Текст книги "Дети войны с мечтой о море. Краткий очерк о Владивостокском военно-морском подготовительном училище (1946–1948), Подготовительном курсе ТОВВМУ (1948–1949) и его воспитанниках"

Время летней морской практики пролетело незаметно и мы возвратились в училище. Предстоял месячный отпуск тем, разумеется, кто не имел задолженности по учебной программе обучения. Нам выдали проездные документы для приобретения железнодорожных билетов для поездки к родителям. Был прекрасный период лета 1947 года – август месяц. Нам в то время было по 15–17 лет, военную присягу ещё не приняли, хотя носили курсантские погоны. Итак, я еду в свой первый курсантский отпуск, приобретя железнодорожный билет в плацкартный вагон до ст. Ерофей Павлович Читинской (ныне – Амурской) области. Время в пути пассажирского поезда с многими остановками по тому времени составляло около трёх суток. За 100 км до станции моего назначения (от ст. Уруша) с волнением всматривался в вагонное окно на знакомые с детства места, где часто бродил один или вместе с друзьями, иногда – с сестрой, собирая богатые дары лесов Приамурья – землянику, малину, бруснику или грибы. В богатые урожайные годы грибов в этих краях было – пропасть. А какое волнение я испытывал, когда отец позволял мне брать с собой его двустволку 16-го калибра! Глухарей мне удавалось добыть лишь дважды, а вот с рябчиками и белками мне везло, всегда приносил их домой по несколько штук. Мои воспоминания прервались, когда показался разъезд Ягодный. Скоро я буду дома! Сердце забилось от предстоящей встречи с родителями, братом и сестрой, школьными друзьями. Заранее переоделся в парадную форму первого срока. Здравствуй, родной посёлок Ерофей Павлович! Здравствуйте, родные мои и друзья!

Месячный отпуск у родителей пролетел также мгновенно, как и летняя морская практика. Обратно во Владивосток возвращался к назначенному сроку тоже в плацкартном вагоне пассажирского поезда. Место у меня было на нижней боковой полке вагона (в проходе). Чтобы не мять суконную форму одежды первого срока, я переоделся в рабочую хлопчатобумажную форму одежды («робу»). А парадную форму первого срока уложил в свой фанерный зелёный чемодан. Постельное бельё у проводника не брал. Вместо подушки под голову положил свой флотский чёрный бушлат, ботинки и чемодан засунул под полку и заснул. На второй день пути проснулся ночью, в окно увидел, что поезд стоит у слабо освещённого перрона вокзала. На здании вокзала светится название «Биробиджан». Я сунул руку под полку: ботинки есть, а чемодана – нет! Спешно надев ботинки, выскочил из вагона. У проводницы спрашиваю: «Кто-нибудь выходил из вагона с зелёным чемоданом?» Посмотрев на мой взволнованный вид, она ответила: «Выходило много пассажиров, но какие у них были чемоданы, я не присматривалась». Я бросился в зал ожидания вокзала. Там на лавках спят два мужика, вероятно, они не с нашего поезда. Нигде своего зелёного чемодана не обнаружил. Вылетев пулей на перрон, заскочил в багажное отделение, но и там – никаких следов пропавшего чемодана. Бросился на выход в город, по пути попав ногой в яму, заполненную водой. Услышал звонок отправления поезда. Что делать? Оставаться здесь и попытаться найти вора?! А если я его не найду? Да и к тому же, как тогда добираться до Владивостока? В поезде остался хоть бушлат. Решил ехать дальше и уже на ходу поезда заскочил в свой вагон. В вагоне увидел проснувшегося матроса срочной службы по имени Степан, возвращавшегося из отпуска в Хабаровск, где служил на одном из кораблей Амурской военной флотилии. Рассказал ему ситуацию. Решили на каждой остановке до Хабаровска тщательно осматривать обе стороны состава, возможно, обнаружим вора, который попытается улизнуть с моим чемоданом. Всё было тщетно. Распрощавшись в Хабаровске со мной, Степан выразил мне сочувствие. С тем мы и расстались. С грустными мыслями я лёг на полку с предчувствием тех неприятностей, которые мне суждено испытать по прибытии в училище. Но больше всего мне было жаль семейных фотографий, которые я без разрешения родителей забрал из дома год тому назад. «И почему я не оставил эти фотографии дома на этот раз?!» – терзала меня мысль. Но, делать нечего! И не надо распускать сопли, сам отчасти виноват. А сейчас и охранять-то нечего, разве что, ботинки, бушлат-то – под головой. Оставшийся отрезок пути, немного успокоившись, спал спокойно.

Прибыл в училище своевременно. По требованию командира роты написал объяснительную записку о случившемся. Интуитивно я чувствовал, что мне не особенно верят. Могли предположить, например, что свою красивую морскую форму первого срока я мог подарить брату или своим друзьям. Пожурили, но наказывать не стали. Вместо похищенных суконных брюк и форменной суконной рубахи первого срока мне взамен выдали брюки и рубаху, бывшие в употреблении (БУ) второго срока, которые я носил до очередного планового переобмундирования всех воспитанников. Вот такой был у меня первый флотский «прокол» в отпуске по неопытности.

С 1 октября 1947 года продолжил обучение на втором курсе училища. Организация обучения и быта воспитанников были прежними. Очередной отпуск к родителям летом 1948 года прошёл без происшествий.

Курение нам не разрешалось. Вместо табачного довольствия нам выдавали ежемесячно по 200 граммов американского шоколада (две плитки), заменяя его иногда кусковым сахаром (рафинадом) или шоколадными конфетами того же веса.

Вспоминается забавный почти анекдотический случай. В помещении нашей роты в пирамиде без замка хранились несколько карабинов. С этими карабинами, но без патронов мы ходили на охрану складов. Видать, патроны нам не доверяли, так как присяги ещё не приняли. Местные воспитанники, чьи родители жили недалеко от училища, такие как Лев Казыханов, Василий Шатенко и некоторые другие, ходили с этими карабинами в самоволку. Один из самовольщиков с карабином за плечами изображал конвойного, его напарник в шинели без ремня, – арестованного, которого ведут на гауптвахту. «Самое интересное, – вспоминает Виктор Ермаков, – что проколов в этих эпизодах у них не было».

Увольнение в город осуществлялось в выходные и праздничные дни (к родителям, родственникам или по личным делам) с обязательным возвращением к началу вечерней поверки. Увольняемые строились поротно на плацу училища, командиры рот осматривали форму одежды, проводили инструктаж по правилам поведения в городе и выдавали увольнительную записку с записью в журнал увольняемых. Журнал передавался дежурному офицеру по училищу. С возвращением из увольнения записка сдавалась дежурному офицеру с отметкой о времени прибытия увольняемого.

Патрульной службе города были даны указания воспитанников за нарушение формы одежды или дисциплинарные проступки в городе в военную комендатуру не забирать, на гарнизонную гауптвахту не отправлять. Производилась лишь отметка на увольнительной записке воспитанника, в чём заключалась его провинность. С такой отметкой воспитанник на некоторое время лишался права на очередное увольнение в город.

Не потоп, но всё же… Будучи кандидатами (абитуриентами) подготовительного училища и некоторое время после зачисления в неё мы проживали в левом крыле помещения первого этажа главного учебного корпуса, где летом случился пожар, о котором говорилось выше. Помещения ещё были не до конца отремонтированы, и во время обильных дождей крыша помещения, в котором мы располагались, немного протекала. Однажды в ночное время, когда это случилось, и тонкие струйки потекли с потолка, особенно чуткие ребята проснулись и решили подшутить над крепко спящими товарищами. Осторожно приподняв кровать вместе с беспробудно спящим, бодрствующие переносили кровать под струйки воды и также осторожно её опускали. В довершение своей шутки «бодрствующие» подставляли «гады» (рабочие ботинки) спящих под другие капели с потолка. Наутро «гады» полностью заполнялись водой. Крепко спящие натуры просыпались лишь тогда, когда почти вся постель бедолаг оказывалась мокрой от капели с потолка. В довершение этого они обнаруживали свои «гады» полностью заполненными водой. Ну, чем, не проделки, описанные Николаем Герасимовичем Помяловским в «Очерках бурсы»?!

Иногда спящему устраивали «велосипед»: между пальцами ног вставляли осторожно бумажки и поджигали их под общий хохот наблюдавших.

Или такая шутка: у нескольких крепко спящих тетерь собирали ботинки и их шнурки связывали вместе. Затем подавалась команда: «Тревога!» Спящие соскакивали с кроватей, пытаясь найти свои ботинки и развязать шнурки, чертыхаясь и матерясь. Устраивали такие проделки те, кто был посильнее. Но иногда обиженные «слабаки» давали достойный отпор шутникам. Но доносительства на эти шутки в нашей среде никогда не было. Такие проделки молодых юнцов делались смеха ради, и вскоре они прекратились.

Что это был за пожар, в результате которого нам некоторое время приходилось спать в левом, не до конца отремонтированном учебном корпусе училища, толком мы не знали. Ситуацию прояснил Виталий Козырь, годом раньше нас окончивший ТОВВМУ. Вот о чём по этому эпизоду он пишет:

«21 июля 1946 года после вечерней поверки курсанты 3-го курса Владимир Бокарев и Владимир Градин самовольно пришли в учебный корпус, растопили печь и начали утюжить брюки. По окончания работы угли с утюга выбросили в железный таз, где находились обрывки бумаг, и ушли. Возник пожар. Сгорел весь второй этаж учебного корпуса. Правда, классы восстановили к началу 1946 / 47 учебного года. А виновников пожара в наказание перевели для продолжения учёбы в Выборгское военно-морское хозяйственное училище» [10, с. 97].

На трудовой практике в августе 1946 года был такой случай. Работал наша группа в Шкотовском районе одного из совхозов Тихоокеанского флота. Между ребятами установились дружеские связи, сформировались первые неформальные группы и группки. Среди нас находился высоченный верзила (на голову выше нас) украинец Виталий Гвоздецкий по прозвищу «Гвоздь», который не слишком активно включался в наши ещё почти детские шалости. Зачинщиком «скандала» назначили самого низкого из нас, пухленького 15-летнего паренька Яшу Лукина. Яша подошёл к «Гвоздю» с граблями и сказал что-то нелицеприятное. Мы стояли чуть в стороне и наблюдали, решив вмешаться в ситуацию, если «Гвоздь» «возникнет». Стали медленно к нему приближаться. Виталий разгадал наш план, схватил вилы и заорал: «Не подходите, суки, – заколю!» Весь пыл у нас пропал, наша затея сорвалась. Всё кончилось миром. В дальнейшем многие из нас с ним подружились, наш «Гвоздь» стал общим другом-защитником, когда в увольнении требовался его рост и его могучая стать в конфликтах с городскими ребятами. А в описанном случае украинская поговорка «гуртом можно и батьку побить» не сработала. Его зычный голос, внушительная стать и громадный рост охладил нашу дурацкую затею.

Однажды, это было на втором курсе, двух воспитанников, уволенных в город, на танцплощадке городского парка (ныне – Покровский парк) без всяких на то оснований избили гражданские ребята. Добравшись до училища, побитые с синяками и ссадинами на лице рассказали нам о случившемся. Кто-то из ребят бросил клич: «Наших бьют!» Внушительная группа ребят из нашей роты, сняв бескозырки и форменные воротнички, с флотскими ремнями в руках, устремилась через Первую Речку в городской парк, чтобы доказать, «кто хозяин в городском парке» и отомстить обидчикам. Было уже поздно, танцы в парке закончились. Побоище с обидчиками не состоялось. Чтобы укротить свою ярость, «воспитанники» переключились на других попавшихся на пути молодых гражданских парней, которым совершенно незаслуженно перепало от ударов тяжёлых медных блях флотских ремней. Эта безумная мальчишеская дурь могла кончиться плачевно для многих. В училище был проведён тщательный разбор случившегося, определены явные зачинщики и активные участники побоища. Грозили некоторых наиболее активных участников драки отчислить из училища. Ждали сообщений из города от потерпевших. Но сообщений не поступило, начальство ограничилось раздать «всем сёстрам по серьгам»: одним объявили наряды вне очереди, другим, – наряды на работы, третьим, – лишение очередного увольнения на определённый срок.

Уже на втором курсе ВВМПУ учились два друга из г. Свободного Амурской области – Пётр Иванченко и Скоробогатов Василий. Зима, снег с сильным ветром и плохой видимостью. Недавно перед этим в СССР была отменена карточная система, хлеб стали продавать свободно. Друзьям захотелось хлеба немного побольше, чем давали нам в столовой. Друг Петра – Скоробогатов Вася самовольно пошёл по железнодорожному полотну на Первую Речку. Возвращаясь с хлебом назад в училище с поднятым воротником и опущенными ушами шапки, видать, не слыша сигнала догоняющего его поезда, попал под него. Видимость была плохая. В такой снегопад машинист не мог видеть далеко идущего по рельсам человека. А когда он увидел его, сигналы и торможение успеха не имели. Хоронили нашего товарища всей ротой на лесном кладбище (14-й километр). И ещё одна мечта нашего товарища о море не осуществилась! А друг Василия Скоробогатова Пётр Иванченко успешно закончил ВВМПУ, затем ТОВВМУ, длительное время служил на Тихоокеанском флоте.

Чего греха таить, во время самоподготовки случались и пошло-хулиганские выходки. Вот одна из них. Недалеко от подготовительного училища железнодорожный путь имеет изгиб. Некоторые пошляки из нашей роты в хорошую осеннюю или весеннюю погоду, когда лёгкий ветерок проносился вдоль окон нашего корпуса и, спускаясь в ущелье, дул вдоль железнодорожного полотна, дожидались приближения пассажирского поезда и выпускали из окон второго этажа учебных классов во время «сампо» разукрашенные воздушные шарики вместе с надувными презервативами, называемыми «подготами» «гандонами». Шарики и гандоны, подхваченные ветром, устремлялись к железнодорожному полотну и проносились далее мимо окон удивлённых и шокированных пассажиров. Так повторялось несколько раз, пока начальство не прознало про этот случай. Зачинщики были установлены, получили по заслугам за искривление практики нравственного поведения.

Однако были и другие шутки, связанные с железнодорожными пригородными поездами. В училище функционировали кружки и спортивные секции, но не было своего футбольного поля. По выходным дням иногда любители футбола выезжали с Первой Речки на Вторую Речку пригородным поездом поиграть в футбол на аэродромном поле, – бывшем запасном аэродроме в военное время 1941–1945 гг. На этом месте во второй половине XX века был построен большой микрорайон Второй Речки. Сейчас там стоят жилые дома на улице Советского района Владивостока. А тогда это поле было неохраняемое, ровное с травяным покрытием. Играть там не запрещали. Возвращаясь после игры назад в училище, наиболее ретивые и нетерпеливые курсанты срывали стоп-кран поезда в одном из вагонов напротив нашего училища с тем, чтобы сократить путь. Поезд же останавливался только на Первой речке, откуда до училища идти приходилось четыре километра или около этого. Конечно, это было запрещено всеми правилами и граничило с хулиганством, с привлечением к административной ответственности. С этим злом старшины и командиры рот неустанно боролись, офицеры-воспитатели проводили с нами беседы, пугали и наставляли. Однако особенных успехов эти беседы и наставления не приносили. Дело доходило до того, что в дни увольнения, воспитанники, возвращаясь в училище из парка Сергея Лазо, что на 19-м километре (ныне станция «Санаторная»), тоже иногда срывали стоп-кран в вагоне электрички, когда она проходило вблизи нашего училища. Не зря, наверное, в народе нет-нет и называли наше училище то «Бурсой», то «Запорожской Сечью». Поумнели воспитанники к концу учёбы в своёй подготовительной «Бурсе». Когда бывшие воспитанники стали уже курсантами ТОВВМУ, подобные выходки их стали чрезвычайной редкостью.

Вовремя летней морской практики в бухте Мелководной (о. Русский) коренной приморец из нашей роты Юра Литвинцев, хороший атлет, отличный пловец и юморист обучал нас, «береговых салаг», приехавших в училище из мест далёких от моря, как надо есть пойманного чилима (креветку), сырую мидию или икру морского ежа, намазывая эту икру на кусочек хлеба. Всё эти живности он называл морским деликатесом. Чтобы стать истинными моряками, он приучал нас к вкусу морской солёной воды, чтобы не пугались при купании, если случайно глотнём немного морской купели. С этой целью Юра после опробования морского деликатеса предлагал выпить каждому полстакана морской воды из бухты Мелководной. Находились смельчаки, которые полностью выполняли его рекомендации. Но всё обошлось. Последствий не было никаких. Подобный подвиг «салаг» Юра называл морским крещением. Друзья дали ему кличку «Калита», которая сопровождала его в подготовительном училище, да и в ТОВВМУ. На друзей за это он не обижался. Что ж, Калита, так Калита. В истории России – это положительный персонаж.

Запомнились мне два случая со знакомым уже читателю Виталием Гвоздецким по прозвищу «Гвоздь». Это было на втором курсе в ВВМПУ осенью 1947 года. Он любил спорить и однажды проспорил, несмотря на свою настырность и самоуверенность. Поспорил он с группой наших воспитанников, что за два месяца выучит поэму А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Спорили на 10 плиток шоколада (шоколад нам выдавался вместо табачного довольствия). Решиться на спор Виталий, по-видимому, мог благодаря тому, что ранее знал эту поэму достаточно хорошо. Два месяца он бубнил строки поэмы в своё свободное время, а также лёжа на своей койке перед сном. По условиям спора разрешалось «Гвоздю» две подсказки, если он запнётся и забудет текст. Наступил день испытаний. Вечером в свободное время собрались в кубрике участники спора и все желающие лицезреть это необычное событие. «Гвоздь» чётко излагал текст до середины поэмы, а затем начал сбиваться, но сам находил выход из положения, вспомнив дальнейшее продолжение текста. Всё-таки до конца Виталий не «вытянул»: два раза, покраснев, продолжения текста не мог вспомнить, попросил помощи. Ему подсказали, но забыв текст в третий раз, признал своё поражение. Шоколад он проиграл. Но мы его простили и не стали требовать выполнения пари, учитывая усердие и труд Виталия при подготовке к этому испытанию.

Прошло ещё полгода и наш «Гвоздь» опять созрел для заключения пари. С той же группой спорщиков весной 1948 года он поспорил на 5 плиток шоколада (так он его любил!), что съест 100 граммов хлеба за 100 шагов хода со средней скоростью. Во время эксперимента рядом с ним шёл секундант из числа спорщиков, отсчитывая шаги. На этот раз «Гвоздь» победил в споре, и под общий хохот, одобрительный гул и аплодисменты болельщиков, спорщики отдали ему свой шоколад и поздравили его с победой.

Но упорство Виталия Гвоздецкого в достижении цели и неплохая учёба на первом курсе ТОВВМУ не помогли ему стать морским офицером, о чём он мечтал все эти годы. Органам КГБ СССР стало известно о «тёмных моментах» в биографии его отца в годы войны на оккупированной территории Украины, в результате чего, в общем-то, неплохой наш товарищ был отчислен. Так ответил сын за своего отца.

1.6 Реорганизация ВВМПУ. Образование Подготовительного курса ТОВВМУ

Летом 1948 года приказом начальника ВМУЗ ВМС СССР от 6 апреля 1948 года № 027 поступило распоряжение о расформировании Владивостокского военно-морского подготовительного училища с переводом воспитанников нашего второго курса ВВМПУ, успешно сдавших годовые экзамены, на вновь сформированный Подготовительный курс Тихоокеанского Высшего военно-морского училища. Воспитанники, успешно сдавшие годовые экзамены за первый курс ВВМПУ переводились на второй курс Саратовского военно-морского подготовительного училища (СВМПУ). Во исполнение этого распоряжения ВМУЗ ВМС СССР приказом начальника ВВМПУ № 05 от 15 июня 1948 года 94 воспитанника нашего второго курса были переведены на вновь образованный Подготовительный курс ТОВВМУ.

Таким образом, с 15 июня 1948 г. ВВМПУ перестало существовать, передав все полномочия по обучению и воспитанию нас в составе 94 человека Подготовительному курсу ТОВВМУ по программе 10-го класса общеобразовательной школы и программе военно-морской подготовки за 3-й курс подготовительных училищ ВМС СССР.

Подготовительный курс ТОВВМУ состоял из четырёх классов (231, 232, 233, 234). По состоянию на май 1948 года в 231 классе, старшиной которого был назначен Юрий Лебедев, было 26 человек, столько же человек былов в 232 классе, старшиной которого назначили Живова Владимира.

Список 231 класса (старшина класса Лебедев Юрий Николаевич):

Белеков С. И., Белоглазов Н. Г., Ботвинко А. М., Висич Н. В., Воронков А. С., Ганзей С. М., Глушко В. В., Демидов Б. Д. Жилин Ю. А., Кнут Л. В., Кольцов В. В., Лебедев Ю. Н., Лукин Я. Е., Макаров А. Д., Малышев А. К., Махонин И. Г., Назаренко В. И., Николаев Ф. Н., Новиков Ю. А., Рытников Т. И., Свешников В. И., Свищ И. А., Стародубцев М. И., Трыков Н. Н. Цейсис Г. Д., Чигренёв Н. П.

Из 26 человек 231 класса были отчислены на разных этапах по неуспеваемости Кнут Л. В. и Чигренёв, оставшиеся 24 человека были переведены на Подготовительный курс ТОВВМУ.

Список 232 класса (старшина класса Живов Владимир Сергеевич):

Аверин Э. О., Азук Д. В., Базалий Г. К., Болгаров В. М., Борисенко В. Д., Весёлкин Л. Н., Гвоздецкий В. Д., Горелов, Горюнов Н. Д., Гуличев, Живов В. С., Калюжный, Лисин А. Г., Литвинцев Ю. А., Любимов В. С., Николаев Ю. А., Ноздрин В. Ф., Панченко В. Г., Пошивайлов В. И., Сафронов А. П., Севастьянчик, Скопинцев А. И., Счастный Л. Н., Тырцев, Уфимцев В. А., Шатенко В. П.

Из 26 человек 232 класса были отчислены по неуспеваемости Калюжный, Тырцев и Севастьянчик. Таким образом, на Подготовительный курс ТОВВМУ было переведено из 232 класса 23 человека.

Из 233 и 234 классов, общая численность которых составляла 48 человек, также были переведены на Подготовительный курс ТОВВМУ.

После расформирования ВВМПУ в 1948 году набор воспитанников на 1 и 2 курсы не проводился. Состоялся набор лишь на Подготовительный курс ТОВВМУ в количестве 30 человек, закончивших 9 классов средней школы, среди которых были Бархатов Жорж, Белобородов Владимир, Бессмертных Александр, Иванов Анатолий, Кузнецов Юрий, Панченко Владимир, Тихонов Сталь, Тимофеев Олег, Хмелёв Иван, Юферев Владлен и др.

Таким образом, общее количество воспитанников Подготовительного курса ТОВВМУ составляло 124 чел. на начало обучения в октябре 1948 года.

По итогам Государственных экзаменов весной 1949 года 20 человек из 125-ти по разным причинам в ТОВВМУ не были приняты, а Владимир Живов как отличник мог избрать любой военный вуз. Он выбрал Севастопольское Высшее Военно-морское училище.

Хотя учебные классы остались прежними, наша курсантская жизнь улучшилась. Стало много свободной площади и мы переселились на второй этаж в правое крыло учебного здания. Учебные кабинеты разместились на первом этаже. Стало более просторно. Назначили нового командира роты – капитана 3 ранга Гейлера С. Х. (о нём см. п. 1.4). Сендару Гейлеру воспитанники сразу же «присвоили» кличку «папа», а его жене – «мама». Некоторые расторопные воспитанники пользовались соблаговолением «мамы». Если по какой-либо причине их в город не увольняли, они бежали к «маме» и проблема, как правило, решалась.

В дополнении к характеристике капитана 3 ранга Сендара Хаскелевича, которая была дана выше (п. 1.4), добавим штрихи к его портрету, которые проявились у него особенно ярко, когда его назначили командиром роты на наш Подготовительный курс ТОВВМУ, а после курсов, – в ТОВВМУ.

По своей натуре Сендар Хаскелевич был чрезвычайно добрым отзывчивым человеком. Если говорить о стиле его деятельности, то лучше, пожалуй, подойдёт ему демократический стиль руководства с оттенком «мягкий». Часто в разбирательстве тех или иных ситуаций, в которых были замешаны его питомцы, он обычно отстаивал позиции последних. Воспитанники и курсанты платили ему тем же. Они его любили, недаром дали ему прозвище «папа». Приведём ещё один штрих к портрету Сендара Гейлера:

«В бухте Миноносок старший на шестивесельном яле – «папа Гейлер». Отрабатываются элементы плавания на вёслах. Жарко. Все раздеты, остаются в одних трусах. Курсанты просят «папу» искупаться. А по программе купание не предусмотрено. Сендар Хаскелевич сидит на кормовой планширной доске яла спиною к воде. Выждав некоторое время, Гейлер отдаёт команду: «Человек за бортом!» и, оттолкнувшись ногами, спиной – бултых в воду! В шлюпке громогласный клич: «Спасай командира!»

Вмиг все бросаются в воду. Плывут к командиру роты, барахтаются, смеются, в том числе «папа Гейлер». Все довольны, команда искупалась, командир спасён, что являет собой ещё один пример морского братства: «Сам погибай, но командира (товарища) выручай». Наконец все взбираются на борт шлюпки, занятия продолжаются» [2, с. 321].

Итак, закончилось наше обучение и «освоение математических и навигацких наук» на подготовительном курсе ТОВВМУ, и мы были переведены летом 1949 года непосредственно в ТОВВМУ.