Текст книги "Шла с учений третья рота"

Как говорится, назвался груздем…

Чем завершится проба сил будущего штурмана? С математической точностью и природной основательностью весь сложный путь наносится не только на карту и измеряется приборами, но и фиксируется на бумаге – простом тетрадном листке:

«Судя по навигационной карте, в районе, где мы шли в тумане, на акватории залива находилось несколько объектов, в том числе и швартовые бочки. Выражаясь морским языком, это неподвижные объекты, стоящие на “мертвых якорях”. На экране радара я наблюдал отметки от них и с большой долей вероятности правильно определил. Однако сомнения остались, вполне себе возможно вместе с бочками (или вместо них) увидеть еще и какие-нибудь маломерные суда, которые могут представлять опасность.

Вдруг флагманский катер вышел из полосы тумана на небольшой участок моря с хорошей видимостью. И вот они, бочки, как на ладошке, причем расположены именно в той конфигурации, как и обозначено на карте. Эти ориентиры вызвали вздох облегчения. Точность всех моих навигационных расчетов подтвердилась очень наглядно».

Оставив по правому борту эту группу швартовых бочек и двигаясь прежним курсом, катера вошли в очередную полосу густого тумана. А дальше, как говорят в подобных случаях моряки и летчики, «видимость – ноль, иду по приборам». Затем погода, показав, как капризная дама, свой характер, смилостивилась. Резко разъяснилось, тумана – как ни бывало. Дмитрий бесподобно передает открывшуюся его взору картину:

«Вечер прекрасен: ласковое море, теплый соленый ветерок, каскад огней и иллюминаций Владивостока, темная громада острова Русский, мигающего разноцветными глазами знакомых маяков и береговых навигационных знаков. Теперь выполняю обязанности вахтенного офицера на мостике. Катера идут под ходовыми огнями в ночи, приближаясь к узкому проходу бухты Новик. Из густых лесов острова исходят дурманящие запахи, у высоких скалистых берегов шумит прибой, а над головой – россыпи ярких звезд!»

В этот миг моряку вспомнился незабываемый отпуск в родном солнечном Забайкалье, где самое высокое и самое синее небо, а ночью звезды горят и мерцают неповторимо, и лишь некоторые стремительно проносятся вниз и сгорают. Очередной отпуск, как та сгоревшая звезда, уже ушел в небытие. И вновь бравого курсанта ждут моря и океаны. По возвращении из похода на подводном крейсере Дмитрий не преминул поделиться впечатлениями:

«Вышли в надводном положении и продолжили следовать заданным курсом. Дело было под вечер. Поднялся проветриться “на улицу”. Ракетоносец мощным корпусом раздвигал валы пучины морской, и было ощущение, что вода вокруг кипит. Неспокойная поверхность придавлена низкими тучами, несущимися над гребнем волн, быстро темнело. Было что-то грандиозное в этом размеренном, мощном ходе корабля с грозным оружием и техникой на борту.

Насладившись пейзажем вечернего предштормового моря, спустился в каюту и заснул крепким сном. А под утро произвели погружение, и лодка на полном ходу, зарывшись носом в пучину, ушла на глубину, унося туда меня и всех находившихся на ее борту моряков. Над нами, как над упавшим камнем, по воде разошлись лишь круги. И снова этот отдаленный район океана стал пустынным. Разве что где-нибудь пролетит одинокий альбатрос или промелькнет спина кита».

В «средиземке»

Отдельная история – дальний поход на океанографическом судне «Башкирия». Белый теплоход, приписанный к Военно-Морскому Флоту, следовал из зимы в лето. Вскоре, как отдали швартовы, перед командой моряков открылись яркие краски доселе невиданных широт с небоскребами Сингапура и экваториальными джунглями. Предстояло пройти с десяток морей и два океана. Конечный порт – Севастополь.

Родившийся в разгар трескучих декабрьских морозов, Димка-сибиряк свою двадцать первую зиму встретил под палящими лучами солнца в тропическом наряде – загорелым индейцем из прерий. Корабельный кок постарался на славу – торт имениннику преподнесли всамделишный. Новый год (тут уж замполит преуспел) тоже по-домашнему отмечали – с настоящей елкой, Дедом Морозом и Снегурочкой, концертом и балом до рассвета.

А какие красивые закаты в «средиземке»! Ни в сказке сказать, ни пером описать:

«Игра красок непередаваемая! Все вокруг в дымке. Шапки кучевых облаков сначала имели розовые оттенки, затем становились сиреневыми и через короткое время горели лиловым цветом. Солнце алым помидором проваливалось в синюю пучину моря. Высокие перистые облака еще долго напоминали угли костра…»

Музыкальный привет

Куда только судьба нас ни бросала! После окончания училища я уже несколько месяцев мотался по среднеазиатским гарнизонам. Дмитрий – пятикурсник, убыл на преддипломную практику. Однажды вечером, замечтавшись, как там мой друг в морских широтах, написал письмо на радиостанцию «Полевая почта “Юности”». Рассказал, как будущий офицер флота, пройдя испытания соленой водой, ракетными стрельбами и дальними переходами, постигает секреты штурманского дела, готовится к самостоятельной службе. Тысяча звезд сошлась, очевидно, тогда на небосклоне.

Корабль, на котором Дмитрий проходил стажировку, вернулся ранним утром во Владивосток и пришвартовался у пирса бухты Большой Улисс – в месте своего постоянного базирования. В каюту, где курсант-дипломник проживал, кто-то из офицеров принес свой радиоприемник. Этот транзистор находился в каюте всего от силы час-полтора. Хозяин должен был унести его после ремонта домой, поэтому решил проверить.

Дмитрий вспоминает:

«Поскольку мы находились внутри железного корпуса корабля, куда радиоволны не попадали, в качестве антенны использовали кусок обыкновенной проволоки. Один ее конец вставили в антенное гнездо радиоприемника, а другой бросили из иллюминатора “на улицу”. Аппарат начал уверенно принимать радиопрограммы. Каково же было мое удивление, когда вскоре после начала трансляции услышал музыкальный привет, адресованный мне. Мистика какая-то!»

В шлягере тех лет, исполненном по заявке, в припеве были слова длиною в жизнь:

Море, море – мир бездонный,

Мерный шелест волн прибрежных.

Над тобой встают, как зори,

Над тобой встают, как зори,

Нашей юности надежды!

Развод и девичья фамилия

Военная статистика не знает точной цифры, сколько нашего брата – курсантов и офицеров – пострадало из-за любви, большой и чистой любви к студенткам, библиотекаршам, официанткам и просто хорошеньким девушкам, в которых молодые люди вначале по уши влюблялись, а затем еле уносили ноги.

Речь в этих заметках, говоря словами классика эстрады, пойдет, конечно же, о женщинах. Хотя и о мужчинах тоже – куда ж без них, точно так же, как о браках по расчету, неугомонных тещах и некоторых интимных подробностях. Последнее обстоятельство вынуждает автора использовать медицинскую терминологию.

Военная анатомия

Как-то раз один советский генерал с высокой трибуны военного совета, говоря о патриотизме и любви к Отчизне, образно вещал: «СССР – наша любимая Родина, Москва – столица, ее сердце…» Далее назывались свободные республики, входившие в нерушимый союз. И каждой из них для обозначения, словно по учебнику анатомии, живыми русскими словами определялись отдельные части тела и органы человека. Казахстан, где я тогда служил, очевидно, по причине размера занимаемой территории и залежей полезных ископаемых в богатом воображении военачальника стал… мягким местом, тем самым, что ниже спины, ягодицами, стало быть. Больше всего не повезло одному экзотическому городу, раскинувшемуся в палящей степи недалеко от устья реки Урал при впадении в Каспийское море. С легкого языка генерала суждено ему было именоваться на армейско-медицинском лексиконе… клоакой.

К слову сказать, в степях Казахстана таких «уникальных» мест было предостаточно, и именно туда ссылали неверных супругов и прочих охочих до женщин офицеров. В качестве судебного органа в борьбе с любвеобильными военнослужащими и усмирения их плоти выступали грозные партийные комиссии, состоящие, надо заметить, за редким исключением, из лиц мужского пола. Частенько после такого заседания провинившийся получал приказ убыть к новому месту службы. Город Гурьев, так тогда назывался областной центр Казахской ССР, как раз и становился негласным центром ссылки проштрафившихся офицеров и прапорщиков, а также неверных и бывших мужей.

С двумя такими лейтенантами я был знаком. Первого, как считали многие сослуживцы, ждала прекрасная карьера. Так бы, скорее всего, и вышло, да только он неосмотрительно женился на дочери заместителя командующего армией. Все бы ничего, да не любил офицер, когда в их семейную жизнь вмешивалась теща.

Ох уж эта теща! Сколько сложено о ней анекдотов, песен и рассказов, а ей все нипочем. Во все времена и политические режимы она зорко стояла на посту, считая себя самой главной, а если муж – генерал, то и вовсе мнила верховным главнокомандующим в отдельно взятом государстве под названием «семья».

Острый на язык молодой офицер, когда теща пыталась качать права, мог запросто послать ее куда подальше. Любимая дочь металась между двух огней – суженым и родителями. Брак дал трещину. Особого шума, учитывая должность тестя, в штабе не поднимали, а направили непокорного и теперь уже бывшего супруга… с повышением в «город-герой» Гурьев, чтобы неповадно ему было, да и другим строптивым зятьям – наука.

Другой мой товарищ угодил в этот же заштатный гарнизон с формулировкой «в целях служебной необходимости» лишь только потому, что его оговорила несостоявшаяся невеста, когда он заподозрил подвох. К тому же начальник увидел в подающем большие профессиональные надежды молодом офицере своего конкурента.

Ребята, к слову, в ссылке не пропали, пили вдоволь кумыс, а иногда даже ели ложками черную икру!

Принцесса Инесса

Нередко в семейные драмы молодоженов бывают замешаны родители, словно плохие музыканты, неумело играющие свою скрипку. Именно так произошло и в следующей истории. Итак, действующие лица и исполнители. Жених – Станислав: москвич из семьи министерского чиновника, спортивного телосложения, с обаятельной улыбкой, не лишенный чувства юмора, здорового карьеризма и массы других положительных качеств. Словом, гусар-красавец.

Невеста – Инесса: дочь генерала, члена военного совета округа. Доподлинно неизвестно, по своему желанию или по настоянию родителей после окончания Института культуры она устроилась работать в библиотеку военного училища. Но факт остается фактом. За стойкой учебного фонда Инесса выглядела принцессой на горошине (если за горошину принимать стул) – вся пышная, в таких же воздушных нарядах, с шикарными вьющимися волосами и огромными карими глазами.

Неспешной и заманчивой походкой она удалялась вглубь книгохранилища, а возвращаясь, с загадочной улыбкой вручала курсанту вожделенный труд классиков марксизма-ленинизма, учебник по тактике ближнего боя или мемуары старого большевика.

Безусые семнадцатилетние курсанты вряд ли интересовали девицу на выданье. Куда более привлекательными для нее представлялись «без пяти минут» лейтенанты, возмужавшие к выпуску в учебных атаках. В случае удачного замужества, например, можно было получить прекрасный шанс пять лет прожить за границей, пополняя свой гардероб модными вещичками из магазина «Военторг», отдыхая в крымских санаториях. Да и сам статус жены офицера вызывал восторг и зависть окружающих.

На выпускном курсе Станислав и Инесса стали мужем и женой. Торжественная церемония бракосочетания проходила во дворце, прежде принадлежащем графскому роду, свадьбу гуляли в шикарном ресторане «Интурист», среди приглашенных – высокопоставленные персоны из партийных и военных кругов.

Естественно, лейтенант вполне ожидаемо получил распределение в теплое место – виноградно-солнечное Мукачево. Квартиру молодым по звонку папаши-генерала выделили в центре этого уютного закарпатского города, непыльная работа в штабе, местный благоприятный климат – все способствовало укреплению семейных уз.

Что именно случилось в семье молодоженов, сказать сложно, скорее всего, союз развалился из-за частых визитов неугомонной тещи. Конечно, нельзя исключать и другие причины, например и ту, что наша принцесса не умела варить украинский борщ. Вскоре их брак, не предвещавший поначалу такого резкого поворота событий, закончился разводом.

А затем… Стас стал разменной монетой – в назидание остальным. В политотдел дивизии пришла телефонограмма о замене занимаемой им должности. И куда бы вы думали? Правильно, в далекий, морозный, степной, таежный (применима масса других эпитетов) ордена Ленина Забайкальский военный округ. А там «заповедных» мест предостаточно: Борзя, Кяхта, Мирная, Могоча, Оловянная, Ясная…

И поехал Стас по приказу на советско-китайскую границу. Инесса же вернулась в ставшее родным училище искать новых претендентов на освободившееся место мужа.

Полковник в роли сводника

Действия следующей истории проходили в таежном бамовском поселке, где с размахом шла всесоюзная комсомольскомолодежная ударная стройка. В числе героев – покорителей вечной мерзлоты были, как известно, военные железнодорожники, чьи сооружения – мосты и тоннели – вскоре принимали под охрану бойцы внутренних войск.

Парткомиссия одной из частей рассматривала персональное дело коммуниста прапорщика Гурулева, старшины комендантской роты. Был он из местных, сибиряк под два метра ростом, косая сажень в плечах. Слыл мастером на все руки, войсковое хозяйство вел надлежащим образом. Претензий по службе к нему не имелось, однако вменялось прапорщику… семейное непостоянство. Вскоре после свадьбы семья неожиданно распалась. Родные и близкие, как водится, списали на молодость – мол, с кем не бывает, не сошлись характером. Одному на Севере скучно жить, женился Гурулев вновь. Избранница не успела семейное гнездышко свить, как сбежала из старшинского «дворца» в виде служебной двухкомнатной квартиры в Тынде – столице БАМа в общежитие строительно-монтажного поезда. Сослуживцы только переглядывались да перешептывались, не понимая, что же вновь произошло? Долго ли, коротко ли, недобрая молва до политотдела дошла.

Решил сам полковник Столяров – начальник местного политбюро – принять личное участие в судьбе старшины. Пригласил коммуниста для откровенного разговора к себе в кабинет.

Богатырь прибыл в штаб дивизии, но, почуяв неладное, держался поначалу настороже. Политработник, словно музыкант-виртуоз, искал подход к душевным струнам собеседника. Добряк-старшина занял оборону, не спешил изливать душу. На вопросы отвечал строго по строевому уставу: «Никак нет!», «Так точно!»

Полковник – родом из тамбовских краев, сам не лыком шит, многое повидал на своем веку.

– Давай-ка, Иван Максимыч, по стакану чая сгондобим!

А чай в Сибири по-особому заваривают, заварки не жалеют, молоко вперед в кружку наливают и пьют без сахара. Целая наука, куда там китайцам со своей чайной церемонией! Из закрома коробка шоколадных конфет «Ассорти» Приморской кондитерской фабрики появилась. Гурулев чай прихлебывает да помалкивает. «Крепкий орешек, – думает начпо. – Придется запрещенный прием применять».

– Максимыч, чай – не коньяк, много не выпьешь. Давай чего покрепче?

И извлек из святая святых – сейфа с партийными документами – бутылку «Белого аиста», привезенную по случаю из далекой Молдавии инструктором партучета.

Сибиряк не стал жеманиться, выпил чарку, выпил две и, как поется в известном куплете, закружилось в голове. Полковник себе команды отдает: «Не гони лошадей!» А сам свою линию гнет:

– Скажи-ка мне, Максимыч, неужели ты, добряк и великан, не можешь приголубить по-настоящему свою возлюбленную так, чтобы она пищала от радости?

– Да могу я, Василий Петрович! Только, видно, ласки-то мои для бабенки не в радость, больше в мои объятия ни в какую, как я к ней ни подбирался…

Полковник в растерянности.

– А хочешь, я тебе книженцию одну дам? «Камасутрой» называется, там такое количество поз, что до глубокой старости не перепробуешь.

– Да пробовал я уже, не по-нашему все это, – в сердцах отвечает сибиряк.

«Наступает кульминация!» – поймал себя на мысли полковник. И действительно, после отменного коньяка прапорщик, каких бы внушительных размеров он ни был, обмяк и разоткровенничался.

– А знаете, почему от меня жены бегут?

– Бьешь, наверное, – схитрил Столяров, зная, что жалоб от женщин не поступало.

– Да вы что, товарищ полковник, истинный крест, – осекся и тут же исправился: – Честное партийное, пальцем не тронул, наоборот, и так, и этак любил, и слова ласковые на ушко нашептывал, и подарки разные из «Военторга» приносил, и в постели… Да видно, тут-то моей силушки много было.

– Силой, что ли, брал? – не понял сразу полковник, но чувствуя, что близок к разгадке семейной тайны, продолжал играть свою роль.

– Да как бы это выразиться… – и со всего маху взял и выложил: – Член мой во всем виноват!

– Это как? – спросил ответственный член парткомиссии.

– Да здоровый он у меня…

И тут, когда полковник со стороны посмотрел на подчиненного, вспомнил, как в юности летом с деревенскими парнями отправился однажды в ночное. И услышал под звездным небом рассказ местного пастуха, который «по секрету» поведал пацанам, что, мол, чем больше размер обуви, тем мощнее детородный орган.

– Постой, а какого размера сапоги-то у тебя?

– Да сорок девятого, на заказ шьют.

– Тридцать пять сантиметров, что ли?

– Типа того. Не верите?

Прапорщик привстал и уже было собрался расстегнуть ширинку галифе.

– Верю-верю! – в отличие от Станиславского согласился главный коммунист дивизии и со знанием дела многозначительно произнес: – Так вот где собака зарыта!

По законам жанра наступала развязка. Узнав о необычных интимных подробностях, доставлявших человеку физические неудобства и моральные страдания, начальник политотдела призадумался и, выполняя возложенную на него партией миссию по укреплению института семьи и брака, решил выступить в необычной роли сводника.

– Есть у нас в отдельном батальоне связи замечательная дивчина – чернобровая казачка, телефонист, позывной «Аврора», по званию – старший сержант сверхсрочной службы, а по паспорту – Мария Ивановна. Не замужем, двадцати восьми лет от роду, кандидат в члены партии, – огласил полковник анкетные данные. – Все при ней, и ростом она тебе под стать, и характер золотой, а уж бюст – точно пятого размера! Давай-ка познакомлю я вас.

Все случилось, как и задумал полковник Столяров. Он даже на свадьбе четы Гурулевых – Ивана да Марьи – погулял, медпиво пил, по усам, говорят, текло, а в рот не попало. Вот такой хеппи-энд со счастливым концом!

Было у отца три сына

Народная мудрость гласит: один сын – не сын, два сына – полсына, три сына – сын!

Было в семье у советского офицера из Казахстана три сына. Средний из них, Жумабек, а на русский манер – Жора, названный так в честь маршала Победы, родился в праздничный майский день. Рос смышленым мальчишкой, радовал мать и особенно – отца, поскольку в юности избрал военную стезю. Отслужив срочную службу, в звании сержанта поступил в военное училище. Учился легко, за оценками не гнался, но был отличником. В общественной работе – заводила, в спорте – чемпион. С юмором все в порядке – любил добрую шутку и веселый розыгрыш.

Портрет нашего героя – на Доске почета, а в далекий Казахстан из самого Ленинграда родителям отправлена «фотографическая карточка» сына у развернутого знамени училища. Гордости за любимца у родителей не было предела. Вся близкая и дальняя родня собиралась в город из аулов полюбоваться на бравого сержанта, когда он приезжал в отпуск.

Отец к тому времени завершил службу и с почетом ушел на заслуженный отдых. Кадровый принцип о достойной замене уходящему в запас ветерану в семье Ахметовых был реализован в лучшем виде.

После окончания училища золотой медалист лейтенант Жумабек Ахметов прибыл для дальнейшего прохождения службы в штаб, где еще вчера верой и правдой служил его уважаемый отец.

Легких путей он не искал. Первым местом офицерской службы стала часть, расположенная в соседней Киргизии, вскоре последовало повышение в должности и направление в индустриальный Усть-Каменогорск, затем – столичный гарнизон и должность инструктора политотдела по работе с молодежью, далее новая высота – батальонного звена на юге Казахстана. И в конце 80-х вполне ожидаемое и заслуженное поступление в Военно-политическую академию.

Генерал-оракул

Схватывая все на лету, молодой лейтенант быстро усвоил истины военной службы, которые нашли свое выражение в фольклоре: «Не говори “гоп”, пока не перепрыгнешь», «Спешка нужна только при ловле блох», «Держи нос по ветру» и т. п.

Как-то раз старшему лейтенанту Ахметову, в ту пору инструктору по работе с молодежью политотдела управления войск (на армейский манер – общевойсковой армии), аппаратный урок преподал коллега, а в будущем – генерал-майор Виктор Валерьевич Парфененко.

Надо было подписать у начальника политотдела документы, над которыми Жора корпел несколько дней. В текст «произведения» он, как учили преподаватели Высшего политического училища, вложил мысль, привел аргументы, сделал выводы и сформулировал предложения. Казалось, доклад получился идеальным.

Генерал-майор Юрий Павлович Пряников был в это время в командировке: в каком-то полку опять произошло ЧП, и начальник политотдела по поручению командующего вылетел для разбирательства на место. Вернувшись в штаб, как сказала в приемной секретарша Татьяна, звонил в Москву и обстоятельно докладывал о результатах служебной проверки. Был строг и немногословен, видно, что недоволен.

Жоре по молодости лет не терпелось доложить о проделанной работе и перейти к другим, не менее важным делам. И когда телефонный разговор с Москвой завершился, комсомолец, улучив момент и спросив разрешения, зашел в генеральский кабинет на доклад.

После столичной нахлобучки генерал был расстроен, но вида не подавал, выслушал подчиненного, взял в руки доклад, полистал его и вынес вердикт: «Не годится, не раскрыта руководящая роль партии в деле воспитания молодых воинов, надо доработать, усилить, углубить…»

На дворе стоял, прошу заметить, перестроечный 1985 год.

Обескураженный Жора вернулся в свой кабинет.

«Комсомол, чего грустим?» – поинтересовался Парфененко. А узнав, в чем дело, взял отчет, почитал его и высказал свое мнение: «Хороший доклад! Пусть отлежится, завтра зайди к генералу, скажи, что выступление переработал, добавил необходимые положения».

Жора понял, что не все потеряно, на следующий день так и сделал. Генерал на сей раз даже похвалил автора: «Вот видишь, другое дело». И поставил свою подпись.

Нам с Жорой, в ту пору лейтенантам, приходилось удивляться предвидениям наших убеленных сединами начальников. Их предсказания, к счастью, оказались из серии «мечты сбываются».

В один прекрасный день генерал Пряников, получив новое назначение в Ленинград, собрал на совещание весь политотдел и решил подвести итоги совместной работы. До развала Союза оставалось около пятилетки. Завершая выступление, он вдруг сделал паузу, направил свой пристальный взор в сторону подполковника Амирбека Тогусова и сказал во всеуслышание: «Вот он будет генералом!»

Офицеры одобрительно зашумели. Генерал оценил свой ход и, уже собирая бумаги со стола и закрывая кожаную папку, посмотрел на старшего лейтенанта Ахметова и продолжил свои предсказания: «Он тоже станет генералом, – и, немного подумав, добавил: – Если бросит свои комсомольские замашки».

Похвала нам как халва

В начале 90-х, когда Союз трещал по швам, Жора молодым майором после академии вернулся на родину. В поредевшем из-за миграции военнослужащих штабе объединения, куда выпускник прибыл представляться по всем правилам служебного этикета, еще служили офицеры и генералы, которые помнили и отца, и его самого, юного лейтенанта. Обязанности ушедшего в отпуск командующего исполнял начальник штаба генерал-майор Михаил Петрович Салютин, известный своей решительностью и независимостью, насколько это можно позволить в военных структурах. Он сам мечтал о России, но служебный долг, несмотря на наступавшие «смутные времена», исполнял исправно, не поддаваясь панике, шантажу и прочим издержкам постсоветских отношений.

С прибывшим на родину «национальным кадром», как всегда в армии называли представителей союзных республик, генерал, немало лет прослуживший в Средней Азии, завел необычный разговор, по-восточному всячески нахваливая молодого майора.

– Помню-помню, как ты капитаном уезжал в академию из жаркого Джамбула. Так?

– Так точно, товарищ генерал! – отвечал выпускник.

– А уже майор! Молодец! Академический ромбик новенький, фуражка шитая…

Майор, зная, что перед ним неординарная личность, не позволял себе какие-либо вольности, поэтому отвечал по уставу.

Перечислив все заслуги офицера, Салютин сделал паузу, прищурился, пронзительно посмотрел на собеседника и продолжил:

– А помнишь, кем я служил, когда ты уезжал в Москву?

В конце 80-х, будучи командиром полка, Салютин получил назначение на должность начальника штаба дивизии.

– Конечно, помню, – пытаясь угадать, к чему клонит начальник, отвечал Жора. – Вы как раз на повышение в Ташкент пошли.

– Правильно! И теперь я начальник штаба, да только не дивизии, а целой армии! Чувствуешь разницу, сынок? – продолжал по-отечески диалог хозяин кабинета.

Тут Жора ясно стал понимать, чего от него добивается генерал. Признания! Похвалы! Однако продолжал вести себя корректно и сдержанно.

Между тем человек в лампасах настаивал.

– А в каком звании тогда я служил, помнишь?

– Так точно, товарищ генерал! Были полковником, а сейчас генерал-майор.

– Целый генерал-майор! Это тебе не какой-нибудь командир взвода подвоза навоза или старший помощник младшего конюха. Генерал – это ого-го!

– Именно так и есть, товарищ генерал-майор!

– Так что же тогда ты не говоришь мне, кем я был, и кем я стал?..

И тут Жора позволил себе отпустить шутку.

– Генерал, товарищ генерал, он и в Африке генерал!

– Истину глаголешь, сынок! – обрадовался начальник штаба армии. Целой армии!

Парадные переживания

«Несокрушимая и легендарная, в боях познавшая радость побед», родная армия в лице лучших подразделений всех родов войск ежегодно участвовала в парадах и салютовала согласно приказу министра обороны в городах-героях и столицах военных округов и флотов. Сколько их, торжественных церемоний, было на счету офицеров, постигавших военную науку в училищах и академиях, с курсантских времен и до генеральских погон?

Особая честь для каждого военного – участие в главном параде страны на Красной площади. В период учебы в военных академиях многие офицеры с гордостью становились в парадный расчет. А выйдя в отставку и вспоминая молодость, рассказывали внукам, как, звеня медалями, чеканили шаг по брусчатке Красной площади.

Жора – сын степей и наследник отважных кочевников, коренастый крепыш, но роста небольшого. И как он ни мечтал пройти в парадном строю, ему это не удавалось. В 1989 году парады по всей стране проводились еще дважды в год: в ноябре – в честь очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции (помните строчки «День седьмого ноября – красный день календаря»?) и в мае – в День Победы.

На академическом построении, когда слушатели встали по ранжиру или, как шутили парадники, «по весу и жиру», Ахметов попал, к великому своему сожалению, только в резервную шеренгу. А это означало, что на тренировках – весь «в поту и мыле», а во время парада сиди с такими же, как сам, горемыками в автобусе где-нибудь на околокремлевских задворках да анекдоты, знай, трави. Может быть, кому-то и в радость такая служба, только не нашему сыну Казахстана. Первый московский парад, как блин у неопытной хозяйки, вышел для Жоры комом. Два месяца упорных тренировок – все коту под хвост…

После того неудавшегося осеннего парада позвонил он с главпочтамта родителям – про здоровье справиться да с праздником поздравить. А отец, зная, что сын в последнее время на тренировках часами пропадал, с плаца подолгу не уходил, оттачивая с товарищами строевой шаг, поделился радостью: «Видел-видел тебя, сынок, во время телевизионной трансляции во втором парадном расчете политической академии – в последней шеренге третьим по счету шел…»

Не стал Жора отца разубеждать, что, мол, ошибся он, перевел разговор на другую тему: как здоровье, навещают ли внуки? А у самого на душе так тоскливо стало… Более того, запал глубоко в душу эпизод, когда резервную шеренгу, в которую он входил, на одной из тренировок назначили, как выразился руководивший строевым процессом генерал-полковник, обозначать… «зад академии Фрунзе». Высокая честь для конкурирующего военного вуза, ничего не скажешь!

После того как отгремели песни и марши, слушатели наконец-то сели за парты, достали карты, карандаши и стали воплощать замыслы тактических учений, а Жоре вдобавок ко всему поручили выпустить боевой листок. Вот тут-то он и употребил свое служебное положение: на месте передовицы изложил непарадные, так сказать, заметки. Решил в сердцах перефразировать одну из песен Владимира Высоцкого, написав:

«Не вышел ростом и лицом…» Затем подытожил в заметке: «И, как ни старайся, в парадном расчете не найдется тебе места».

Однажды обход подразделений факультета производил его начальник полковник Сергей Павлович Митягин. Осматривая учебные аудитории, он остановился у наглядной агитации будущих топ-менеджеров военно-политической работы. Его внимание привлек новоиспеченный боевой листок, а в нем – пронзительные строки, можно сказать – крик души майора из Казахстана.

Ничего не сказав, через какое-то время опытный руководитель вызвал к себе начальника курса полковника Чевелёва. Суть разговора уместилась в три фразы.

– Анатолий Иванович, а чего это у тебя Ахметов в парадный расчет не включен?

– Так ростом не вышел…

– Ты мне это брось! Ростом не вышел, зато в бой, уверен, первым, как панфиловский майор Клочков, шагнет. Считай, приказ тебе отдаю: чтоб на следующий год он обязательно прошел в парадном строю по Красной площади.

Все так и произошло, словом, по-мужски вышло: один полковник отдал приказ, другой его беспрекословно выполнил! В мае 1990 года на Красной площади проходил парад в ознаменование 45-й годовщины Победы советского народа над фашистской Германией. И наш герой с особым усердием старался на всех тренировках, тянул носок и поднимал подбородок, как с трибуны того требовал грозный заместитель коменданта Московского гарнизона.

Конечно, далеко не последнюю роль в этой истории сыграло горячее стремление самого майора выполнить отцовский завет, не уронить фамильную честь.

Вот так сбылась мечта верного сына Казахстана, и отцу, рассказывая об учебе в Москве и участии в парадах, он мог теперь честно смотреть в глаза.