Текст книги "Сталин. Генералиссимус Великой Победы"

И все же хотя сходство многих сторон христианства и марксистского учения облегчало переход Иосифа Джугашвили, как и других учеников Тифлисской семинарии, к участию в революционном социалистическом движении, между религией и теорией Маркса – Энгельса были полярные различия. Религия покоилась на вере, учение Маркса – на научном доказательстве. Религия считала, что целью верующего является забота о его душе и подготовка к вечной жизни, а задача марксизма сводилась к решению выхода из мирских проблем путем переустройства общественной жизни. Религия призывала верующих смиренно нести свой крест, а марксисты звали на революционную борьбу. Марксисты осуждали религию как орудие идейного порабощения масс, а религия осуждала марксизм за проповедь неверия в Бога.

Несмотря на столь радикальный поворот в своем мировоззрении, последующие события показали, что Иосиф Джугашвили не сожалел о сделанном выборе, так как нашел в марксистском революционном движении ответы на жизненные вопросы, которые представлялись ему главными. В революционной деятельности он увидел возможность реализовать свои жизненные цели и идеалы.

О том, что привлекло его лично в марксистской революционной партии, можно понять из содержания небольшой статьи, написанной Джугашвили в 1907 году и посвященной памяти товарища по партии Георгию Телия. В ней Джугашвили перечислял качества, которыми обладал покойный и которые, по мнению автора, «больше всего характеризует социал-демократическую партию, – жажда знаний, независимость, неуклонное движение вперед, стойкость, трудолюбие, нравственная сила».

Еще до исключения из семинарии и поступления на работу в обсерваторию в августе 1898 года Иосиф Джугашивили вступил в «Месаме-даси». С этого времени началась его жизнь в революционной партии. Выступая перед рабочими Тифлисских железнодорожных мастерских в 1926 году, Сталин назвал весь период своей революционной деятельности с 1898-го по 25 октября 1917 года «школой революционного ученичества». Знания и опыт, обретенные им в ходе своей почти 20-летней революционной деятельности, можно сравнить с получением университетского образования. Эта «школа» стала для Сталина «университетом революции».

Вспоминая начало своей партийной работы, Сталин говорил, как он в 1898 году «впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских». Из достижений своей прежней жизни, оказавшихся пригодной для жизни в партии, он признавал лишь одно: «может быть, я был тогда немного больше начитан». Сталин весьма скромно оценивал свое тогдашнее место в революции, считая, что «как практический работник, я был тогда, безусловно, начинающим». Он видел в тифлисских рабочих своих учителей, способных ему дать практические уроки классовой борьбы. Он уверял, что «в сравнении с этими товарищами я был тогда молокососом… Здесь, в кругу этих товарищей, я получил свое боевое, революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тогда учеником от революции… Моими первыми учителями были тифлисские рабочие».

Позже в своей беседе с писателем Эмилем Людвигом Сталин говорил, что он вступил в революционное движение, когда он «связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе». Известно, что среди политических ссыльных из центральной России в Тифлисе в это время находились В. К. Курнатовский, М. И. Калинин и С. Я. Аллилуев, которые также оказали большое влияние на становление Иосифа Джугашвили как революционера-марксиста.

Вскоре после вступления в «Месаме-дасе» Иосиф обратился к руководителю этой организации Ною Жордании, чтобы тот поручил ему ведение пропаганды в одном из рабочих кружков. Однако вождь грузинских социал-демократов, будучи старше Джугашвили на восемь лет, счел, что тот еще слишком молод и неопытен для такой работы и посоветовал ему еще поучиться. Вежливо поблагодарив за совет, Иосиф вскоре стал вести революционный кружок, к огромному неудовольствию Жордании.

К этому времени внутри «Месаме-дасе» стали заметны противоречия между ее «ветеранами» во главе с Жорданией и «новичками» во главе с Кецховели, Цулукидзе и Джугашвили. Как это часто бывает, «ветераны» отстаивали сложившиеся методы работы, а «новички» настаивали на новых, более смелых решениях. Дерзание молодости помогало им преодолевать неизбежные трудности превращения в профессиональных революционеров.

Решив действовать самостоятельно, Джугашвили лишился ценной методической помощи «ветеранов». Однако он постарался компенсировать ее отсутствие смелостью и уверенностью в пропаганде азов социалистической теории.

Одним из первых выступлений Иосифа Джугашвили перед широкой аудиторией явилась его речь в ходе подпольной маевки в 1900 году под Тифлисом, которую он организовывал вместе с Вано Стуруа, Ладо Кецховели и другими членами «Месаме-даси». Содержание произносившихся там речей неизвестно, но, судя по всему, ораторы призывали рабочих к борьбе в защиту своих прав и против эксплуатации. Под влиянием деятельности социал-демократов рабочие Тифлисских железнодорожных мастерских в середине 1900 года выступили против снижения заработной платы и неоплачиваемых сверхурочных работ, и 1 августа 1900 года началась их забастовка, к которой присоединились рабочие ряда других предприятий Тифлиса. Однако власти приняли жесткие меры для подавления стачки: более 500 забастовщиков было арестовано. В это время любое подобное выступление сурово наказывалось как тяжкое преступление.

Избрав путь революционной борьбы, Иосиф Джугашвили также поставил себя вне закона. Если, читая книги, запрещенные Тифлисской семинарией, он мог ссылаться на то, что подобных запретов не существует ни в одной другой семинарии России, то, занявшись пропагандой революционных идей среди рабочих Тифлиса, он нарушал законы империи и не мог рассчитывать на снисхождение к нему властей.

Российская полиция имела богатый опыт обнаружения и преследования таких нарушителей закона. Поэтому неудивительно, что, несмотря на конспирацию, о противозаконной деятельности наблюдателя обсерватории Иосифа Джугашвили стало известно тифлисской жандармерии. В ночь на 22 марта 1901 года в его отсутствии на квартире Иосифа был произведен обыск. В отчете жандармского ротмистра Рунича от 23 марта говорилось: «Принимая во внимание, что… служащий наблюдателем в физической обсерватории Иосиф Джугашвили ведет сношения с рабочими, принадлежит, весьма возможно, к социал-демократам… постановил привлечь названного Иосифа Джугашвили и допросить обвиняемым по производимому мною… исследованию степени политической неблагонадежности лиц, составивших социал-демократический кружок интеллигентов в г. Тифлисе». Однако жандармерии не удалось задержать Иосифа Джугашвили, – узнав об обыске, он скрылся и перешел на нелегальное положение, на котором он находился до 1917 года, за исключением того времени, когда он был под арестом, в тюрьме или в ссылке.

Некоторое время Иосиф скрывался в Тифлисе. 22 апреля 1901 года он принял участие в организации массовой демонстрации, намеченной как празднование Первого мая. Многие ее участники были задержаны полицией, но Иосиф избежал ареста. Вскоре он покинул Тифлис и переехал в Баку. Еще в 1900 году в Баку прибыл друг Джугашвили Ладо Кецховели, который организовал там подпольную типографию, известную среди революционеров под конспиративным названием «Нина». Здесь размножали «Искру», печатали работы Маркса, Энгельса, руководителей международной и российской социал-демократии. Вскоре под руководством Ладо Кецховели было налажено издание первой нелегальной социал-демократической газеты на грузинском языке «Брдзола» («Борьба»). Многие статьи в первых номерах газеты были написаны Иосифом Джугашвили.

В своей статье «Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи», опубликованной во втором (ноябрьском) и третьем (декабрьском) номерах 1901 года «Брдзолы», И. Джугашвили описал эволюцию рабочего и социал-демократического движения России от борьбы за удовлетворение отдельных требований и кружковое изучение марксизма до развертывания политической борьбы. Автор статьи утверждал, что от стачек рабочее движение переходит к уличным демонстрациям как к более высокой стадии борьбы. Он считал, что «уличная агитация – смертный приговор» для властей. И. Джугашвили писал, что «уличная демонстрация… вовлекает в движение большую массу населения, сразу знакомит ее с нашими требованиями и создает ту благоприятную широкую почву, на которой мы можем сеять семена социалистических идей и политической свободы».

«В любопытстве народа, – подчеркивал Джугашвили, – скрывается главная опасность для власти: сегодняшний „любопытствующий“ завтра как демонстрант соберет вокруг себя новые группы „любопытствующих“. А такие „любопытствующие“ сегодня в каждом крупном городе насчитываются десятками тысяч… „Любопытствующие“ видят, что демонстранты собрались высказать свои желания и требования. …Любопытствующий» не бежит от свиста нагаек, а, наоборот, подходит ближе, а нагайка уже не может разобрать, где кончается простой «любопытствующий» и где начинается «бунтовщик». Теперь нагайка, соблюдая «полное демократическое равенство», не различая пола, возраста и даже сословия, разгуливает по спинам и тех, и других». С точки зрения организаторов выступления «неразборчивость» нагайки была благом. Джугашвили хладнокровно замечал: «Этим нагайка оказывает нам большую услугу, ускоряя революционизирование „любопытствующего“. Из оружия успокоения она становится оружием пробуждения».

Более того, организаторы демонстрации исходили из того, что ее участники, а также случайные «любопытствующие» могут лишиться свободы и даже жизни в ходе разгона уличного шествия. И. Джугашвили писал: «Пусть уличные демонстрации не дают нам прямых результатов, пусть сила демонстрантов сегодня еще очень слаба для того, чтобы этой силой вынудить власть немедленно же пойти на уступки народным требованиям, – жертвы, приносимые нами сегодня в уличных демонстрациях, сторицей будут возмещены нам. Каждый павший в борьбе или вырванный из нашего лагеря борец подымает сотни новых борцов. Мы пока еще не раз будем биты на улице, еще не раз выйдет правительство победителем из уличных боев. Но это будет „пиррова победа“. Еще несколько таких побед – и поражение абсолютизма неминуемо. Сегодняшней победой он готовит себе поражение». Так один политический бой, даже если он был проигран, рассматривался как неизбежное звено в цепи событий, ведущих к победе.

Как и в будущих операциях Великой Отечественной войны, когда Сталин и другие военачальники скрывали в своих депешах подлинные фамилии под псевдонимами, чтобы противник не мог разгадать характер сообщения, революционеры избирали себе подпольные клички, чтобы власти не могли их обнаружить. Иосиф Джугашвили избрал для себя имя героя своих детских игр – Кобу.

Вскоре после того, как чем его статьи увидели свет, Джугашвили получил возможность проверить справедливость изложенных в них теоретических положений на практике. Разносторонние знания и незаурядные способности молодого революционера способствовали выдвижению его в руководители подпольных организаций Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Руководство же деятельностью этих организаций вооружало Джугашвили опытом, который ему помогал в дальнейшем в руководстве военными формированиями. Организация любой подпольной маевки, распространение нелегальной литературы, любой демонстрации была связана со сбором информации (нередко тайными способами), заблаговременным планированием боевых действий, выбором главного удара, скрытностью подготовки, заботой о наличии резервов, обеспечении синхронности действий и многого другого, что присутствует в любой военной операции. Подготовка к крупной политической акции заставляла ее организаторов тщательно продумывать сочетание стратегических целей и тактических приемов.

В ноябре 1901 года на нелегальной конференции тифлисской социал-демократической организации Джугашивили был избран в Тифлисский комитет РСДРП, и по поручению этого комитета он был направлен в Батум. Его деятельность в этом городе с ноября 1901 года по апрель 1902 года стала первой самостоятельной работой «ученика от революции». Являясь сравнительно небольшим городом с населением в 30 тысяч человек, Батум был, после Баку и Тифлиса, третьим по значению промышленным центром Закавказья, специализируясь на экспорте нефти из России. Однако в отличие от Баку и Тифлиса в Батуме не происходило бурных выступлений рабочих. По мнению Ноя Жордании, рабочий класс Батума, состоявший в значительной степени из выходцев из деревень, был «отсталым». Руководители местной социал-демократической организации И. Рамишвили и Н. Чхеидзе также не верили в возможность поднять батумских рабочих на выступления в защиту своих прав, а уж тем более повести их на политическую борьбу и считали необходимым ограничиться постепенным распространением марксистских идей. Действуя независимо от них, Иосиф Джугашвили, судя по всему, быстро нашел общий язык с недавними выходцами из крестьян. Под его руководством за несколько зимних месяцев 1901–1902 годов были созданы новые марксистские кружки, а также была организована нелегальная типография, в которой печатались листовки. Эти листовки распространялись на нефтеперерабатывающих заводах Ротшильда и Манташева.

Первой самостоятельной операцией, проведенной Кобой-Джугашвили, стала организация забастовки в Батуме в начале марта 1902 года, которая переросла в демонстрацию. 9 марта 1902 года трехтысячная демонстрация невооруженных рабочих подошла под красными знаменами к воротам тюрьмы. Начальник тюремной охраны потребовал, чтобы толпа разошлась. В ответ раздались крики: «Бей их! Хватай их винтовки! Они не посмеют стрелять!» Войска, окружавшие батумскую тюрьму, стали стрелять в толпу. 14 человек было убито, а 54 – ранено. По сведениям полиции Джугашвили был среди демонстрантов. Он вывел из толпы раненого рабочего Геронтия Каландадзе и доставил его на квартиру.

Несмотря на разгром демонстрации, расчет ее организаторов на то, что суровая расправа лишь подтолкнет рабочих к сопротивлению, оправдался. Расстрел демонстрации не остановил забастовки.

Во время похорон жертв расстрела 12 марта социал-демократы распространяли листовки, содержавшие призыв: «Настало время поднять знамя с девизом: „Долой царское правительство!“ Предполагают, что автором листовки был Иосиф Джугашвили. Вскоре, съездив в Тифлис, Джугашвили вместе с батумским рабочим Константином Канделаки, у которого он жил, привез оттуда в Батум пачки новых революционных прокламаций. Они были распространены в городе 28 марта. События в Батуме, который до сих пор считался спокойным городом России, получили широкий отклик в стране. „Искра“ писала о расправе над демонстрантами, используя эти события для антиправительственной агитации. „Ученик от революции“ успешно справился с первым самостоятельным заданием.

В ответ на эти выступления власти усилили репрессии. 350 забастовщиков были высланы из Батума, а 5 апреля 1902 года полиции, наконец, удалось обнаружить местопребывание организаторов выступлений. Джугашвили, Канделаки и ряд других были арестованы. В жандармском отчете сообщалось, что Джугашвили «являлся главным руководителем беспорядков, произведенных батумскими рабочими».

После ареста 5 апреля 1902 года началось первое тюремное заключение Джугашвили. Более года он пробыл в батумской тюрьме. 19 апреля 1903 года его перевели в кутаисскую тюрьму, в которой был один из самых суровых режимов по сравнению с другими местами заключения в России.

Чтобы выжить, заключенному требовалась немалая сила воли. Испытания неволей Иосиф Джугашвили выдерживал с честью. Воспитанный с детства на примерах свободолюбивых героев из книг А. Казбеги и И. Чавчавадзе, помня из уроков в духовных училищах жизнеописания христианских великомучеников, он стремился стоически переносить пытки. Вспоминали, как однажды, когда заключенные были подвергнуты массовой экзекуции и проходили через строй надзирателей, каждый из которых наносил удар по Джугашвили, он продолжал держать в руках книгу и сосредоточенно читать текст во время избиения. Хотя скорее всего в данном случае, Джугашвили назло тюремщикам делал вид, что читал книгу, следует сказать, что он на самом деле старался много читать, находясь в тюрьме. Он использовал каждую минуту для пополнения своих знаний.

Тюремную администрацию революционеры считали передовым отрядом ненавистной им власти. Поэтому уловки, с помощью которых они продолжали вести революционную работу из застенок, организация массовых выступлений заключенных в защиту своих прав, организация побегов из тюрем и ссылок рассматривалась ими как важные этапы в их борьбе против самодержавия. Эта борьба требовала овладения определенными знаниями и навыками. Джугашвили вполне овладел искусством борьбы в условиях неволи. Во время пребывания в батумской тюрьме Джугашвили готовил прокламации и пересылал их на волю. В кутаисской тюрьме Джугашвили писал записки политзаключенным, подбадривая их. Он стал инициатором протестов против тяжелых условий заключения. Подобные протесты были небезопасны. Властям ничего не стоило застрелить «бунтовщика», утверждая, что он напал на охрану или нарушал тюремный порядок. Именно под таким предлогом тюремные власти расправились с одним из первых наставников Джугашвили – Ладо Кецховели.

Однако ни подобные примеры расправ, ни угрозы начальства, ни террор, чинимый тюремными властями с помощью уголовников, не сломили «ученика от революции». Уже через три месяца после своего прибытия в кутаисскую тюрьму Джугашвили организовал забастовку, принявшую столь значительный характер, что для разрешения конфликта в тюрьму прибыли губернатор области и прокурор. В результате их переговоров с Джугашвили многие требования заключенных были удовлетворены: политических заключенных отделили от уголовников, дали разрешение приобрести за свой счет тахту, чтобы не спать на цементном полу и т. д.

Осенью 1903 года осужденный Иосиф Джугашвили был выслан на три года в село Новая Уда Балаганского уезда Иркутской губернии. Тюрьмы, каторжные работы и ссылки были обычной участью члена революционной партии тех лет. Делегаты первых съездов Коммунистической партии, проводившихся в первые годы Советской власти, непременно указывали число арестов, а также количество лет, проведенных в тюрьмах, ссылках и на каторжных работах. Например, среди делегатов VIII съезда РКП(б), состоявшегося в марте 1919 года, в царских тюрьмах сидело 60 %, в ссылках побывало 35 %, на каторге – 6 %. В среднем каждый делегат подвергался двум арестам, один год находился в тюрьме, один год – в ссылке, 4 месяца на каторге.

Джугашвили намного опередил эти «средние» данные. Он семь раз подвергался арестам. Попав впервые в тюрьму в 23 года, Иосиф Джугашвили пробыл в тюрьмах, ссылках или на нелегальном положении до 38 лет. За 15 лет, прошедших со дня первого ареста, он большую часть из них был лишен свободы (8 лет и 10 месяцев), проведя около 5 лет в ссылках либо на севере европейской территории России, либо в Сибири. В ссылке Джугашвили находился под постоянным наблюдением. Сведения о его поведении регулярно передавались вышестоящему начальству. Остальные пять лет он находился в тюрьмах Батума, Кутаиса, Баку, Петербурга или под стражей и в пересыльных тюрьмах во время следования «по этапу».

За эти 15 лет лишь однажды его пребывание на свободе продлилось четыре года и почти три месяца (с 5 января 1904 года до 25 марта 1908 года). Обычно же он находился на свободе подряд лишь в течение нескольких месяцев (9 месяцев с 24 июня 1909 года по 23 марта 1910 года; 2 месяца с 29 февраля 1912 года по 22 апреля 1912 года; 6 месяцев с 1 сентября 1912 года по 23 февраля 1913 года). Находясь в розыске, он должен был постоянно быть начеку, проявляя повышенную настороженность на улице и дома. Он никогда не знал, не завершится ли очередной день арестом и тюрьмой.

В эти годы Джугашвили лишь однажды находился на свободе на «законных основаниях» и то недолго – два с половиной месяца. С 27 июня по 9 сентября 1911 года после отбывания ссылки в Сольвычегодске ему было разрешено жить в Вологде, но и там он находился под негласным надзором полиции.

Обычно же свобода, которую обретал Джугашвили после побегов из ссылок, была до предела ограниченной. Будучи на нелегальном положении, он был вынужден скрываться от полиции под чужими именами и фамилиями. Он жил с фальшивыми паспортами на «Чижикова» и «Каноса Нижрадзе, жителя села Маглаки Кутаисской губернии», «Оганеса Вартановича Тотомянца» и «Закара Крикорьяна-Меликьянца».

Иосиф Джугашвили пять раз бежал из мест ссылки, несмотря на то, что там он находился под постоянным наблюдением полиции. Побег из его первой сибирской ссылки, когда он чуть не замерз в пути и даже отморозил щеки, стал для него суровым уроком. После этого он стал более тщательно готовиться к побегам.

Неволя была суровой школой. Ограничивая свободу в ссылке, сдавливая в тюрьме до предела жизненное пространство, сводя уровень человеческих стремлений до простого желания выжить, всячески унижая его достоинство, уничтожая естественную человеческую потребность в интимности и хотя бы в кратковременном одиночестве, или полностью изолируя человека от других людей, неволя одних ломала, других – закаляла. Выдержавшие тюрьму и ссылку революционеры становились, как правило, наиболее активными и опытными бойцами своих партий. Заключенные приучались полагаться на свои силы, разумно расходовать их.

Жизнь в неволе приучала быстрее разбираться в людях. Заключенный должен был быстро понять, на кого можно положиться, а на кого – нельзя. Порой он должен был полностью доверить свою судьбу другому человеку. Положение заключенного, а нередко и его жизнь зависели от окружавших его людей, готовы ли они ему помочь, поделиться необходимым, передать нужные сведения на волю или с воли. Беглец из-под стражи должен был полагаться всецело на добрую волю часто неизвестных ему прежде людей. Они сообщали ему безопасный маршрут, обеспечивали ему нужные документы и необходимые материальные средства для побега, прикрывали его бегство. В то же время заключенный должен был проявлять максимальную бдительность, опасаясь провокатора, труса или просто ненадежного человека. Он знал, что полиция делает все возможное, чтобы усыпить его бдительность и заставить их довериться ее агентам под видом благожелателей. Поэтому одновременно со способностью к безграничному доверию у заключенного вырабатывалась повышенная настороженность к окружающим.

Закалка сохраняла те качества, которые позволяли человеку выжить в ненормальных условиях неволи. Тюрьма и ссылка могли выковать из человека сильного борца, но часто ослабляли в нем множество человеческих качеств, необходимых для нормальной жизни. Такие перемены особенно резко проявлялись в юном сознании. Неволя не может не ожесточать любого заключенного. Нетрудно себе представить, как было нелегко выносить испытания неволей молодому человеку с поэтической и свободолюбивой натурой. Джугашвили знал, что его единственным «преступлением» было желание счастливой жизни для трудящегося народа. В отличие от социалистов-революционеров, или эсеров, социал-демократы не совершали убийств «во имя правого дела». В Батуме он вел на борьбу рабочих, подвергавшихся жестокой эксплуатации. Он не мог не ощущать на собственной судьбе вопиющей несправедливости существовавшего строя и не мог не ожесточаться против него. По этой причине он был готов воспринимать большую часть человеческих несчастий, с которыми он сталкивался, особенно среди его коллег по партии, как прямое следствие существовавшего строя. Смерть Георгия Телии от туберкулеза послужила для Джугашвили поводом заявить о том, что «пролетариат постарается отомстить проклятому строю, жертвой которого пал наш товарищ – рабочий Г. Телия».

Постоянная жизнь вне закона и в борьбе против закона невольно противопоставляла революционера миллионам людей, которые, не являясь его личными врагами, в то же время мирно сосуществовали со строем, который он собирался уничтожить. Стремление отомстить существующему строю и тем, кто активно или пассивно поддерживал его, не могло не ожесточать его и против «трусливых обывателей». Постоянная настороженность в ожидании ареста во время подполья и возможности совершить побег из ссылок, являлась источником гнетущего душевного состояния. Необходимость делить людей на тех, кто может тебе помочь и может тебя предать вольно или невольно, иссушала душу.

Неволя не только делала революционеров непримиримыми борцами против существующего строя, но могла ожесточать их друг против друга. В условиях навязанной людям постоянной близости друг к другу малейшие несходства в характерах, различия в привычках могли становиться источником повышенной раздражительности, провоцировать нелепые, но затяжные ссоры и жгучие обиды. Ссоры и склоки, рожденные еще за стенами тюрем в конспиративных кружках, расцветали в заключении пышным цветом. Даже идейные разногласия между заключенными зачастую интерпретировались как проявление чуждых классовых влияний, капитуляция перед классовым врагом, а порой и как сознательное пособничество самодержавному строю.

Тюрьма нередко отравляла человеческие отношения ядом подозрений. Постоянно перебирая обстоятельства своего ареста или возвращаясь мысленно к ходу допроса, заключенные часто ломали голову над тем, почему полиции так много известно о них и подпольной организации. Первые подозрения падали на тех, кто оказался на свободе, в то время как остальные члены организации были посажены. Подозрения вызывало и поведение арестованных товарищей во время допросов: не выдали ли они секреты под пытками, и не согласились ли они сотрудничать с полицией в обмен на обещание свободы и денег.

Для некоторых подозрений были серьезные основания: российская жандармерия научилась искусно «освещать» деятельность революционных организаций, внедряя в их ряды опытных агентов и провокаторов. Революционеры разоблачали некоторых из них. И все же в рядах подпольщиков появлялись новые агенты охранки, и очевидная утечка секретной информации вносила смятение в ряды нелегальных партий, усиливая подозрительность и взаимное недоверие друг к другу.

Многие преданные делу революции люди оказывались оклеветанными и обвиненными в сотрудничестве в полиции. Некоторых доводили до самоубийства, а иных казнили свои же товарищи по ложным обвинениям в предательстве. Позже обвинения в сотрудничестве с полицией стали способом компрометации видных деятелей Советского государства. Готовность членов партии поверить самым абсурдным обвинениям в сотрудничестве с царской охранкой, а затем и разведкой иностранных государств, выдвинутых в отношении своих товарищей, во многом объяснялась наследием подпольной жизни. Не избежал подобных наветов и сам Сталин. Подозрения, рожденные в заключении, сохраняли живучесть даже много лет после освобождения революционеров и становились «минами замедленного действия», отравлявшими их отношения с товарищами и разрушавшими единство их рядов.

Пройдя два года испытаний тюрем и ссылок, Коба-Джугашвили недолго пробыл в Сибири. 5 января 1904 года он покинул селение Новая Уда, а в феврале возвратился в Батум, возобновив подпольную работу почти за год до начала первой российской революции.

Начало революции 1905 года открыло возможности для перерастания подпольной деятельности в открытую политическую борьбу. Большевики, к которым сразу же после раскола РСДРП примкнул Коба, активно готовили вооруженные выступления против царского строя. В статье «Вооруженное восстание и наша тактика», опубликованной 15 июля 1905 года в подпольной газете «Пролетариатас брдзола», Коба видел в вооруженном восстании не отдаленную цель, а «практическую задачу». Он пишет, что «техническое руководство и организационная подготовка всероссийского восстания составляют ту задачу, которую жизнь поставила перед пролетариатом». Развивая положение резолюции съезда о возможном создании «особых групп из партийных работников» для руководства восстанием, Коба требовал «немедленно приступить к вооружению народа на местах, к созданию специальных групп для налаживания этого дела, к организации районных групп для добывания оружия, к организации мастерских по изготовлению различных взрывчатых веществ, к выработке плана захвата государственных и частных оружейных складов и арсеналов». Коба подчеркивал необходимость «обратить самое серьезное внимание на создание боевых дружин для использования добытого оружия».

Одновременно он предупреждал: «Ни в коем случае нельзя допустить таких действий, как раздача оружия прямо массам». Коба подчеркивал, что оружие должно попасть лишь в руки боевых дружин, которые должны стать отрядами восставшего пролетариата. «Одной из главных задач наших боевых дружин и вообще военно-технической организации должна быть разработка плана восстания для своего района и согласование его с планом, разработанным партийным центром для всей России. Найти наиболее слабые места у противника, наметить пункты, откуда нужно напасть на него, распределить все силы по району, хорошо изучить топографию города – все это должно быть сделано предварительно, чтобы мы ни при каких обстоятельствах не оказались застигнутыми врасплох». Коба так формулировал план действий восставших: «Они быстро захватят разные склады оружия, правительственные и общественные учреждения, почту, телефон и т. п., что будет необходимо для дальнейшего развития революции».

18 октября 1905 года Коба выступил на рабочем митинге в Надзалаведи (район Тифлиса). Он риторически вопрошал: «Что нужно нам, чтобы действительно победить?» И давал ответ: «Для этого нам нужны три вещи: первое – вооружение, второе – вооружение, третье – еще и еще раз вооружение».

Однако восстания в Тифлисе не произошло. Вооруженные же выступления против властей в Москве, на броненосце «Потемкин» и крейсере «Очаков», в Кронштадте, Владивостоке и других городах были подавлены. Многие члены Советов арестованы. Только в Москве было убито 1059 участников боев. По стране действовали карательные экспедиции. В ходе применения «чрезвычайных мероприятий» с января 1905 года до апреля 1906 года общее число расстрелянных, повешенных и убитых достигло 14 тысяч человек. Число политических заключенных составило 75 тысяч. В последующие годы репрессии продолжились. В 1907–1909 годах свыше 5 тысяч человек было предано смертной казни, а к 1909 году в тюрьмах находилось 170 тысяч политических заключенных. Революция 1905–1907 годов была разгромлена.