Текст книги "Загадка старого дома. Приключения частных детективов"

– Это сколько же он получил денег?! – возбужденно воскликнул Карась, спрашивая то ли нас, то ли самого себя.

– Не беспокойтесь, – нервно ответил банкир, – очень, очень много! Только я ему дал пятьсот тысяч зелеными.

– Сколько, сколько?! – вскричал Карась. – Пятьсот тысяч? А он мне говорил, что вы предлагали всего сто пятьдесят. Вот сволочь!

– Пока рано опускать руки, – вмешался в диалог Краснощеков. – Опарыш уверен, что про его деяния никто не знает. И даже если он попадется, у него будет возможность расплатиться, и, наверное, считает, что в тюрьму его не посадят. Но он ошибается! Люди видели, как он поджигал баню. И за мошенничество ему статья светит. Так что надо постараться найти Николая.

– Да уж не беспокойтесь! – сказал банкир. – Я все сделаю, чтобы вернуть свои деньги.

– Он сам поджег? – удивился Карась. – Этого не может быть! Ведь мы с ним вместе приезжали на следующий день, и он был расстроен. Как такое может быть? И когда ямы начали копать на нашем участке, мы вместе с ним к Черному ходили разбираться. Он что, и ямы сам копал?

– Нет, к ямам он точно не имеет никакого отношения. Это мы можем вам сказать твердо!

– А кто их копал, вы знаете? Зачем их копали?

– Мы выясняем эти обстоятельства. Пока рано еще говорить определенно, – слукавил Краснощеков. – Но мы обязательно разберемся!

В полиции и в страховой компании подтвердили, что Опарыш убедил руководство выдать справку и деньги в сжатые сроки. Как ему это удалось, ответить, никто не смог. И кредит он также успел получить. Оставалось только неясным, как он сумел добраться до Москвы без билета.

На переправе к острову Ольхон пришлось простоять два часа. И хотя туристический сезон заканчивался и через Малое Море стали ходить уже два парома, очередь машин растянулась на полкилометра. Мыс Бурхан находился в средней части западного побережья острова, на территории Прибайкальского национального парка. Тропинка вывела нас на длинный мыс, заканчивающийся крутым спуском к скалам Бурхана. Две скалы, соединенные между собой низиной, поросли яркими красными лишайниками, подчеркивающими белизну мраморных скал. Их вершины слегка были наклонены в сторону Приморского хребта, будто готовились противостоять самым сильным байкальским ветрам.

Странно, что, несмотря на большую историческую значимость Бурхана, Шаманская скала была доступна для свободного осмотра. Ее никто не охранял, и не было выставлено даже никакого ограждения. По дороге к мысу мы обратили внимание на деревянную доску, торчавшую из земли и слегка наклоненную, с надписью:

«Мыс Бурхан – одна из девяти святынь Азии, является земным дворцом владыки о. Ольхон, старшего из Хаатов. Мыс – один из центров шаманского культа. Каждый пришедший сюда надеется на благоволение духов. Но неизменно правило:

«Святое место чистым должно быть».

– Хааты – это высшие духи после тенгриев – божеств высшей реальности, у которой нет ни начала, ни конца, – пояснил Краснощеков.

Вход в пещеру находился в ближней к берегу скале, метрах в десяти над уровнем моря. У подножия лежала осыпь из крупных глыб. Сама пещера была длиной метров двенадцать. За долгие века вода и ветер проточили ее насквозь. Узкий поднимающийся проход с западной стороны Бурхана выводил из пещеры на восточную сторону скалы. В пещере имелся еще один узкий боковой коридор, который был завален обрушившимися скальными обломками.

– Легенды рассказывают, – сказал я, – что шаман, проходя сквозь скалу, вызывал священный трепет у верующих, которые не знали о существовании сквозной пещеры. А простых людей близко к скале не подпускали. Кстати, когда я еще раз просмотрел свои записи, обнаружил еще одну легенду о том, что в пещере какое-то время жил один из воинов Чингисхана, которого потом похоронили где-то недалеко от Бурхана или даже в шаманской пещере.

У Шулууна изменилось выражение лица.

– Мы нашли тебя! Мы нашли тебя! – шептал Шулуун, встав на колени перед скалой и целуя землю.

– Что нашли, кого нашли? – ничего не понимая, переспросил я.

– Мы предка моего нашли!

– Какого еще предка? – удивился я. – Шулуун, тебе плохо? Что случилось?

– Видишь дракона? Смотри там на скале!

Я посмотрел на скалу, но ничего не заметил.

– Коричневую породу видишь? Видишь дракона?

С западной стороны на поверхности мыса был виден природный выход коричневой породы на фоне беломраморной скалы. По-видимому, надо было обладать очень хорошим воображением, чтобы увидеть на скале изображение дракона. Я долго присматривался, пока сам не заметил определенное сходство.

– И что? – спросил я.

– Эта та скала, которую я искал. Видишь, она стоит в Байкале?!

– Вижу. Я очень рад, что мы нашли то, что вы с Лосолом искали.

– А рисунок возле входа в пещеру видел?

– Вытянутый овал, внутри которого горизонтально прочерчена линия и еще две наклонные линии изображены снаружи овала, справа и слева?

– Да!

Шулуун достал из кармана кусок ткани, на которой был изображен такой же рисунок, только наклонные линии проходили сквозь овал и продолжались за ним, образуя крест, похожий на букву «Х». Внутри овала получалось изображение песочных часов на пересекающей их посередине линии. Рисунок напоминал жука с четырьмя длинными ножками.

– Ты понял, что он означает?

– Нет, – признался я.

– Смотри. Овал – это ноль. А восьмерка внутри него, которая получилась путем пересечения линий, означает бесконечность. То есть начался отсчет времени с ноля и может продолжаться вечно, если его не пресечь. Мой предок Норжон, про которого я говорил, на самом деле не вернулся домой. Возвратился его младший брат, который привез этот рисунок. Когда предок передал дары Чингисхана шаману, тот их принял, но не разрешил ему войти в священную пещеру. Тогда Норжон приказал наказать шамана и сам вступил в нее. Никто не знает, что там произошло. Но после этого Норжон отказался из нее выходить. И никто не был в силах его уговорить. Рассказывали, что он не смог расстаться с дарами Чингисхана, но это неправда. Его брат был уверен, что его заколдовал шаман. А затем на наш род пришли многочисленные беды, которые преследуют до сих пор.

Шаманы говорят, что пока кто-нибудь из нашего рода не найдет скалу, где остался мой предок, и не войдет в пещеру, чтобы вымолить прощение духов, так будет продолжаться вечно. Но если скала разрушится, то ничто нам уже не поможет. Поэтому я торопился.

– То есть ты искал не сокровища?! – возмутился Лосол. – Зачем ты мне сказал неправду?

– Я искал пещеру, в которой могут храниться сокровища, поэтому я тебя не совсем обманывал. Но я уверен, что после истории нашего рода, которую ты сейчас услышал, ты не захочешь продолжать их поиск. А теперь мне надо идти. – Он, благоговейно склонив голову, молясь, стал на коленях медленно приближаться к входу пещеры.

– Что будем делать? – спросил Лосол нас с Краснощековым.

– Я думаю, надо прислушаться к словам Шулууна, – предложил Краснощеков. – Проклятие над его родом держится много веков. И было бы нам глупо испытывать влияние священного места на нашу жизнь. Если наша находка принесет ему и его семье покой, то это стоит дороже любого клада. Как ты считаешь, Лосол?

Лосол задумался. Затем на его лице появилась улыбка.

– В конце концов, не в деньгах счастье! А что будем делать с Шаман-камнем на Ангаре?

– Изучать место и историю. Может, действительно там есть пещера. Она многое бы могла рассказать про тех людей, которые когда-то заселяли берега Байкала. Возможно, мы вернемся когда-нибудь к поискам входа в пещеру, и можешь не сомневаться, что это произойдет обязательно вместе с тобой, – сказал Краснощеков.

– Побережье Байкала, – продолжил я, – изобилует ущельями, падями, вдающимися в озеро мысами. И во многих местах встречаются пещеры, только выявленных уже насчитывается более двухсот. Я думаю, что исследование озера принесет человечеству еще немало открытий и находок. Но я хотел бы кое-что уточнить у тебя, Лосол.

– Спрашивайте.

– По какой карте вы искали вход в пещеру на Ангаре? Ведь на той, что показал Шулуун, не было никаких цифр.

– Там было написано иероглифами, что скала с драконом находится на расстоянии пятисот сорока шагов от мыса. Я был уверен, что дракона мы не увидели из-за повышения уровня воды в Ангаре после строительства Иркутской ГЭС. А вход в пещеру мы искали на берегу, потому что река никогда не меняла своего русла в этом месте, и, значит, вход должен был находиться там, где шаманы совершали обряды. На схеме еще отдельно было написано двенадцать шагов. Я подумал, что это расстояние от воды до входа. А баня как раз располагалась в десяти метрах от реки.

– Логично, – согласился Краснощеков, – хотя я думаю, что вход в пещеру не был на виду. Иначе бы про него все знали. Не исключено и то, что вход может оказаться на противоположном берегу Ангары. Ведь расстояние от камня до обоих берегов почти одинаковое и шаги древних невысоких людей были короче, чем сейчас. Люди заметно подросли. Кроме того, за столетия вода могла просочиться через стены пещеры и затопить ее полностью. Может, поэтому и не осталось никаких от нее следов.

– А я думаю, что нам пора ехать домой. Шулуун вышел из пещеры и глаза его сияют. Посмотрите на него – предложил я.

Через три месяца к нам в офис зашел Карась.

– Знаете, где он был?

– Кто? – удивились мы.

– Опарыш. Он, оказывается, все это время скрывался в Красноярске. Его все искали далеко от Иркутска, в том числе и за границей, а он хитрым оказался.

– И как же его нашли? – поинтересовался я.

– Случайно! Представляете, Колян нарушил правила дорожного движения, и его остановили. Гаишнику он почему-то показался подозрительным. Тот пробил через компьютер его документы и выяснил, что Николай находится в розыске. Так его задержали.

– И он вернул деньги? – наивно спросил я.

Вадим нахмурился.

– У него их не оказалось. Все спустил!

– Как это может быть?! – удивился я.

– Он влюбился. Все сделал из-за девушки, а она оказалась аферисткой почище его. Уже через месяц вместе с деньгами исчезла.

– Это типичный финал тех людей, которые хотят жить лучше за счет других, – подытожил Краснощеков.

– Незавидная судьба, – отреагировал я, представляя Опарыша: еще недавно перспективного, сильного и богатого, а теперь опустившегося на самое дно человека.

– А не махнуть ли нам на подледную рыбалку, Владимир Федорович? – предложил Краснощеков. – Мои друзья уже неделю назад организовали «камчатку» – лагерь на льду Байкала. Уверен, что скоро их посетит хороший косяк омуля. Тогда только успевай вытягивай. Неописуемое удовольствие получите!

Загадка старого дома

Однажды, когда теплые лучи весеннего солнца разъедали последние остатки почерневшего снега на улицах Иркутска, мы с Краснощековым традиционно заварили зеленый плиточный чай.

– Скажите, – спросил меня Краснощеков, – задумывались ли вы когда-нибудь о том, что такое время?

– Время? – удивился я. – Ну это все знают. Все человечество живет по времени.

– Это, конечно, так, – согласился Краснощеков. – Но все же какое бы определение понятию «время» вы дали? Попробуйте сформулировать.

Я задумался.

– Для конкретного человека время возникает с момента его рождения. А если вообще сказать, что такое время – это… движение, сама жизнь. Сразу приходят на ум такие слова, как «часы», «скорость». Я думаю, без них нельзя охарактеризовать понятие «время», но…

– Не мучайте себя, – улыбнулся Краснощеков. – На самом деле девяносто процентов человечества никогда не задумываются об этом. Но вы очень близки к ответу. Вы дали характеристики времени и вспомнили о приборе для его измерения. Время, как считают ученые, – это изменение. А часы – прибор для измерения величины изменений, происходящих в мире. Хотя до сих пор нет единого определения времени.

– Но к чему вы начали этот разговор? – удивился я.

– К тому, чтобы лучше разобраться, чем мы с вами занимаемся. С одной стороны, мы живем по времени, а с другой – над временем.

– Как это? – не понял я.

– Когда человек рождается, он не знает о существовании часов и живет во времени. Поэтому – он спит, ест, ходит в туалет, когда хочет. Но его близкие, а потом и все общество вначале рекомендуют, а затем жестко навязывают человеческие ритмы. Ночью ты должен спать, а утром завтракать, принимать душ, идти на работу или учебу. И таким образом человек начинает жить по времени. Улавливаете разницу?

– В общем, да, – согласился я. – Хотя разве это мешает человеку?

– Очень. Ведь тогда он делает не то, что для него лучше, а то, что надо. А это начало потери одаренности и движение навстречу сообществу под названием «как все». И только немногим удается вырваться из стандартов, но именно они и совершают открытия, и встают над временем, изменяя горизонты пространства. И после их смерти их идеи продолжают жить. Вспомните открытие закона земного тяготения Ньютона или теорию относительности Эйнштейна. Я думаю, что наши расследования, затрагивая разные исторические эпохи, с помощью нас соединяют их и становятся над временем. Ведь мы с вами раскрываем тайну веков как машина времени, преодолевая временные пространства и бороздя просторы истории.

– Да, наверное. Трудно лучше сказать!

Неожиданно в дверь постучали. Как бы крадучись вошла молодая рыжая девушка лет семнадцати, в светлой стеганой короткой куртке и высоких сапогах.

– Извините, здесь находится детективное агентство «ФЗО»? – спросила она тихим голосом, с интересом глядя на нас большими глазами.

– Да, – произнес Краснощеков, рассматривая ее. – У вас что-то случилось?

– И да и нет. Меня зовут Рита. Понимаете, прошлым летом я поступила в Иркутский университет и переехала из Братска к бабушке, которая живет на улице Желябова в старом деревянном доме. Она там жила всегда, и я раньше нередко у нее гостила вместе со своими родителями. Несколько дней назад в нашем доме начало происходить что-то странное.

– Что именно? – уточнил Краснощеков.

– По ночам стали появляться какие-то звуки. Я вначале подумала, что это просто мыши, и, может, так оно и есть. Но звуки с каждым днем все ближе к моей комнате, и мне стало очень страшно. Я теперь по ночам не могу спать, ожидая их появления.

– Это, наверное, не к нам, – предположил я. – Вам необходимо обратиться в службу по борьбе с грызунами. Они вам выдадут яды, и проблем не станет.

– А у вас подвал есть? – спросил Краснощеков, не обратив внимания на мою реплику.

– В том-то и дело, что нет. Только имеется небольшое подполье на кухне, но оно расположено в другой стороне.

– Вы одни проживаете в доме?

– Нет. Дом состоит из трех квартир, каждая имеет отдельный вход. Но у нас общий огороженный двор.

– А звук появился с улицы или со стороны соседей?

– Не знаю. Ведь я заметила его не сразу. Просто однажды я готовилась к зачету и долго не ложилась спать. Тогда и услышала его впервые. А затем через несколько дней проснулась от странного звука. Я не могу сказать, на что он похож. Он бывает разным. Но точно он не стоит на месте, а продвигается, усиливаясь по направлению к моей комнате.

– Что по этому поводу говорит ваша бабушка?

– Она мне не верит. Советует меньше смотреть телевизор про вампиров и читать больше хорошей литературы.

– Что ж, дельное предложение! – поддержал я.

– А звук, – спросил Краснощеков, – сильнее за стеной, сверху или снизу?

– Снизу. Но мне кажется, что иногда я слышу скрип потолочин. Хотя какая между ними может быть связь?

– Да, очень странно, – заключил Краснощеков. – Я думаю, мы займемся вашим делом, правда, Владимир Федорович? – Он посмотрел на меня.

Хотя я и не понимал, что могло заинтересовать Краснощекова в рассказе девушки, но согласился. Она в благодарность одарила меня счастливой улыбкой.

– Тогда не будем откладывать решение вопроса, – оживился я. – Давайте пойдем к вам и все посмотрим.

Одноэтажный почерневший большой дом располагался в глубине большого двора на углу улиц Желябова и Декабрьских Событий. Вход в квартиру Риты на фоне остальных выделялся резным высоким козырьком. Входная дверь была массивная, сколоченная из толстых досок. Квартира состояла из двух комнат и кухни, которую разместили в бывшем вытянутом коридоре без окон. Из кухни налево располагалась маленькая комнатка, где проживала бабушка Риты – Клавдия Илларионовна. Сама Рита занимала большую комнату, являющуюся продолжением кухни-коридора, за ней жили соседи. В комнату пробивался солнечный свет через три окна, близко расположенных друг к другу в единственной наружной стене.

– Очень давно, когда дом был единым целым, комната Риты была проходной, – сказала Клавдия Илларионовна. – Напротив входа из кухни и в правом ближнем углу ее комнаты раньше были дверные проходы, которые мы давно заделали, когда дом поделили на три части. С нашей стороны теперь их не видно за толстым слоем штукатурки. А со стороны обоих соседей остались красивые филенчатые двери – они решили их не убирать.

– Почему? – удивился я.

– Не знаю. Наверное, поленились, а может, надеялись когда-то, после моей смерти, занять весь дом. Но им со мной не повезло. – Пожилая женщина улыбнулась. Она выглядела моложе своих восьмидесяти пяти лет. – А до революции весь дом принадлежал моим предкам. Они из купцов были.

– А когда подполье вырыли, при советской власти? – спросил Краснощеков.

– Когда дом на квартиры поделили. Раньше запасы продуктов хранились в соседнем двухэтажном доме. Вы, наверное, обратили на него внимание, когда сюда шли? Он тоже нашей семье принадлежал. Там до революции прислуга жила и кухня располагалась, где еда готовилась для господ.

– Ваши соседи давно поселились?

– В двадцатых годах прошлого века, когда в половине дома разместили какого-то комиссара с семьей, а потом, после их переезда, его квартиру разделили еще на две. Затем много раз соседи менялись. Сейчас в одной квартире уже лет тридцать живут Никитины – пенсионеры. А в другую недавно заехали новые соседи – молодая семья. Я их мало знаю. У них вход в квартиру с противоположной стороны.

– Скажите, – спросил Краснощеков Клавдию Илларионовну, – а вы здесь давно живете?

– Я здесь родилась, – ответила она. – И мои родители жили в этом доме с незапамятных времен.

– С какого года?

– Мой отец родился в тысяча девятисотом году. А до этого его родители жили. Дом наш очень старый, ему больше ста лет.

– Вы в последнее время ничего не замечали странного?

– Если вы о таинственных ночных звуках, про которые говорит внучка, я думаю, что это есть результат ее бурной фантазии. В старом доме шумы не редкость. Наш дом доживает свои последние деньки. Нижние бревна давно уже сгнили. И мыши могут шумно поедать запасы продуктов.

– Вы вообще хорошо слышите?

– Мы же с вами разговариваем.

– Извините. Но вы сами слышали какие-нибудь звуки ночью?

– Бывало. Но еще раз подчеркиваю, что меня это не удивляет.

Мы с Краснощековым осмотрели подполье на кухне. Оно было небольшим, глубиной два с половиной метра. Возле наружной стены располагался небольшой отсек из досок, где хранилась картошка. На стене, ближней к комнате Риты, под лестницей были сделаны полки, на которых стояли в стеклянных банках консервированные продукты домашнего приготовления. Стены были земляные. Потолком служили массивные широкие половицы кухни.

– Скажите, – обратился Краснощеков к бабушке Риты, – вы не будете против, если мы сегодня подежурим ночью у вас в квартире?

– Если это поможет моей внучке успокоиться. – Она улыбнулась. – Хотя я не думаю, что вы что-нибудь обнаружите интересное.

В наше распоряжение предоставили кухню. Мы традиционно заварили зеленый чай с молоком, прихватив его с собой из офиса. Примерно в час ночи Краснощеков достал из кармана свой желтый мундштук и вставил в рот. Увидев мой возмущенный взгляд, он успокоил:

– Не переживайте, Владимир Федорович, я вовсе не намерен курить. Мундштук поможет мне сохранить бодрость духа. Все же по ночам я больше предпочитаю спать, чем ловить преступников.

– Скажите, – обратился я к Краснощекову, – а зачем вы вообще курите?

– Я это делаю крайне редко. Один, иногда два раза в день.

– А разве большая разница: одна сигарета или двадцать? Вы курильщик, и этим все сказано.

– Насколько я понимаю, разница есть. Ведь и змеиный яд может быть полезен в маленьких дозах. Хотя, если честно сказать, я не раз подумывал о том, чтобы избавиться от вредной привычки, и сделал бы это, если бы не мой мундштук.

– Мундштук?! – удивился я. – Вы хотите сказать, что он управляет вами?

– Вы, наверное, заметили, что он сделан из янтаря. Это необычно для наших мест, не правда ли? Мне его подарил сослуживец из Калининграда, который в Афганистане, спасая меня, погиб сам. С тех пор я постоянно его ношу с собой: он и память о друге, и мой талисман.

– Но при этом не обязательно носить с собой сигареты.

– Да, вы правы, – согласился Краснощеков. – Надо об этом подумать.

– Вы слышите?! – вбежала к нам Рита в халатике, подчеркивающем ее юную прекрасную фигурку. – Началось!

Мы прислушались. Со стороны ее комнаты, куда мы тут же прошли, доносилось едва уловимое шуршание. Позже шум стал нарастать. Он напоминал то ритмичные удары часов, то скрип дверей, то звуки работы челюстей грызунов. Периодически он то терялся, то вновь усиливался, медленно смещаясь то больше влево, то вправо. В подполье ощущалась небольшая вибрация. Звуки раздавались до четырех часов утра, затем исчезли.

– Убедились, что я была права? – возбужденно спросила Рита. – А бабушка мне не верит.

– Да, действительно очень странные звуки, – согласился Краснощеков. – Хотя, – он улыбнулся, – я не думаю, что это происки дьявола. Им явно есть земное объяснение.

Наутро мы решили обойти двор. В дальнем углу находился небольшой сарай из свежих досок, на двери которого висел большой замок. Сквозь узкие щели в стене сарая мы разглядели несколько перевязанных белых мешков, стоящих недалеко от входа.

– Кому он принадлежит? – спросил Краснощеков Клавдию Илларионовну.

– Новым соседям, его недавно построили. Они купили дачный участок и в сарае хранят инвентарь и урожай. Хорошие, трудолюбивые молодые люди.

– Я думаю, – обратился ко мне Краснощеков, – пришло время познакомиться со всеми соседями.

Никитины оказались общительными стариками. О странных звуках по ночам они услышали от нас впервые. Других, молодых соседей, дома мы не застали.

– Что вы думаете? – спросил меня Краснощеков по результатам дежурства.

– Можно уверенно сказать, что, во-первых, посторонние шумы в доме действительно имеются, причем их лучше слышно в комнате Риты. Во-вторых, они смещаются в пространстве и, возможно, по направлению к ее комнате, хотя это трудно подтвердить объективно. В-третьих, звук появляется только ночью и длится непродолжительное время. В-четвертых, шумы имеют физическую природу.

– Что ж, прекрасно! – похвалил Краснощеков. – Правда, хотелось бы сделать несколько уточнений. Все же днем мы не проверяли их наличие, так что их ограниченное по времени присутствие в доме носит пока предположительный характер. О природе шума мы тоже пока ничего не можем сказать определенного. Давайте подумаем, что может стать причиной его появления.

– Я думаю, что его могут производить обычные грызуны. Шум может быть и следствием проводимых в ночное время работ коммунальными службами поблизости от дома, например, из-за какой-нибудь аварии. Кроме того, звуки, а также вибрация в подполье могут быть результатом землетрясений, которые не редкость в нашем городе. Я где-то читал, что на Байкале их регистрируют в течение года несколько тысяч и немало сейсмических волн доходит до Иркутска. Но вибрация может быть и результатом работы каких-нибудь механизмов, например отбойных молотков.

– Да, предположительных причин много. Но все их надо проверить. Я могу добавить еще одну – кто-то просто пытается проложить путь в комнату Риты. – Краснощеков улыбнулся.

– А что, правда! – поддержал я шутку Краснощекова. – Может, копает по ночам какой-нибудь Ритин поклонник.

– Может, – согласился Краснощеков, – хотя это был бы очень необычный способ признания девушке в любви.

– Это точно!

Мы осмотрели улицы вокруг двора. Нигде поблизости следов земляных работ не наблюдалось. Двухэтажный деревянный дом, про который говорила бабушка Риты, на половину первого этажа врос в землю – снаружи была видна только верхняя часть окон. Одной стороной он выходил на улицу. Рядом с другими деревянными строениями он выглядел самым старым.

– Удивительно, – сказал я. – Хозяева жили в одноэтажном доме, а прислугу поселили в двухэтажный, который загораживал их от улицы. Странно как-то.

– Я думаю, для этого было несколько причин. Во-первых, прислуги было немало, и думаю, что большой дом имел несколько функций: он был и жильем, и складом, где хранились вещи и продукты, и кухней, где готовилась еда для всех. Да и вопросы безопасности для господ были не на последнем месте.

– Да, наверное, – согласился я.

Вечером мы встретились в офисе.

– Вы обратили внимание на то, что двухэтажный дом так глубоко врос в землю? – спросил меня Краснощеков. – Я покопался в архиве и узнал, почему это произошло. Оказывается, он и дом Риты – единственные в квартале, уцелевшие во время страшного пожара в Иркутске в июне тысяча восемьсот семьдесят девятого года. В Иркутской летописи говорится, что это было большое бедствие для города, началось оно двадцать второго июня. Стоял жаркий и ветреный день. Около четырех часов дня вспыхнул пожар в Глазковском предместье, а в пять часов вспыхнул пожар на Баснинской[1]1
  В настоящее время ул. Свердлова.


[Закрыть] улице, во дворе, где сейчас слюдяная фабрика. Загорелись амбары, сеновалы, и из-за скученности построек огонь перебросило на смежную усадьбу, а от нее он, подгоняемый ветром, перекинулся на улицу Большую Трапезниковскую[2]2
  В настоящее время ул. Желябова.


[Закрыть]. Огонь шел сплошной стеной, остановить его не было никакой возможности. Тучи дыма затмили солнце. Жители, видя, что огненное море разливается именно в их сторону, бросили свои дома и имущество и бежали на берег реки Ушаковки. Всеми овладела паника, думали только о спасении жизни. К ночи догорало уже четырнадцать кварталов, а двадцать третьего июня пожар возобновился, и сгорело еще немало построек. Но, что удивительно, когда огонь уже почти дошел до данного двора, ветер переменил направление, и дома уцелели.

– Повезло! Но что это нам дает для понимания происходящего в квартире Риты?

– То, что эти два дома были построены до тысяча восемьсот семьдесят девятого года и значит, то, что происходит в квартире Риты, может уходить корнями в девятнадцатый век. Поэтому нам надо подробно изучить, кто здесь проживал.

– Но мы можем говорить только о двухэтажном доме. Ведь одноэтажный внутри двора не врос в землю.

– Это легко объяснить. Дорогу по улице много раз подсыпали и асфальтировали, существенно приподняв ее уровень. Кроме того, двухэтажный дом тяжелее, и под его весом нижние прогнившие бревна могли просесть. А дом господ находился внутри двора, и, следовательно, уровень земли существенно не менялся.

– Логично, – согласился я.

В этот вечер мы наконец-то застали дома молодую пару – соседей Риты.

– Давно вы переехали жить сюда? – спросил Краснощеков хозяина квартиры Льва – молодого человека лет тридцати.

– Около года. Раньше мы жили на окраине города. Но мама моей жены с нами обменялась, и мы переехали. Мы работаем недалеко отсюда.

– Говорят, что у вас есть дача?

– Да, ее приобретение по времени почти совпало с переездом. Мы во дворе построили небольшую кладовку, для хранения садового инвентаря. Соседи не возражали.

– А что вы можете сказать о ночных шумах? – спросил я.

Показалось, что парень немного смутился.

– Что вы имеете в виду?

– По ночам вы не слышите какие-нибудь странные звуки?

– По ночам?! – удивился парень. – Нет, мы с женой крепко спим. За день так устаем, что едва ноги доносим до дома. Перекусим – и сразу спать.

– А в кладовке, кроме инвентаря, что храните? Урожай? – спросил Краснощеков.

– Что вы, какое там. Мы ведь купили неразработанный земельный участок. Сами знаете, пока раскорчевали, землю перекопали, и зима наступила.

– Тогда что вы держите в мешках, которые стоят в сарае?

– В мешках? – смутился парень. – В сарае? – Глаза его забегали.

– Вы уж извините, – сказал Краснощеков. – Мы случайно заглянули к вам в кладовку.

– Ах, эти, – наигранно засмеялся парень. – Там стоят удобрения. Навоз. Мне родственники из деревни его привозят.

– Какой, коровий или конский? – зачем-то уточнил Краснощеков. – Я тоже хочу удобрить землю на своем участке и не знаю, какой лучше выбрать. Это ведь дело не простое. Он бывает свежим, и тогда можно весь урожай погубить. Кстати, вы не боитесь пожара, ведь если навоз не высох, может воспламениться, и тогда труба дело – кладовка сгорит. А там и до дома пламя может добраться. Вы не покажете нам его?

– Вам показать? – удивился парень. – Зачем? Нет, он точно сухой и старый. Хотя, если вы считаете нужным… – Он стал обшаривать свои карманы. – Извините, я ключи случайно оставил в машине, – было видно, что парень расстроился, – а она в гараже. Я покажу вам завтра, если у вас к мешкам останется еще интерес.

– Что ж, – легко согласился Краснощеков, – завтра так завтра! Мы к вам подойдем. Спасибо за беседу.

– Зачем вы хотели посмотреть навоз, вы что, его раньше никогда не видели? – поинтересовался я у Краснощекова.

– Ну почему же. Я ведь в деревне родился и могу любому городскому человеку фору дать по оценке его качества и возможности его применения в сельском хозяйстве. У меня просто возникли кое-какие мысли насчет мешков в сарае. Время покажет, насколько они были здравыми.

В ту ночь странных шумов не было, как и в последующую. Молодых соседей увидеть не удавалось, по-видимому, они очень поздно приезжали домой. Рита успокоилась. И мы решили ночные дежурства приостановить.

– Вам не кажется, что дело старого дома можно закрывать? – спросил я Краснощекова на следующий день в нашем офисе.

– Совсем наоборот. Я думаю, нам необходимо ускорить изучение архивных документов. Чует мое сердце, что скоро нас ждут грандиозные открытия. Кстати, то, что дома изучаемого нами двора во время городского пожара не сгорели, вменило им в обязанность быть собирателями иркутских историй.

– Почему? – удивился я.

– Очень просто. В тысяча восемьсот семьдесят девятом году пожар в Иркутске был чрезвычайно разрушительным. Город представлял страшную картину. На улицах валялся скарб, разные вещи, мебель, опрокинутые экипажи. Лишь немногие храбрецы оставались в домах и квартирах с заветренной стороны города, которая не была тронута пожаром. Берега рек Ангары и Ушаковки были буквально запружены жителями.

– Улица Большая Трапезниковская называлась по имени купеческой династии, жертвовавшей крупные суммы на благотворительность. А во время пожара они активно защищали не только свои, но и чужие дома от пожара. Поэтому их двор и дома, оставшиеся нетронутыми огнем, приютили немало пострадавших, дав им кров, пищу и место для хранения уцелевших вещей. Но, думаю, что после окончания пожара за ними вернулись не все.