Текст книги "Обреченный мост"

Крепость «Керчь». Район форта «Тотлебен»

Войткевич и Новик

Новик в качестве «флюгера» и впрямь находится на крыше.

Блиндированной крыше склада «B», – объекта, помеченного на картах разведотдела жирным красным кружком. Сколько сотен тонн топлива хранилось тут, в старинных казематах и штольнях – толком и известно-то не было. Но то, что именно сюда, на базу «Kriegsmarine», свозят с «Керчи товарной» ребристые бочки с маркировкой «огнеопасно», выгруженные из составов, проскочивших партизанские засады – знали достоверно. Отслеживались они ещё от самой Владиславовки и теми же партизанами.

Бывший пороховой погреб форта ничуть не выделялся на мрачном фоне Ак-Буруна – обрывистого каменистого мыса, замыкавшего Керченскую бухту. Со стороны и не разглядишь. Как, впрочем, оставалась почти незаметной и вся крепость, некогда равная по значению и мощи Кронштадту, – но в отличие от последнего практически не заметная ни с берега, ни с моря. Потому как эта крепость в своё время, была чудом фортификации.

Построенная в 1857 году, при Александре II, талантливым инженером и главным «строителем» Севастопольской обороны 1854—55 годов генерал-адъютантом Тотлебеном, Керченская крепость когда-то была одной из семи главнейших крепостей России, и предназначалось ей быть главной и единственной опорой Российской империи на Чёрном море. Прискорбные условия мирного договора 1856 года весьма ограничивали военные возможности империи на этом фланге. Строили Керченскую крепость секретно, но с размахом. И, надо сказать, она вполне оправдывала своё предназначение.

Её соорудили как бы крепостью «шиворот-навыворот» – она не возвышалась над берегом мощными стенами и зубчатыми башнями, а вгрызалась в скалу на десятки метров вглубь подземными казематами, пороховыми погребами, казармами, потайными переходами, соединяющими батареи, так что снаружи, кроме не слишком приметных ворот, оставались только едва заметные капониры, бастионы, входы в потерны.

Понятно, что проникнуть сюда морякам-разведчикам стоило немалых усилий.

Трудно даже сказать, что было опаснее: или прыгать в неизвестность с парашютом, или высаживаться штормовой ночью в совершенно неподходящем, зато и не слишком охраняемом месте с утлой надувной шлюпки, или же пробираться к Ак-Буруну по земле, а то и под нею, родимою…

Это потребовало знания немецкого на уровне фольксдойч и удалось, в общем-то, только благодаря обычной управленческой неразберихе, столь свойственной немецкому педантизму. Это когда отдельное управление создавалось по ведомству медных котлов, отдельное по выдаче пшёнки, ещё одно – по древесному углю и обучению армейских поваров, да и для съёма навара, наверняка, отряжена особая Sonderkommando. И в конечном итоге каша получалась изрядная. Так же обстояло дело и в отношении прифронтовой контрразведки: армейские отделы 1С, CD, Абвер, комендатура полевой жандармерии, – все радели за безопасность прифронтовой 500-километровой зоны. Так что, фигурально говоря, толкались плечами, а реально происходило так: непонятное одним службам соотносилось ими с компетенцией других.

…Войткевич и Новик в неброской форме тылового корпуса выбрались из контрминной галереи – заранее прорытого тоннеля для ведения подземной минной войны, как это было при осаде Севастополя 1854—55 годов. Таких тоннелей, веером расходящихся от гласиса крепостного рва, под Керченской крепостью было прорыто множество, более семи десятков.

Выбравшись, они оказались вблизи мощеной дороги, на которой как нельзя кстати…

– Ты дывы, яка гарна бричка! – с радостью, не предвещающей седокам «брички» ничего хорошего, протянул Яков.

В чёрных терновых зарослях блеснул притемнёнными фарами штабной «Хорьх» представителя «Адмираль Шварце Меер». Ни много ни мало – Адмирала Чёрного моря! И в сопровождении всего одного трескучего БМВ береговой охраны с коляской.

Новик положил ладонь на руку Войткевича, потянувшуюся было за ремень, к рифлёной рукоятке «Парабеллума 08», и кивнул через плечо.

Яков понятливо кивнул и, бросив рукоятку пистолета, потянулся к голенищу сапога за плоским немецким штыком.

И впрямь: пусть до Северных ворот крепости было ещё добрых полтора километра и сами ворота были как бы в капонире, выложенном тёсаным известняком, из которого сначала ещё выйти надо, чтобы глянуть на дорогу, вьющуюся степью, – но бережёного, как говорится, бог бережёт. Не надо шуметь.

Переглянулись, старший лейтенант перебросил на грудь «шмайссер», капитан включил плоский карманный фонарик в жестяном корпусе. С деловитостью патруля разведчики перегородили мощённую камнем-дикарем дорогу: «Halt!»

С этого момента над топливным снабжением контингента «Kriegsmarine», дислоцированного в Керчи, нависла никем пока ещё не подозреваемая, но серьёзная опасность.

И не единственная, поскольку действовали ещё и партизаны…

Крым. Октябрь 1943 года. Партизанский отряд Ф.Ф. Беседина вблизи долины Коккоз

Хачариди и Боске

Десант выбросили в оперативной зоне Южного партизанского соединения.

Но на месте приземления диверсантов ожидала засада. Не иначе как татары из местного охранного батальона выследили резервную посадочную площадку и дали знать оккупационным властям. Те, не считая нужным расточать истинных арийцев на авось, отправили румын. Заодно и проверить, как говорится, «на вшивость». В последнее время ряды партизан стали пополняться бойцами не только татарской, но и румынской, и даже словацкой национальности. Ибо дела немцев здорово походили на аутентичный «Швах!»

Но эти румыны «не подвели». Пятерых партизан, что должны были встретить небесных гостей, застали врасплох и зарезали, не дав сделать ни выстрела. Потом каратели, заслышав гул советского самолёта, зажгли заботливо приготовленные партизанами костры и встретили парашютистов предложением сдаваться.

Однако те не пожелали понимать ни ломаный русский, ни румынский вариант немецкого. Прямо там, на небольшом плато, вспыхнул бой.

Трое парашютистов погибли, ещё две группы – двое и трое – под прикрытием темноты разбежались разными тропами.

…Вид приведённого Сергеем Хачариди в отряд парашютиста-диверсанта немало озадачил командира отряда Фёдора Беседина.

«Такой себе, понимаешь, фунт лиха, упавший с неба вместе с пудом соли», – ещё раз глянул он на смуглолицего лейтенанта, и впрямь буквально «упавшего с неба».

С пилоткой, на немецкий манер, под пристяжным погоном, в чужом – во всех смыслах – рыжеватом кителе с накладными карманами, в отвороте которого с непривычным шиком виднелись рубашка цвета хаки и галстук с золочёным зажимом. «Фу ты, ну ты…» – одним словом.

Не подтверди Центр, что «гостинец» от самого Старинова, отвёл бы в ближайший овраг – и вся недолга.

– Ладно, – вздохнул командир. – Теперь, значит, на отряд и на вас возлагается задача Центра: «В первую голову уничтожать эшелоны с топливом, идущие на удалённые базы немецкого флота в Керчи и Феодосии…».

– Что значит в «первую голову»? – поинтересовался тонкостями языка лейтенант, бывший по национальности испанцем.

– На бензин кидатись, наче муха на гівно, – ещё более сомнительным эвфемизмом пояснил Фёдор Фёдорович.

Сообразив, что ему и русских двусмысленностей более чем достаточно, испанец решил на украинских уже не заморачиваться. Просто кивнул.

«Как будто я тут харчами перебираю, какой эшелон рвануть, а какой на закусь оставить, – внутренне ворчал Фёдор Фёдорович. – Мне вообще-то до тех эшелонов не рукой подать, чай, не по горам, да лесными тропками идут…»

И впрямь, выбираться из среды традиционного партизанского обитания – леса, – в голую степь Керченского полуострова? Где там обитать прикажете, в сусличьих норах, что ли? «Значит, – чуть слышно вздохнул командир, удерживаясь, чтоб не выматериться. – Значит, предстоят крайне рискованные и самоубийственно дальние вылазки-акции».

«Потому, наверное, и вся эта затея с испанцами… – снова глянул Фёдор Фёдорович в лицо лейтенанта Боске, на лепку крупных, выразительно романских черт, – …что на румын похожи».

Румынских вояк на полуострове была не одна дивизия, а в охранении стратегически важных железнодорожных узлов – так за правило.

– Ну что ж, – поскрёб Фёдор Фёдорович в куцей каштановой бородке, разглядывая карту из планшета лейтенанта. – Раз уж вас интересует перегон между Джанкоем и Владиславовкой… – Беседин ткнул в карту тупым концом карандаша. – Пожалуй, есть у меня вариант. Но сначала я должен связаться со штабом бригады.

– Это долго? – спросил Мигель.

– Может, и долго, лейтенант, но обязательно, поскольку касается подполья на этом участке железной дороги. Я знаю человека, с этим подпольем связанного. Но без санкции командования не имею права. Очень уж ценные это люди, товарищ Боске.

– О, я понимаю, Теодор… Фьодор Фьодорович, – поморщился тот, лелея за пазухой козьего тулупчика простреленную руку. – Но ведь и нас не зря прислали. Довести работу ваших товарищей до логического завершения…

Беседин внимательно посмотрел на испанца и проворчал невнятно:

– И то, правда, кой чёрт смысла в разведке, если потом не воевать. Ну, коль вас к нам воевать прислали…

Из письма работника Коминтерна С. Благоевой Георгию Димитрову:

«Старинов согласен взять всю восемнадцатилетнюю испанскую молодежь. Эта молодежь находится теперь в очень тяжелом положении. В Саратове около 100 человек – юношей, часть из них в ремесленном училище, часть на заводе – разутые и раздетые и многие разлагаются… А в армии они все станут закаленными и стойкими… и мы, таким образом, спасем испанскую молодежь…»

«В октябре 43-го, по распоряжению Ставки, специально отобранных диверсантов испанской национальности из числа участников Гражданской войны, а также особой “испанской группы” разведшколы Старинова, стали готовить для диверсий, в частности на железнодорожной магистрали Джанкой – Владиславовка – Керчь, основной линии снабжения Таманской, а позднее и Керченской группировки войск противника.

Особенно в Ставке полагались на группу Старинова, поскольку в её составе были преимущественно воспитанные в духе непримиримой борьбы с фашизмом дети испанских революционеров, вывезенные в СССР из объятой пламенем Испании ещё в 39-ом. И теперь, и без того горячую испанскую кровь немало горячила возможность отомстить, в большинстве случаев, за смерть родителей-коммунистов от рук практически тех же самых фашистов».

И всё-таки…

«Почему именно нас, испанцев?» – спросил как-то рядовой учебной роты Мигель Боске у своего командира Ивана (Хуана) Барреаса.

«Нам легче маскироваться под румын, muchacho. Мы всегда действуем у них в тылу. Родственнички же как-никак… мадре их за ногу», – не совсем понятно закончил тогда Иван (Хуан вообще-то) по-русски.

…Яблоневый сад хозяйства им. Калинина находился достаточно далеко за Владиславовкой, километрах в трёх, и в этом году никем толком не убирался. Даже жители соседних сёл особо не рвались приближаться к железнодорожному узлу: себе дороже – посты полицаев на каждом шагу, патрули полевой жандармерии то и дело стрекочут тяжёлыми БМВ и «Цюндаппами» по просёлкам.

Звучно хрупнув яблоком, Давид Далиев оторвался от щели в дощатой, неконопаченой стене весовой и с сожалением посмотрел на огрызок.

– Пойду, пройдусь, на всякий пожарный. И яблок наберу.

– Когда ты их уже нажрёшься? – бросил через плечо Малахов. – Как порося, ей-богу.

– Э-э, слушай… – начал было Давид, но Сергей Хачариди, старший группы, посмотрел на обоих друзей-врагов выразительно хмуро.

Пожав плечами, осетин вышел на грузовую эстакаду весовой и исчез в полудённом сумраке дождевой мороси. Раскидистые деревья в этой кисее казались рукастыми призраками…

– Тут, на перегоне, поворот идёт, – продолжил подпольщик по кличке «Черепанов», тыча узловатым пальцем в сложенную карту. – Он не такой крутой, но насыпь тут высокая, потому как над заболоченной поймой. Тут машинисты и без всякого семафора притормаживают. Был случай в 38-м, – пояснил он Мигелю. – Машиниста, парнишку, стахановца, матерь его, тогда чуть не посадили как вредителя… за рекорд скорости, а оказалось – насыпь просела.

Лейтенант Боске не слишком ясно понял, сошёл-таки паровоз с рельс тогда или нет, но понимающе кивнул.

– Теоретически здесь можно произвести налёт. Но, – подпольщик с сомнением покачал головой. – Подойти к насыпи, не переполошив охрану поезда, может разве что коза или корова какая. И то сама, без пастуха. Был случай, с платформы охранения столетнего деда, пастуха, из пулемёта жахнули. Так-то вот. Тут после прошлых диверсий вашего брата кругом ждут.

Лейтенант снова рассеянно кивнул, барабаня пальцами по покосившемуся дощатому столу и думая о чём-то своём.

– Значит, только с одной стороны нас и не ждут, отец? – спросил вдруг Сергей Хачариди, всё это время, казалось, занятый только наблюдением, озабоченный безопасностью встречи диверсантов с подпольщиком. Вроде бы и не прислушивался даже к беседе.

– Это ж с какой такой стороны… сынок? – спросил подпольщик, скептически хмыкнув.

Было ему, в миру Александру Чирьину, старшему машинисту маневренной бригады ж/д. узла «Владиславовка», – всего-то лет пятьдесят. Но казался куда старше. Седые косматые брови над круглой оправкой очков и пергаментная лысина над резкими складками лба. Впрочем, поскольку Хачариди, в свою очередь, не было и тридцати, то в сыновья «Черепанову» он и впрямь вполне годился.

– Что вы имеете в виду, Сергей? – очнулся наконец от своих раздумий и Мигель.

– Я говорю, – Серёга, сняв пулемёт с плеча, приставил его к столу. – Ждут нас отовсюду, это так. Но ведь прямо на платформе станции нас не ждут?..

Мигель переглянулся с подпольщиком; оба воззрились на Хачариди равно непонимающе. Тот предупредительно поднял ладонь: «не торопите, мол».

– Кто кроме козы может находиться на путях или подле? – спросил он. – Обходчик может?

– Может-то, может, – с кряхтением угнездился Александр Ерофеич на скрипучем тарном ящике. – Только ведь и обходчика немцы на дрезине возят с патрулём туда-сюда. Когда сами, когда румын привлекают.

Теперь переглянулись Мигель и Сергей Хачариди.

– Румын?

Лейтенант Боске прищурился, Сергей кивнул…

Туапсе

Несладкие раздумья Трофима Кравченко

Старший лейтенант Войткевич, зарекомендовавший себя геройски во время выполнения задач, поставленных штабом КВЧФ, до сих пор вызывал мигрень у начальника флотского «СМЕРШа» и его ближайшего подчинённого, майора Трофима Кравченко.

Надо же, Яков Войткевич… С виду простодушный балагур, любимчик компании, не заподозренный в излишней моральности и карьеризме, – и всё же этот чёртов одессит мало походил на героя киноленты «Два товарища». Там сквозь одесский юморок так и сквозит высокая классовая сознательность, а тут… Претил прямо-таки чекистский нюх подлый душок чего-то исподнего, снаружи не видного, но до изжоги антисоветского. Хоть сейчас влепи 58-ю, за что – непонятно, или только за то, что непонятно…

И, не в последнюю очередь, не совсем понятно было, как, в честь чего, этот неприлично начитанный и языкатый босяк умудрился побывать номенклатурным совработником на подозрительных западных территориях. Опять же – как выскочил из всех возможных окружений 41-го, выбился из штрафников опять в офицеры…

В общем, тёмных пятен в биографии Якова Войткевича было, что у пегого поросяти. А в глубоком кармане – политическим рентгеном прозревал начальник следственного отдела Трофим Кравченко, – таилась самая беспринципная и беспартийная фига.

Иное дело капитан Новик. Как с плаката малёванный: комсомолец, герой, чекист, будто только что от социалистической титьки Родины-Матери оторванный. Только вот рожа какая-то совсем уж не пролетарская, вылитый какой-нибудь штабс-капитан из графьёв. Видал таких в своё время, на заре туманной… Впрочем, прежде всего военной, и не под одинаковыми знамёнами, Трофим Кравченко. И не поверишь, что родители А.В. Новика – прачка да водовоз, потомственные люмпены из губернского Симферополя.

Ладно, замашки барские ещё можно списать на то, что, будучи увлечён, а после и женат на дочери чекистского божка-идола, Александр Новик долго хлюпался в сливках светского советского общества. Которые, при ближайшем рассмотрении, если не копировали, то уж пародировали великосветский старорежимный манер изрядно. Но ведь и в подлинном благородстве нельзя отказать субъекту. В том, которое пережитком называется. Чего стоит только история, когда он свой заградотряд в атаку повёл, возвратив трусов и дезертиров на позиции вспять не карой господней, а личным примером.

И веришь после такого, – ёжился Трофим Кравченко, пообщавшись с сим хладнокровным ура-капитаном, – что ежели сподличаешь… Ежели сунешься по его святому, как по мытому, то, невзирая на субординацию и партийный ранг, всенепременно получишь в морду.

Белой перчаткой, которую он потом ещё и выбросит, чтоб не мараться душевно.

Крепость «Керчь». Район форта «Тотлебен»

Войткевич и Новик

…Кто наорал на унтерфельдфебеля Крауге через полуопущенное стекло штабного «Хорьха», он так до конца и не понял, но пропуск был терпимым, а главное – они, кто бы они такие ни были, – хотели видеть лично полицай-комиссара полевой комендатуры 676 Эриха Мёльде. А кто же без дела станет искать шефа местной полевой жандармерии? Иметь к нему дело – уже было достаточной рекомендацией. Не станут же, в самом деле, сомнительные личности нарываться на аудиенцию с главным карателем округа.

– Hebe! – прикрикнул фельдфебель на караульных. – Поднимай! Чёрт mit Ihnen…

Полосатый шлагбаум перед каменной аркой главных ворот подскочил вверх.

Увиделись ли эти визитеры с шефом «Geheime Feldpolizei»[3]3
  Тайная полевая полиция – действительно в чем-то армейский аналог гестапо для 500 км прифронтовой зоны. В общем же, несмотря на то, что собственно гестапо на оккупированных территориях никогда не действовало, этим именем, как нарицательным, называлось любое учреждение карательного толка, которых при оккупационной администрации было предостаточно.


[Закрыть] или, как говорят, не разбирая тонкостей, запуганные местные жители: с шефом «гестапо», или нет? – унтер-фельдфебель Крауге ни за что не рискнул бы прояснить этот вопрос, даже если бы за бдительность его повысили в звании до обер-фельдфебеля.

Прозевал своё счастье начальник караула. Вместо двух угловатых звёздочек на погон получил пулю в лоб от полевого трибунала, но это – потом. А сейчас, свернув на полпути к «форту Тотлебена» – цитадели крепости, – с мощёного проезда, «Хорьх» зарылся в заиндевелый сухостой одного из брошенных капониров «Виленского люнета», расположенного на материковых задворках крепости, откуда враг если и ожидался, то как-то не очень. Сами же пассажиры, без всякой жалости расставшись с офицерским регланом и унтерским дождевиком, вдруг обратились в обычнейших солдат батальона тыла. Причём во избежание подозрений и домогательств, отнюдь не праздношатающихся. Взяли на плечо по ящику из растопочной свалки, оказавшейся поблизости врытых в скалу казематов, и с целеустремленной ленцой носильщиков побрели «куда надо» – как для постороннего глаза. Правда, не совсем чтобы налегке. Что-то они в ящики положили, вынув из вещмешка и из-за пазухи. Что-то продолговатое, бережно завёрнутое в ватин и вощёную бумагу.

И вот теперь гефрайтер и фельдфебель, они же капитан и ст. лейтенант – здесь. В двух шагах от форта «Тотлебен», на крыше бывшего погреба, рассчитанного аж на 9 тыс. пудов пороха. Порохового погреба, соединённого с фортом, если верить картам бывшего стратегического склада ЧФ, подземным ходом и не одним. Теперь тыловые бездельники оказались явно при деле. Один «сменил» часового, удавив того локтевым захватом. Впрочем, «сменил», несколько опасаясь, как бы и к нему самому не нагрянула смена. Бог весть? Время как раз для позднего ужина. Вполне могло оказаться, что смена караула будет приурочена к такому регламентирующему моменту, как приём пищи. Поэтому первый и поторапливал второго. А тот, закончив исследования старинного вентиляционного колодца, неторопливо вытирал руки полой мундира, сидя на корточках и рассуждая вполголоса:

– Карты не соврали, вытяжка бесхитростная, как в люфт-клозете. Немцам пришлось сооружать ещё и принудительную вентиляцию, я слышал, как электромоторы жужжат, что твои мухи в том же заведении.

– А старую вентиляцию что, не заделали? – недоверчиво покосился на него через плечо Новик. – Туда же не то что мина, самому влезть можно…

– Потому часового и выставили, – согласно кивнул Войткевич. – Даже мешками с песком не обложив, шоб не заснул, подлюка, а суетился, как… – Яков насмешливо глянул снизу вверх на капитана, нахохлившегося в караульной шинели, позаимствованной от убитого часового, – с капюшоном, высоким воротником, застегнутым под горлом на хлястик. И тем не менее Новик зябко топтался и крутился на месте, отворачиваясь от порывов ветра. – Как припадочная балерина, – заключил в конце концов Войткевич.

– Пошёл ты… – тихонько проворчал Новик, но адрес не уточнил.

– Сейчас, всё брошу. Не заделали, – обстоятельно продолжил старший лейтенант, будто и не в глубоком тылу врага они находятся, на складах флотилии «Кригсмарине», а снова ползают на животе по масштабированным планам старой крепости и недавней керченской военно-морской базы. Далеко отсюда, на той стороне пролива, где в кабинете начальника разведотдела полковника Гурджавы всегда можно отыскать на библиотечных полках початую бутылку «Аргуни», исчезновение которой гордый грузин наверняка «не заметит».

– Не заделали, потому как принудительную вентиляцию вставили, извиняюсь, в пассивную, – оставив полу в покое, Яков полез за пазуху куртки, доставая мятую пачку «Soldatischen Zigaretten». – Поленились фрицы новый шурф долбить. Ничто, понимаешь, человеческое им не чуждо, ибо, как бы ни был фашист работящ и исполнителен, – закончил он философски, – …а «ну его на хрен» – и он исповедует. Так что всё.

Яков сунул сигарету в угол рта, но подкуривать не стал.

– Хватит Берте под юбку заглядывать, – пробормотал он невнятно. – Не ровён час, спугнёт… Лучшего места для распыления смеси и не придумаешь.

– Вентиляция слишком разветвлённая, – как бы про себя, но вслух подумал Новик. Голос прозвучал глухо из-за поднятого чуть ли не до носу ворота шинели.

– Думаешь, разнесёт концентрацию? – глянул на него снизу вверх Яков из-под глубокого козырька каски.

– Лучше не затягивать, – подтвердил Александр. – Тем более что скоро «Адмираль Шварц Зее» начнёт искать своего пропавшего инспектора, а шеф «Марине Абвер», в свою очередь, своего гостя.

– Ну так и я на их месте забеспокоился бы, «а где бабушка?..» – развёл руками Войткевич. – Только тут была, торговала пирожками с требухой. И на тебе, ни пирожков, ни требухи…

– Как бы от нас самих один ливер не остался, – оглянулся капитан на ящики, принесённые ими и оставленные у старой вентиляционной шахты.

В ящиках в зареве прожектора отливали глянцем небольшие баллоны. При ближайшем рассмотрении – начинка отечественного ранцевого огнемёта и, аналогично, немецкой «Brandmine» – огневого фугаса. «Gas» и «Кислород», – белели надписи на двух языках на чёрных, небольших – с локоть длиной – баллонах, шланги от которых, соединившись в редукторе, срастались в один. Тот, в свою очередь, шипя и подрагивая, как змея, нырял в колодец, невидимый в заиндевелом сухостое.

– Да ну… – отмахнулся Яков, также покосившись на нехитрую баллонную конструкцию, но в отличие от капитана, смотревшего с трезвой опаской, посмотрел он не без удовольствия.

Идея посетила изобретательного Войткевича ещё во время изучения карт и планов керченской базы КВЧФ. Для этого в трофейный, способный выдержать гораздо большее давление баллон «Brandmine» был закачан летучий авиационный бензин. А в отечественный ОР – кислород.

– Как он насчёт детонации? – спросил тогда с сомнением капитан Новик, повертев в руках баллон, принесённый Войткевичем после перезарядки с экспериментального водолазного участка. – В том смысле, если я с ним крепко о землю ударюсь?..

– Да хоть вообще парашют не раскрывай, – отмахнулся Войткевич, демонстративно берясь за вентиль баллона, чтобы колоть рассыпанные по карте орехи лещины. – Детонировать может только смесь и то, если создать давление, как в цилиндре дизеля. Вот тогда… – он задумчиво посмотрел на баллон, занесенный над жёлтыми орехами. – Тогда рванёт так, что никому не покажется мало.

– Тут только земли метров десять, – не столько Новика, сколько сам себя успокоил Яков. – В худшем случае подпрыгнем и на жопу упадём. А вообще, что за шухер? У нас с вами есть на чём отсюда убраться, – мотнул он головой в сторону капонира, где почти полностью скрылся оливково-зелёный «Хорьх» адмиральского помощника. – По-быстренькому.

– Ага, полетим на огненной колеснице, – хмуро заметил Александр. – Аки пророки.

– Да хоть паче ангелы. Вопрос не в этом, – пожал плечами Войткевич. – Вопрос в том, куда мы на этой колеснице покатимся? Второй раз номер с аусвайсами «Адмирала» может и не пройти.

– Наверняка не пройдёт, – уверенно кивнул Новик.

– Значит, по-английски, то есть по-тихому, уйти не получится, – легкомысленно пожал плечами Войткевич.

– А шумно, это как, по-твоему? – нахмурился Александр. Практика подсказывала, что чем беспечнее становился тон старшего лейтенанта, тем проблематичнее становилось выпутаться из его авантюр.

– Услышите, Саша, – Яков, кряхтя, поднялся из высокого сухостоя. – Я вам обещаю. А пока лучше запрягите наш кабриолет, а то я как-то не в курсе, куда пихать его коням кривой стартер, если что. – Он направился к обложенному кирпичами колодцу, пригибаясь от вспышек прожектора и продолжая, по обыкновению, что-то ворчать под нос. – А я пока проверю утверждение: «Курение вредит вашему здоровью», – закончил он фразу уже у края неприметной дыры. Чёрной на фоне трав, посеребрённых инеем.

Достал фанерный коробок спичек с имперским орлом на этикетке и, не спеша подкурив, не стал тушить крохотный огонёк, бережно пряча его в ладони…