой вопрос. Известно: при стрессе наряду с элементами защиты проявляются и элементы самоповреждения организма.

Так что же, оплачивать «дорогой ценой» каждое, даже мимолетное, воздействие окружающей среды? Нести большие энергетические траты, напрягая защитные системы до предела? Вряд ли мудрая природа избрала этот путь…

«Проклятые» вопросы – они приходят в голову каждого, кто начинает въедливо размышлять о сути стресса.

Это еще понятно, когда воздействие не сильное. Тут стрессовые ответы имеют все законные права. Но как быть с ответами на нормальные раздражители? Было бы естественным, если бы живые организмы выработали иные, отличные от стрессовых, общие реакции и на обычные (не сильные) воздействия.

Но может ли быть такое, чтобы на умеренный холод они отвечали одним способом, на слабый удар током – другим, на облучение ультрафиолетом – третьим… Каждый день химики синтезируют многие тысячи новых веществ, дотоле никогда не встречавшихся. Эти химические вещества быстро входят в медицину и быт. Можно ли представить, что в организме людей вслед за появлением все новых раздражителей ежедневно вырабатываются тысячи и тысячи новых путей приспособления, тысячи защитных реакций?

Казалось бы, проще иметь универсальные (для большой серии раздражителей) стандартные отклики, вместо того чтобы без конца формировать все новые и новые типы реакций.

Группа исследователей из Ростовского научно-исследовательского онкологического института – доктора медицинских наук Л.Х. Гаркави, М.А. Уколова и доктор биологических наук Е.Б. Квакина решила, что таким общим свойством разнообразных по своему характеру раздражителей должна быть их сила, доза или продолжительность воздействия. Другими словами. Все то, что так или иначе определяет количественную меру их биологической активности.

Ростовчане не только высказали эту привлекательную гипотезу (1968 год), они еще и подтвердили свое мнение добытыми в многочисленных экспериментах фактами.

Опыты ростовчане вели на животных. В их мозг вживляли металлические электроды или стеклянные шарики. Решено было током или просто с помощью инородных тел (шариков), а то и какими-то другими средствами раздражать ту область мозга, которая носит название гипоталамуса.

Гипоталамус – очень ответственный участок мозга, в нем находятся центры управления эндокринной и вегетативной нервной системой. Гипоталамус «виновен» в поддержании относительного постоянства внутренней среды организма (гомеостаз). Занимая столь ответственный пост, он вмешивается и в ход патологических процессов, играет большую роль при стрессовых реакциях.

Результаты экспериментов получились неожиданные. Сильные токи вызывали у животных боли и судороги, мощные воздействия раздували пожар болезней, вели к стрессу. Не то было со слабыми раздражителями – они не только не подтверждали взглядов Селье, но прямо противоречили им: малые и средние дозы воздействий оказывали на животных целебное действие.

Белых крыс разделили на две партии. Потом ввели им под кожу болезнетворное начало. Одна партия животных была контрольной, а вот мозг крыс из другой партии до заражения в течение нескольких недель подвергали токовым раздражениям (на пороге ощущения).

Первые дни болезнь прогрессировала у всех зверьков. Но затем в отличие от контрольной группы, где симптомы становились все более угрожающими, крысы с проволочками в голове веселели и постепенно выздоравливали. Похоже было, что предварительное воздействие слабыми электрическими токами словно бы готовило организм животных к схватке с будущей болезнью.

Однако не следует думать, что здесь проявлялись какие-то целебные силы тока. В опытах были испробованы и другие средства. Действовали на гипоталамус магнитными полями, вводили в мозг различные нейротропные средства (адреналин, к примеру). Применяли биостимуляторы растительного и животного происхождения: элеутерококк, золотой корень, корень левзеи, пантокрин, мумие, прополис. Использовали углекислый газ (как раздражитель дыхательного центра), опробовали дозированные физические нагрузки (животные бегали, плавали).

Перебрали многое. И, меняя дозу препарата, силу и время действия различных факторов, следили за теми же показателями, которое в свое время позволили Гансу Селье обнаружить реакцию стресса.

Так и эдак модифицировали эксперименты, десятки раз повторяли их. Исследования велись долгие годы, и постепенно сомнения отступали, крепла уверенность в правильности научных выводов. Выводов, легших в основу значительного открытия (диплом номер 158 Государственного комитета СССР по делам изобретений и открытий Совета Министров СССР, 1978 год).

Суть найденного исследователи сформулировали так:

«Наблюдаемые изменения позволяют заключить, что в зависимости от силы (дозы) раздражителя в организме развиваются различные общие неспецифические адаптационные реакции. В отличие от развивающейся при сильном раздражении реакции «стресс», при слабом, пороговом раздражении (малые доза) возникает «реакция тренировки», способная предотвращать развитие болезни, а при раздражении средней силы (дозы) – «реакция активации», способствующая выздоравливанию».

Вот так термину «стресс» пришлось потесниться, отдав «реакции тренировки» и «реакции активации» (термины предложили ростовские ученые) ту область воздействия на организм, которая прежде «незаконно» отводилась одному стрессу.

Сегодня всем мыслящим пациентам очевидно, что этот навязчивый поиск конкретной причины болезни вовсе не является основой современной клинической медицины. Огромное большинство лекарственных средств, назначаемых при таких заболеваниях, как артрит, астма, колит, язва, сердечные заболевания, эпилепсия, тревожность и депрессия, не рассчитаны на лечебный эффект даже в своей исходной концепции. Они не нацелены на причину, а просто предлагают весьма слабую надежду на временное облегчение, даже если пренебречь опасностью побочных действий. Это само по себе есть признак беспомощности современной медицины, её неспособности эффективно бороться с болезнью.

Итак, мы видим, что ортодоксальная медицина (называемая в этой книге «аллопатией» от греческих корней, означающих «иной» и «страдание») построила для себя структуру, которая имеет большие финансы, институциональную инерцию и политические связи, но в то же время слабые базовые законы и принципы. В целом, медицина оказалась посреди научного сообщества, переживающего величайший когда-либо виданный в истории технологический прогресс, однако, по иронии судьбы, не имея при этом почти никаких законов или принципов для оправдания своих методов. Любая наука – это система, основанная на законах и принципах, постоянно проверяемых на экспериментальных данных. Ортодоксальная медицина называет себя «наукой», но заслуживает ли она в действительности этого названия? Где её законы и принципы, являющиеся основанием любой науки?

Рассмотрим вкратце, какой должна быть идеальная терапевтическая система. Конечно, она должна быть эффективной, но она должна быть эффективной при минимальном, а в идеале – нулевом риске для пациента. Её следует считать эффективной, если она не просто облегчает или снимает симптомы, а увеличивает конституциональную силу и самочувствие человека, то есть повышает его способность жить самой полной жизнью. Конечно, она не должна быть запредельно дорогой и должна быть легко доступна и понятна всем гражданам.

Однако важнее всего то, что идеальная терапевтическая система должна давать ясный ответ на следующие вопросы:

Что такое человек в самом точном и полном смысле этого слова?

Что на самом деле значит быть здоровым?

Как точно определить, что такое состояние болезни?

Если эти вопросы не будут поняты до конца, вряд ли какая бы то ни было терапия даст убедительные, надёжные и поддающиеся проверке результаты или хотя бы распознает реальный прогресс, если таковой случится.

Йоргос Витулкас «Наука гомеопатии»

Я верю, настанет день, когда больной неизвестно чем человек отдастся в руки физиков. Не спрашивая его ни о чем, эти физики возьмут у него кровь, выведут какие-то постоянные, перемножат их одна на другую. Затем, сверившись с таблицей логарифмов, они вылечат его одной-единственной пилюлей. И все же, если я заболею, то обращусь к какому-нибудь старому деревенскому врачу. Он взглянет на меня уголком глаза, пощупает пульс и живот, послушает. Затем кашлянет, раскурив трубку, потрет подбородок и улыбнется мне, чтобы лучше утолить боль. Разумеется, я восхищаюсь наукой, но я восхищаюсь и мудростью.

Французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери (1900–1944)

Став конкретной, научной, математикозированной (Иммануил Кант: «В каждой дисциплине столько науки, сколько в ней математики»), медицина, бесспорно, добилась величайших успехов.

Рентгенология, электрокардио– и электроэнцефалография, радиоизотопы, томографы, достижения молекулярной биологии и многое другое дали врачу возможность проникнуть в области, доселе для него совершенно недоступные. Сульфаниламиды и антибиотики позволяют в большинстве случаев справиться с инфекцией. Пересадка тканей, применение искусственных органов, переливание крови и кровезаменителей, введение гормонов с успехом компенсируют недостаточность почек, эндокринных желез и даже сердца.

В наше время изготавливается огромное количество лекарств, мировая фармацевтическая промышленность выпускает сотни тысяч (!) различных препаратов. А ведь еще в начале XIX столетия медицина была полна предрассудков. К примеру, инфекционные болезни тогда лечили коллоидными растворами: серебро будто бы исцеляло грипп, олово – туберкулез…

Преобразился и внешний облик медицинских учреждений – они все больше начинают походить на научные лаборатории, оборудованные самой новой и разнообразной аппаратурой.

И что же? Лечить стало легче? Постановка диагноза существенным образом упростилась? Стало делом тривиальным? Как бы не так!

Сложилась парадоксальная ситуация. Если раньше, послушав и осмотрев больного, врач – доктор старого типа, со стетоскопом в руках – довольно скоро мог сделать тот или иной вывод (хотя часто и весьма приблизительный), то теперь положение сильно изменилось.

Теперь врач проводит ряд необходимых (без этого лучше и не начинать) исследований, затем направляет больного к нескольким другим, более узким специалистам…

На больного работает подчас самая совершенная аппаратура, а легче ему от этого не становится. Процесс постановки диагноза нередко длится неделями, но ясность порой так и не наступает.

Дистанция между больным и врачом все увеличивается. И происходит это потому, что вместо старого принципа «врач – больной» все больше начинает работать другой принцип «врач – прибор – больной».

Беда еще и в том, что за изучением структуры и функций организма на молекулярном и субмолекулярном уровне врач-исследователь перестает иметь дела с самими явлениями и процессами. Ему доступны лишь их отражения – в виде кривых, волн и прочих показаний приборов. По мере роста медицинских знаний о человеке поневоле увеличивается роль абстрактно-логического мышления. Былая натуральная наглядность теряется. И это также все более отдаляет врача от больного.

Индустриализация и технизация медицины, ее дробление на специальности, рост удельного веса научных знаний в ней приводят к тому, что медицина перестает быть искусством. Практически исчезает старый тип так называемого земского врача, врача-универсала, который видел больного прежде всего как личность, как отдельный целостный «слиток» природы. И в неразрывной связи (Гиппократ) с окружающими его обстоятельствами и условиями.

Сами медики сознаются, что ныне врач за симптомами потерял больного, что происходит настоящая ветеринаризация медицины.

Больное животное, которое пользует ветеринар, не личность, а лишь особь, отличающаяся от своих собратьев полом, возрастом да, может быть, упитанностью. Человек же всегда личность. Но внутренний мир человека, его индивидуальные особенности невозможно наблюдать непосредственно, как, допустим, под микроскопом болезнетворную бактерию. Они не отражаются на рентгенограммах, энцефалограммах и других полученных с помощью приборов показателях!

А потому – никто не винит врачей, они делают все, что могут! – человек, как целое все больше и больше становится потерянным для медицины.