Текст книги "Золото для дураков"

Глава вторая

Вы чувствовали себя, когда-либо, выблядком? Нет?!

Тогда Вам трудно представить всю глубину трагедии Виталия Игнатьевича Грехова. Виталий Игнатьевич по призванию аферист, по социальному статусу мещанин, а вот по жизни – «выблядок».

Опять не понятно? Упаси Боже! Я не приглашаю Вас прогуляться по необъятным просторам русского мата. Вы, что? Мы интеллигентные люди. Соблюдаем Великий Пост и, на всякий случай, не работаем в субботу.

Сквернословить, конечно, грех. Однако из песни слов не выкинешь. Тем более из официального государственного документа. Да, да! Господа! Внимательно прочтите статью 280 «Соборного уложения 1649 года» Государства Российского. Прочли? Вот и хорошо. Теперь и Вы знаете, что внебрачных детей в Государстве Российском нарекали официально «выблядками» и они были лишены всех наследственных прав. Простите, но мат тут, ни причём.

Пращуры наши не отличались супружеской верностью. Погуливали мужчины и налево, и направо, и вдоль, и поперёк.

В народе до сих пор поговаривают, мол, сучка не захочет, то и кобель не заскочит.

Это правильное наблюдение за явлением природы, но, с другой стороны, как сенной девке отказать своему барину в скромном удовольствии?

Бабы в историческую эпоху сплошной неграмотности, тоже немало блудили и дурами уже не были. Посопротивлявшись в меру, для разогрева нервов, они с чувством исполненного долга перед Богом и людьми, отдавались на милость барским прихотям и пожеланиям.

От противоборства классовых различий, рождаются революции и дети. Последние чаще, и им приходится с трудом пробиваться к благам жизни.

Законнорожденные, с халявою наследства во рту, почивают на родительских лаврах без нужды борьбы за кусок хлеба и место под солнцем. От безделья тела их покрываются жиром, а души захлёбываются в лени.

Сколько выблядков на Руси, неизвестно. Господ много, а дворни ещё больше. Например, у князя Куракина от любви к своим холопкам народилось 70 детей. Если всех одаривать наследством, то и законным детям фиг с кукишем останется.

Теперь всех бояр умножьте на 70. Поделите национальные богатства России на полученную цифру. В итоге вы получите 1917 год со всей прелестью дальнейшей жизни.

История выблядков корнями уходит в седую старину античности:

Геракл, незаконнорожденный сын Зевса;

Леонардо да Винчи «левый» сын нотариуса Пьеро да Винчи;

князь «Владимир Красное Солнышко» сын рабыни;

Александр Иванович Герцен сын барина Яковлева и немки Генриетты Гаак;

композитора и химика Бородина дворовая девка Авдотья родила от князя Луки Степановича Гедианова;

пленная турчанка Сальха от надворного советника А. И. Бунина понесла будущего поэта России Василия Андреевича Жуковского;

Иван Алексеевич Мусин-Пушкин внебрачный потомок царского рода;

по словам князя Голицына, цесаревны Анна и Елизавета «выблядки» Петра Великого;

местом интимных встреч дочери берейтора Марии Соболевской и графа Разумовского стало село «Перово», где и зачалось первое поколение Перовских; (Софья Перовская убийца Александра II)

великий князь Константин Павлович имел троих внебрачных детей…

Всех не перечесть!

Разгул похоти и страсти накрыл и Богов Олимпа, и царствующих особ, и солдатских жён, страдающих от одиночества.

Пессимист в феномене «выблядков» видит упадок нравственности, разложение морали и семьи.

Оптимист утверждает – от межклассового скрещивания укрепляется генетический код и порода российских людей.

***

В семье не без урода.

Род князей Голицыных особым количеством блаженных на всю головушку среди прочей знати Государства Российского не выделялся.

Напротив, урождённые Голицыны исправно служили на благо Царя и Отечества, как в лихолетье, так и в подковёрной борьбе за расположение миропомазанника России.

Известно – чёрт шутит, пока Бог спит.

Только супруга князева упустит мужа за пределы видимости, так бес сразу пихает высокородного мужчину под ребро и норовит подсунуть под его желание ладненькую молодушку из крестьянок. Форменным образом, нагло толкает на нарушение супружеской верности.

Между нами, женщинами, говоря, какая дура откажется от неформальных отношений с князем? Вы бы лично отказались?

Не важно, что он старый, лысый и любит всё больше руками и с отдышкой. Зато у него жена древняя карга с больным сердцем…. Вдруг судьба с разбега толкнёт в спину и прямо мордой в счастье?!

А Вы, мужчина, не притворяйтесь, что принципиальный любитель, прямо фанат старой, жилистой говядины и от молодой, нежной, сочной телятины вас тошнит.

Вы прекрасно знаете – девушки играют с Вами в поддавки, чтобы быстрее попасть в дамки. Но место дам, как правило, занято. Тогда Вы предлагаете девушкам сыграть с судьбой в орлянку: если выпадет «орёл» Вы выиграли, если выпадет «решка», она проиграла. Игра занятная, но не безопасная. От неё происходит непорочное зачатие, и рождаются выблядки – дети, без вины виноватые, с печатью родительского греха.

Хорошо, если высокородному папашке понравится его незаконнорожденное чадо, и он примет участие в его воспитании и образовании. Так появились Пржевальский, Чуковский, Семён Великий (сын Павла I), Алексей (сын Екатерины) от Гришки Орлова и много других. В основном ссущие создания – артефакты неземной любви барина и холопки – пристраивались в деревни, где из них растили бесплатных работников и солдат Российской Державы.

***

Виталию Игнатьевичу Грехову крупно повезло. После рождения в подклети барского дома Голицыных он не познал радости крестьянского труда на дармовщинку, не стал ветераном ратного солдатского подвига в ранге нижнего чина в течение 25 лет. Ключница Фёкла пристроила мальца в многодетную мещанскую семью Греховых девятым ребёнком.

За мешок обдирной муки, дюжину пелёнок и 15 рублей серебром, выблядок князя Голицына и дворовой девки Миланьи был принят в семью Греховых и крещён в церкви Николая Угодника. Ему дали имя Виталий и записали за мещанином Игнатом Греховым.

Жизнь Витюши Грехова поплелась протоптанным путём из материнского лона на погост, под девизом: «Невозможно дать всем всё, ибо всех много, а всего мало» Особенно, если вы в многодетной семье, в качестве младшего ребёнка.

Вы пробовали донашивать портки, которые до вас тщательно протирали по очереди восемь костлявых задниц? Там даже заплатки забыли запах родной ткани и съёживались от ужаса при одном виде очередной задницы. Их не стирали из-за боязни развала на отдельные заплатки и невозможности обратной сборки в первоначальный вид.

Сами понимаете, господа хорошие, мешок муки семейство Греховых пожрало быстрее, чем закончились серебряные монетки.

Деньги, вырученные за Витюшку, глава семьи Игнат Грехов расходовал сам лично и скупо. Дороговизна стояла страшенная. Водка «Красноголовка» в 0,6 литра стоила аж 40 копеек. «Белоголовка» двойной очистки, вообще, 60 копеек. Уму непостижимо!

Игнат Грехов не был любителем выпить. Он считал себя профессионалом и в тяжкие любительские запои не пускался. Блюл интересы семьи и детей. Брал на банный день и каждый церковный праздник себе «мерзавчик» за 6 копеек, или забежит в другой раз в кабак, дёрнуть с устатку за компанию рюмашку в 50–60 граммов водочки за 5 копеек и закусить огурчиком за 1 копеечку.

Если пить немного, но каждый день, то у печени начинают отрастать руки, чтобы задушить глотку.

Так это или иначе, но как-то поутру Игнат Грехов перепугал всех домашних своим наружным видом. Он резко пожелтел лицом и телом до цвета осеннего листа. Решил полечить кровь «белоголовкой» двойной очистки. Принимал оную, помолившись перед образом Николая Чудотворца, трижды в день, добавляя на стакан водки 6 капель святой воды. Толи с дозой не угадал, толи закусь подвела, толи святой глуховат, оказался, но через 20 дней Игнат Грехов без покаяния ночью отдал Богу душу.

Поплакали, похоронили и забыли.

Супруга Игната, Грехова Серафима, не выдержала свалившегося на её плечи счастья заботы о 9 детях в одиночку, и через год тихо убралась за мужем на погост.

Дети остались сиротами. Восемь родных братьев и один приблудный, Витька – выблядок.

Особой дружбы между братьями отродясь не водилось. Что вы хотите? Дети выросли в постоянной нужде и в борьбе за кусок хлеба для утоления вечного чувства голода. Дети непосредственны и жестоки.

Витюша Грехов с младых ногтей уяснил – сильный кушает вкусного. От того и не удивился, когда братья выгнали его на улицу христарадничать.

С пустым кошельком в чужом кармане делать нечего.

***

Фёкла ключница с двоюродной племянницей Миланьей и дворовыми бабами Голицыных выходили из церковного притвора в междурядье приходских нищих.

Малиновый пасхальный перезвон церквей лился над крышами домов, переплетался причудливыми аккордами и возносился в необъятную синь, прямо к чертогам Отца, Сына и Духа Святого.

На душе празднично и благолепно, будто ангелочки босыми ножками прямо по сердцу протопали.

Фёкла и Миланья, улыбаясь, шли между нищими и калеками, густо усыпавшими паперть, и от всего сердца, во имя Отца Всемогущего и Сына его Иисуса, раздавали лёгкой рукой милостыню. Кому копеечку, кому ватрушку, кому крашенку55
  крашека – пасхальное яйцо, раскрашенное цветными нитками


[Закрыть], кому писанку.66
  писанка – пасхальное яйцо, раскрашенное вручную


[Закрыть]

Одарённые подаянием, истово молились, метали поясные поклоны. Уверяли, мол, до конца жизни будут молиться, и ставить свечи за здравие матушки Фёклы и девицы Миланьи. Через мгновение, забыв о Фёкле с Миланьей, они принимали пасхальное подаяние от других, уверяя и их о своём заступничестве перед Богом.

Ключница с племянницей вышли за ограду церкви. Обернулись разом к ней, чтобы последний раз перекреститься на намолённое место. Положили на себя троекратные знамения и случайно увидели нищего мальчонку, прижавшегося худой спиной к гранитному столбу калитки. Драный зипунишко, едва скрывал худое тельце ребёнка. На грязной цыплячьей шее чудом держалась неожиданно большая голова с измождённым лицом и большими глазами, сверкающими голодным блеском. В разорванном вороте у пацанёнка, вместо креста, виднелось коричневое овальное родимое пятно размером со сливу. Мальчишка не крестился, не славил Бога, ни прихожан, не испрашивал милостыню. Нищие христолюбивцы прогнали его, как конкурента, с паперти. Шанс заполучить подаяние у пацана упал до нуля.

Мальчонка находился на грани голодного обморока. Он протянул к Фёкле с Миланьей тощие ручонки и тихо сказал:

– Тётеньки… я исть хочу… невмоготу уж…

Женщины остолбенели, но не от вида голодного ребёнка. Их испокон века на Руси не перечесть – всех не накормишь. Баб поразил вид родимого пятна на груди юного побирушки.

– Тебя как звать-то? – спросила Фёкла и сунула в руки пацана две оставшиеся ватрушки и пяток крашеных яиц. Малец первым делом впился ровными белыми зубами в ароматную плоть ватрушки. С набитым ртом ответил:

– …и-ть-ка!

Миланья спохватилась:

– Не поняла. Как? Витька, что ль?

– Ага…. – промычал попрошайка.

– А фамилия как? – полюбопытствовала Фёкла.

– А на что тебе моё фамилиё? – насторожился пацан. На всякий случай перестал жевать и приготовился бежать.

– Я, тётеньки, не виноват, – продолжил он. – Это Колян-Ломонос скрал. Он страсть, как на меня сшибает. Я не крал…

– Витюша, ты, о чём говоришь? – прервала его Миланья.

– Дык, третьего дня, на привозе, Колька-Ломонос скрал три пирожка с требухой…. Один я съел…

– Бог с ними, пирожками. Ты нам свою фамилию назови. Мы сродственника потеряли, а ноне вот ищем.

– Врёте, поди-ка?

– Вот тебе крест! – обе женщины широко перекрестились.

– Ну, тогды ладно…. Грехов моё фамилиё…

– А отца как зовут?

– Как, как!? – удивился пацан. – Вестимо как, Игнат…

Фёкла ойкнула и схватилась за сердце, а Миланья метнулась перед нищим на колени и прижала мальчонку к своей груди.

Витюшка Грехов за свою короткую жизнь успел повидать много удивительных вещей и событий, но большей частью с плохой стороны. Однако ни перед ним, ни перед знакомыми пацанами еще ни разу взрослые тетки не бухались со всего маху в ноги.

Ничего хорошего от такой выходки он не ждал. На всякий случай спрятал поглубже в рваньё остатки ватрушки, яйца и попытался вырваться из неожиданно крепких объятий.

Миланья плакала, а Фёкла продолжала спрашивать:

– Отец-то с мамкой где?

– Как где? – не понял малец. – Вмёрли оне, ещё в прошлом годе…

– А братья?

– Братья?! – удивился Витюша. – Они мне не родные…. Им самим жрать нечего…. Вот и выгнали из дому христарадничать…

– Давно?

– На Ильин день, как год буде…

Миланья, захлёбываясь слезами, ещё крепче прижала к себе Витьку Грехова.

– Она из меня кишки выдавит! – возмутился пацан, обращаясь к Фёкле. – Она чё, припадочная?

– Окстись, харя чумазая! Она мамка твоя.

– Какая ещё мамка? Моя мамка на погосте тихо лежит и по церквам не шастает.

– На погосте мачеха твоя лежит, а эта, – Фёкла указала на Миланью, – твоя родная мамка! Та, что на свет белый тебя народила.

– Ну, и дура, – сразу и без обиняков определил Витя статус родной матери.

– Пошто, сразу и дура? – опешила Фёкла.

– А то! Она своим бабьим умом не подумала, а хорошо ли мне на вашем белом свете буде? Ничего хорошего. Одни тычки, подзатыльники, поджопники, зуботычины и подножки. Мне ейная любовь без надобности. Я жрать хочу.

– Конечно, конечно! – засуетилась Фёкла. – Ты не сумлевайся. Пойдём с нами. Мы тебя оботрём, обмоем, оденем, накормим, Пошли, родимый, не бойся.

– Дык, как не бояться-то? – упирался Витька. – Не ровен, час вы меня забьёте, как подсвинка и пирожки с убоиной торговать на привозе зачнёте.

– Какие такие пирожки? – удивилась Миланья через слёзы.

– Дык, ясно какие! – разъяснил Витька. – С человечиной. Ходи-ходи77
  Ходи-ходи – прозвище китайцев


[Закрыть], завсегда такими пирожками торгуют.

– Неужто?! – всплеснула руками Фёкла.

– Верное дело – авторитетно подтвердил Витька. – Нас околоточный Ерофеич самолично упреждал. Если на железке балаганить кто будет, того ходи-ходи непременно на пирожки скрадут волоком, аль конфетой заманят.

– Мы-то не китайцы.

– Ляд вас знает, могёт вы китаёзные мужние бабы?

– Бог с тобой! Околесицу-то не неси!

– Не спорю, может и околесица, но лучше сейчас её нести, чем потом в пирожке молчать.

Мудрости юного нищего можно только позавидовать. Фёкла с Маланьей не нашли резонов для Витюши.

– Хорошо, – сказала ключница. – Боишься с нами идти, не ходи. Сам приходи на двор князей Голицыных и спроси нас – Фёклу, али Миланью. Придёшь?

Витюша Грехов задумался, внимательно оглядывая женщин.

– Приду.

– Побожись!

Витюша коротко взглянул на неожиданно, как снег в июле, появившуюся родную мамашку и мелко перекрестился.

– Ей Богу, приду!

– Когда? – не унималась Фёкла

– Ноне, после обедни. Как прихожане разойдутся, так и приду.

– Пошто прихожан-то ждать?

– Как пошто? – удивился Витюшка. – Мир не без добрых людей. Может кто копеечку, аль из съестного чё подаст.

– Я тебе рубль серебром дам и пирогов от пуза. Ты только приходи скоренько.

– Небось, обманешь?

– Без обмана! – Фёкла обернулась на церковные купола и перекрестилась. – Ей Богу, без обмана!

– Ну, тоды…, конечно…. – замялся Витюша. – Вы, тётеньки идите, а я за вами следом…

Витюша Грехов на подворье князей Голицыных не пришёл ни следом за Фёклой с Миланьей, ни завтра, ни через три дня. Миланья металась по многочисленным церквям, высматривая среди нищих худенькое тельце своего сына, но всё без проку. Расспрашивала калек, побирушек. Никто не видел такого пацана.

Витюша Грехов объявился сам через неделю.

В людской, едва только присели вечерять, открылась дверь. В её проёме обрисовалась худенькая фигурка. Мальчишка смело шагнул в круг света, солидно откашлялся, перекрестился на образа. Метнул глубокий поклон дворне.

– Доброго здоровья добрым людям!

Дворовые люди от неожиданности обмерли.

– Тебя кто во двор запустил, рвань подзаборная? – угрожающе загудел басом конюх Степан. Мужчина роста огромного и вида звероватого. – Я тебе ходунки-то взад пятками сей момент закручу! Сказывай, как во двор попал?

Вопрос громилы остался без ответа. Пацан не убоялся. Продолжил почтительно:

– Люди добрые! Мне с тёткой Фёклой, либо с Миланьей свидеться надобно. Они сами меня звали, не обессудьте зазря.

Кто-то из дворни недовольно буркнул:

– Садись в угол на лавку и жди. Скоро придут.

Почему Витюшка пришёл только через неделю? Где он скрывался всё это время? Кто запустил его на охраняемое сторожами подворье Голицыных? Все вопросы остались без ответов и тайной для всех.

…Запасшись пасхальными подаяниями, Витюшка на следующий день после встречи с Фёклой и Миланьей, лёгкой тенью промелькнул через двор Голицына на конюшню и поднялся на сеновал. Устроился в куче сухой, душистой травы и через щель фронтона, внимательно начал изучать жизнь двора. Через два дня он знал поимённо всю дворню и их маленькие тайны – кто, где ворует; кто, кого, где и как; кто, кого, как поносит.

На пятый день своей засидки Витюшка поверил, что китаёзов на подворье Голицыных нет. Риск попасть в пирожки отсутствует. Он хотел, уже объявиться перед родной мамкой и тёткой Фёклой, но его задержал странный случай.

Лукерья – прислуга из домашних (старый князь частенько её похлопывал и оглаживал по крутобёдрой заднице, как любимую лошадь) – выскочила из хозяйской части дома, и, озираясь, метнулась в конюшню.

Витюшка подумал, сейчас на встречу с любимой, сладкой задницей Лукерьи появится старый князь со своей подагрой, но, увы…

Вместо романтической встречи, Лукерья одним махом взлетела на сеновал. Витюша едва успел юркнуть в толщу сена и тихой мышкой наблюдал за незваной гостьей.

Лукерья вытащила из передника мешочек и быстро засунула его за стропило крыши. Затем, как завзятая гимнастка, слетела вниз и через пару-тройку мгновений уже исчезла в утробе хозяйской части дома.

«Как привидение», – подумал Витюша и, стараясь не шуршать сеном, полез к месту Лукерьиной захоронки.

Через пару минут Витюшка высыпал из замшевого мешка с гербовой монограммой рода Голицыных, на грязную ладонь, искрящуюся бриллиантовым блеском кучу золотых украшений.

Сверкание драгоценностей околдовало пацана. Никогда он не держал в руках ничего дороже водочной тары. Золото и бриллианты играли завораживающим блеском в луче солнечного света.

Манили в страну Счастья, обещали все удовольствия подлунного мира и даже пирожки с требухой каждый день.

Суровая школа нищеты обучила Витюшку практике бытия. Одно из правил гласило – если наказание неотвратимо, подставь под него жопу товарища.

Без сомнений и колебаний, Витюшка разделил драгоценности на три кучки. Одну кучку сыпанул обратно в замшевый мешочек и спрятал его туда, где он ранее лежал. Две кучки завернул в грязную тряпицу и задумался: «Лукерью завтра, край послезавтра, поймают на воровстве. Свою захоронку она, как пить дать, выдаст. Когда обнаружат, что драгоценности в мешке убыли, то зачнут трясти дворню и учинять обыски. Значитца, держать при себе золото с каменьями, дело опасное. Нужно их спрятать. Куда?»

В поисках надёжного места для своего клада, Витюшка облазил весь сеновал. Ничего путного не нашёл. Наступила ночь. Спускаться с сеновала он опасался. Лошади, учуяв в темноте приближение чужого, могли поднять тревогу, разбудить собак и сторожей.

Витюшка умел принимать решения. Недаром же был зачат одним из умнейших мужей Российской Империи – князем Голицыным.

Грехов поболтал баклажкой. В ней ещё порядочно оставалось воды. Достал тряпицу с драгоценностями и, скривив грязную мордаху, принялся глотать фамильные драгоценности Голицыных, щедро запивая их водой. Проглотить браслет с чудными зеленоватыми каменьями, Витюша не пытался, а вот толстая, золотая цепь, длиной с локоть не хотела залезать. Вызывала тошноту. Пришлось их положить обратно в замшевый мешочек.

***

Первой в людскую влетела тётка Фёкла.

– Витька, засранец, где так долго был? – подбежала, осторожно приобняла, боясь подхватить вшей. – Голодный? Садись вечерять.

– Не…

– Сытый чё ли?

«Ещё бы не сытый!» – подумал Витюшка. – «Столько золота сожрал за один присест!» – а вслух продолжил несмело:

– Тетка Фёкла, мне бы помыться заперва…

– Сей секунд Миланья заявится и тебя обиходит.

Дворня сидела, распахнув рты. Звероватый Степан, едва не вытуривший мальчонку за ворота, враз съёжился и бочком-бочком выскользнул из людской, от греха подальше. Что за «принц» в лохмотьях объявился на голицинском подворье, никто не знал. Дворня терзалась в догадках.

От прибежавшей Миланьи слышались лишь «охи» да «ахи». Они прибавили к догадке появления грязного оборвыша в приличной людской, туману, и завели дело в окончательный тупик.

Самый грамотный из всех присутствующих, – копиист секретарь молодого Голицына, – Козьма Фомич Благонравов счёл возможным заметить довольно тонко:

– Сдаётся мне, Фёкла с Миланьей тайные адептки священного учения Будды. Мальчонка, по всей вероятности, живое воплощение Будды на земле. Ламы – это ихние монахи – тайным собранием выбирают среди детей кандидата на сию роль и рьяно поклоняются ему.

Разумеется, никто ничего не понял, но все сделали вид: «Ну, конечно! По-другому и быть нет возможности!»

Миланья уволокла сына в дальний конец господского сада, где стояла обширная баня по-белому для дворни, но в ней не брезговали попариться другой раз и старшие из Голицыных. Особенно Глафира Порфирьевна – бабка Голицыных. Старушка старых правил, ядовитая на язычок и нравом крутёхонькая. Могла возлюбить, но могла и запороть розгами на козлах. Правда, творила она свои чудеса всё больше по молодости лет, но и ныне, другой раз такое коленце запендюрит – хоть всех святых выноси.

По случаю субботы, баня вытоплена на славу. Вода в колодах осталась, хотя все, кому положено, и кто хотел, помылись. От души русской попарились и, судя по прилипшим кругом, распаренным листьям берёзы, дуба и пихтовым иголкам, исхлестали друг об друга с добрый десяток веников.

Миланья хотела помыть сына, но он застеснялся и отправил мать восвояси с наказом забрать его из бани не раньше, чем через час.

Только она ушла, Витюша кинулся в предбанник, где заприметил ухватистый заступ. Взял его. Выскочил из бани и юркнул по стенке за её угол. Огляделся…. В гуще кустов шиповника высмотрел разбитую статую Купидона на массивном мраморном столбе. Ящеркой проскочил меж цепких колючек ветвей и с ходу вонзил лезвие заступа в зелень дёрна возле столба. Быстро, но на удивление аккуратно, срезал слой дерна, выкопал на глубину штыка землю, складывая её на сорванные с себя портки. Затем, не мешкая, засунул себе глубоко в горло два пальца и вызвал рвоту.

Похищенные драгоценности, словно по команде, вырвались на свободу и, перемешанные с рвотными массами, уютно устроились в выкопанной ямке. Одного движения Витюшкиной руки хватило, чтобы засыпать их землёй. Другой рукой он, не торопясь, уложил пласт дерна на своё законное место. Готово! Придирчиво осмотрев место захоронения клада, Витюша не нашёл изъянов своей спешной работы и, оглянувшись по сторонам, не спеша вернулся в баню…

Миланья часа не выдержала. Минут через сорок она уже топталась в предбаннике и прислушивалась к плеску воды в моечной.

– Витюш, могет тебя попарить?! – крикнула она в приотворённую дверь.

– Не-а-а…. В другой раз!

– Я тебе тута рубашонку, портки, обувку принесла…. Всё чистенькое. Тётка Фёкла самолично отбирала. Грить, мол, малец настрадался и значитца заслужил. Опояску шорник Федька Косорылый подарил. Повариха Авдотья пирог капустный в печь посадила…

В моечной воцарилась тишина. Миланья обеспокоилась – не угорел бы сынок?

– Витюш! Слышь-ка, ты пироги-то с капустой любишь?

Дверь моечной распахнулась. На её пороге стояла маленькая, улучшенная копия Глафиры Порфирьевны в её младые годы с копной тёмно-каштановых кудрей при угольно-чёрных больших глазах, обрамлённых девичьими густыми, чёрными, длинными ресницами. Античной чистоты нос оканчивался тонкими трепетными ноздрями, алые губы чудесной формы красовались над упрямым подбородком с ямочкой. Отмытый нищий оборванец являл собой образчик Голицынской породы.

Миланья раскрыла рот и потеряла дар речи.

Витюша, перепоясанный через чресла найденной тряпкой, обеспокоено посмотрел на тётку, которая напрашивалась к нему в родные матери.

«Не-а-а….», – подумал Витюша, – «Мне такая мамка без надобности. У неё засорение мозгов. Ишь, как зенки-то замерли, вроде, как у чебака на морозе! И рот распахнула кошёлкой…»

– С чем, гришь, пироги-то?

Миланья с треском захлопнула рот.

– Дык, с капустой.

– Капуста это хорошо. Она кишки чистит, и вонь с нутра выгоняет.

Миланья ожила.

– Витюш, дай-ка я головку твою погляжу.

– Чё на неё глядеть-то? Чай не картина.

– Тётка Фёкла опаску держит. Как бы вшей у тебя не было.

– Сейчас нету. Перед пасхой были, так я неделю башку керосином мыл. Все передохли. Не веришь? На, смотри…

Витюшка склонил перед матерью голову. Миланья осторожно – ласково начала перебирать кудри сына. Время для неё остановилось. Она держала в руках плоть от плоти своей, грех молодости, который вопреки зигзагам фортуны вырос в очаровательного мальчишку…

На землю её опустил недовольный голос Витюшки:

– Ты, чё уснула? Али вшей взнуздываешь?

Миланья встрепенулась.

– Ты чё, глупыш? Нет у тебя ни вшей, ни гнид. Одевайся быстрей. Пошли вечерять. Небось, пирог поспел.

***

Патриархальная жизнь поместья Голицыных на утро следующего дня основательно треснула.

Первый клин вбила молодая княгиня Наталья Александровна. В будуаре она обнаружила пропажу фамильных драгоценностей и впала в сумеречное состояние души и тела. Сказала только «Ой!» и рухнула на персидский ковёр.

Начался переполох – все куда-то бегут, машут руками, топают ногами, кричат, плюются, божатся крестом и матом. Послали пролётку за околоточным. Без малого через три часа приехал толстый жандарм-вахмистр с тощим прыщеватым штатским шпаком в сером вицмундире с потрёпанным саквояжем о двух блестящих замках англицкой выделки.

Шпак оказался следователем и попросил чаю.

Вахмистр крякнул, звякнул саблей, скрипнул портупеей и возжелал анисовки для разгону мыслей.

Шпак после смородинового чая извлёк из недр саквояжа большую линзу в медной оправе и, шмыгая мокрым носом, принялся изучать будуар Натальи Александровны на предмет его взлома лихими людишками.

Вахмистр, промочив горло двумя рюмками анисовки, приказал Фёкле собрать в людской всех дворовых и случайных персон, бывших в имении в канун грабежа драгоценностей. Инкогнито Витюшки Грехова лопнуло мыльным пузырём – только брызги полетели. Пришлось Фёкле перед жандармом при всех обнародовать родство Миланьи с Витюшкой, но об отцовстве князя Голицына додумалась умолчать.

Дворню пересчитывали, перекликивали с десяток раз. Как ни крути, как ни считай, а шорника Федьки Косорыла в наличии не было. Начали выяснять, кто, когда его последний раз видел. Крайней оказалась Миланья. Он ей вчера поздним вечером для Витюшки подарил цветной опоясок для рубахи. После никто его не видел. Спал ли он у себя в подклети или в конюшне, неизвестно.

После всех заперли в людской. Жандарм, прыщеватый шпак с Фёклой принялись рыскать в поисках потаённых мест, где можно было схоронить уворованные драгоценности.

Искали недолго. В подклети, где всегда спал Федька Косорыл, мокроносый шпак обнаружил отодранную половицу, а под ней порезанный в лапшу замшевый мешочек. Кусочки густо помазаны салом, а на некоторых виднелась часть вензеля князей Голицыных.

Жандарм громыхнул саблей.

– Ах! Каторжанская харя! Это ж надо так удумать – доказательство вины салом измазать, чтобы его значится крысы сожрали, либо в нору уволокли!

Злодея благополучно определили. Осталось дело за малым, словить касатика, заковать в кандалы и отправить в Нерчинск на рудники.

В самом деле, в хламиду пьяного Федьку Косорыла арестовали в в уездном городе в ресторане «Бристоль». Он пытался рассчитаться с цыганами золотым браслетом с изумрудами.

При нём нашли золотой крестик, усеянный бриллиантовой крошкой и красного золота кольцо с сапфирами. Где остальные драгоценности выяснить у Федьки следствию не удалось. По глубокой пьянке он оказался невменяемым и бесполезным для протокола. Протрезвев в кутузке, он повесился с жуткого похмелья на собственных портках.

***

Витюша Грехов долго ломал голову и не мог понять, как драгоценности Натальи Александровны, уворованные Лукерьей, оказались у Федьки Косорыла?

За смертью шорника тайна хищения драгоценностей осталась неразгаданной, а истинная воровка Лукерья не наказанной, и, более того, даже не пойманной.

Либо, решил Витюша, Лукерья с Федькой вместе смякитили, как приделать ноги замшевому мешочку, беременному золотом, и потом Федька оставил Лукерью на бобах. Либо шорник случаем подглядел захоронку служанки, и решил сварганить себе праздник души и тела с плясками цыган и морем шампанского.

Вывод из диспозиции: Лукерья-драгоценности-Витюшка-Федька Косорыл, был ясен, как белый день, – жандармы ловят дураков!

***

Глафира Порфирьевна метала гром, молнии и посуду в своего внука, молодого князя Голицына.

– Навуходоносор! Кобель драный! Юбошник рукоблудный!

Князю пока везло. Он ловко уворачивался от летящих в него с обеденного стола бабки тарелок, соусников и прочей утвари. Уворачивался и молча сносил понос от бабки.

– Кукуй ощипанный!

Бабка, очевидно, имела в виду под «кукуем» самца кукушки, а этого стерпеть князь уже не захотел. А зря! Молчать бы уже лучше его сиятельству в тряпочку и всё бы обошлось миром.

Князь решил опровергнуть унизительное звание «кукуя» и на мгновение остановился для выражения своего мнения. Этого для Глафиры Порфирьевны оказалось более чем достаточно. Она, опытная метательница громов, молний и прочего, что под руку попадёт, зафигачила тяжёленьким серебряным кофейником его сиятельству прямо в лобешник.

Князь не успел выразить своего мнения. Как был «кукуем», так «кукуем» и рухнул в полном беспамятстве под ноги бабки.

Глафира Порфирьевна посмотрела свысока на облитое кофием лицо волокиты за ядрёными холопскими ляжками и сплюнула.

– Прости Господи его за грехи вольные и невольные. Кукуй он, как и отец его, и как дед его! Все они кукуи окаянные!

Перекрестилась и крикнула:

– Фёкла!

Дверь моментально отворилась и Фёкла с порога, с плачем, бросилась Глафире Порфирьевне в ноги:

– Матушка заступница! Оборони сироту! Век твоих милостей не забуду!

Глафира Порфирьевна, ещё не отошедшая от разноса внука, отпихнула ногой ключницу:

– Вставай! Спину-то за чужие грехи-то не ломай!

– Не встану. За Витюшку прошу! За кровиночку Вашу!

– Вставай! – голос Глафиры Порфирьевны зазвенел, налился недовольством. – Вставай! Витюшку ко мне в светёлку шугни, а этого жопохвата обиходь. – Она кивнула головой в сторону лежащего без сознания молодого князя – И упреди, чтоб на глаза до Спаса не попадался. Иначе наследства лишу! Поняла?