Текст книги "Шла с учений третья рота"

Андреич и Дусина клубничка

Андреич – стреляный воробей. За время службы во взводе розыска (были такие во внутренних войсках) в каких только переделках не побывал! Случалось, в трескучий мороз с солдатами-срочниками шли по следу рецидивистов, совершивших дерзкий побег из колонии строгого режима. В таких экстренных ситуациях первыми по тревоге поднимали бывалых розыскников и бросали на перехват. Осторожных, терпеливых и наблюдательных сверхсрочников направляли в засаду. А там доводилось сидеть подолгу, несмотря на лютую стужу или палящий зной, дожидаясь в укромном месте беглеца, решившего первым делом на свободе навестить свою ненаглядную. И один на один приходилось нашему герою вступать в схватку с отъявленными отморозками, застигнутыми на «блатхате».

За такую опасную службу не раз удостаивался Андреич похвалы от начальства и уважения от своих сослуживцев – бойцов невидимого фронта. Дослужился к сорока годам до самого высокого в таких случаях воинского звания – старшего прапорщика – и наград в виде знаков «За отличие в службе» двух его возможных степеней.

С годами старые раны все больше давали о себе знать. Командование предложило ветерану более спокойное место. Не под солнцем, конечно, но в буквальном смысле теплое, поскольку там, в штабной типографии, имелся горячий цех с линотипами. В подчинении – еще два бравых прапорщика (один из них восточной наружности с короткой фамилией Пен, другой – военнослужащий женского пола), с десяток солдат, призванных по какому-то неизвестному принципу из Москвы, Ленинграда и Черкасской области Украинской ССР, и мастер по наладке оборудования – гражданский служащий.

Теперь у Андреича, не в пример прежней службе, имелся кабинет с металлическим шкафом, красным телефонным аппаратом на массивном, покрытом плексигласом столе, ну, и куча хлопот по хозяйству… А в сейфе, как гласила солдатская молва, хранились вовсе не секретные документы или дефицитные ключи от импортной печатной машины, а не менее важный в печатном деле неприкосновенный боезапас.

Туда, в металлическое чрево, по-мужицки предприимчивый Андреич убирал спирт, выдаваемый со склада для протирки и обработки полиграфического оборудования. Предварительно рачительный хозяин разливал полученную под отчет жидкость в трехлитровые банки. Ходовой товар, надо сказать, эти стеклянные емкости. Помимо хранения огненного напитка, они использовались для удовлетворения нередко возникавшего в летний зной желания утолить жажду чимкентским пивом свежего розлива.

«Не послать ли нам гонца?..» – частенько, словно пароль, звучала в конце рабочего дня эта конспиративная фраза. Особенно часто она произносилась по пятницам и начиналась незамысловато, с короткого, как выстрел, словосочетания: «Ну что?» После веселого хохота следовало продолжение со стороны неравнодушного оппонента: «Кто первым сказал ”ну что?“, тому и бежать в пивбар».

Несмотря на известное выражение о наказуемости инициативы, данный порыв оценивался по высшему баллу. Были тут и свои подводные камни. Кто может представить, как начальник бодренько побежит за пивом? В условиях «холодной войны», когда армейская общественность неустанно боролась с неуставными отношениями, здоровую дедовщину в войсках, как говорили аксакалы нашего полка, никто не отменял. Достаточно одного взгляда седовласого капитана, чтобы самый молодой лейтенант беспрекословно отправлялся на особое задание. Выступал в роли того самого быстрого, словно лань, гонца.

Иногда по команде редактора начальник типографии с трепетом доставал емкость из сейфа и отливал содержимое во фляжку. Случалось это, к примеру, когда в округ приезжала комиссия, и гостей везли то на шашлыки в высокогорное урочище Чимбулак, то в банный комплекс «Арасан».

Как бы там ни было, свои виды на сейф имелись и у типографских солдат. Ключ от таинственного шкафа Андреич всегда носил с собой на связке и берег его как зеницу ока. А вот кабинет свой Полиграф Полиграфыч (так прозвали своего грозного шефа бойцы) никогда не закрывал. Мало ли что приключится – поломка или прямой телефон зазвонит… Там и ключи от машин хранились, и техническая документация, журнал по технике безопасности, опять же. Частенько Андреич отлучался по делам, но никто из подчиненных без особой нужды в кабинет не совался. Зачем иметь неприятности с начальником, у которого глаз наметан, как у зоркого сокола, да и кулак крепкий. Всему свое время, рассуждали, готовясь к увольнению в запас, старослужащие солдаты.

В какой-то момент Андреич потерял бдительность, перепоручил молодому прапорщику завершить печать газеты, памятуя, что завтрашняя газета должна выйти в свет поздно вечером или утром на рассвете. Задача не столь сложная, сколько ответственная: после печати машины предстояло обесточить, закрыть окна, опечатать входную дверь.

И – да, проконтролировать убытие личного состава в подразделение. Инструктор, в свою очередь, возложил эти обязанности на сержанта… Вот тут и представилась возможность «красиво» исполнить дембельский аккорд.

Задуманный план оказался прост, как дважды два. Бойцы раздобыли где-то эмалированный таз, готовясь к предстоящему возлиянию, словно к медицинской операции, тщательно его вымыли, запаслись в столовой хлебом и салом, присланным черкасским хлопцам. Солдатский фольклор бесподобно передает процедуру ухода в запас. Кто в то время служил, помнит, очевидно, четверостишие со словами про «водки таз и Устинова приказ». Только на сей раз был спирт.

Два самых крепких полиграфиста, накачавших за два года свои бицепсы при транспортировке типографского гарта (довольно увесистые продолговатые металлические сплавы, именуемые в обиходе «чушками»), подхватив сейф, хорошенько его потрясли. В шкафу что-то звонко грохнулось, а потом из угла, где при закрытой дверце имелось небольшое отверстие, побежала прозрачная белая жидкость с неповторимым ароматным запахом.

Всенародный кумир Юрий Никулин после медицинских манипуляций по борьбе с ящуром оценил бы эту операцию по достоинству. Комедия и трагедия в жизни и кинематографе идут рядом. Никто из солдатской компании, предвкушая праздничное застолье, не подумал о последствиях или по крайней мере о том, как заметать следы преступления. Никто из двадцатилетних оболтусов не спросил себя, а что нам, бедолагам, за этот беспрецедентный проступок «светит»? Какая мера наказания, по Гайдаю, грозит расхитителям социалистической собственности? Эх, прежде они не видели старшего прапорщика в яростном гневе!

Все тайное становится явным, и когда именинники проснулись поутру… Вернее сказать, продолжения банкета не последовало. В понедельник, который часто добрым не бывает, случился «разбор полетов». Даже в страшном сне доблестные воины не могли представить, какими будут судилище и казнь.

Естественно, спирт списали, получили новый, а вот нарушители время зря не теряли – усиленно качали свои мускулы, по приказу начальника типографии перетаскивая с места на место тот самый серебристый увесистый гарт. А с боем курантов на Спасской башне Московского Кремля командир роты материально-технического обеспечения капитан Потолков торжественно вручил бойцам-полиграфистам документы об увольнении в запас.

Работала у нас в типографии прапорщик Евдокия Дмитриевна – видная женщина, слегка за сорок, – в руках которой все «горело». Мастерица, одним словом. Строчила на своем линотипе, как Максим Перепелица из пулемета.

Занятная вещь, кстати, этот стрекочущий и пылающий жаром линотип, превращающий подвешенный к штанге и уходящий в чрево котла сплав в набранные строки, состоящие из букв, слов, знаков препинания.

В семье имелся автомобиль «Москвич», нажитый непосильным трудом, и примерный десятилетний сын-школьник, в целях ранней профориентации иногда приводимый матерью в часть.

А еще ко всему в придачу – дача в предгорьях Заилийского Алатау, а там – щедро плодоносивший сад со знаменитым апортом и плантации ароматной клубники.

С ранней весны до глубокой осени все заботы Евдокии Дмитриевны были связаны с приусадебным участком. В летний период муж ежедневно подъезжал к КПП части за хозяйкой шести соток, и супруги устремлялись в горы. При этом надо было как-то исхитриться и выхлопотать в июне, когда шла клубника, отпуск у неуступчивого начальника типографии – нашего старого знакомого, Андреича.

Если старший прапорщик не сдавался перед напором или чарами подчиненной блондинки, та, расстроившись, хандрила и брала «больничный». Иногда, пользуясь случаем, в отсутствие непосредственного начальника наша Дуся (как мы ее называли) обращалась к вышестоящему руководителю – редактору газеты.

Сергей Александрович, наш главный редактор, – добрая душа, запросто мог отпустить линотиписта при отсутствии срочной работы на час раньше или разрешить задержаться с утра. Естественно, по легенде, надо было сынишку отвести к бабушке или просто нездоровилось. Да мало ли что еще могло приключиться?..

В один из таких летних погожих дней Андреич, вернувшись из окружного управления материально-технического и военного снабжения (была такая структура в составе союзного и республиканских МВД), куда заезжал с утра выбивать газетную бумагу, обнаружил отсутствие на рабочем месте прапорщика-линотиписта. Узнав, что ее отпустил редактор, профессиональной интуицией и шестым чувством определив подвох, направился к шефу. Редактор, находившийся всегда на позитивной волне, посоветовал Андреичу успокоиться и не приставать к женщине с мелкими придирками.

Старший прапорщик не унимался.

– Чувствую сердцем, водит нас за нос Дуся, никакой не сантехник из ЖЭКа к ней пришел, а клубника пошла. На рынок. Голову отдаю на отсечение, приеду сейчас на базар, в торговых рядах ее точно найду с горой ягод. Сезон – неужели не понимаете?

– Если тебе делать нечего – поезжай, – разрешил редактор.

Андреич и впрямь взял редакционный уазик и поехал на зеленый базар. По шумному проспекту Горького километра два будет. Кто бывал на Востоке, может себе представить этот встревоженный улей, наполненный людским разноголосьем, оригинальной неповторимой музыкой, доносящейся из шатров, витринами и одеяниями торговцев, играющими всеми цветами радуги и радующими глаз посетителей. Овощные ряды, яблочные, абрикосовые, бахчевые… За ними – горы из сухофруктов, сотни лотков со специями. А вот и клубничные прилавки. Бойко идет торговля. Ягода крупная, ярко-красная, ароматная. Продавцы в белых незапятнанных фартуках, покупатели не стесняются, дегустируют разложенный товар, торгуются, покупают…

Наметанным взглядом Андреич выхватил в длинном ряду знакомый женский силуэт. Евдокия в фартуке и косынке показывала покупателям свой урожай, разложенный на три горки – разные сорта, размер, цена. Выбирай на любой вкус и цвет. Плати денежку, кушай на здоровье!

Андреич протиснулся через толпу зевак, с азартом наблюдавших за игрой в «шарика-малика», зашел под навес и направился на сближение с целью – своей добычей. Жертва еще ничего не подозревала. Скучать румяной продавщице с губами, ярко накрашенными помадой, не приходилось – отбоя от покупателей не было. А вот и очередной любитель клубнички. И надо же, человек в военной форме. И тут взгляды двух знакомых людей встретились, в воздухе на секунды повисла тишина, сменившаяся горьким разочарованием раздосадованного Андреича: «Я так и знал…»

Он резко повернулся и пошел к выходу из этого шумного балагана.

Похождения кавалерист-девицы

В свое время эта история, произошедшая более трех десятков лет назад, наделала много шума в войсках.

Ее отголоски слышны до сих пор в самых невероятных интерпретациях воспоминаний убеленных сединами аксакалов-ветеранов, бывшими тогда совсем молодыми и резвыми офицерами-рысаками. Конногвардейская тема здесь отнюдь не случайна, поскольку интригующие события разворачивались в одном из среднеазиатских гарнизонов с его экзотикой – зеленым базаром, войлочными юртами, ароматными дынями и знаменитым апортом.

Восток, как известно, – дело тонкое. Однако порыв широкой славянской натуры вносил в порой необдуманные действия героев заметок особый колорит, который, смешавшись с азиатскими хитросплетениями, предстает и поныне лихо закрученным сюжетом для криминального боевика. Или по крайней мере репортажа из зала суда.

Выбери меня!

Итак, восточная женщина в мужском армейском коллективе. Эмансипирующие представительницы прекрасной половины человечества, надо заметить, занимали особое положение в военных структурах некогда «непобедимой и легендарной» армии и Краснознаменного флота, должно быть, тоже. Женщины – славные защитницы Родины – служили с незапамятных времен, и надо им низко поклониться за нелегкий ратный труд, выполняемый наравне с мужчинами.

В низовом звене рот и батальонов «военнослужащие женского пола» (казуистика штабных директив) исполняли обязанности санинструктора, радиотелеграфиста, делопроизводителя (слово-то какое опять придумали «мобисты»!), при штабах служили машинистками, инспекторами, бухгалтерами. При этом женщины всегда пользовались почтением и расположением у мужчин. И для любого воинского подразделения считалось особой «изюминкой» иметь в своем составе даму – профессионала своего дела и украшение в одном лице.

Однажды «коммунисту-руководителю нового типа» (читайте материалы партийных съездов тех лет), соскучившемуся, видимо, по женской ласке, пришла мысль взять в штат на освободившуюся должность… прапорщика в юбке. Сказано – сделано. Дали объявление примерно такого содержания: «В войсковую часть на должность корреспондента отдела культуры и быта требуется специалист с высшим образованием и опытом работы в газете». И небольшая приписка: «Преимущества – женщинам».

Не скажу, что отбоя не было, но претенденток набралось достаточно – от свежеиспеченных выпускниц журфака, мечтавших выйти замуж за лейтенанта, до дамы бальзаковского возраста из провинциальной «районки». Последняя соискательница не проходила по возрастным ограничениям, поэтому выбор пал на тридцатитрехлетнюю Елену М. Не берусь утверждать, что прекрасную и премудрую, но вполне себе даже ничего. Как говорил иногда по случаю темы «нравится – не нравится» наш редактор: «Может, вам она как кляча, ну а мне так в самый раз». По другому поводу, правда, шеф любил повторять: «Трубку, лошадь и жену не доверю никому». Служилось и жилось, в общем-то, нам неплохо…

Новая сотрудница была как раз в возрасте, что называется, расцвета сил, и поначалу все в ее руках спорилось. Ежедневно, едва отдышавшись от марш-броска через плац, где ее нагло раздевали глазами юные горячие бойцы, Елена заходила в кабинет и демонстративно поправляла высокий бюст, скрывавшийся под форменной рубашкой. Усевшись в кресло и окинув томным взглядом коллег-мужчин, она заманчиво расстегивала пару-тройку верхних пуговиц своего новенького обмундирования. На что был рассчитан данный жест – пойди разберись: чужая душа, особенно женская, – потемки. Женатые офицеры смотрели на коллегу в упор – как на цель, подлежащую уничтожению. Холостяки слегка краснели и озабоченно зарывались в бумаги.

При этом дама, от которой исходил животный инстинкт самки, пожирающей в страсти самца, якобы невзначай хвалилась своими любовными утехами с незабвенным своим другом – капитаном-десантником, прибывшим как раз на кратковременную побывку с возлюбленной. Был ли этот ухажер на самом деле, доподлинно неизвестно (не видели, не знаем!). Скорее всего, из уст эмансипированной одинокой женщины била, как из горячего минерального источника, бурная сексуальная фантазия.

Иногда наша необычная соседка затихала, превращаясь в мягкого пушистого котенка. Длилось это, как правило, недолго и казалось тоже весьма странным. Отправляясь на задание в подразделения, она, словно опытный сапер, интуитивно чувствующий опасность, в целях нейтрализации неугодного соперника быстро устанавливала контакт с остальными собеседниками и входила к ним в доверие. Солдаты из соседней роты иногда под предлогом обуявшего их творческого порыва – «принес заметку про своего сослуживца» – приходили в редакцию посмотреть на эту «смелий женщин». «Хищница» незаметно формировала среди окружающих группу поддержки. «Лена, Леночка, Ленусик», – неслось кругом, где появлялась наша сотрудница.

Ее неожиданные поступки удивляли и заставляли поверить в истинность и в то же время в странность устремлений. То она приглашала кого-то из нас – как правило, отправивших своих жен с детьми к южному морю – в полупустое съемное жилище (а как же капитан-десантник?). То предлагала познакомить холостого офицера с перспективной невестой (не с собой ли и не в той же конспиративной квартире?). То, как это бывало не раз, не стесняясь, откровенничала о своей нелегкой женской доле среди мужского населения полка в курилке. При этом Лена смачно затягивалась сигаретой, хлопая, словно веером, огромными ресницами. Сама невинность, да и только. Однако истинный характер кавалерист-девицы вскоре раскрылся во всем его многообразии.

На личном фронте – без перемен

Конфликт, переросший в настоящую битву, начался, как обычно, с малого. Работая до этого в гражданской газете и став в одночасье военным корреспондентом, Елена сдавала в секретариат заметки, как выражался после их прочтения заместитель редактора Сан Саныч, предназначенные разве что для радиопередачи «Пионерская зорька». Острое перо ответственного секретаря безжалостно правило «шедевры» начинающего военкора.

Увидев на газетной полосе свою заметку про живой уголок в комендантской роте и не найдя в ней ничего, кроме своей фамилии, Елена Ужасная в ярости врывалась в кабинет начальника – офицера далеко не атлетического сложения и не поднимавшего в последнее время ничего тяжелее шариковой ручки:

«Что вы себе позволяете? Я – член Союза журналистов!» Финал мог быть вполне криминальным, но пока обходилось без человеческих жертв.

Далее следовала словесная тирада, описывающая самые страшные муки ада, валившаяся на несчастную голову бедного рецензента. Привыкший за годы учебы в военном училище – сначала Суворовском, потом политическом – к дисциплине, капитан стал брать на свой острый карандаш сроки сдачи прапорщиком материала в номер, время ее опоздания на службу или преждевременный уход за пределы КПП. На возмутительницу спокойствия, как конфетти на новогоднюю елку, посыпались дисциплинарные взыскания.

Официально необъявленная война продолжалась с переменным успехом. Нападая, каждая из сторон несла, естественно, потери. Прапорщик в виде недополученных премиальных, капитан между боями еле успевал отписываться, строча объяснительные в политотдел, куда на него стали поступать анонимные жалобы на якобы сексуальные домогательства и несанкционированный просмотр зарубежных эротических видеофильмов.

Беззаботная жизнь коллектива осталась в прошлом, каждый занял оборону своего стола, не оставляя на нем никаких улик, свидетельствующих о небезупречности хозяина. Происки империализма (читай – Ленкины замашки) не замедлили сказаться на международной обстановке в кабинете. Так, у нештатного художника из выдвижного ящика стола исчезли рисунки с полуобнаженными девицами, у фотокорреспондента засвеченной оказалась пленка, привезенная из недельной командировки. Хочешь мира – готовься к войне. Или жди беды. А она пришла, как оказалось, откуда не ждали.

Как-то раз среди редакционной корреспонденции обнаружилась повестка в суд, куда в качестве ответчицы вызывалась наша неугомонная сотрудница. «Кто же стал нашим неожиданным союзником, открывшим второй фронт?» – вопрошали офицеры. За М., как выяснилось, тянулся целый шлейф скандальных материалов, опубликованных в областной газете и обличавших в кумовстве известного на всю республику профессора, руководителя академического института. А это означало, что суду необходимо представить характеристику сотруднице, привлекаемой к юридической ответственности, а ее нынешний статус военнослужащего черным пятном мог лечь на оборонное ведомство. Неприятная, одним словом, история.

«Кто мне писал на службу жалобы?..»

Жалобы, сочиненные Еленой на своих еще недавно миролюбивых коллег и внимательных начальников, полетели в Москву. Оттуда зачастили комиссии. Раздавая всем сестрам и братьям по серьгам, то есть по выговору, политуправление предупреждало: прекратите дрязги! Однако маховик конфликта уже вращался с такой силой и скоростью, что его невозможно было остановить.

Взяв положенный отпуск, М. на некоторое время исчезла с поля зрения соперников – гражданского истца и военных оппонентов локального конфликта. Передышка позволила враждующим сторонам зализать кровоточащие раны, чтобы вновь сойтись в рукопашной схватке. Начальник типографии, долгое время служивший в группе розыска, получил секретное задание навести справки о неблагонадежной сотруднице.

Отправившись на ее малую родину в Восточный Казахстан, старый воин выведал многое, о чем даже и не догадывались в страшном сне отцы-командиры, а также профком, местком и особый отдел вместе взятые, легко и просто принявшие в штат новую соискательницу погон и любительницу острых ощущений.

Оказалось, что женщина давно разведена, ее сын находится на воспитании у родителей. Проживая в провинции, она оставалась социально неустроенной и даже состояла на учете у психиатра, но каким-то неимоверным образом выбилась в люди – приехала в столицу республики и устроилась там на работу. Конечно, рассудили военные, державшие между собой совет, добытые нелегальным путем подробности к делу не пришьешь. А потому, глубоко призадумавшись, решили свернуть боевые действия и положиться на мудрость высокого московского начальства. Тем более что эпицентр событий переместился в Первопрестольную.

Оппонентка тем временем как раз фланировала по столице. Ей на удивление легко (дело, напомню, разворачивалось в пору горбачевской демократизации и перестройки) удалось попасть в Главный штаб и беспрепятственно проникнуть в приемную главкома – уважаемого боевого генерала, весьма порядочного человека.

По рассказам офицеров, ставших свидетелями неожиданного визита экстравагантной посетительницы, заявление прапорщика (правда, была она в гражданском летнем платье в горошек) прозвучало безапелляционным ультиматумом: «Я прекращаю войну, а вы назначаете меня на офицерскую должность и переводите служить в Киев, Ленинград или (почему-то?) Таллин. Иначе я буду жаловаться…» И, подняв вверх большой палец, дама дала понять, кто хозяин положения. Надо отдать должное мудрости генерала: уступая женщине, он уберег буйные головы подчиненных, которые им в случае эскалации напряженности точно было не сносить.

Мораль же сей истории такова: облеченным властью руководителям (нового или старого типа) надо хорошенько думать, прежде чем, образно говоря, сесть с соискателем вакансии – будущим работником, хоть самым разэдаким, за трапезу и приступить к совместному употреблению пуда соли. Уж очень горьким может быть осадок…