Текст книги "Золото для дураков"

Дело в том, что он представился, как мастер медальер – ученик Гасса. Теперь Витюша знал, Гасс официальный медальер Санкт-Петербургского монетного двора. Тот человек, кто режет штемпеля и чеканы для производства памятных медалей и денег из меди, серебра и золота.

Ученик Гасса, еврей, который позавчера чуть не в ноги бросался – умолял дать ему любую работу, тоже медальер. Витюша знал о высочайшем запрете на места проживания, а значит и на работу для евреев. Удивительно оказалось другое, человек, о котором Витюша мечтал и не знал, как его отыскать, сам к нему пришёл и в бедственном положении.

А, ежели, под видом подарка фортуны хитро упрятана уловка сыскного отделения?

А, ежели, уловки нет, а просто еврей станется порядочным гражданином и донесёт в полицию?

С другой стороны – никто в белом свете ни сном, ни духом не ведал о серебряно-бриллиантовом кладе Витюши.

О том, что он продал хапуге – приказчику один из драгоценных камней, тоже никто не знал. Но, ежели допустить невероятное – полиция пронюхала о сделке, а филера сыскного отделения отыскали Витюшу в многотысячном городе. Они бы подослали к нему ювелира – специалиста по камням, а Фридман сказался мастером по вырезке штемпелей.

«Ваши не пляшут! Господа следователи!» – подумал Витюша. – К тому же, евреи могут быть разные: хитрожопые и простаки, богатые и бедные, добрые и злые, но среди них нет дураков. С какого хрена баня-то обвалилась, чтоб Ёсик побежал доносить на меня в полицию? Родина Мать гнобит по городам и весям евреев, а Фридман, в знак благодарности и почтения полетит со всех ног с доносом на меня? Ёсик, конечно, еврей, но не дурак! Он может отказаться от моего предложения, но он сам проживает в столице незаконно и не станет рисковать детьми и беременной Сарой. В противном случае ему точно грозит насильственное выселение из Санкт-Петербурга и голодная жизнь на задворках империи».

В кармане сюртука ожил «Брегет» – чудо швейцарских часовщиков. Мелодия «Боже, царя храни» и двенадцать мелодичных ударов напомнили Витюше о скором рандеву с медальером Фридманом. Решения у Витюши не было. Он находился на перепутье. Как говорится: «И хочется, и колется, и мамка не велит».

«Вот, ежели б точно знать, что внучка банкиров Унгертов отдаст ему руку, сердце и кошелёк, то надобность в сей рискованной затее абсолютно никакой. А вдруг ретирада случится по неизвестной причине. Не влезу со своим мещанским рылом в сердце Марины. Как прикажете плясать? Фридману уже отказал и счастливым мужем банкирской внучки не стал. Получится: «Мочи мочало – начинай всё сначала». Как не крути, хоть круть-верть, хоть верть-круть, а рисковать придётся…

Витюша решился на опасный шаг – сделать откровенное предложение Фридману. На случай его отказа и опаски возможного обращения Ёсика в полицию, Витюша собирался срочно покинуть столицу с переездом в Москву.

Брегет Грехова едва успел отрепетировать два часа, как в дверь постучали.

– Входите! – крикнул звонким бодрым голосом Витюша.

Дверь скрипнула и отворилась. В нумер вошёл робко Фрейдлер-Фридман.

– Доброго вам здоровья, – поздоровался он.

– И вам не хворать! – ответил Витюша. – Проходите к столу. Я осмелился заказать в нумер обед на двоих. Не возражаете?

– Отчего же возражать.

– Вот и хорошо. Как говорит наш знакомец Конев, под добрую закуску и беседа легка.

Не успел Фридман устроиться за столом, как в двери постучали.

– Открыто! – крикнул Витюша.

Вошёл половой со стопой подносов.

– Обед, ваше сиятельство, как заказывали, ровно в два.

– Подавай, милейший.

Мигом стол украсился тугой гладкой скатертью, на которую проворной рукой полового были выставлены: холодная Смирновка во льду, портвейн Леве № 50 с бутылкой пикона. Провесной окорок, нарезанный прозрачно-розовыми, бумажной толщины ломтиками, уютно устроился рядом с дымящимися жареными мозгами на чёрном хлебе. Блюдо с налимьими печёнками скромно выглядывало из-за двух серебряных жбанов с блестяще чёрной паюсной икрой. Курилась ароматами солянка, а розовые круглые горячие, с пылу жару расстегаи томились на большом подносе.

– Прошу разделить со мной скромный обед холостяка. Как говорится, чем богаты…

Фридман сглотнул голодную слюну. Хотел сделать это тихо и незаметно, а получилось громко и неприлично.

– Простите, – промямлил Ёсик. – Право слово мне совестно. Незваный гость хуже татарина…

Витюша перебил гостя:

– Не глупите и не чинитесь. Мы условились встретиться в два часа. Заметьте, это я пригласил вас для разговора и заказал по этому случаю обед…. Вам смирновки или портвейна?

– Её богу, неловко как-то, неудобно…

– Господин Фридман! Вы обращали внимание на муху, которая сидит на потолке и гадит?

– Нет. А что, есть разница между мухой на столе и той, что на потолке?

– Конечно. Представьте, как неудобно гадить кверху задницей. Но, как ловко у мух на потолке это получается!

Фридман рассмеялся.

– А вы, однако, шутник!

– Давайте выпьем за жизнь, которая подкидывает нам самые большие шутки.

Выпили. Закусили ломтиками сёмги с дольками лимона. Витюша налил по второй рюмке и обратился к гостю:

– Скажите Фридман, вы умеете хранить в тайне приватные дела?

– Как вам сказать?

– Как на духу!

– Виталий Игнатьевич, история моего народа, пожалуй, самая древняя на земле. Евреи были всегда. Исчезали целые нации, государства и страны, а евреи, несмотря на то, что они самая гонимая нация во все времена, не затерялись в пыли веков. Вы знаете почему?

– Разумеется, нет.

– У нас от отца к сыну, из поколения в поколение передаётся одна тайная заповедь…

– Какая?

– Молчи, когда потерял, и тем более, когда нашёл.

– Любопытный наказ. Из него следует, что можно надеяться на вашу скромность.

– Естественно.

– Это не бог весть, какая тайна, но, всё же…. Не хотелось, знаете ли огласки…. Давайте под соляночку, смирновочку отправим гулять по желудочку…

Выпили. Похлебали соляночки, заедая её расстегаями.

– По поводу заказа…. – начал Витюша. Бросил в рот ломтик лимона, поморщился и продолжил. – Есть у меня сердечная подруга. Девушка серьёзная, благородных кровей. Внучка известного банкира Унгерта старшего. Смоляночка. Сами понимаете, девица в её положении ни в чём не нуждается. Удивить её невозможно, но мне край, как нужно ее поразить. С этой целью задумал я изладить в частном порядке шутейный серебряный рубль. Смотрите…

Витюша положил перед Фридманом серебряный рубль.

– С лица он должен быть точно таким, сбоку тоже, а вот с тыла, где написано «не намъ, не вамъ, а имени твоему», вместо последнего слова нужно написать «Марине». Вес шутейного рубля должен равняться весу настоящего и быть 20,7 грамма. Как, по плечу задачка? Справиться можно?

Фридман, утолив первый голод, аккуратно укладывал горочкой чёрную икру на кусочек хлебца. Он явно готовил себе закуску. Витюша не стал торопить гостя с ответом, наполнил рюмки и произнёс здравицу.

– Выпьем за ваших детей, Фридман, за вашу супругу Сару, за её благополучное разрешение от бремени!

Выпили разом, дружно крякнули и закусили.

– Ну, так как, сможете? – повторил вопрос Витюша.

Фридман бросил взгляд на рубль.

– От чего не смочь-то? Дело знакомое и нехитрое.

– Тогда по рукам?

– Нет, Виктор Игнатьевич, не по рукам…

Витюша насторожился: «Неужто еврейская харя мои тайные мысли разгадала?», но вслух спросил:

– В чём затычка?

– Допустим, струмент для резки штемпелей у меня есть. Кроме его, нужны ещё приспособы для битья вашей шутейной монеты. Их у меня нет…

– Купить их можно?

– Трудно, но говорят, где-то в Бельгии или в Германии такие станки продаются.

– Дорогие?

– Знамо дело, не дешёвые. Их монетные дворы закупают для чеканки денег.

– Так…. Прости, голубчик, воровские1010
  воровские – фальшивые деньги


[Закрыть] деньги тоже на таких станках чеканят?

– Конечно, нет. У них свои приспособы – простые, дешёвые, надёжные и размерами малы. Делают они их все сами. Конструкции почти все одинаковые.

– Вы сами можете их сделать?

– От чего не сделать-то, за отдельные деньги.

Витюша обрадовался разрешению вопроса.

– Значит, договорились?! По рукам?!

– Нет, Виталий Игнатьевич, не договорились…

– Почему? – опешил Витюша.

– Я живу на квартире у вдовы штабс-капитана Марфы Захаровны Самойловой. Она дружна с супругой околоточного унтер-офицера Шпагина. Как она заметит, что я в её квартире серебряные рубли мастерю, сразу в околоток и донесёт. Там разбираться не будут, какие деньги я чеканю. Шутейные или настоящие. Враз в колодки обуют, в кандалы руки-ноги закуют и пошлют бедного еврея обживать богатую сибирскую тайгу. Мне это надо?

– Фридман, а вы правы. У вас на съёмной квартире работать никак невозможно. Мало того, что хозяйка сможет доносы сотворить, у вас же ещё и маленькие дети. Они на улице могут похвастать, мол, у нас папка деньги сам куёт.

– Вот и я об том же!

– Хорошо, место работы я вам предоставлю. Теперь-то договорились?!

– Никак нет, Виталий Игнатьевич, не договорились…

– Господи! Что ещё?

– Дык, на строительство приспособ, на металл для чеканов капитал требуется. Не серчайте, но денег у меня нет.

– Сколько потребуется?

– Считать надобно. Думаю вместе с работой в двадцать червонцев ваш каприз можно уложить.

– Согласен, без торга. Теперь-то всё?

– Почти, Виталий Игнатьевич. Не серчайте, но…

– Фридман! Ещё слово и твоя Сара станет вдовой!

– Виталий Игнатьевич! Мне бы рублей 25 задатка…. Сами понимаете, бедственное положение…

– Хорошо.

– Вот теперь договорились

На Ильин день Витюша разглядывал придирчиво у себя на ладони новенький, блестящий серебряный рубль собственного изготовления. Как ни пытался Витюша отыскать различие между настоящим рублём и шутейным, но не мог. Одно лишь слово отделяло Грехова от тайной мечты – вместо имени «твоему» стояло слово «Марине».

– Как вес? – обратился Витюша к Фридману.

– Вы навскидку разницу чувствуете?

Витюша старательно попытался взвесить в руке настоящую и «шутейную» монеты.

– Похоже… одинаковые…, а на весах?

– Разница от 0,1 до 0,3 грамма после голтовки1111
  голтовка – удаление заусениц и подгонка веса


[Закрыть]

– Молодец, Ёська! Мастер от Бога!

Фридман смущённо потупил голову.

– Обычное дело…

– Всё хорошо! – продолжал Витюша. – Просто отлично! Одна только заковырка…

– Какая такая заковырка? – насторожился Фридман.

– «Шутейная» монета враз подозрение вызовет.

– Это почему?

– Слишком блескучая. Смотрится новее новой. В такой монете всегда опаска чувствуется: не подвох ли?

– Вам, какая разница, как смотрится монета?

– Мне-то всё равно, а вот Марину удивить такой монетой не получится. Не забывай, она внучка потомственных банкиров и такую фальшивку, как наша «шутейная» монета, определит на первый взгляд, даже не беря её в руки. А я хочу показать ей рубль с фасада и, когда она примет его за настоящий, показать ей тыл монетки, где отчеканено в серебре её имя. То-то же она охнет! То-то же она удивится!

– Значит, вам «шутейную» монету надобно состарить?

– Совершенно в дырочку! Чтоб смотрелась она, как проститутка на пенсии.

– Это как?

– Как, как! Как немытый предмет, прошедший сотни рук! Ты можешь состарить монетку?

– Дело нехитрое. Только мне кажется, дарить старые вещи неприлично, особо сердечным подругам. Может ей лучше смастерить полностью воровской рублёвик? На потеху, мол, угадай, который из них настоящий!

Ёсик нечаянно выразил потаённое желание Витюши. Живя у Голицыных, он прослышал от кого-то из гостей новость – на Урале заводчик Демидов тайно чеканит воровские деньги. На них поднял свои заводы.

По слухам, демидовские деньги слыли без отличия от государевых.

Витюша от неожиданности предложения Фридмана не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть. Наконец, тихо, с хрипотцой спросил:

– А не спугнёшься?

Фридман скосил глаза на «шутейный» рублёвик и поднял их, глядя на Витюшу хитрыми еврейскими глазами.

– Кого бояться-то? До Бога высоко, а до царя далеко! Ежели дело с умом сладить, то и человеком можно будет себя почувствовать.

Славянская и еврейская души, хлебнувшие лиха по самое не балуйся, быстро нашли общий язык в деле чеканки воровских монет.

Фридман взял на себя техническое обеспечение дела. Тем более, что при изготовлении «шутейного» рублёвика процесс производства почти освоен. Правда, в связи с решением чеканить «настоящие» рубли, придётся перерезать штемпеля, либо резать новые. Старение блестящих монет тоже требовало доработки.

Перед Витюшей стояли задачи по финансовому обеспечению их предприятия. Как говорил Фридман, мол, если вы отсюда желаете что-то получить, то сюда нужно сначала что-то положить. Это «что-то» могло появиться только после продажи драгоценностей из бриллиантово-золотой заначки Витюши. Всё серебро уйдёт на чеканку рублей.

Продавать камни он не хотел. За годы хранения привык считать их своей собственностью и, самое главное, в глубине души всегда знал, что на них лежит родовое проклятие князей Голицыных и их продажа, или любое появление на людях, навлечёт неприятнейшие последствия лично на него.

Однако, нужда дама тираническая. Она принуждает к сожительству по своему капризу.

Любопытно, но предприятие по чеканке воровских монет настоятельно требовало вложения настоящих денег, которые можно получить только от продажи ворованных драгоценностей. Странности бытия начинающих фальшивомонетчиков на этом не заканчивались. Им предстояло как-то изловчиться и обменять свои воровские монеты на государственные ассигнации, чтобы на них, без опаски для своего здоровья, покупать все удовольствия жизни.

Все сложности ждали своей очереди. А пока Витюша решал, какие камни продать. В глаза бросились три бриллианта одинаковой огранки и необычного желтого цвета. Два камня одинакового размера, с крупную горошину, третий в два раза больше. Витюша полный невежда в вопросах женских ювелирных украшений. Он не догадался, что выбранные им для продажи бриллианты и проданный в ювелирной лавке «Легран и партнеры» желтый бриллиант находятся в полном родстве. Они ранее составляли дамский гарнитур: серьги, кулон и кольцо. Бриллианты в нём были редкие из далёкой Африки и огранки парижских ювелиров.

Именно этим драгоценным камням было уготовано фатуму, сыграть для Витюши роковую роль.

Глава четвёртая

Вы знаете, что такое кризис души?

Не ломайте голову! Она вам ещё пригодится для причёски, для еды и перелицовки морды, искорёженной тяготами жизни, в приличный фейс.

Кризис души, это когда ваши желания постоянно скандалят с вашими возможностями. Например, верхи желают жить по-новому, а низы бастуют. Они не то, что по новому не могут, они и по старому-то забыли, как это делается. Скандальная хроника с душевным кризисом вам обеспечена. С доставкой на дом.

Душевный кризис, конечно, легко можно вылечить. Для этого достаточно уровнять ваши желания с вашими возможностями.

Ну не могут ваши низы жить по-новому! И не нужно их подтягивать к вашим желаниям. Можно надорваться и заработать грыжу для всего мозга, которую тяжело нести и выбросить невозможно. Проще кастрировать желания до уровня ваших возможностей, и гармония в душе обеспечена. Элегантно и доступно. Не так ли, господа?!

Решиться на самоубийство, это вам не мыло по тазику гонять.

Желание Марины покрыть свой позор саваном смерти, было искренним и горячим. После встречи на балу с ловким танцором красавчиком корнетом Греховым, она своё решение не предала забвению, а лишь отодвинула на неопределённый срок. Любопытно стало Марине, что же хочет от неё этот курчавый корнетик? Чем она, стоящая на пороге смерти, могла привлечь его внимание?

Она навек опозорена. Она пария. Её все презирают, избегают общения. Вдруг, красавец офицер, манкируя вниманием всех девиц, присутствующих на балу, пригласил её на танец. Разве так бывает?

Черноглазый корнетик ангажировал Марину на следующий вальс. Затем на мазурку, далее на полонез.

Смолянки, ранее не обращающие внимания на свою опозоренную одноклассницу, заболели внезапно массовым косоглазием. В попытках рассмотреть в подробностях молодого офицера едва не вывихнули глаза. Завистливый шепоток порхал от одной стайки институток к другой:

– Какой move ton! Один приличный кавалер и того захватила эта бесстыдница Бирюкова!

– Девочки, офицеры распутны! У них на войне развивается нюх на легкодоступных девиц, которые, не задумываясь, обнажают грудь перед незнакомыми мужчинами!

– Ой! Девочки! А перед тем, как заголиться, значит, нужно сначала познакомиться?

– Ну, вы и дуры, девки! Раздеваться можно только перед Богом данным мужчиной, и то, в полной темноте, чтобы он ненароком чего лишнего не увидел…

– А Богом данный мужчина, это муж?

– Да. Ты сомневаешься?

– Нет. Мне интересно знать, а поп-исповедник ведь тоже нам Богом дан?

– Ясно, не сатаной.

– А перед ним оголиться не грешно? Ясно, что в темноте…

– Вы только посмотрите, как фривольно корнетик Бирюкову на повороте к себе прижал…

– Корнетик не виноват. Это Бирюкова сама прилипает к нему…. Смотри, смотрите! Видели? Она правой грудью нагло чиркнула по мундиру!

– А ноги! Боже мой!

– Что ноги? Что…?

– Они уже несколько раз касались друг друга!

– Не может быть!

– Смотри сама…. Видишь?

– Ага…. Коленка этого самца прямо-таки нырнула ей между ног!

– Какой разврат! А палец-то! Обратите внимание на указательный палец его левой руки! Откровенное и наглое сладострастие! Он гладит им ладонь Бирюковой!

– Бедлам!

– Хуже! Содом и Гоморра!

– Что они себе позволяют!? Кругом же общество!

– Куда только смотрит начальница института!

– Бирюкова… она… частолюбивая особа и недостойна внимания офицера Его Императорского Величества! Тем более, такого красавца, как этот корнетик. У нас разве перевелись достойные девушки: отличницы, умелицы, благопристойные…

– Ты о себе, что ли?

– Почему сразу о себе? Кроме меня есть ещё девушки, которые могли бы составить пару корнету, не унижая его офицерского достоинства своим отвратным раздеванием перед мужчинами.

– Вообще-то, девочки, все мужчины знакомятся с нами не для изучения геометрии Евклида…

– Т-с-с… Тихо! А для чего? Как ты думаешь?

– Думаю я плохо и грешно, но сладко и заманчиво…

– Это как? Расскажи!

– Догадайтесь сами.

– Тьфу, на тебя! Ты хоть намекни…

– Ладно, уговорили. Все мужчины коварны и любят прятать своих детей внутри девушек…

– Чего уж тут сладкого, с пузом ходить на виду всего общества!

– Сладко было до того, как пузо на нос полезло!

– А ты пробовала?

– Ты дура, что ли? Или с тобой фрау Штольц отдельные занятия проводила? Скажешь тоже, «пробовала»! А что я мужу в первую брачную ночь скажу? Мол, девственность нечаянно в бане смыла!?

– А, если замуж никто не возьмёт? Прикажете так девственницей и сдохнуть!?

– Как понять «никто замуж не возьмёт»? Суженного нужно не ждать, а брать, пока он не опомнится. Смотрите на Бирюкову! Мы ей обструкцию, а она на нас наложила три горячих кучи, и повисла на шее у корнетика! Ей перпендикулярно наше мнение о ней. Она корнета взяла плотно в свои руки, и, поверьте мне, девки, доведёт его тёпленького до венца!

Сама Бирюкова, поражённая настойчивым вниманием корнета, решила насладиться последним танцем в своей жизни с настоящим офицером. Вальсировала она страстно. Отдавалась мелодии всей своей страдающей душой. Волшебные звуки музыки лились из-под свода зала. Они подхватили, закрутили Марину и её кавалера, унося их в царство нежности, любви и сострадания. Магия звуков и танца сыграли с Бирюковой злую шутку. Она перед самым балом едва не отправилась, по своей воле, в путешествие в один конец в страну вечных снов. Сейчас же беспомощно тонула в манящей глубине загадочных глаз Грехова.

Она не понимала, что с ней творится. Она не могла отвести взгляда от наполненных лаской и нежностью, чёрных глаз офицера. Они манили загадочностью, таили в себе мужскую надёжность и ласковую дерзость. В них Бирюкова, не отдавая себе отчёта, неожиданно увидела спасение своей души и тела. Позор и бойкот, устроенный ей товарками по институту, уже не казались неодолимой бедой, а так, безделицей. Короче говоря, пустяком, не стоящим внимания.

Право слово, о чём речь-то?! Ну, обнажилась она перед мужчиной, и что? Во-первых, сделала это по огромной нужде, а во-вторых, врач вовсе и не мужчина, а так, одна видимость с усами…. Вот, если бы перед корнетиком раздеться…. Крамольная мысль обожгла Бирюкову изнутри и кинулась в лицо. Она покраснела и чуть не потеряла сознание. Даже пошатнулась. Корнет не растерялся и услужливо подхватил Марину и прижал к своей груди.

Сколько времени длилось их соприкосновение, Бирюкова не знала. Может быть, год, может быть сто лет, но она прочувствовала всем существом биение его сердца. Отлипать не хотелось, даже под угрозой восхождения на эшафот…. Между двумя ударами своего сердца, она успела поведать ему свои беды и обиды, прочитать стихи, спела песню и нашла опору в жизни. Танцевали молча. Разговаривали их глаза, руки, пальцы, тела….

К концу бала Виталий Игнатьевич Грехов уверился в произведённом им впечатлении на внучку банкиров Унгертов. Девица Бирюкова дошла до нужной кондиции и готова к дальнейшему употреблению.

***

Николай Емельянович Строков полагал, женщины существа весьма занятные: мягкие на ощупь и злопамятные. Опыт общения с дочерями Евы у него был, но поверхностный, так сказать без должной тесноты познания и погружения в суть проблемы.

Господина Строкова следует пожалеть. Посудите сами: сколько отваги нужно женщине для страстного поцелуя мужчины с соплёй на верхней губе!

С другой стороны, Никодим Емельянович впитывал опыт женатых сослуживцев и товарищей, и очень скоро пришёл к твёрдому убеждению, – платная любовь дешевле для кармана мужчины, чем счастье семейной жизни.

Пожалуй, это всё, что он знал о женщинах.

Физика с математикой, даже на уровне приват-доцента, всё-таки не анатомия с физиологией и рассказать что-либо новенького о женской природе не могли.

Полицейского опыта в расследовании серьёзных женских преступлений явно не хватало. Ежели не брать в расчёт пьяных драк, мелких краж, то женская преступность в наших краях дело экзотическое и требует особого подхода. Но какого? Этого подхода Никодим Емельянович не ведал!

Он громко шмыгал носом, тупо смотрел на трещавшую какими-то совсем ему ненужными словами, молодую, крепенькую во всех местах, белокурую хорошенькую бабёнку из мещанок.

«М-д-да!» – думал господин следователь – «На эту бабу даже кобеля на улице оборачиваются. Она из мужиков не то, что верёвки, коврики плести может…. Как же её, ёк-макарёк, зацепить-то?»

Бабёнка, играя пальчиками, строила Никодиму Емельяновичу глазки, разные мины лица и позы тела. Думала; «Хмырь мокроносый! Ищейка полицейская! На кой ляд ты ко мне припёрся? За Иваном? Так он успел в голбец1212
  голбец – погреб


[Закрыть] нырнуть и затихариться. Филеров не видно и не слышно, а в одиночку Иван этого мокроносого придурка в миг на кукан1313
  кукун – прут для насаживания пойманной рыбы


[Закрыть] насадит! Он и пикнуть не успеет!»

Никодим Емельянович, наконец-то обратил внимание на авансы, исходящие от белокурой бабёнки и подумал: «Эх! Как её корёжит! Похоже, знает кошка, чьё мясо съела! Теперь на моём теле поплясать захотела!»

Белокурая бестия, видя тщету своих бессловесных домоганий, подумала: «Вот ирод каменный! У него в штанах, видно, скорлупа от яиц. Ну, погоди же! От меня ещё никто не ускользал!» Вслух же прибавила дисканта в голосе и, с грудными всхлипами, стала рассказывать с картинками, как её намедни на волтузил Степан-картузник. За то, что она ему отказала решительно в романтических ласках.

– Вы только посмотрите, господин следователь! – жалилась бабёнка, вываливая перед Строковым ядрёную белоснежную грудь. – Вот синячище, вот…, вот…. А здесь, дайте-ка вашу руку, пощупайте, какой шишак…

Остолбеневший Никодим Емельянович машинально протянул руку. Когда в его ладонь загрузилась горячая упругая плоть груди, внезапно воспрянула к жизни похоть и едва не задушила служебный долг.

Бабёнка уже тянула к нему руки и думала: «Вот сейчас-то и в койку пора! Там-то я покажу тебе польку-бабочку в три притопа, в два прихлопа. Будешь у меня собачкой на верёвочке!»

В этот исторический момент решалась судьба следователя департамента полиции, господина Строкова Н. Е. – быть ему на побегушках в банде Ивана Крюка или дальше честно бороться с лихими людишками.

По иронии, последней каплей, перевесившей чашу весов в пользу добродетели, оказалась сопля Никодима Емельяновича. Она выскочила на волю из правой ноздри его вечно мокрого носа. Проворно юркнула вниз по лысой губе и на мгновение замерла перед смертельным прыжком в бездну истории. Её остановкой хотел, воспользоваться господин следователь. В надежде вернуть беглянку в родные пенаты, он решительно и громко хлюпнул носом. Нахальная сопля, не сказав последнего «Прощай!», ухнулась с верхней губы Никодима Емельяновича прямо на белоснежную плоть груди бабёнки.

Вожделение от ужасной мизансцены, сразу съёжилось, сморщилось и провалилось в тартарары.

Бабёнка от полицейского хамства и невоздержанности, хотела уже заблажить во всё горло, но вовремя вспомнила о спрятанном в голбце Иване. Филера его искали почитай три года. Пришлось ей ойкнуть и быстро вернуть осопливленную грудь внутрь платья.

Никодим Емельянович замер каменным истуканом с протянутой к бабёнке рукой и раскрытой ладошкой, из которой исчезла красивая, упругая женская грудь.

– Простите…. Проклятый насморк! – промямлил Строков. – В Париже пытался лечить, но тамошние эскулапы не помогли…. Вот и маюсь…

– Со всяким бывает…. Вы зачем-то пришли? Надеюсь, полиция зря соплями не разбрасывается?

Шутка бабёнки вышла неуклюжей. Строков покраснел и, стараясь скрыть смущение, смачно высморкался.

– Я, собственно…, – начал он, – по частному делу.

– Это, как? – Насторожилась бабёнка.

– Видите ли, по долгу службы я знаю, что вы скупаете кое-какие камни у людей, попавших в бедственное положение.

– Ой, ой…, ой! Какая сплетня! И вы поверили?

– Конечно, поверил. А в то, что вы полюбовница Ивана Крюка не поверил. У него в Москве подружка из дворянок имеется. Красоты, говорят, писанной…

Сердце бабёнки заметалось в груди, как испуганный кошкой мышонок.

– Брешут, поди…. – Выдавила она из себя.

– Пошто сразу «брешут». Мне по службе положено знать тайные страсти лихих людишек, чтобы сподручнее было арестовывать их, так сказать, на пике наслаждения. Он, понимаешь ли, взлетел на вершину сладострастия, а я тут, как тут…. Жду, значит, с филерами и кандалами, конца спектакля. Полный аншлаг-с!

– Понятно…. Дело-то ваше в чём?

– Да пустяк для вас. Хочу маменьке в день ангела сделать сюрприз.

– Так делайте. Я, причём к вашим желаниям?

– Без вас сюрприз не состоится.

С этими словами Никодим Емельянович вынул из недр своего сюртука сафьяновую коробочку малинового цвета. Открыл её и протянул бабёнке.

– Видишь жёлтый бриллиант?

– Вижу. Дальше-то, что?

– Задумал я сделать для маменьки ансамбль из жёлтых бриллиантов.

– Ожерелье, что ли?

– Не совсем. Этот бриллиант для кольца, а два бриллианта поменьше, что у вас, для серёжек.

– Они цветом темнее, – брякнула, не подумав, бабёнка и захлопнула рукой рот, но было поздно. Сказанного не вернёшь.

Никодим Емельянович своим придурковатым видом подкузьмил бдительность бабёнки – в миру, скупщицы краденного, Лизаветы Петровны Лапиной. Ляпнула она сдуру про камушки-то!

– Вот и я говорю, давайте, сравним их по цвету. Ежели они разные, так и разговору нет. Сразу же откланяюсь…

Скрепя сердцем, пришлось Лизавете Петровне доставать из захоронки драгоценные камушки на свет белый. Положили их рядком на белый холщовый рушник и дружно ахнули. Бриллиантики-то оказались один к одному: и цветом, и формой, и огранкой. Было яснее ясного, что камушки, дело рук одного мастера.

Лизавета Петровна зачарованно смотрела на игру солнечного света в причудливых гранях бриллиантов…

…Женщина существо наукой малоизученное, а русская женщина, изучению – малодоступное. Попытайтесь сами обнаружить в природе способ открытия действия тайных пружин в поведении той, которая, в состоянии хронической беременности, бросается в горящую избу, и, обгоревшая, но гордая, на всём скаку, останавливает племенного жеребца. Получается эдакое экзотическое ассорти из американского ковбоя, английского пожарного и многодетной матери из табора. При этом она, подобно иноземным особям её породы, как кролик перед удавом, замирает при одном только виде бриллиантового блеска.

Лизавета Петровна исключением не являлась. Застывшая с широко открытыми глазами, она была готова сама раствориться в бриллиантовой игре света.

Никодим Емельянович промокнул тихо нос и осторожно, по-интеллигентному, наклонился к уху Лизаветы Петровны и, вкрадчивым шепотком спросил:

– Топорик где?

– А?

– Топорик, говорю, где?

– Какой топорик?

– Маленький с обушком на берёзовой ручке.

– Не знаю…. В сенцах, наверное…

– Будь ласка, принеси-ка.

– Зачем?

– Гвоздик забить, чтобы форменный сюртук не порвать.

– Не извольте беспокоиться. Как вы уйдёте, я сама его по самую шляпку вгоню, а пока, для удобства ваших нервов, пересядьте на другой стул.

– Лизавета Петровна! Шутить изволите? Какое может быть беспокойство в таком пустяшном деле. Мне красивой даме оказать помощь одно удовольствие…

Услышав комплимент, Лизавета Петровна вздрогнула, как кавалерийская лошадь при звуке боевой трубы, мигом устроила лозунг лица и тела из разряда «Я вообще-то, мимо, но, если очень хочется…». Встала, демонстрируя господину следователю все выдающиеся наружу достоинства своей фигуры.

Никодим Емельянович к проискам Лизаветы Петровны остался глух и нем. Более того, шумно высморкался, пресекая тем самым все её амурные авансы.

Оскорблённая в своих далёких поползновениях, госпожа Лопатина заложила телом крутой вираж и, крутанула задом великолепную восьмёрку. Мол, посмотри полицейская морда, какое счастье проплывает мимо, удалилась в сенцы для поиска топорика. Вернулась скоро, держа в руках, действительно маленький, но по виду довольно увесистый топорик с белой берёзовой ручкой.

Никодим Емельянович взял его в руки и, забыв о гвозде, начал его внимательно изучать.

Лизавета Петровна обеспокоилась странным поведением следователя:

– Что вас ещё интересует?

– Меня-то?

– Ну да, вас?

– Один нескромный вопрос к вам. Можно даже сказать личного свойства…

Лизавета Петровна воспрянула духом и подумала про себя: «Ага! Харя мокроносая! Захотел-таки моего мясца!», а вслух, качнув для порядка грудями из стороны в сторону, ответила:

– Будет вам скромничать-то! Чай не впервой с бабой-то турусы разводите!

Никодим Емельянович скромно опустил глаза, шмыгнул носом и спросил:

– Бабушку куда дели?

– Какую такую бабушку? – оторопела Лизавета Петровна.

– Ту самую, что этим топориком по темечку успокоила намедни…

Глаза Лизаветы Петровны от удивительного вопроса едва не вывалились ей же на грудь.