Текст книги "Тропа обреченных"

Глава 10

Установились светлые, погожие дни. А сегодняшний – особенно солнечный и пахучий, будто не от земли, а с выси тянуло молодой зеленью. Было ее еще немного: едва пробилась трава да треснули почки на некоторых деревьях и кустах. Воздух взбодрился живой лепестковой свежестью.

Двоякое чувство испытывал сейчас Киричук в лесу. Постоянно находясь в состоянии деловой собранности, он и не заметил, как поддался влиянию душистой весенней нежности, довольно вздыхая и улыбаясь. Он широко шагал по краю поляны за расторопным майором Тарасовым, начальником Торчинского райотдела МГБ.

Час назад, когда подполковник начал знакомиться с организацией работы в райотделе, пришло известие об обнаруженном за селом Рушниковка схроне, который захотелось рассмотреть Василию Васильевичу. Туда сейчас и направлялись чекисты с солдатами.

Киричук с пониманием сказал начальнику райотдела:

– Самый тревожный, оказывается, ваш, Торчинский, район, больше всего в нем за прошлый год совершено бандитских преступлений.

Майор Тарасов спокойно ответил:

– Район как район, разве что самый активный на Волыни… А частые бандитские вылазки здесь вызваны прежде всего тем, что и колхозов у нас больше, чем у других.

Василию Васильевичу понравилась сдержанная рассудительность начальника райотдела. Он решил поручить ему разработку операции с двойным заслоном-засадой.

Широколобый, сурового вида лейтенант Кромский сдвинул деревянную ляду с лаза в схрон, доложил, указывая на берег речки:

– Вон там у ивы мы нашли консервные банки, кости. Это у речки-то после зимы! Ясное дело, где-то здесь бункер. Полдня елозили, пока лаз в него нашли. Ракетами туда дыма напустили. Молчок. Потом уже спустились вниз. Кто-то прятался тут вдвоем или втроем. По лежанкам видно. И ушли недавно: колбасные очистки еще не высохли, вода в кружке не застоялась.

Лейтенант спустился во входной колодец, который оказался ему по плечи, и сразу исчез. Следом за ним проник в схрон и Василий Васильевич. Там уже Кромский включил фонарик и поставил его на короткий, из широкой доски, стол у земляной стены. Свет падал на двойные нары, прикрытые полушубком. На полу в углу темнел металлический ящик, и подполковник сразу потянулся к нему рукой.

– Стойте! – ухватил его за локоть майор, только что влезший через проход в схрон. – Нельзя так! А вдруг ящик минирован?

Лейтенант спокойно сел на нары.

– Да нет, – произнес он равнодушно, – проверен уже, фугаски нет.

Только сейчас Киричук обратил внимание, как низок потолок схрона, как сыро и заплесневело давит в ноздри застоявшийся воздух.

– Несите ящик наверх, – распорядился майор и прошелся ладонями по земляной стене, говоря: – Тут ниша, а то и две, должна быть для секретных бумаг: шифры, способы чтения кодированных «грипсов», указания сверху. Смотря кто в схроне сидел.

– У вас имеются такие бумаги? Надо бы, вернемся, познакомиться с ними, – тоже прощупывая стену, говорил Киричук и вдруг охнул с удивлением, обнаружив под рукой квадратную нишу. Проговорил тихо: – Нащупал, вот те на… Дайте-ка, майор, фонарик – глянуть, что здесь есть… Шкатулка резная!

– С ценностями, бывает, прячут, – вплотную приблизился Тарасов, увидя в руках подполковника находку из дерева.

А Киричук в мгновение извлек из шкатулки прошитые на уголке листы из тонкой светлой бумаги, перебрал их, задержал взгляд на небольшой, наподобие брошюрки, тетрадочке с отпечатанным на машинке текстом. Бросался в глаза украинский орнамент из крестиков на титульном листе, и с угла на угол крупные буквы, тоже из крестиков, броско выделили название «Конспирация».

– Старье! – небрежно отозвался Тарасов. – Я бы эту пространную инструкцию уместил в одном предложении: молчание – лучшее средство конспирации. Не шибко оригинально, как видите.

– Ну а как на деле? Все ли они дальше своей банды никого не знают?

– Чуть дальше действительно не знают, за редким исключением, – подтвердил майор и предложил лейтенанту: – Займитесь схроном, чтоб никаких писаний тут не осталось. Я с подполковником Киричуком – в отдел. Засаду отменяю, нас видели. Нечего на авось караулить. Закончите – отправляйтесь домой.

Уже в машине – крытом грузовике – Василий Васильевич с любопытством перебрал в шкатулке другие «грипсы» – тонкие, хорошо сохранившиеся листки с зашифрованным текстом, обнаружив на одном из них прямое обращение: «Друже Угар!» Он показал бумагу майору Тарасову, и тот охотно пояснил:

– Этот Угар верховодит бандами в нашем Торчинском районе. Подлинная фамилия районного проводника – Скоба Лука Матвеевич. Ему тридцать четыре года. Из торговцев. Орудует и скрывается, как у нас говорят, успешно. Вот наскочили, но их уже нет. Опередили нас. Возможно, случайно пришла «черная тропа». Может, и нет.

– Какой же это успех? – тихо возразил Киричук. – Как волки бегают. Инициатива целиком наша, надо только поэнергичнее ставить ловушки, заслоны, использовать все возможные средства, чтобы метались они…

– Это теоретически, Василий Васильевич, – не мог целиком согласиться с начальником бывалый Тарасов и для большей убедительности добавил: – Пока что мы с вами, случается, ищем ветра в поле.

Въехали в Рушниковку. Машина остановилась у церковной ограды. Солдаты с сержантом спрыгнули из кузова на землю. Следом за ними спустились подполковник с майором.

– Часок можете смело вздремнуть, – сказал Тарасов сержанту. – Мы в сельсовет… Наблюдателя выставьте, мало ли что.

– А мы вот тут, на лужайке у церковной стены, укроемся, – облюбовал место сержант.

– Устраивайтесь, – одобрил Тарасов, увлекая Василия Васильевича в просторное село.

С возвышенности была видна полоска речки. Оттуда, от широкого сарая с дымящейся трубой, доносился однообразный стук наковальни. Бегала детвора, копошились куры, далеко впереди маячила лошадь с телегой да женщина, держа коромысло на плечах, несла воду. Люднее было на огородах: всюду сгорбленные, склонившиеся к земле спины.

– Сам бы сейчас взял лопату, – с чувством произнес Василий Васильевич и пояснил: – Люблю сельские запахи и звуки.

– Вы из деревни?

Киричук отрицательно мотнул головой:

– Из Винницы я, в Проскурове детство прошло. У деда бывал на селе. Памятно! Любо мне все сельское: и звенящая струйка молока о подойник, и скрип колес, и фырканье лошадей, и кудахтанье кур – всего не перечесть. Вспомнил, и пахнуло на меня горелой сыростью мазанки-бани под обрывом у речки, захотелось деревенской парной… Мой дед был любитель и меня приучил.

Встречный мужичок приподнял шапку, здороваясь, и двое чекистов в гражданской одежде от неожиданности смутились, ответили торопливо, с поклоном. В услышанном «Добрый день!» Василий Васильевич уловил столько приветливого расположения, что даже село перестало казаться ему настороженно притихшим.

– Приятно, знаете ли… – признался Киричук. – Прохожий вас знает?

– Как не знает! Его сын Филимон группой «ястребков» тут руководит, богатырь хлопец! Его хата у колодца с журавлем.

– Этого «ястребка» я запомню, – сказал Киричук. Для него сейчас многое происходило впервые. Напомнил: – Вы что-то не досказали об Угаре?

– О нем досказывать можно много. Я Угара лично не видел, но по отдельным материалам, по фотографии хорошо представляю. Кучерявый, глаза навыкате, будто удивленные, физиономия симпатичная, девки, говорят, табуном за ним ходили, пока он в Канаду со старшим братом не подался. Шесть лет за океаном прожил и чего-то вернулся перед войной на родину. Английский в совершенстве знает, может прикинуться иностранцем. Стремительный, ловкий. Первый помощник у него, ведающий безопасностью, Шмель – отъявленный бандит.

В калитке появился рыжеволосый конопатый парень высоченного роста с двумя вооруженными «ястребками». Он широко улыбался, до десен выказывая редкие зубы, а его веснушки, казалось, поигрывали блестками на тугих, налитых щеках.

– Здравствуй, Филимон! Что нового, докладывай. Это наш товарищ, – скороговоркой обратился Тарасов.

– Здравствуйте, товарищ майор! С позавчера тихо было, а ночью на хуторе у млына[6]6
  Ветряная мельница.


[Закрыть] двое с оглядкой прошли. Скворца в одном признали, чуете? А коли чуете, Угара на хуторах шукайте.

– Скворец – связной Угара и его телохранитель, – пояснил майор Василию Васильевичу. И к Филимону: – В Рушниковку не заходили?

– Нет, не слыхать было. А на хутор я отрядил трех «ястребков», принесли весть: бандиты на полчаса заходили в хату Ганки Кули. Приглядеть за ней покрепче надо. Польку свою то за речку, то к лесу гоняет.

– Вы и приглядите, не мне ж из райцентра присматривать, – порекомендовал Тарасов и спросил: – Сколько у вас на сегодня «ястребков»?

– Шестнадцать числится.

– Это прилично.

Уголки губ Филимона поползли вверх, только неизвестно было, почему он собирается улыбаться.

– Новеньких вовлекать надо, ребята подрастают.

– Не проглядеть бы, чтобы их в банду не заарканили, – и то польза… А новеньких привлекаем. Вот двое близнецов в армию не сгодились по причине слабого зрения. Правильно я говорю, ребята?

Братья заулыбались, но тут же подтянулись перед начальством.

– Ты чего же это знать не даешь, что у вас тут делается? – упрекнул Тарасов Филимона. – Не явись мы сейчас, так бы и не узнали, что Скворец тут наследил, а это значит – Угар близко. Наверняка он на задах отсиживался, пока связной у Ганки торчал. За полчаса, шустрый, управился, конечно, главарь неподалеку ждал.

– Не-е, я бы нынче как-никак связался с вами.

– Когда? – уже без интереса спросил Тарасов и сам ответил: – Кокнули бы кого-нибудь, тогда бы ты зашевелился.

Киричук с Тарасовым направились к сельсовету. Между тем солдаты, облюбовав пригретый солнцем нежно-зеленый бугорок у церковной ограды, разбросались, сморенные усталостью: вчера до полуночи патрулировали шоссе на Львов, а сегодня чуть свет выехали к лесу за селом Рушниковка. Сержант дремотно поглядывал на лежащих, поджидал возвращения солдата, которого послал за водой. Когда тот появился, сержант сказал:

– Идем-ка поглядим. Держись ближе к стене церкви, в ней наверху кто-то есть.

– Видели кого-нибудь?

– Кто-то высунулся в оконце и отпрянул. – Сержант показал на землю рукой: – Что это за газетные комки?

И не успел он досказать, как солдат живо схватил что-то скомканное в газете, развернул и, сплюнув, отбросил в сторону.

– Тьфу, гадость! – возмутился солдат. – Нашел чем шутить.

– Замолчи! – ухватил его за грудки сержант. – Вон еще валяются. Чьи они?

Ближе к ограде лежали еще два «сюрприза».

– Оттуда швыряют… – добавил сержант, задрав голову. – Приспичило, а поганить церкву не могут, хотя она и недействующая. А выходить днем наружу, видать, не хотят.

– Думаете, бандиты там? – начал понимать, в чем дело, солдат.

– Пальнут вот, и думать нечем будет. Пошли-ка скорей. – Сержант быстро зашагал к отдыхавшим солдатам, спокойно сказал им: – Ребята! Без паники… На колокольне враг!

Все перешли под укрытие каменной ограды. А немного погодя из-за ближайшего поповского дома показались Киричук, Тарасов и Филимон. Сержант бросился к ним навстречу, доложил о находке. И вот они уже гуськом бегут вдоль каменной ограды к входным воротам, взволнованные неожиданной вестью.

Едва остановившись, майор Тарасов официально обратился:

– Товарищ подполковник! Здесь мой участок, и командую тут я. – И, получив разрешение, скомандовал: – Сержант! По одному все за мной! – И бросился к побитой паперти.

Выстрелов не последовало.

За считаные секунды вся нижняя часть церкви была занята. Киричук тоже проник в заброшенную церковь с пистолетом на боевом взводе и увидел, как Тарасов напрягся весь, намереваясь преодолеть виток чугунной лестницы, чтобы выскочить на первое дощатое перекрытие. Забеспокоился, как бы там не подстрелили чекиста: весь окажется на виду. Не знал подполковник, что Тарасов принимался выкуривать бандитов из четвертой по счету церкви. И сейчас майор по известным ему приметам выбирал момент для рывка, чтобы, выскочив наверх, одним движением оказаться за изгибом лестницы, где его уже ниоткуда пуля не достанет. И когда удалось это сделать, под куполом прогудел властный голос:

– Тарасов приказывает: сложить оружие, выходить по одному! Минуту на размышление!

Киричук решил, что ему самое время понаблюдать за обстановкой снаружи, поэтому он вышел из церкви, обошел ее, задрав голову. Но ничего подозрительного не заметил. И тут вдруг увидел спешащих к церкви парней с винтовками; благо сразу различил среди них Филимона, одобрительно подумал: «Народное войско на подмогу летит».

Раздались два одиночных выстрела. Там, наверху, казалось, загудел купол.

Василий Васильевич бросился к паперти и мигом проник в церковь. Увидел, как скрылись наверху двое солдат, и сам начал подыматься по винтовой лестнице.

– Странно, будто постреляли один другого, – недоуменно сообщил Тарасов, успевший слазить наверх, к звоннице, и вернуться на нижнее перекрытие. – Сейчас снимут их… Пошли обратно.

Неприятное и грустное чувство испытал Василий Васильевич при виде убитых молодых парней. За что сложили головы? Кто они? Кто обманул их?

– Погоди-ка! – отстранил «ястребка» и склонился над окровавленным лицом парня Филимон. – Так он же жив, веки дрожат… Гляньте-ка… Это же Скворец, к Ганке Куле на хутор ночью вот с этим, значит, на пару заходил… В село явились дневать.

Киричук прощупал пульс тяжелораненого и велел осторожно перенести его в машину.

– Скорее в ближайшую больницу! – поторопил Киричук. – Связной Угара!

Глава 11

Привыкнув работать допоздна, Сухарь не мог заставить себя уснуть с наступлением темноты. Улегшись в закутке на лежанку – от кровати в переднем углу отказался, – он мысленно торопил время, томительно дожидаясь, когда должен встретиться с подполковником Киричуком в дубках, которые находились пониже мостка через речку.

Задолго до полуночи Антон Тимофеевич, набросив шинель, тихонько выбрался из дома, посидел на лавочке – пригляделся к кромешной темноте – и, осторожно ступая, пошел под горку, к мосточку у речки.

Шел, не испытывая ни тревоги, ни страха. Хладнокровия ему не занимать. И все-таки, войдя в дубки, вздрогнул, услышав:

– Здравствуйте, Антон Тимофеевич!

Они укрылись в густых зарослях.

– Думал, вы еще на подходе, – признался Сухарь.

– Нетерпение у меня, да и вам, чую, не сидится. Что на селе говорят о бандитах?

Сухарь от этого вопроса чуть не засмеялся, вспомнив встречу с секретарем сельсовета, ответил:

– В каждом новом человеке мерещится оуновец. Вчера днем инструктора райкома партии тут приняли за бандита. Напряжены люди, оуновцы мешают жить крестьянам, потянувшимся к коллективному труду.

– В том-то и дело… – вырвалось с сожалением у Киричука. – Других новостей, вижу, нет. Приглядывайтесь, как люди живут на селе, навестите кого-нибудь из старых знакомых. Есть такие?

– Должны быть, конечно…

– Тогда больше не задерживаю. Если почувствуете опасность, уходите к своему дяде – леснику или постарайтесь известить его, где вы. Завтра в полночь встретимся здесь же.

Но этому не суждено было сбыться.

…Еще в первый вечер, обходя село Бабаево, Сухарь увидел возле сельмага женщину, показавшуюся ему давно знакомой. У нее были русые, заплетенные в одну косу волосы, лицо овальное, прямоносое, которое немножко портила вздернутая от шрамика верхняя губа. Но и без этой бесспорной приметы Антон Тимофеевич узнал Наташу Хряк, когда-то бойкую, задиристую девчонку, со старшим братом которой дружил в юности. Вчера он понаблюдал, куда пойдет Наталия, – его она не признала. Заметил, что ее хата под шифером богатенько глядится на фоне осевших по соседству развалюх.

Сегодня Сухарь с обнадеживающим удовлетворением увидел во дворе Натальиного дома здорового мужчину, в котором признал Митьку-голубятника, когда-то самого сильного из подростков в Бабаеве, которого недолюбливал: обижал слабых.

К нему в гости и решил наведаться около трех часов дня Антон Тимофеевич. Подоспела тетка, спросила:

– Ты к Готре?

«Готра! – вспомнил Сухарь фамилию Митьки-голубятника. – Но откуда тетка Ивга узнала, куда я собрался в гости?»

– Почему ты решила, что я к Готре? – спросил он.

– Он приходил, спрашивал о тебе. Кто-то ему сказал…

– Вот в чем дело… Выходит, я, можно сказать, приглашен.

Идти до хаты Готры было недалеко. Антону Тимофеевичу повезло: неподалеку от калитки он нагнал с ведром воды Наталью, выхватил из ее руки ношу.

– Ой, напугал! – всплеснула она руками. – Если бы Митя не сказал о тебе, подумала бы, налетел бандит.

– Что я, такой уж страшный?

– Да и они по роже не больно страшны… Ты, говорят, в плену был?

– Кто говорит?

– Ну, кто-то Мите сказал.

– Был, везде я успел… Дмитрий-то дома?

– Где же ему находиться? А ты гладкий, справный.

– Ты тоже не отощала.

– Будет тебе смешить-то, разнесло, хочешь сказать. На воде и хлебе сижу. Говорят, с воды тоже толстеют.

– Не толстеют, а пухнут, – отшутился Сухарь. – Я косу твою увидел, и знаешь, что вспомнил?

– Что? – широко улыбнулась она.

– Бывало, в юности, когда у тебя волосы в одну косу заплетены оказывались, говорили: «Сегодня Натка опять проспала в школу». А сейчас решил, тебе некогда ею заниматься.

Лицо Натальи вспыхнуло в довольной улыбке, ей было приятно, что кто-то сохранил в памяти такую трогательную подробность из ее детства, о которой она и вспомнить-то не могла, даже муж никогда ничего не говорил похожего, а тут еле узнанный человек – свидетель детства – преподнес ей такой подарок.

– Ой, Антон! – обхватила она его крепкими руками за шею, поцеловала в щеку и бросилась в калитку, крикнув весело: – Сегодня я не проспала!

Набычившись, у ограды стоял Дмитрий. Крупное злое лицо, губы подобраны, а из глубоких глазниц сверкали два распаленных огонька. Сухарь, конечно же, понял причину такой реакции, однако приветливо вскинул руку и, к своему удивлению, увидел, как Готра, будто бы спохватившись, вдруг приглашающе открыл пошире калитку, согнав с лица хмурое недовольство и говоря:

– Заходи, Антон, гостем будешь.

Они пожали друг другу руки, и в этом излишне крепком рукопожатии хозяина Сухарь уловил какую-то настораживающую неестественность. Уж не сцену ли ревности задумал тот устроить, заподозрил он.

– Я заходил к тетке Ивге, тебя не застал.

– Откуда ты узнал, что я приехал?

– Видел, из хаты дядьки Парамона ты выходил. Подумал, неужто Антон?

– Что же не окликнул?

– Да как-то неожиданно все, не поверилось даже, – замялся Готра.

– Как с того света, хочешь сказать, – с усмешкой пояснил Антон Тимофеевич.

– Столько лет! И еще каких! Потом… – почему-то стушевался хозяин, полез в этажерку за рюмками и даже с фальшивинкой прикрикнул на жену за то, что копается где-то и не подает закуску на стол.

– Что же за этим «потом», договаривай, мы с тобой как-никак ровня, вроде бы друзья с детства, – захотел основательно завязать разговор Сухарь.

– Было и сплыло «потом». Ты правда в плену был? Кормлюк рассказывал, – с недоверчивостью в голосе спросил Готра.

«Что-то он знает обо мне, – мелькнуло в сознании Сухаря. – Иначе почему бы ему подвергать сомнению мой плен?»

– Довелось, чего ты с иронией о моем плене? Неволя никого еще не веселила, – упрекнул он хозяина, внимательно следя за выражением его лица.

Насмешливо скосив глаза и без слов подтверждая свое недоверие к услышанному, Готра вдруг вышел во двор. Антон Тимофеевич видел через окно, как он скрылся за дверью сарая и вскоре вышел оттуда не один, а с горбатеньким старичком, продолжая что-то наставительно говорить. Тот часто кивал плешивой головой, порываясь идти.

– За горилкой деда послал, у меня чуть на донышке осталось, – пояснил Готра, вернувшись, и налил две рюмки. – Давай за встречу! За то, что живы!

Закусывали молча, будто не зная, как продолжить разговор.

– Ты отца моего помнишь? – неожиданно и с недоброй интонацией в голосе спросил Готра.

Сухарь отрицательно покачал головой, ответил:

– Откуда же, у вас я не бывал, да и с тобой как-то не ладили. Увидел бы, может, и вспомнил.

– Едва ли, не признал ты его однажды. Мой отец столкнулся с тобой разок перед войной, по копне вороных волос выделил среди дружков твоих, только неудобное время и место подвернулось, так он рассказывал.

– Где же это? – как можно спокойнее поинтересовался Антон Тимофеевич, бросив взгляд на увеличенную фотографию на стене, похоже отцовскую, в красноармейской форме.

– В Самборском лесу, – произнес, как будто не сразу решился, Готра и вопросительно уставился на гостя.

– Ну и что? – не смутился Сухарь. – Грибы перед войной я там уже не собирал.

– Какие грибы, что придуряешься? – сердито отмахнулся Готра и спросил напрямую: – Ты сейчас-то не из леса вышел?

– Ах вот ты о чем… – вполне удовлетворил Сухаря вопрос, и он еще подзадорил: – То было давно и неправда.

– Неправда, говоришь?! – двинулся на гостя возбужденный Готра. – Моего отца не ты тогда подстрелил? Признал он тебя среди бандитов, когда его на хутор везли!

Последние слова он произнес, когда в сенях хлопнула дверь и на пороге появился бойкого вида «ястребок» в заломленной на голове папахе и с наганом в кобуре на боку.

«Этого еще не хватало, – раздосадованно подумал Сухарь. – Готра задумал изловить меня. Вот за кем он посылал старика…»

– Проверь-ка, Люлька, этого бандита, задержи, пока милиция приедет, – ухватил было Антона за борт пиджака Готра, но тот резко двинул локтем и отступил в угол.

Ожидая, должно быть, сопротивления, «ястребок» выхватил наган и возбужденно скомандовал:

– Стоять! Ни с места! Ощупай его, Митрий, нет ли оружия.

Сухарь дал обыскать себя, успев понять, что это задержание, приезд милиции, которую, как он понял, вызвал Готра, – вся эта канитель ему ни к чему и может только навредить проникновению к оуновцам. В конце концов его отпустят, а потом придется объяснять бандитам, почему милиция освободила его, не копнула старые грехи. Как же тут выкрутиться?..

– Бандит? – спросил Люлька в упор.

– После плена к дяде родному приехал, меня тут знают…

– Мало ли кого мы знаем, кто чаще по ночам ходит, – с начальственным видом рассудил Люлька и решил: – Пошли! Посидишь в чулане, милиция разберется.

– Глупый ты, Дмитрий, – только и сказал Сухарь Готре, направляясь под дулом нагана к выходу.

– Ты думал, шито-крыто, а батька-то мой жив… – торжествующе выпалил Готра, вскинув руку, чем отвлек внимание Люльки.

Этого-то мгновения и хватило Сухарю для того, чтобы обезоружить «ястребка»: увидя возле своей груди наган, Сухарь ухватился за него обеими руками, рванул и с оружием, которое продолжал держать за ствол, выскочил во двор. Он сразу бросился было к калитке, но передумал и метнулся за сарай, в возбуждении легко перемахнул через плетень. Только тут оглянулся, преследования не увидел, на всякий случай, для пересудов, два раза пальнул из нагана в воздух и прямиком направился к подступающему лесу.