Текст книги "На этом свете"

Восьмой этаж
ОМ 5, 2002

Вадим Листов жил в огромном многоэтажном здании на окраине Москвы, но на двенадцатом этаже, в маленькой однокомнатной квартирке, один. Жил он чем Бог пошлёт, а точнее, полубогатые родственники. Любимым его занятием было спать. Спал он и днём, и ночью, и по утрам. Его полуневеста-полулюбовница Ниночка Лепетова допытывалась с отчаянием: мол, какие сны он видит?

Но Вадимушка отвечал однозначно:

– Только тебя и вижу. И луну. С меня хватит.

Несмотря на цветущую молодость (было ему лет двадцать пять), казался он диким в обращении, но осторожным по отношению к миру.

– Ну его, мир-то, – говорил он не раз Ниночке за чашкой кефира. – Добра от него не жди. Не туда мы попали, Нинок.

Ниночка обычно соглашалась: мол, не на той планете. Хотя о нашей планете она имела смутное представление. Ей нравился Вадимушка за душевность, простоту и дикость нравов (в квартире его действительно было дико) и за сны. Ниночка и сама была бы не прочь провести жизнь во снах, если бы не её относительная весёлость. А спать ей нравилось, потому что она не любила борьбу за существование. Существовать без борьбы ей помогал отец, папаша, одним словом.

И такими сонными паразитами пребывали они вместе уже два с лишним года.

– Пускай хоть не только цивилизации, но и миры вокруг нас меняются – нам-то что, правда, Нинуль? – говаривал Вадимушка перед сном.

И Ниночка со смешком уходила в сновидения.

Понятно, что долго так продолжаться не могло. «Мир неизбежно даст о себе знать», – уверял Вадима один философствующий старичок с двадцать первого этажа.

…Однажды Вадим, как обычно, вошёл в лифт и нажал кнопку. Но ошибся, и вместо первого лифт остановился на восьмом этаже. Неожиданно для себя Вадим вышел, и что-то нелепое и странное сразу вошло в душу. Этаж был, видимо, ещё не заселён, двери в по-видимому пустые квартиры были открыты, пахло краской, но чувство странности не оставляло Листова. Как будто на этом этаже отсутствовало всё человеческое. Сердце его даже заныло. И сразу из одной из квартир (их было всего четыре) вышел невзрачный человек. Он не спросил Вадима ни о чём, но Листов, однако, попросил его объяснить, что здесь происходит. Человечек неуверенно бормотнул, что весь этаж кем-то куплен и теперь-де ремонтируется, хотя никаких особенных следов труда Листов не заметил. Неожиданно для самого себя Вадим спонтанно пошёл прямо в квартиру, откуда вышел человечек. Вошёл и ахнул. В квартире этой было человек восемь, и семь из них просто бродили из стороны в сторону, а у окна неподвижно застыл в позе мёртвого убийцы огромный человечище с лохматой, словно у лешего, головой. Бродящие иногда останавливались около него, но так, что было непонятно, преклоняются ли они перед ним или просто замирают на месте. Только один из этих людей не останавливался и бродил сам по себе, но всё время хохотал, разевая широкую пасть-пропасть.

Хотя сам Вадимушка тоже замер у входа, взгляд его всё-таки приковался к фигуре человечища у окна.

Тем не менее на Листова никто не обратил внимания.

А Вадимушка всё вглядывался и вглядывался, точно прикованный, в глаза человечища. Тот смотрел в пол, но взгляд этот был таков, как будто вместо мира он видел бесконечную бездну, чёрную дыру, из которой источалось, однако, веселие.

«Ни одной женщины!» – тупо подумал Вадим и готов был заплакать.

– Ты подожди плакать-то, – раздался вдруг громовитый звук изо рта человечища. – У нас тут вместо женщины – бездна.

На это замечание тот, хохотавший, даже взвыл, а потом замолк и минуты через две обратился к человечищу:

– Саргун, не надо, не надо!

«Саргун» – так, видимо, звали человечище – кивнул головой.

Вадим в конце концов опомнился.

– Вы рабочие? – спросил он.

В ответ со всех сторон раздался такой хохот, что, казалось, рухнули стены, отделяющие видимый мир от невидимого. Хохотали все восемь, только Саргун молчал, думая свою думу.

Вадим почувствовал в уме кружение.

– А кто хозяин? – спросил он вдруг.

Все мгновенно замолкли. А хохотун посмотрел на Саргуна. Но тот был невозмутим и до того мракобесен, что Вадима стало мутить.

«Самое время идти назад» – подумал он.

Ноги, тяжёлые, как слоны, еле слушались, но на сей раз Вадим проявил настойчивость – настойчивость, рождённую страхом перед непонятным, и, пошатываясь, пошёл прочь к лифту.

Абсолютная тишина сопровождала его. Он только боялся оглянуться. Вяло нажал кнопку, и появился спасительный лифт. Как только в него вошёл, всё словно утихомирилось.

– А что, собственно, произошло? – спокойно рассудил он, направляясь к автобусной остановке. – Подумаешь, люди. Ну, рыла. Ну, жуткие. Ну, кошмарнее любых снов. Но всё-таки люди. Не убили же меня. Другие бы ещё съели.

И Вадимушка облегчённо вздохнул.

Вечером, возвращаясь домой, он старательно не нажал кнопку восьмого этажа. Но лифт всё равно почему-то там остановился. Открылась дверца. Сердце его истерически забилось, словно стало живым существом. Вадим, однако, не выходил из кабины. А дверь всё не закрывалась и не закрывалась, вопреки смыслу и разуму. Она оставалась открытой, а Вадим, точно парализованный, не нажимал ни на какую кнопку. Потом нажал, но лифт не сдвинулся. И он почувствовал: кто-то идёт, огромный, судя по тени. Вдруг протянулась длинная рука, чёрная, мощная. Ничего, кроме руки, Вадимушка уже не видел. Рука нажала на кнопку, степенно отдёрнулась, и только тогда дверца закрылась и кабина поползла именно на двенадцатый этаж, куда и нужно было Листову. Всё это появление руки произошло таким образом, как будто замедлилось течение времени или вообще что-то с ним, с временем, произошло.

Весь мокрый, не то от слёз, не то от мочи, Листов доехал до двенадцатого этажа и вошёл, наконец, в собственную квартиру. Ниночки не было. Он заперся на все замки. А на следующее утро, спустившись на землю по чёрному ходу, поехал к самому Сучкову.

Сучков был учён во всех тайных науках и Вадимушку знал, так как одно время изучал его сновидения.

Вадим с удовольствием вошёл в знакомую квартирку. Шкафы по стенам были забиты книгами, манускриптами.

Сучков, Семён Палыч, не суетясь, предложил Вадиму чаёк с тортом. Чай пили среди книг, разбросанных по столу.

Листов стал рассказывать подробно, нервозно, но не заикаясь.

Учёный слушал, слушал и вдруг завыл, прямо-таки волком завыл. Вадимушка испугался, но вой минуты через три прекратился.

Сучков стыдливо взглянул на Вадима и проговорил:

– Ты меня прости, дорогой. Но я сразу понял: дело серьёзное. Очень серьёзное и суровое. От того я и завыл. Волком. Я иногда вою, если что не так. Знай теперь об этом.

Вадимушка изумился, но не настаивал.

Сучков пристально посмотрел на него, но Вадим вдруг расхрабрился:

– Вы бы взглянули разок на этот этаж и на людей в нём, Семён Палыч.

Сучков замахал руками:

– Ни-ни! Я и так всё понял. Ни за что не пойду. Понимаете, Вадим, – перешёл он на «вы», – во всём этом в моём окружении может разобраться только один старичок. Блаженный такой, божественный, а главное – прозорливый. Он не только поймёт, но и всё проконтролирует и, в конце концов, даже уладит. Я же хоть и понимаю, но сделать ничего не смогу. Вот так…

Вадим до ошалелости перепугался. Даже сердце стало безобразить.

– Это опасно? – только и спросил.

– Очень опасно, милый.

– Кто они?

– Пока не скажу.

– Что мне делать?

– Бежать, бежать, дорогой. – Сучков уставился на Вадима расширенными глазами. – Запереть квартиру и бежать. И жить пока подальше от дома. Затаясь, используя символику…

– Это черти? – тоскливо спросил Вадим.

– Мы ненаучных и вульгарных терминов не употребляем, – строго ответил Сучков. – Я сказал всё. Держите со мной связь. Со своей стороны, как только я отыщу прозорливого старичка, дам вам знать. И запомните: старичок велик, велик! Но только найти его трудно.

В дверях Сучков крепко пожал руку Вадиму и прошептал:

– Только сообщите, где вы будете.

…На следующий день к Листову явилась Ниночка. Вадим был в растерянности, но всё рассказал. Ниночка испугалась, но не настолько, чтобы бежать.

– Куда ты побежишь, Вадим? У меня и у твоих всё переполнено. Скажешь причину – обхохочут. Да и спать негде. Кругом одни родственники.

Вадим с радостью кивнул: был он слишком инертен, чтобы бежать из дому. Нина как могла его успокаивала:

– Тебе, может, приснилось всё это. Знаешь, бывают сны наяву. Нам надо с тобой переменить образ жизни и поменьше спать. А то доспимся до того, что будем путать, где мы находимся – во сне или наяву. И гимнастику надо по утрам делать, Вадимчик мой, гимнастику.

И они стали меньше спать и по утрам практиковали физкультуру. Нина даже настаивала, чтоб скорее оформить брак:

– У женатых меньше глюков, Вадимчик.

Вадим всё-таки потребовал, чтоб вместе сходить на восьмой этаж: проверить.

Набрались решимости и пошли.

С трепетом Вадим вышел из лифта… За ним – Ниночка. Стены и углы психологически были пугающе пустынны – так почувствовал Вадим. Но их встретили обычные, неразговорчивые, правда, рабочие. Всё было не так, как в тот раз. Тех – близко не было. Вовсю шёл ремонт, и этаж действительно купил новый русский.

Вадим тревожно вглядывался в лица рабочих, думая: вот-вот обнаружу прежних. Один раз ему показался даже взгляд Саргуна, и он пробормотал это имя, но никто не среагировал.

– Ну, вот видишь, вот видишь! – верещала обрадованная Ниночка.

Когда уже собрались уходить, Вадим тупо спросил у пожилого рабочего:

– Что так медленно идёт ремонт?

– У нас три человека за это время померло, – был ответ.

Вадим вздрогнул:

– От чего?

Пожилой рабочий рассердился:

– От чего да от чего! Что вы суёте свой нос в чужую смерть, товарищ!

Но остолбеневший Вадим не обратил внимания на это забытое слово «товарищ». Когда вернулись в лифт, он с ужасом пробормотал:

– Уже трое, трое умерли!

Нина не поддержала его:

– Да от запоя скончались, наверное, Вадим! Никакой тайной тут не пахнет. Мы с тобой тоже умрём, какая ж в этом тайна?

У Вадима остался всё-таки тревожно-нелепый осадок на душе, но бежать не решался. «Лучше спать, чем бежать», – упрямо думал он.

Сучков звонил, уговаривал, ругался – но всё напрасно.

Между тем шли дни. Не так уж и много дней прошло. Как-то раз Ниночка не ночевала у Вадима: её родитель приболел. Листов долго спал, но никаких снов не видел: одна пустота.

Утром вяло вышел на кухню – приготовить чай. И вдруг заорал нечеловеческим голосом. Что-то случилось с ним внутри. Это «что-то» было вторжением огромной, жуткой, чужой души, которая медленно входила в него, вытесняя его сознание. Он терял контроль над собственным телом, но главное – исчезало, уходило куда-то его «я»…

…Через полчаса из квартиры Листова вышел человек, внешне похожий на него. Однако даже в этом «внешнем» было что-то не то. Но самое страшное – глаза, глаза были уже не Листова, их выражение, сам взгляд был до жути каменным и не походил на взгляд ни человека, ни животного…

Девочка-соседка, увидевшая «его» в коридоре, закричала дурным голосом. И через мгновение девочку охватило холодное чувство, что ей всё снится и всё приснилось: и этот мир, и её собственное рождение, и спина этого уходящего человека, которого она знала под фамилией Листов. Человек этот спустился на восьмой этаж. Так же медленно вышел из лифта и пошёл внутрь, в ту квартиру, которую когда-то посетил испустивший свой дух и оставивший своё тело в чужие руки Вадим Листов…

Из квартиры донеслось несколько странных звуков, в которых различимо было слово «Ромес».

Может быть, так звали этого человека, похожего на Листова. Через час он вышел оттуда и направился обратно, к себе, то есть в квартиру Вадима. Там уже в недоумении сидела Ниночка: где, мол, Вадим?

Дверь медленно открылась, и он вошёл.

Ниночка дико завизжала, как перепуганная рысь, не своим голосом.

Это был Вадим и в то же время не Вадим. Движения, а главное, глаза – глаза были чудовищно другими. Это было иное существо, а не Вадим. Это «иное» подошло к упавшей на постель Ниночке. И, отсутствующе взглянув, почесало Ниночку за ушком.

Нина потеряла сознание.

…Вскоре «Ромес» вышел из квартиры. На улице люди, как всегда, спешили, но наиболее чуткие вздрагивали, приближаясь к нему… «Ромес» взял машину и ясно выговорил случайному водителю:

– Шереметьево-2.

Водитель думал только о деньгах и ничего не заметил. «Ромес» молчал, единственно – вынул из внутреннего кармана пиджака заграничный паспорт и как будто проверил его. В аэропорту мертвенно-спокойно он прошёл весь контроль. Направление его было: Южная Америка, Перу.

…Ниночка очнулась, когда в дверь настойчиво звонили.

Пугаясь стульев и любого шевеления, она открыла, так как услышала голос знакомого ей Сучкова.

Сучков вломился со старичком, тем самым блаженным и прозорливым.

Ниночку в полуобморочном состоянии отправили на скорой помощи в больницу. Она только бормотала: «Ушко… ушко… ушко!»

…Через час Сучков со старичком (вид у него был совсем непритязательный) сидели в уютном кафе в центре Москвы.

Блаженный старичок за кофием поучал Сучкова:

– Как же вы так промахнулись, Семён Палыч?.. Не ожидал я от вас этого…

Сучков краснел и потел.

– Да, проморгали вы, проморгали… А такое проморгать нельзя… Слава Богу, этот «Ромес» укатил от нас, из Расеи… В Перу…

– В Перу? – удивился Сучков.

Блаженный старичок так захохотал, что пролил кофе.

– Да вы что, Семён Палыч… Это по паспорту – в Перу.

– А на самом деле?

– А на самом деле после Перу окажется он в одной очень далёкой стране… Стране счастливых каннибалов… Вот где! – Старичок опять расхохотался. – Ни на какой географической карте вы такую страну не найдёте… Но там он развернётся, ох развернётся, родной…

Сучков завял.

– Однако восьмой этаж мы почистим, – с доброй улыбкой заметил прозорливый старичок. – Это вполне в наших силах. Хотя будет трудно.

– А как же Вадим? – робко спросил Сучков. – Его душа, в смысле…

– Это уже не наша забота, Семён Палыч. Он умер, бестелесно, так сказать. Но, надеюсь, ему повезёт. А наше дело теперь – прогнать нечисть с восьмого этажа. О них, впрочем, «нечисть» сказать мало. Слишком крупные и сложные существа. Но я и не таких видывал, – добродушно закончил старичок.

Перелётный
Playboy 9, 2002

Саша Ключев, двадцативосьмилетний неженатый молодой человек, живя в Москве, в хорошей однокомнатной квартире, мечтал о том, чтобы уйти из этого мира. Нет, не самоубийство: Саша, в общем, был оптимист и при одном только напоминании о загробной нечисти фыркал. Он имел в виду нечто иное. Но что могло быть этим «иным», он не совсем соображал. Порой, однако, он мечтал о том, чтобы облететь и познать всю Вселенную, не только нашу, но и все остальные миры, видимые и невидимые.

Его закадычный друг Анатолий Полумраков так хохотал, когда Ключев высказывал ему свою заветную мысль, что пугал своим хохотом кошку Ключева, которая в таких случаях забиралась под шкаф.

Даже по ночам, во сне, Полумраков иногда дико заливался лающим хохотом, когда где-то в сновидениях ему являлся Ключев со своим кредо.

В целом же Полумраков был большой оригинал: он обожал, прямо-таки парил, если кто-нибудь (неважно кто) делал ему подлость. Сашку Ключева он любил, считал его единственным, но и его, бывало, умолял сделать ему гадость. Ключев обычно отмалчивался. Но и у самого Саши тоже были небольшие странности. Не такие, как у Полумракова, но всё-таки. Дело в том, что Ключев порой забывался. Забывался он ненадолго, но фундаментально. Пустяки, впрочем. Ну, задумался человек, к примеру, о смерти или ещё какой-нибудь чепухе и выпал из общего разговора минут на пять, скажем. Главное, что Ключев был непьющий. Это, пожалуй, обижало всех, кроме Полумракова, который ради дружбы и не такое прощал.

Жизнь, между тем, была какая-то беспокойная. То война где-то грянет, то ещё хуже – землетрясение. Или, скажем, бандитизм какой-то безграничный. Одним словом, конец одного тысячелетия и переход к другому.

Галя Лопаткина, двоюродная сестра Ключева, уверяла, вопреки общему мнению, что конец мира уже давно был и мы как бы живём, когда сам мир уже давно закончился, но ещё пульсирует.

Полумракову и эта идея нравилась, но над таким серьёзным мнением он боялся надсмеяться. Он многое прощал Гале, потому что она, одну за другой, делала ему подлости. Он готов был даже влюбиться в неё за это, но трезвость ума не позволяла.

Однажды сидели они втроём на квартирке у Ключева. Ключев как раз забылся, а Галя, не зная, какую ещё подлость сделать Полумракову, возьми да и плюнь ему на штаны. Ну нашло на неё что-то, обычно она была девушка интеллигентная. Полумраков на этот раз рассердился и фыркнул, дескать, намёк понял, но он не имеет под собой никаких оснований.

Ключев, уйдя в сон, далеко от этого бредового мира, видел, что на небе появилось две луны. От шума он проснулся, но ситуацию не посёк…

Галя с виноватым видом сидела на табуретке и твердила, что это просто ничто: она-де не могла придумать, какую ещё гадость сделать Анатолию, и потому плюнула. Полумраков, красный от возмущения, что-то лепетал…

Ключев тяжело вздохнул, и с этого момента жизнь его круто изменилась. Он и раньше любил читать древнюю философию, а теперь вдруг его просто нельзя было оторвать от таких книг. Был он, между прочим, неплохим бизнесменом, мелким, конечно, но на жратву хватало. Как он умудрялся сочетать своё забытьё и прочие увлечения с делом – одному Богу известно, но он сочетал без особого труда, не стремясь к лихим заработкам. «Все кругом как-то существуют, – говорил он. – Важно, что существуют, а не что плохо живут. Да и хорошо жить – тоже плохо».

Не все были с ним согласны, но планета крутилась, правда, в неизвестном направлении. И, как ни странно, в его компании всем было весело.

А Ключев всё читал, читал и думал. Года через два блуждающие прозрения начали одолевать его. Он до того поумнел, что его стали пугаться. Знакомый Ключева, заслуженный старичок, индолог, истоптавший всю Индию вдоль и поперёк, только в изумлении качал седой головой, слушая мистические гипотезы Ключева.

– Оно бы, с одной стороны, хорошо, – говаривал старичок. – Но, с другой стороны, выходит за границы возможного. – И старичок разводил руками.

А в заключение их встреч сказал:

– В отношении твоих проектов, Сашок, мы, люди, просто курицы. Потому я, как какой-нибудь петух, ничего не могу посоветовать. Вопреки моим знаниям.

Тем временем и у Полумракова произошли большие изменения. Сашок сначала ничего не подозревал, но Полумраков в конце концов сам признался.

Явился он как-то с Галей к своему другу и ляпни:

– Поздравь нас, Саша. Мы с Галей уже год назад стали любовниками. Галя не хотела тебе говорить, боялась тебя будоражить, берегла твои сны. Всё-таки сестра тебе. А теперь вот мы родня.

Ключев приветливо встретил это известие.

– Я вас в свой бизнес включу, – высказался он. – А то ещё голодать будете, вдвоём-то.

Галя с радостью согласилась.

– Всё с того дня сдвинулось, когда Галя на мои штаны плюнула, – смущённо бормотнул Полумраков.

– Помню, помню, – ответил Ключев. – Я ещё спал тогда минут десять. И две луны видел.

– Как две луны?! – вытаращила глаза Галя. – Ведь всем известно, что две луны появятся, когда конец мира не за горами. Ты что, Саша?!!

– То-то и оно, – заявил Ключев. – Конец света нам тоже всего лишь приснится, хотя всё будет как бы по-настоящему, – загадочно добавил он.

– Но надо же обмыть наше признание и конец мира заодно, – всполошился Полумраков.

И они пили (Ключев, правда, пил квас) до утра. Галя всё поглядывала на небо: не появились ли две луны. Она вдруг стала жизнелюбкой.

Неожиданно бизнес пошёл в гору, хотя шеф – Саша Ключев – становился отключённей и отключённей. Но у нас парадоксами никого не удивишь. Бизнес шёл сам по себе, а шеф тоже шёл сам по себе.

Да тут ещё забылся как-то Сашок основательно, ну просто задумался человек глубоко…

Но очнулся Сашок уже не в Москве, а в столичном городе Вене. Стоит Сашок, бедолага, у австрийского продуктового прилавка и хочет купить яички, а языка не знает. И лопочет толстой продавщице на своём языке:

– Матка… Матка… Яичко… Яичко… Ко-ко-ко… Ко-ко-ко!

И всё время подпрыгивает, махая руками, повторяя своё:

– Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!

А рядом стоят в изумлении Галя и Полумраков и хохочут. Продавщица, австриячка, пялит глаза и бормочет по-своему:

– Он меня с ума сведёт, этот русский…

Ключев и сам на себя смотрел в изумлении. Но тут Галя и Полумраков подхватили его и оттащили куда-то. Они оказались в скромном гостиничном номере Ключева.

Все трое расселись, а Ключев спросил:

– Где я??

Галя и Полумраков уставились на него, как на чудо.

– Ты что, не знаешь, что мы полетели в Австрию, по делам?! – вскрикнула Галя. – Мы же влезли в самолёт…

Ключев поморщил лоб:

– Как в самолёт влезали, смутно помню, остального – не было.

– Как не было?! – заорал Полумраков. – Что же, по-твоему, самолёт не взлетел, или упал, или его вообще не было? На чем же мы тогда прилетели в Вену?

– Вены тоже не было, – сухо возразил Ключев.

Но это уже оказалось слишком. Пришлось всю ночь выяснять ситуацию. Впрочем, по линии бизнеса и, там, паспортов всяких всё было нормально. Ненормально было только в голове у Сашули.

Но вскоре Ключев как будто пришёл в себя. Объяснил своё положение он очень просто: дескать, нашло на него некое полусонное, но творческое состояние, и он в нём дико пребывал. Очень-де оно было позитивным.

– Но ты же на всё реагировал правильно, в самолёте завтрак кушал с аппетитом, только на рынке немного распоясался, – усомнился Полумраков, иногда впадавший в недоверчивость.

Ключев задумался. Думал он минут шесть-семь, а потом возьми и брякни:

– Это генерал за меня всё делал.

– Какой генерал?! – ахнула Галя.

– Конечно, не австрийский, а наш, – спокойно ответил Ключев. – Я имею в виду моё тело. С некоторых пор я называю его генералом. Оно и держит курс. Только когда я кричал на рынке, я уже почти вернулся.

Галя вылупила глаза, но Полумраков сказал, что всё понял.

– Какие дела, в конце концов! – вспылил вдруг Ключев. – Ну, впал я в дрёму на два-три часа. Подумаешь, какое дело!

Галя и Толя Полумраков согласились, вздохнув, и решили быстрей прокрутить свой бизнес.

Дело пошло веселей, Ключев во всё входил, превратился прямо в одержимого, и Галя с её знанием языка пришлась очень кстати.

Денежные, они возвратились в Москву.

Но Ключев многое скрыл от них, да и от всех. Суть происходящего с ним была в следующем. За последнее время он сошёлся с человеком, который подтолкнул его изменить коренным образом своё сознание и душу вообще. Человек этот был большой практик невиданных путешествий и состояний.

Тайна, мучившая Ключева, была в том, что он возжелал познать конкретно бесконечность Вселенной и заглянуть в закрытые для человека миры, познать то, что не положено познавать. Да и как это познать, когда в этих мирах всё иное по сравнению с нашим миром: и время, и пространство, и форма жизни, и вид души и интеллекта, если таковыми их ещё можно называть.

Но Ключева интересовало именно невозможное. Всё возможное не представляло для него ничего значительного и привлекательного. Сдвинутый он был в этом смысле человек. Да тут ещё персонаж неслыханный подвернулся. Дал Ключеву технику (если так можно выразиться) выхода собственного сознания на широкую дорогу немыслимых путешествий. Уверял, что у Ключева есть дар к этому. Ключев и сам чувствовал, что дар такой у него есть. И пустился во все тяжкие.

– Ты не бойся, главное, – так напутствовал его учитель. – При этой технике на время твоих путешествий на Земле тебя будет подменять твоё тело. Сознание будет в полёте, но что-то останется и на Земле, станет бурлить, кипеть и вообще правильно реагировать на так называемую жизнь.

– Хи-хи-хи! – порой покатывался Ключев от смеха, когда думал об этом.

Отлучки из тела, как он понял, будут недолгими, от нескольких минут до трёх-четырёх часов максимум. И надо помнить, что здесь пройдут минуты, а там – абсолютно другие измерения и успеть за эти якобы минуты можно многое. Одно условие: ни в коем случае не пугаться. Конечно, это не шутки – проникнуть, хотя бы частично, в недоступные миры Вселенной. Познать такое – почти то же, что познать бесконечность Бога.

Охватившее Ключева желание, страсть к невозможному, вело его.

«Не сломай только шею», – сказал ему на прощанье наставник и исчез.

Но Ключев считал, что всё в порядке. И жизнь его переменилась в полублаженную сторону.

Проблема, однако, была в том, что Ключев не мог понять, что происходит в этих мирах, по крайней мере в тех, которых он достигал. Он даже не мог понять, общался ли он там с кем-нибудь или нет. Ключев осознавал: он видит нечто духовное, но та часть его души, которая что-то там видела, сама была недоступна для его разума, и он, следовательно, не мог расшифровать, что с ним происходило, тем более когда возвращался в обыденное состояние. Генерал лихо справлялся со своими обязанностями: ходил в туалет, закусывал, спал, но с душой было сложно. Тем не менее какие-то безумные впечатления от этих путешествий оседали и в обыденном сознании. От этих впечатлений Ключев иногда внезапно завывал чуть ли не потусторонним волком. Окружающие тогда вздрагивали и убегали. И это было единственным, что конкретно выдавало: с ним происходит нечто великое.

Между тем жизнь брала своё, она продолжалась. Отлучек на два-три часа больше не было, «отпады» эти теперь длились всего минут десять-пятнадцать. Они не мешали даже бизнесу. Один раз только Ключев завыл в офисе, и ему посоветовали обратиться к психиатру, но врач никаких отклонений не нашёл.

Так шли годы. Полумраков, однако, задумчиво покачивал головой, глядя на Ключева.

Таким образом, та великая, скрытая часть души Ключева хотя и как-то, видимо, вступала в контакт с не познаваемыми для нас существами, но сам Ключев в общем ничего не понимал, хотя и впечатлялся.

Ему даже было приятно сознавать, что он не просто Саша Ключев, а ещё Бог знает кто. Странное веселие овладело им.

И вскоре, 12 мая 2002 года, он отпал. Это было необычное отпадение. На этот раз он смутно полуосознавал то, во что проникала его душа. Путешествие было диким. Провалы в Бездну следовали один за другим. То его сознание, казалось, разорвётся на мелкие кусочки, то невиданный океан света поглощал его. Но чаще слышался шёпот, шёпот, идущий из глубины, леденящий и вовлекающий в себя. В нём было всё: безумие богов, пляска отмирающих вселенных, торжество непостижимого. Молниеносно проносились немыслимые видения, которые превращали его сознание в игрушку богов. Видения изменялись на дне его души в сумасшедшие образы народившихся тварей, не возникших ещё миров. И чей-то пристальный взгляд преследовал его. А его сознание неслось в бесконечность под хохот выброшенных из миропорядка существ…

И вдруг внезапно какая-то неведомая мощь остановила этот полёт. Душа вернулась в тело Ключева.

Он открыл глаза и увидел себя сидящим на кровати в незнакомой комнате. Да, генерал был на месте, и он был в генерале. Но всё остальное поразило его, настолько незнакома была обстановка. Где он? Дверь в его комнату распахнулась, и вбежала девочка лет одиннадцати.

– Папуля, папуля, с добрым утром! – закричала она и бросилась к нему.

Ключев ошалел: у него отродясь не было детей. Он подумал, что сошёл с ума, но решил, что жить в любом случае надо продолжать – с жизнью шутки плохи.

– Га-га-га! – закричал он в ответ, войдя в раж сумасшествия.

Девочка не испугалась, а захохотала.

– Папуля, какой же ты смешной сегодня, – вскричала она, бросаясь Ключеву на шею.

Ключев мёртвой хваткой обнял её. Девчушка завизжала, и Ключев, слегка взвыв, поцеловал её в губы.

На шум в дверях появилась молодая женщина – красивая, но средне.

– Сашуль, ты что? – спросила она.

Ключев оцепенел.

Женщина с улыбкой подошла к кровати, потом прогнала девчушку из комнаты и влезла к Саше в постель. Сашок вылупил глаза. Женщина расхохоталась и лукаво дёрнула его за член. Но взгляд Ключева ещё больше обезумел.

– Ты явно сегодня не в себе, – рассердилась женщина. – Всегда называл себя генералом, а сегодня ты что – сержант?

Ключев проглотил слюну и вдруг вымолвил:

– А где Галя?

– Какая Галя?

– Моя сестра, чёрт возьми!

Теперь женщина выпучила на него глаза. Так и смотрели они друг на друга, выпученные. Наконец женщина проговорила:

– Ты что, Саша?!! Галя погибла пять лет назад! Её раздавил грузовик. Ты сам её хоронил и рыдал при этом. А я тебя успокаивала… Что же ты шутишь так жутко?

Ключев откинулся на подушку.

– А Полумраков?

– Опять шутки!! Ты же отлично знаешь, он спился потом…

Ключев закрыл глаза.

– А ты кто? – спросил он, обращаясь к женщине.

Но тут произошло неожиданное. Во-первых, в это время дверь приоткрыла девочка и заорала:

– Папка, ты обещал, что я попрыгаю на твоём животе сегодня!

Во-вторых, женщина взвизгнула и ударила Ключева ногой в живот.

– Он хочет от нас сбежать, Ира! – неистово закричала она. – Он притворяется, что не узнаёт нас! Кусай его!

И женщина истерически укусила Ключева в руку. Тот не нашёл ничего лучшего, как плюнуть на пол и заорать:

– Да кто вы такие?! Где я?!! Где я, в конце концов?!!

Женщина, как раненая пантера, вцепилась в него. Ключев вскочил на ноги в одном нижнем белье и стал бегать по комнате. Женщина бросилась на него, и он, не выдержав, ударил её по зубам. Оцепеневшая девочка тут же впала в бешенство и стала бегать за Ключевым, тоже пытаясь вцепиться в него. Женщина, изловчившись, схватила его за волосы. Эта нелепая драка продолжалась до изнеможения, но наконец утихла.

Женщина (а за ней и девочка) вышла из комнаты и вызвала своего бывшего любовника, профессора, и он попытался успокоить её:

– Я всегда предупреждал тебя, Алла, что Саша – внутренне сумасшедший.

– Да какой он сумасшедший, – всхлипывала Алла. – Он всегда вёл себя нормально. Дочку воспитали, и вообще… Он разыгрывает безумие, он просто хочет от меня сбежать. Я чувствовала последнее время: что-то было не так.

Ключев же, обалделый, заперся в своей комнате.

Через некоторое время взгляд его упал на довольно необычный настольный календарь: там стояла дата, 29 августа 2015 года. Похолодев, он включил телевизор, и всё стало ясно, так ясно, как, наверное, когда-то Полумракову.

Ключев покинул своё тело в 2002-м, а вернулся в 2015 году. Путешествие длилось слишком долго, да и течение времени там иное. Но за этот период генерал вёл себя отменно. Он не только бродил в туалет, кушал, но и женился, похоронил Галю, породил и воспитал дочь, да и, очевидно, судя по квартире, сделал карьеру. Но, в конце концов, как зовут мою жену, подумал он.

Генерал молчал, ибо он был только телом, и что он мог по большому счёту сказать?