Текст книги "Сталин. Генералиссимус Великой Победы"

Его одноклассник Д. Гогохия вспоминал: «На выпускных экзаменах Иосиф особенно отличился. Помимо аттестата с круглыми пятерками, ему выдали похвальный лист, что для того времени было из ряда вон выходящим». В «Духовном вестнике Грузинского экзархата» от 15 июля 1894 года сообщалось, что «Джугашвили Иосиф» рекомендуется к «переводу в семинарию». Его имя и фамилия были упомянуты первыми в перечне тех, кто удостоился такой рекомендации.

Глава 2
На жизненном перепутье

В том же 1894 году 16-летний Иосиф Джугашвили поступил в Тифлисскую духовную семинарию. После смерти отца жизненный путь Сосо Джугашвили казался раз и навсегда предопределенным желанием его матери: мальчик должен был стать православным священником, а в случае успеха – достичь высокой должности в церковной иерархии. Ничто, казалось, не могло помешать Иосифу идти по церковному поприщу.

Известно, что Иосиф Джугашвили рос в семье, где мать свято верила в Бога, а потому молитвы перед иконой дома, соблюдение постов, регулярное посещение церкви, выполнение там многочисленных обрядов, исполнение различных обетов, данных Богу, стали с детства частью его образа жизни.

Храм, изображения Христа, Богородицы и святых, церковные службы легли в основу его первых впечатлений о возвышенном и прекрасном. Прилежание Иосифа в учебе и успехи в изучении богословских предметов свидетельствовали о том, что он свято верил в основы христианского вероучения. О том, что его вера не была формальной или поверхностной, свидетельствовал один из соучеников Иосифа по Горийскому духовному училищу: «В первые годы учения Сосо был очень верующим, посещал все богослужения, пел в церковном хоре. Хорошо помню, что он не только выполнял религиозные обряды, но всегда и нам напоминал об их соблюдении».

С девяти лет он под руководством священнослужителей изучал тексты Нового и Ветхого Заветов. Их смысл не всегда лежал на поверхности, и священники учили его, как надо понимать библейские тексты, чтобы обнаруживать в них вечные для православного христианина истины. В истории иудейского народа, изложенной в Ветхом Завете, он учился видеть свидетельства вечной власти Бога над всеми людьми, вне зависимости от их рода и племени. В беспощадных наказаниях, которым Бог подвергал врагов Авраама, в поголовном уничтожении племен, враждебных иудеям, он научился видеть справедливое возмездие тем, кто не признавал истинного Бога. В отступничествах иудеев от Бога его учили видеть примеры извечной человеческой греховности, за которую люди всегда несут суровые, но справедливые кары. Заповеди, принесенные Моисеем с горы Синай, слова Нагорной проповеди он воспринимал как незыблемые правила поведения для всех людей мира. Каждая книга Библии истолковывалась как свидетельство истинности Бога, призыв любить Бога.

Образная система Библии была близка к тем представлениям народной культуры Грузии, с которыми он был знаком с детства, и это обстоятельство могло способствовать тому, что рассказы Ветхого и Нового Заветов воспринималась Иосифом Джугашвили как повесть о своей родине и своем народе. Дорогие ему с первых лет детства представления о природе и людях, призывы к героической борьбе и победе обретали в библейских текстах священный смысл.

Церковь постоянно пребывала в сражении с дьявольскими силами, а поэтому Святой Климент, епископ Римский, сравнивал церковь с войском. Церковь постоянно говорит о неизбежности ее победы в этой борьбе. Мученическая казнь Христа стала началом его победы над греховностью людей. С детства Иосиф привык исполнять пасхальное песнопение, в котором провозглашалась победа Христа над смертью. Слово «Ника» (по-гречески «победа») нередко было начертано вместе с изображением креста. Об окончательной победе Бога и создании Царства Божьего на Земле говорилось в завершающей книге Библии – Откровении Иоанна.

Поскольку верующие придают особое значение связи, соединяющей их собственное имя с именами тех, кто упомянут в священных книгах, то он не мог не обратить внимания на ветхозаветный рассказ об Иосифе. Вероломное предательство завистливых братьев, замысливших убить Иосифа, а затем продавших его в рабство, заключение Иосифа в тюрьму по ложному навету, умение Иосифа верно истолковывать знаки судьбы, предвидеть грядущие события и принимать своевременные, эффективные меры для предотвращения гибели целой страны, превращение Иосифа в неограниченного правителя Египта, арест им своих братьев не за их подлинное преступление против него, а на основе сфабрикованного против них обвинения в краже, прощение их Иосифом и другие эпизоды этой многократно повторенной, тщательно заученной и внимательно прокомментированной истории могли оставить неизгладимый след в сознании Иосифа Джугашвили еще в детстве.

Благодаря Священному Писанию привычные с первых дней жизни ключевые представления о родине обретали для Иосифа более широкий смысл. Священники учили, что тексты Ветхого Завета нельзя воспринимать как рассказ о неких семьях или историю одного народа, а как всемирную историю о семье народов. Слово же Христа было обращено ко всем людям на Земле. Православие соединяло судьбы разных народов, следовавших, согласно учению этой церкви, единственно верному вероучению. Поэтому даже народы с различными языками, историческими и культурными традициями – грузины, греки, русские, украинцы, белорусы, сербы, черногорцы, болгары, румыны, молдаване, а также представители других народов, принявших православие, объединялись в едином братстве православных людей. Православие позволяло Иосифу найти твердую основу для последующего поиска им общего в культурах различных православных народов.

Разумеется, восприятие библейских текстов ребенком не могло быть столь углубленным, как у взрослого верующего, но учение Христа гласило, что в своей невинности дети могут быть ближе к Богу, чем отягощенные грехами взрослые. Слова Христа: «Не препятствуйте детям приходить ко Мне», его призыв «Будьте как дети», которые Иосиф заучивал с детства, говорили о благоволении Бога к детям.

С детства Иосиф мог запомнить слова Христа о его благоволении к бедным людям и осуждении им тех, кто слишком отягощен земным богатством, чтобы думать о Царстве Небесном. Христианский идеал мира, в котором нет неравенства, все люди – братья, не мог не отвечать представлениям о счастливой и справедливой жизни, к которой стремились его родители, их друзья и соседи.

Стремление к духовному совершенству усиливалось желанием Иосифа стать священнослужителем, а, стало быть, он исходил из того, что он будет проводником божественной благодати, выразителем Божией воли, духовным наставником верующих, их руководителем на их земном пути. Православная церковь учит: «Священник являет собой образ Христа и совершает священнодействие силой и благодатью Божией».

В своем детстве, прошедшем в стенах духовного училища, Иосиф вряд ли мог представить себе более значительную и возвышенную миссию. Нет сомнений в том, что многие его учителя не сомневались в том, что Иосиф станет достойным священником. Названия предметов, которые изучал Иосиф Джугашвили, и полученные им отличные оценки его знаний по этим предметам свидетельствуют о том, что он не только знал канонические тексты православия и порядок церковной службы, но еще подростком мог разъяснять смысл священных текстов, молитв, песнопений, икон, церковных таинств, разбираться в порядке богослужения. Теперь в семинарии он мог углублять свои знания и приблизиться к осуществлению жизненной цели, определенной ему с детства, – стать священником.

Впервые с тех пор, когда в раннем детстве отец его увез в Тифлис, чтобы помогать работать на сапожной фабрике, Иосиф вернулся в древнюю столицу Грузии. Однако теперь ему надо было жить самостоятельно, обходясь без родительской опеки. Тифлисская семинария находилась на Пушкинском сквере. Здание семинарии было трехэтажным. На первом этаже помещались кабинеты инспектора семинарии и надзирателей, а также канцелярия. В подвальном помещении – гардероб и столовая. На втором этаже – домовая церковь, классные комнаты, учительская и квартира ректора. Бывшие семинаристы Г. Е. Елисабедашвили и З. А. Давиташвили вспоминали, что в квартире ректора была устроена секретная дверь, через которую он мог незаметно наблюдать за поведением учеников в церкви. На третьем этаже размещались спальные комнаты учеников и библиотека.

Покидать здание семинарии без разрешения начальства запрещалось. Пропуск занятий сурово наказывался. Вслед за подъемом в 7 часов следовала продолжительная молитва. После молитвы – завтрак, а затем – занятия, которые продолжались с перерывом до 2 часов дня. Через час был обед, а уже в 5 часов была перекличка, после которой запрещалось покидать семинарию. По команде семинаристы шли пить чай, затем садились готовить уроки, а в 10 часов вечера по звонку ложились спать. Спали в общей спальне на 20–30 человек. Такой строгий режим не был прихотью начальства данной семинарии, а определялся стремлением церкви достичь смирения духа у молодых людей, посвятивших себя подготовке к священнической или монашеской деятельности.

Многие авторы, особенно западные, считают, что богословие, изучавшееся Сталиным в семинарии, определило стиль его мышления сугубо в отрицательном отношении. Они обращают внимание на то, чего не выучил Сталин в семинарии. Разумеется, семинария могла дать Сталину лишь то, что она могла дать, и возможно, что для него было бы лучше, если бы он имел возможность получить более углубленное и современное образование по ряду предметов. В то же время тенденциозность и ошибочность многих из комментариев по поводу семинарского обучения Сталина в значительной степени объясняются не только враждебностью их авторов к Сталину, но и их отчужденным отношением к православной церкви.

Между тем в суровой обстановке Тифлисской семинарии были свои положительные стороны для развития ума и стимулирования интереса к знаниям. Богословские занятия развивали память, умение глубоко разбирать тексты и логически рассуждать. Строгая дисциплина не слишком позволяла учащимся отвлекаться от занятий. Семинаристы, закаленные еще в духовных училищах на текстах богословской литературы, без особого труда переваривали те философские и естественно-научные труды, которые ставили в тупик иных воспитанников светских школ. Даже суровые ограничения семинарии в отношении информации из внешнего мира имели свои положительные стороны, ибо заставляли учеников с такой жадностью осваивать знания, которая была немыслима для студентов светских учебных заведений. Любая книга, которая попадала к семинаристам, страдавшим от недостатка информации, любая публичная лекция, услышанная ими, становились предметом их дотошного изучения, пересудов, споров, а потому ученики духовных училищ извлекали гораздо больше ценного из ограниченного объема информации, чем университетские студенты из тех интеллектуальных богатств, которые им предлагали преподаватели.

Впрочем, некоторые авторы биографий Сталина отчасти признавали положительные стороны обучения в Тифлисской семинарии. Алан Баллок считал, что «благодаря этому обучению Сталин развил феноменальную память, что ему весьма пригодилось в его дальнейшей деятельности». А. Улам же решительно опровергал мнение Троцкого, который, по его словам, «изображал Сталина почти как неграмотного человека». Подобные заявления, подчеркивал А. Улам, «игнорировали то обстоятельство, что семинария дала ему немалые знания: он должен был изучать латынь, греческий, церковнославянский, а также русские историю и литературу».

Главным же следствием пребывания в семинарии стала подготовка Иосифа к священнической деятельности. Вероятно, готовясь к ней, Иосиф еще внимательнее вслушивался в проповеди священнослужителей, их беседы с верующими, запоминал их слова, сказанные ему во время исповедей, постигая, как на практике претворяются слова священных для него книг и уроки богословия.

Еще с детства Иосиф мог наблюдать, что верующие обращаются к священнику как к единственному человеку, который мог их выслушать, разрешить их сомнения, простить их проступки или наказать их. Люди, довольные своей участью, реже обращались к помощи священнослужителя. В церковь и к священникам шли прежде всего те, кто нуждался в духовной поддержке. Задолго до появления социологии священники были лицами, обладавшими огромным практическим опытом в изучении массового сознания населения, их чаяний и забот, их желаний и стремлений, их страхов и опасений. Постоянно общаясь со священнослужителями и другими церковными лицами в духовном училище, Иосиф мог рано понять, что беспокоит людей и на что они надеются. Благодаря этому он, как и многие другие ученики духовных училищ, мог быстро распознавать наиболее общие причины печалей и тревог прихожан. Общаясь со священниками, Иосиф рано стал учиться разбираться в людях, их душевных качествах.

Семинарист мог понять, что высокие требования к священнику определялись тем, что для истово верующих он был их надеждой и утешением, лицом, способным смирить смятение их духа, направить их на путь истины и добра, а не просто сказать верующему приятные вещи. Верующий должен был видеть в священнике пример твердости веры, воспринимать его слова как неоспоримые указания относительно того, как следует жить. Проповедь священника должна не просто изложить аргументы в пользу религии, а вдохновить верующих на праведную жизнь. Священник должен уметь добиться того, чтобы верующие доверились ему, поведав о своих жизненных нуждах и откровенно рассказав о своих грехах. Священник должен с предельным вниманием выслушать исповедь верующего. Примеры священнических бесед с прихожанами, вероятно, помогли ему освоить мастерство в общении с людьми.

Исповедь венчается суждением священнослужителя, которое равносильно судебному решению для верующего, определяя степень соответствия или несоответствия его поведения правилам церковной жизни. Священник может обосновать свои слова авторитетными ссылками на священные тексты. У верующего не должно было быть ни малейших сомнений в том, что устами священника гласит Небесная Церковь. Поэтому решения священника должны быть взвешенными, мудрыми, ясными и не подлежащими обжалованию. Иосиф знал, что во власти священника охарактеризовать сравнительно небольшой проступок верующего, как шаг к измене Богу и тем самым своевременно предотвратить его грехопадение. Священники могли отказываться отпустить прихожанам их грехи, не допустить их к таинству причастия, накладывать различные епитимии. Он также знал, что священник может санкционировать прощение тяжких грехов преступнику, чтобы сохранить в душе падшего надежду на спасение и тем самым остановить его на гибельном пути.

В церкви Иосиф учился выражать мысли логично и понятно, быть беспристрастным судьей человеческих поступков, судьей строгим и справедливым. У священнослужителей он учился умению находить слова и манеру поведения, позволявшие смирить злые мысли и буйные страсти паствы, вдохнуть надежду и веру в сердца людей. Очевидно, что примеры священнослужителей оказали влияние на последующую жизнь Сталина и помогали ему строить свои выступления и свое поведение уже в качестве государственного руководителя. Многочисленные очевидцы отмечали, что Сталин умел сделать так, чтобы люди откровенно рассказывали ему о своих делах и проблемах, а он мог их долго и с поразительным вниманием выслушивать.

Есть многочисленные свидетельства и разборов Сталиным проступков людей, которые по своей форме во многом напоминали разборы священниками поведения прихожан, совершавших грехи. Как и православные священники, которые могут долго и сурово разбирать вину прихожан, Сталин мог подолгу «пилить» виновных и указывать им на возможные тяжкие последствия, вытекающие из их, казалось бы, незначительных проступков. Зачастую такие беседы Сталина венчались «отпущением грехов», когда виновник уходил от него не только с чувством облегчения, но и вдохновленный оказанным ему доверием. В то же время Сталин мог жестко «накладывать епитимии» на тех, кто, по его мнению, совершал непростительные проступки.

Вероятно, привычки, сложившиеся под воздействием примеров священнослужителей, отразились впоследствии и в манере сталинских письменных работ и публичных выступлений. Четкости сталинской речи или письменных работ способствовало сочетание риторических вопросов и кратких ответов, в стиле церковного катехизиса. Для выступлений Сталина была характерна жесткость и категоричность церковной логики. Многие образы, использованные Сталиным в его речах и публикациях, были взяты из церковного лексикона. Активно применялись Сталиным в его статьях и речах речевые повторы, используемые в церковных проповедях.

Можно найти сходство между стилем писем Сталина и характерными особенности священнических писем прошлого века. Как и многие послания православных старцев, письма Сталина отличались краткостью, содержательностью и быстрым переходом к основным вопросам послания. Порой они, как и послания священнослужителей, носили назидательный характер и содержали добрые советы.

Но если священники, наставляя своих духовных чад на путь истинный, ссылались на положения Священного Писания или святоотеческой литературы, то Сталин использовал положения из классиков марксизма-ленинизма для того, чтобы подкрепить собственные аргументы. При этом, как и священнослужители, Сталин в своих письмах неоднократно настаивал на том, чтобы его корреспонденты внимательно вчитывались в рекомендованную им литературу.

Беспрекословное подчинение верующих суждениям (в том числе резким и суровым), изрекаемым священнослужителями, обеспечивалось безграничным доверием к ним, верой в их способность проводить божию волю. Чтобы добиться такого отношения верующих, священник должен был поддерживать уважение к своему сану и в то же время быть доступным для паствы. На различных примерах Иосиф мог убедиться в том, что ошибки в поведении могли подорвать авторитет священнослужителя и закрыть сердца отчаявшихся людей для Божьего Слова.

Находясь в церкви, Иосиф учитывал пристальное внимание, с каким прихожане следят за каждым шагом священника. Малейшее нарушение сложившихся норм поведения и даже общепринятого внешнего вида могло стать причиной всевозможных пересудов и сплетен как в среде прихожан, так и среди коллег-священников. Он учился «знать свое место» в церковном коллективе и соблюдать строгую иерархию отношений между священником и паствой, между старшими по должности церковнослужителями и младшими.

Получая в церкви советы, как вести себя мудро в мирском обществе, где царят злоба и ненависть, мстительность и глупость, Иосиф в то же время запоминал, что главным способом преодоления и людских интриг, и суетных помыслов может стать победа над страстями.

Есть основания считать, что в своем стремлении подражать поведению священников Сталин обрел те качества, которые особенно ценились в церкви. Потом они стали его отличительной особенностью: отсутствие «поспешности, торопливости, смущения», стремление (хотя и не всегда успешное) сдерживать «горячие мысли», подчеркнутое спокойствие и выдержка. Характеризуя Сталина, с которым он постоянно общался по долгу службы, бывший управляющий делами Совнаркома СССР Я. Е. Чадаев вспоминал: «Внешне он был спокойный, уравновешенный человек, неторопливый в движении, медленный в словах и действиях. Но внутри вся его натура кипела, бурлила, клокотала. Он стойко, мужественно переносил неудачи и с новой энергией, с беззаветным мужеством работал на своем трудном и ответственном посту». Эти наблюдения перекликаются с воспоминаниями А. А. Громыко: «В движениях Сталин всегда проявлял неторопливость. Я никогда не видел, чтобы он, скажем, заметно прибавил шаг, куда-то спешил. Иногда предполагали, что с учетом обстановки Сталин должен поскорее провести то или иное совещание, быстрее говорить или торопить других, чтобы сэкономить время. Но этого на моих глазах никогда не было. Казалось, само время прекращает бег, пока этот человек занят делом». Даже в походке Сталина, когда он мог незаметно и почти неслышно подойти к человеку, можно увидеть сходство с типичной походкой многих православных священников.

Многие поведенческие черты Сталина сформировались в годы его учебы в духовных учебных заведениях под воздействием примеров священнослужителей с характерным для них сочетанием доброжелательности в общении с людьми и умения держать их на определенной дистанции. Характеризуя стиль поведения Сталина, А. А. Громыко в своих воспоминаниях писал: «В манере поведения Сталина справедливо отмечали неброскую корректность. Он не допускал панибратства, хлопанья по плечу, по спине, которое иной раз считается признаком добродушия, общительности и снисходительности. Даже в гневе – а мне приходилось наблюдать и это – Сталин обычно не выходил за рамки допустимого. Избегал он и нецензурных выражений».

Возможно, что идеал смиренного пастыря оказал воздействие и на бытовые привычки Сталина. Как и многие другие, А. И. Микоян отмечал, что «в личной жизни Сталин был очень скромен, одевался просто». Он научился, как и священнослужители, довольствоваться неброской и скромной одеждой. Его домашний быт даже в годы его пребывания у власти не отличался роскошью, и в этом, вероятно, также сказывались уроки духовных училищ.

И все же священники, которые обычно своим внешним видом и одеянием демонстрируют смирение, во время торжественных богослужений облачаются в роскошные одеяния. Да и в обычное время они находятся в центре внимания паствы, принимают исключительные знаки уважения со стороны верующих. Склоненные в поклонах люди, их смиренные просьбы о благословении, почтительное внимание, с которым выслушиваются слова священнослужителя, а нередко и восторженный трепет, который вызывают проповеди священника, – все это не могло не оставить следа на сознании человека, который готовился стать пастырем божьим. Возможно, что воспоминания о церковных службах служили для Сталина примером, когда он оказался окруженным всеобщим восхищением, почетом и восхвалениями, а его речам, затаив дыхание, внимали его собеседники, массовые аудитории, все советские люди. Однако не исключено, что восприятие священнослужителями пышных церковных церемоний как актов, творимых во славу божию, напоминало ему, что праздничный ритуал и знаки восторженного внимания людей относятся не к нему лично, а к делу, которое он олицетворял. Именно так он не раз объяснял советские торжественные церемонии и поведение присутствовавших на них людей, которые выражали восторги по случаю его появления.

Есть множество и других свидетельств того, что учеба в духовных учебных заведениях и пребывание в лоне церкви сохранили свое воздействие на Сталина даже после того, как он покинул церковное поприще. Он не раз вспоминал о своем пребывании в семинарии и говорил о своей несостоявшейся карьере священника. Узнав в ходе беседы с будущим Маршалом Советского Союза Василевским, что тот, учась в семинарии, не собирался стать священником, Сталин шутливо заметил: «Так, так. Вы не имели такого желания. Понятно. А вот мы с Микояном хотели пойти в попы, но нас почему-то не взяли. Почему, не поймем до сих пор». Он на всю жизнь сохранил в памяти церковные песнопения, и Молотов впоследствии рассказывал Феликсу Чуеву о том, как Сталин с ним и Ворошиловым порой пели православные акафисты.

Разумеется, после того, как Сталин стал членом марксистской партии, влияние религиозного воспитания на его сознание и привычки проявлялось лишь косвенным образом. Хотя он был членом партии, объявившей непримиримую борьбу религии, пребывание в лоне церкви и учеба в духовных заведениях помогли ему понимать психологию верующих и роль священников. Поэтому явно раздражала атеистическая пропаганда, которая игнорировала особенности религиозного сознания верующего человека. Об этом он не раз говорил, в том числе и публично. О глубоком понимании роли церкви в жизни верующих свидетельствовал и совершенный по инициативе Сталина резкий поворот в государственной политике по отношении к религии в конце 30-х – начале 40-х гг.

Но в 1894 году вряд ли кто-либо мог предположить в Тифлисской духовной семинарии, что судьбы православной церкви в России будет решать один из ее учеников. Новичкам семинарии предписывалось, что они должны были «переродиться» и «очиститься» от «греховных страстей» и «мирских представлений». Поэтому им запрещалось посещать театры, публичные лекции, читать светскую художественную литературу и сосредоточиться на преподаваемых предметах.

Соученик Иосифа по семинарии Давид Папиташвили вспоминал: «После поступления в семинарию Сосо заметно изменился. Он стал задумчив, детские игры перестали его интересовать». Очевидно, суровые порядки семинарии и желание стать священнослужителем заставили подростка более строго относиться к своему поведению. Как и в Горийском духовном училище, он хорошо учился.

Однако при переходе из первого во второй класс семинарии его фамилия была названа в «Духовном вестнике Грузинского экзархата» не первой, а лишь восьмой. И хотя на следующий год его отметки видимо улучшились, он все же занял в своем классе не первое, а пятое место. Очевидно, стремление к священническому сану стало соперничать в душе Иосифа с другими интересами, которые возникли у него после поступления в Тифлисскую семинарию.

Дело в том, что переезд в Тифлис был равносилен для Иосифа выходу в большой мир, о возможностях которого он и не подозревал, находясь в маленьком Гори. Население Тифлиса было в 26 раз больше населения Гори. Впрочем, здесь было всего гораздо больше, чем в Гори: здесь было много больших и богатых домов, здесь было больше движения на улицах, больше магазинов. Солист церковного хора, лучший ученик православного училища Гори, участник подростковых компаний был никому не известен в большом городе. Однако есть основания полагать, что подросток не был настолько подавлен размерами Тифлиса, чтобы не попытаться узнать о новой жизни как можно больше и постараться преуспеть в этой жизни, полной необычайных возможностей. Как и многие юные выходцы из небольших городков и деревень, Иосиф проявлял характерную для него острую любознательность и жадное желание все узнать про новый мир.

Иосиф обнаружил, что в Тифлисе была «Дешевая библиотека», где он мог брать книги для чтения дома. Если же Иосиф видел интересные книги в букинистических магазинах, которых не было в библиотеке, но купить их ему было не по средствам, он старался понять самое существенное в содержании книги, пока ее листал, стоя у магазинного прилавка. Так он развил способность быстрого чтения, умение схватывать суть содержания книг и феноменальную память.

К. Е. Ворошилов, познакомившись со Сталиным в 1906 году во время стокгольмского съезда партии, был поражен, когда Сталин на память стал читать большие отрывки из различных литературных произведений. Есть и свидетельство Р. Роллана, который записал рассказ Максима Горького о памяти Сталина. Горький говорил французскому писателю, что, «прочитав страницу», Сталин «повторяет ее наизусть почти без ошибок».

Оказавшись в Тифлисе, Иосиф стал читать книги, о существовании которых он и не подозревал, пока жил в Гори. Его товарищ по семинарии Г. Глурджидзе вспоминал, что вопреки запретам начальства «Иосиф увлекался чтением „посторонних“ книг. Вокруг него собирались товарищи. Чтобы лучше разбираться в интересовавших нас вопросах, мы читали „Историю культуры“ Липперта, „Войну и мир“, „Хозяин и работник“, „Крейцерову сонату“, „Воскресение“ Льва Толстого, а также Писарева, Достоевского, Шекспира, Шиллера и др. Книга была неразлучным другом Иосифа, и он с нею не расставался даже во время еды».

Помимо художественных произведений Иосиф жадно поглощал и общеобразовательную нехудожественную литературу. В марте 1897 года в кондуитном журнале семинарии записано: «отобрана у Джугашвили Иосифа книга „Литературное развитие народных рас“ Летурно». (При этом было замечено, что «в чтении книг из „Дешевой библиотеки“ названный ученик замечается уже в 13-й раз».) В те же годы Иосиф Джугашвили читал книгу Дарвина «Происхождение человека» и Чарлза Лейлла «Древность человека», ознакомился с Фейербахом, Боклем, Спинозой, жизнеописаниями Коперника и Галилея, «Химией» Менделеева.

Одновременно он читал и перечитывал книги любимых грузинских авторов. Среди них называли произведения Ильи Чавчавадзе, Важи Пшавелы. Как свидетельствуют очевидцы, даже во время занятий в семинарии Иосиф тайком читал и перечитывал «Витязя в тигровой шкуре». Повесть о рыцарской верности любви и дружбе доблестных витязей Востока, побеждавших орды врагов, бравших штурмом непреодолимые крепости, одолевавших диких зверей и проливавших потоки слез по своим возлюбленным, сохранила свое очарование и через несколько столетий после ее создания.

Будущему государственному деятелю поэма рассказывала о деятельности царей и полководцев, вероломстве врагов, способных прикрывать коварные ловушки лживыми заверениями в своей покорности, предательстве целых народов (так ведут себя хатабы). Автор поэмы предупреждал, что еще большую опасность представлял собой тайный враг. Руставели писал: «Из врагов всего опасней враг, прикинувшийся другом. Мудрый муж ему не верит, воздавая по заслугам». Будущий полководец запоминал строки, в которых рассказывалось, как Тариэл и его друзья внимательно обсуждали возможности штурма, казалось бы, неприступной крепости Каджети, а затем смело осуществили подготовленный ими план военной операции.

Однако эти уроки, полученные от Руставели, сказались в деятельности Сталина много позже. В семинарские годы Иосиф видел в великой поэме и произведениях других грузинских, а также русских поэтов прежде всего великолепные образцы поэтического творчества, которое его все больше влекло. Очевидцы сообщали, что Иосиф начал писать стихи еще в Гори. По словам Г. Елисабедашвили, он «писал экспромтом и товарищам часто отвечал стихами». В Тифлисе это детское увлечение стало серьезным. Видимо, подросток не удовлетворялся лишь семинарскими занятиями и чтением книг, а стремился творчески осмыслить и выразить в поэтической форме переполнявшие его мысли и чувства.

О том, что стихотворения Иосифа Джугашвили не являлись лишь увлечением, характерным для юношеского возраста, а серьезными произведениями, свидетельствовала их оценка видными грузинскими поэтами и литераторами того времени. Его стихотворение «Утро» было опубликовано 14 июня 1895 года на первой странице газеты «Иверия», которую редактировал автор любимых книг Иосифа, известный грузинский писатель Илья Чавчавадзе. Впоследствии это небольшое стихотворение видный грузинский педагог Я. Гогебашвили поместил в учебник для начальных школ «Деда Эна» («Родное слово»).