Текст книги "Как нельзя лучше? Отечество ушедшего века в уколовращениях жизни"

* * *

– Ты, молодой человек, не врешь, когда сверхдержаву в разговоры студентов приплел? Такое наименование на самом-то деле лет, эдак, через двадцать зазвучало.

– Нет, не вру. Ибо сказано: «Настанет такое время и настало уже». Трудное для переводчиков место в «Евангелии от Иоана». В общем, получается: то, что должно будет произойти по прорицаниям пророков, уже наступило. Это там местами по недосмотру все было шиворот-навыворот. А я, как раз наоборот, своей повестью… ой-ой, нет, своей новеллой все на свои места поставил.

А вот следов вмешательства волшебной силы, к своему радостному удивлению, писатель все же на бумаге не обнаружил. Хорошо, что потусторонние надзиратели не только держат людей за шиворот, но и позволяют им по временам дать отпор. Внесенное дроздом добавление исчезло, испарилось, словно и не появлялось никогда. Бывшее, впрочем, не стало не бывшим, ибо сам писатель не мог его исключить из своего сознания. Но в тексте повествования его отныне нет.

– Как будто я ей, Булька, виноват. Сама же одним только присутствием охмуряет и потом сама же, дескать, – так нельзя. Да и вообще грядет такое время, когда именно как нельзя только и можно будет хоть в автобусе, хоть на пляже. Как нельзя, оно всегда лучше!

Вчера Дюймовочка – сегодня фея, а дальше?

Когда Фея была Дюймовочкой, она бывала по временам замужем, и не единожды, но только в мечтах. Совсем другое дело теперь.

– Все так, только дальше-то что? – ворчал в ту пору черный дрозд, наведывавшийся к ней по временам из одной старой полузабытой сказки. Она уже не могла вспомнить, читала или слышала где ее, и о чем она, тоже помнила очень смутно. Но дрозд являлся чаще всего непрошеным собеседником, обрывая без долгих церемоний ее грезы и размышления. И при этом, странное дело, требуя к себе внимания, сам говорил и отвечал нехотя, будто с трудом отрывается от своих собственных раздумий. Его всегда печальные, сосредоточенные и внимательные глаза обычно смотрели куда-нибудь в сторону, вдаль, будто занят он исключительно своими собственными делами. Бывало, что он и просто показывал одну только спину отшельника в черной сутане с покатыми плечами. Дюймовочке нравилось сопровождать его иногда в его птичьих хлопотах, перемещаясь вместе с ним рядом с его слившейся с плечами шеей. Но брал он ее с собой только на устройство гнезда, догадываясь, должно быть, что в таких делах ему есть чем хвастаться перед девчонкой. Каждая пушинка или соломинка укладывалась на свое место с большим знанием дела сноровисто, но без спешки. По временам гнездоустроитель с удовольствием поглядывал на Фею своими умными бусинками, радуясь как выполняемой работе, так и тому, что есть кому ее показать. Его чернокрылая напарница ни в чем не уступала ему, только, увлеченная, смотрела сквозь наблюдательницу и, скорее всего, даже и не подозревала о присутствии еще кого-то. Соломинки и пушинки укладывались каждым точно на свое место, и ничто заново не переделывалось.

Фея выше и стройнее Дюймовочки, к тому же она уже по-настоящему замужем, и ей больше идет сосредоточенная серьезность, чем озорство и пересмешки. В замужестве пришел некоторый опыт, и, обладая спокойным женским темпераментом, она быстро разобралась в клубке межполовых и половых влечений и хорошо знала, что ей надо от мужчины.

В своих гениталиях, таких соблазнительных для сильной половины, она, подобно большинству женщин, теперь уже видела не источник собственных эротических удовольствий, а скорее щедрое угощение для любимого мужчины. Ей, женщине с достаточными для уверенности в себе внешними стандартами, больше всего на свете нравится ощущать свою притягательность, быть понравившейся. Но при этом фасон и цвет, дополнявшие природные данные, особенно если они придумывались самой, – еще и первое эротическое удовольствие само по себе. Сюда же примыкают хорошие манеры и обаяние. А если восторженные взгляды еще и дополнялись восклицаниями, то душа переполнялась глубокой радостью, чистой и прекрасной. Ее природное назначение – давать, грудь ребенку, радости супругу, вообще давать жизнь, при этом ощущать себя самым настоящим источником жизни. Благодарное мурлыкание мужчины – ее наивысшее физическое блаженство, которое она могла бы вкушать день и ночь напролет даже и безо всякой постели.

* * *

– Вот я вам историю расскажу – умора, да и только. У бабки какое-то недомогание с животом, бросился дед за скорой помощью. Те примчались, давай присматриваться да прослушивать. В конце концов поняли: «Бабка, да ты никак беременна!» Бабка, понятное дело, ввергнута в расстройство. Но ведь если б только бабка, а то ведь еще и дед-бедолага. Так в обморок и грохнулся. Приехали за бабкой, а увезли дедку.

– Что, так в роддом и повезли?

– Да уж в роддом. Если бы рожали детей мужики, мир давно вымер бы.

– Ага, надо, чтоб при родах мужья страдали. И будет: она в роддоме, муж спокойно ждет, зато сосед за стеной по полу катается.

– Хотите анекдот? Оказался как-то наш в одной далекой стране и попал на свадьбу. Смотрит, а там обычай невесту в попу целовать. Все подходят и прикладываются. Ну а наш думает: что это я целовать буду? Взял да и дунул ей. Все в крик: «Бесстыдник, как ты смеешь!» А невеста-то: «Не надо его ругать, может, это у них так целу-уют?»

– А вот еще. От мужиков на днях услышать довелось. Приходит тетка в милицию с жалобой: изнасиловали ее всемером. Так что, спрашивают, всех семерых искать? Нужны мне эти сопящие тюфяки, мне бы только второго или пятого. – Ну да, настоящие мужики не то что один на семерых, один на дюжину не всякий раз. Приспичило тебе, ну так ты и женщине-то внимание. И чего они такие бессловесные!

– А вот я вам другой анекдот расскажу. Учительница в школе: «Дети, придумайте слово с тремя буквами в». Все сидят, думают, а Гоги с ходу руку тянет: «Попа». – «Ты что это, Гоги, где тут три в?» А мой папа, поясняет тот, как увидит тетю вот с такой, так сразу: «Вах, вах, вах!»

– А вы видели французскую комедию о школьниках «Четыреста ударов»? Умора. Папа, дай мне тысячу франков на завтраки. Раз ты просишь тысячу, тебе надо пятьсот, получишь двести, на, возьми сто.

– Не отказал, да?

– Во! Это и нам можно: раз ты просишь бутылку, тебе хватит и чекушки, вот получи на рюмашку.

– Так что, говоришь, бедность.

– Нам бы хоть половину той бедности, особенно ту, что все из магазина, ни огорода, ни подворья. А тут то ли жилье, то ли коровник вместе со свинарником.

– Да и другую половину не помешало бы – вода не из колодца, а прямо на кухне из крана и вдобавок еще и сразу горячая.

– Лучше всего третья половина – даже и у каждого школьника своя комната. Представить невозможно.

– Да нашим пацанам дай комнату. И так рогатки да под-жиги – только и следи. В тесноте да толчее. А все на виду остаются.

– Оттого и бесятся, что голодухи не знают. Нам патока за первую сласть, а уж сахар тебе раз в месяц перепадал. А этим конфеты, да еще и выбирают.

– Ой, знаете, мой постреленок рассказывает, говорит, все жуют черную смолу, гудрон, а у этого во рту белая какая-то дрянь. Вроде как специальная жевательная резинка, у нас такую не делают, трофейная, что ли. И рассказывает, что он ее как-то видел, у них в классе была такая у одного, тот ее в пенале хранил, по временам доставал – и в рот. Ну и сказал про это. А тот: была, да сплыла, это она и есть. У него ее больше нет, я у него на рогатку выменял. И спокойно чавкает. Представляете. Пацанов аж чуть не стошнило. А этому хоть бы хны: американская. Бывают же уроды!

– Ну это еще от отца с матерью зависит. Каков поп, таков и приход.

– Отец-то там, наоборот, из интересных. Взглянешь на него – внимательные стальные глаза хорошо смотрятся с серой курткой с мелкими никелированными бляшками по углам карманов и на рукавах.

– Зато у нее привычка, ты знаешь, намажет сыну хлеб с маслом и тут же обязательно откусит. И каждый раз, говорит, думаю, что больше не буду, а сама все равно каждый раз сначала себе в рот. Ругаю, говорит, потом себя. А что ругать? – Праведный гнев против непутевой мамаши встретил немедленное одобрение, и изобличительница раззадоривает себя: – Самую мякушку-то выкусит, а ребенку-то что? – Руки упираются в колени, веки страстно прикрыты. – Вот такие вот мамаши у нас теперь.

– Прямо всерьез, что ли?

– Представь себе.

– Ну у таких мамаш вырастут чада!

– Что верно, то верно. Уж лучше бы они с поджигами да рогатками бегали.

В конце концов

Весна и рынок на дворе. Интеллигенция наших дней или отсутствие ума, чести и совести там, где все это вообще-то должно быть, лучше всего представлена в курилке научно-исследовательского учреждения «Ни богу свечка, ни черту кочерга». Там всегда немало весьма колоритных любителей повитийствовать.

– Все верно. Но так ведь было позавчера. А сегодня наука уже доказала, что приносимая этим способом польза на самом деле была вредом. Так что отныне делай наоборот, еще полезнее будет.

* * *

Художник нарисовал дворец с удивительно великим искусством, сообщает одна древнекитайская легенда, вызвав восторги императора и придворных. В довершение всего он даже вошел в нарисованную им дверь. Однако после его исчезновения за дверью исчезло и изображение, оставив в великом изумлении зрителей.

Пробуждение от последовавших затем видений было неожиданным и тем самым даже и пугающим – только что в картинах сновидения ярких и отчетливых, будто в каком-то реальном ином мире, и вдруг сразу без перехода у себя дома в кровати. Наполненный впечатлениями сон его был непродолжительным. В каком-то заполненном толпой зале (а может, и не в зале) все снуют с папками под мышкой, бумагами в руках, и у всех отчетливо написанное на лице намерение: у кого заботы и горе, у кого плутовство, у иных просто вытаращенные от недоумения глаза: нет только безмятежно равнодушных. И вдруг прямо перед лицом непрошенный наставник, самоуверенный и с го-В конце концов лосом хозяина отеля: «Я лично, – указательный палец вздергивается вверх, – обратился к Господу нашему и со всей ответственностью заявляю: никакого бога нет. Он сам лично, – опять тот же вздернутый палец, – сказал мне об этом». Короче сказать, Юпитер был в свое время выдуман им же самим. Вы его никогда и нигде не видели и не увидите, ибо его никогда и нигде не существовало. А что, спрашивается, может сотворить тот, кто и сам не существует? Не-бы-ли-цы.

Пересвет встрепенулся, отрываясь от только что мелькавших образов, и тут же с удивлением обнаружил в тексте то, чего не писал. «Где этот черный ворон?» – пронеслось у него в голове, и в тот же момент черный дрозд обозначился в трепещущем проеме на стене. «Странно, ничего не произнес, только показал, что он не ворон, а дятел, тьфу, дрозд, и исчез. Ну а это-то тогда откуда?» Мысли медленно ворочались, не внося поначалу никакой определенности. «Юпитер? Да я его сам же и выдумал. Дьявольщина какая-то». И сразу вслед за тем его моментально озарило: «Ну, конечно, так и есть – дьявольщина, сатана ведь ныне правит». Раз Бог говорит, что он не существует, то это, разумеется, правда. Не может же он обманывать. А вот сатана есть и не устает каверзы строить. Бога тоже он выдумал, чтоб было чем дразнить род людской.

Не читай меня, пока не прочтешь все!

Это только что освоенное вами, любезный читатель, произведение никогда не было написано. Имейте это в виду и не предъявляйте претензий. Пикантное сие заявление нуждается, конечно же, в объяснении. Однако дать его, представьте себе, до чрезвычайности просто. С аллегориями, как известно, можно убеждать вообще во всем что угодно. Но нам в данном случае даже и они не понадобятся. По небольшом размышлении каждый увидит, что произведший сей опус автор не умеет писать, ибо бойко выводить буквы и строки ради перепадающих иногда жалких грошей еще далеко не означает квалификацию литератора. Но что уж тогда говорить об умении читать, за которое вообще не платят и каковую способность автор, следовательно, тем более не удосужился обрести даже и в зачатке. По всей видимости, последнее обстоятельство следует учесть тем, кто вздумает письменно обратиться к автору с претензиями или возражениями. Правда, комплименты почему-то иногда как-то постигаются, однако что до упреков, то они наталкиваются на упорное неумение читать. Впрочем, и среди читающей публики немало найдется таких хитромудрых, кто, заглянув сначала в концовку произведения, обнаружит сие замечание и отложит произведение в сторону. Как вам не стыдно, позволим мы себе в таком случае заявить в самой энергичной форме, так обманывать писателя – купить его книгу и не прочесть ее! Во всяком случае да будет вам известно, что прочесть книгу, не заплатив ни гроша, грех куда менее тяжкий.

Решите только для себя в качестве итога ознакомления с данным произведением, какая из двух формулировок вам ближе: «как нельзя лучше» или «как нельзя, лучше»?